Здесь и сейчас

–

– У меня на днях появилась любопытная заказчица, – сказала Настя за ужином.

– Она везде сует свой нос и хочет знать, то, что ей не положено? – поинтересовался Гоша.

– Нет, не в том смысле любопытная, – засмеялась Настя, – Она просто своеобразная. Чудная немножко.

– Сумасшедшая?

– Гоша! – Настя постаралась сделать строгое лицо. – Она рассказала, что у нее сын играет на пианино и пишет музыку. Пригласила нас на его концерт. – Настя обвела взглядом присутствующих. Как и ожидалось, никто, из сидевших за столом, восторга, или хотя бы даже проблеска любопытства и заинтересованности по поводу сказанного ею не выразил. Толстокожее семейство, чуждое возвышенности и утонченности, продолжало с аппетитом пережевывать пищу, энергично работая челюстями. Пища духовная их не волновала.

– Эх вы! Ребенок – талант, по словам его матери, чуть-ли не новый Моцарт, надеюсь хоть фамилия всем знакома? А вы сидите с отсутствующими физиономиями и думаете только о том, как набить свои животы, – возмутилась Настя, даже немного огорчившись. Не чуткое ни к чужому таланту, ни к прекрасному, в целом, семейство невозмутимо продолжало есть, нисколько не устыдившись упрека в свой адрес, по-прежнему, заботясь лишь о наполнении своих желудков. Наконец, почувствовав, что жена и впрямь сидит недовольная, а может, просто в достаточной мере насытившись, Нестор оторвался от тарелки и сказал:

– Молодец, пацан.

Настя одарила его холодным взглядом.

Поняв, что комментарий мужа, это единственное проявление внимания к ее словам и продолжения не будет, Настя решила, что пора положить конец процветанию бескультурья и отсутствия интереса к возвышенному и прекрасному в ее семье. С бесчувственностью и равнодушием нужно бороться, срочно и беспощадно, пока не наступила полная деградация. Взяв на себя роль диктатора, она твердо сказала:

– В субботу мы едем на концерт. Все.

Это сообщение вызвало, куда большее «оживление в зале». Забыв про еду, и про необходимость набить ею животы, все как один подняли головы от тарелок и посмотрели на нее со смесью удивления, недоумения, испуга и возмущения.

– И я?! Не хочу на концерт! Не хочу слушать дурацкое пианино! Мам! – завопил Гоша с выражением ужаса, как будто мать предложила посетить в субботу школу, потом сделать штук пять прививок, после чего сразу отправиться на прием к стоматологу.

– Я не поеду, ни за что! – с твердой решимостью в голосе сказала Варя, произнося каждое слово четко, громко и почти по слогам, после чего с надеждой покосилась на Нестора, в поисках поддержки надежного, сильного союзника.

– Зачем? – спросил Нестор, как настоящий мужчина, стойко восприняв слова жены и не впадая в истерику и панику как дети.

Настя обвела своих дорогих и любимых суровым взглядом.

– Кому из неандертальцев положить добавки? – спросила она.

Так как она ушла от темы и не сказала, что раз никто не хочет на концерт, то поездка отменяется, и они проведут субботу хорошо и приятно, занимаясь делами никак не связанными с искусством, творчеством, культурным развитием и самосовершенствованием, все продолжали пребывать в тревожном напряжении. А вдруг она упрется и все же заставит их приобщиться к высокому и прекрасному, помимо их воли.

Заметив, устремленные на нее выжидательные, настороженные взгляды, Настя покачала головой.

– Мне за вас стыдно!

– Но я не хочу! – завопил Гоша еще громче, чем перед этим. – Мам!!!

– И я не хочу! И не поеду! – присоединилась сестра, в кои-то веки, проявляя солидарность с братом.

– Я поняла и мне очень жаль, что вас ничего не интересует, и вы не желаете духовно развиваться и повышать свой культурный уровень, который на данный момент находится на нулевой отметке. – С чопорным видом светской дамы, попавшей в дом к неотесанным простолюдинам, сказала Настя. – Дело не в этой поездке, это касается всего. Я окончательно убедилась, что кроме телевизора, компьютера, и поедания чего-нибудь вкусненького, сидя на диване, перед тем же телевизором и компьютером, вам ничего больше в жизни не нужно.

– Насть, вон включи телевизор, там все время кто-нибудь пиликает. Хоть целый день слушай, – сказал Нестор. Настя одарила его надменным взглядом.

– Он не пиликает. Он пианист. Ладно, сидите дома. Эволюционируйте обратно из человека – в обезьян, а может и еще в кого похуже. Поеду одна. А вы будете лопать чипсы, перед телевизором, пока ваши мозги превращаются в бесполезную массу, которая просто заполняет ваши головы, чтобы они не звенели, как пустые кастрюли.

– А сейчас чипсы можно? – поинтересовался Гоша. Настя закатила глаза и вздохнула.

Встав из-за стола, она, не глядя на разозливших и расстроивших ее домочадцев, начала убирать посуду.

– Ладно, черт с ним! Поедем, послушаем пианиста или кто он там, – сказал Нестор.

– Надеюсь, до выходных дотерпишь, не изведешься от ожидания?

Нестор ухмыльнулся

– Постараюсь.

–

– Ну чего, поехали? – без особого энтузиазма спросил Нестор, входя в ванную, где Настя заканчивала приводить себя в порядок. Он до последнего не терял надежду, что жена «одумается» и скажет, что ни на какой концерт они не едут. Просто у нее была такая причуда.

Обернувшись, Настя замерла с тюбиком туши в одной руке и кисточкой в другой.

– Что? – заметив недоуменно-недовольный взгляд, спросил Нестор.

– Ничего, что я в вечернем платье?

– Ничего, мне нравится, – ухмыльнулся, чуждый всего утонченного и возвышенного, а заодно, начисто лишенный понятий об этикете и правилах хорошего тона, супруг.

– Нестор, ну ты же не на пляжную вечеринку идешь и не в пивной бар. Можно, что-то поприличнее одеть?

Он молча вышел и спустя полминуты вернулся в тех же потертых джинсах, цветастой рубашке и, надетом поверх нее, спортивном пиджаке, из ткани наподобие дерюжки, со швами «наружу». Настя страдальчески вздохнула.

– Если я буду без галстука, гений играть не сможет, что ли? – заметив ее реакцию, недовольно спросил Нестор.

– Надеюсь, он не заметит отсутствие одного галстука, дорогой. Пойдем, – взяв под руку своего невыносимого мужчину, сказала Настя.

По дороге Нестор предпринял попытку все же избежать посещения культурного мероприятия, предложив альтернативный, на его взгляд куда более привлекательный вариант времяпрепровождения.

– Может в ресторан? – немного притормаживая, в надежде, что сработает, кивнул он на симпатичный фасад с красивой вывеской, сообщавшей, что здесь подают лучшие блюда французской и итальянской кухни. Настя наградила его уничижительным взглядом. Пожав плечами, он прибавил скорость. Встреча с прекрасным была неотвратима.

– Насть, зачем мы едем?

– Ну, вообще, слушать музыку, – немного насмешливо сказала она. – Нестор, мне надоело. Можешь высадить меня, я на такси доеду. А ты дуй в ресторан. Каждый получит то, что хочет.

– Ага, зашибись! – проворчал он.

Настя улыбнулась.

– Если бы мои дети обладали подобными талантами, ну, или хотя бы какими-то талантами, да я бы тоже всем и каждому о них рассказывала, и тоже мечтала, что бы все вокруг оценили их. Нестор, я обещала прийти.

– А если завтра тебя пригласят на лекцию по ядерной физике? Вдруг у кого из знакомых ребенок гений в этой области. Про расщепление атомов пойдем слушать?

Она засмеялась.

– Нет, обещаю. Слушать про атомы не пойдем.

– А я бы лучше на лекцию сходил. И то пользы больше.

– Хватит ворчать! Послушаем, потом сходим поесть. Удовлетворишь свои низменные потребности. А вообще, я тебя обожаю! За все и за способность к самопожертвованию в частности.

–

Дом родительницы юного дарования по размерам чуть-чуть не дотягивал до дворца съездов. Перед парадным входом уже стояло около двух десятков машин, одна шикарнее другой. Двое мужчин облаченных в ливреи, в белых париках, в стиле девятнадцатого века, учтиво показывали все прибывающим гостям, где лучше припарковаться. Все окна огромного дома были ярко освещены. В наступающих сумерках, картина представлялась почти нереальной. Величественный дом, залитый теплым, ярким светом, за ним в некотором отдалении темные силуэты деревьев – то ли сад, то ли парк. Перед домом, помимо площадки размером, автомобилей на тридцать, а то и больше, располагалась просторная лужайка с белоснежными статуями, явно не из гипса. Фонтан и множество изящных кованных фонарей различной высоты и размера, от совсем низеньких, торчащих над землей как грибы, до таких высоченных, как те, что освещают городские улицы по ночам.

– С размахом живут, – прокомментировал Нестор. – Ты ей чего реставрировала? Помятые золотые слитки выправляла?

– Нет. Весьма скромную шкатулочку – семейную реликвию.

– Да, без шкатулочки ей бы точно жизнь ни в жизнь была, – хмыкнул не склонный и к сентиментальности муж.

При входе, каждому из гостей вручали программку, отпечатанную золотыми буквами на дорогой плотной бумаге типографским способом. Все было исполнено на высшем уровне. Любящая мать подходила к проведению концертов, своего талантливого отпрыска, со всей серьезностью. Взглянув на программку, Нестор повертел ее в руке и, слава богу, не слишком громко сказал: «Ни х…ра себе!» Настя умоляюще посмотрела на него. «Извини! Вырвалось. Удивляюсь, как у тебя не вырвалось», – ухмыльнулся несносный супруг. «Наверное, и правда, не стоило его брать», – мелькнула, к сожалению, несколько запоздалая мысль.

Внутреннее убранство дома вполне соответствовало внешнему великолепию. Высоченные колонны. Настя не удержалась и потрогала – не штукатурка, натуральный травертин. Большущие залы, инкрустированные паркетные полы. Люстры, свисающие с потолка, переливались и слепили глаза тысячами сверкающих висюлек из хрусталя. Все помпезно и монументально.

Гости разодетые в наряды для светских приемов, меха, сверкающие женские украшения с камнями внушительных размеров. Мужчины, были хоть и не в смокингах, но все в костюмах, естественно при галстуках. Кое-кто с любопытством поглядывал на экстравагантный наряд Нестора.

– Ты звезда! Наслаждайся минутой славы, – сказала Настя, беря бокал с шампанским, с подноса, с которым обходил гостей еще один «выходец из девятнадцатого столетия» в ливрее, парике и белоснежных перчатках. Учтиво поклонившись гостье и ее странно одетому кавалеру, он с невозмутимым видом направился дальше. Муж, нисколько не смущаясь, что выглядит среди солидных, респектабельных гостей белой вороной, или скорее оборванцем и невеждой, проигнорировал язвительное замечание.

Из толпы гостей вынырнула Фаина. Настя уже давно расслышала ее трубный глас, но саму хозяйку дома увидела только теперь. Сегодня на ее удивительной знакомой было бархатное платье небесно-голубого цвета. На шее, в несколько рядов намотана бирюза, в тон к платью. Очевидно бусы, были ее страстью и еще одной из причуд. Радостно взмахнув руками, Фаина решительно рванула к Насте и Нестору. Она надвигалась так стремительно, что на секунду Нестору даже показалось, что огромная тетка сейчас врежется и снесет их. Нестор ухватил Настю за руку, чтобы в случае чего успеть уберечь ее от опасности.

– Боже! Вы пришли! Вы не представляете, как я рада вас видеть! – Фаина перевела дух и с заговорщицким видом сказала. – Аркаша, сегодня будет играть свою последнюю вещь. Это потрясающе! – Выхватив, платок она промокнула глаза. – Ну вот! Опять буду плакать. Каждый раз настраиваю себя, что буду держать себя в руках, и ничего не могу с собой поделать, страшно волнуюсь и переживаю, – она помахала пухлыми ладонями перед глазами. Успокоившись, Фаина, вновь расплылась в улыбке. – Настя! Этот импозантный мужчина Ваш супруг?! Какой горящий взгляд! Какое мужественное лицо! Внутренняя сила, чувственность! Бесподобен! – Фаина игриво посмотрела на Нестора и только, что не подмигнула. – Вы прекрасная, прекрасная пара! Великолепная!

Импозантный мужчина с нескрываемым любопытством разглядывавший шумную, экспрессивную хозяйку дома, улыбнулся.

– Нестор, – представился он.

– Боже!!! Какое сильное, звучное имя! Под стать обладателю! Один из тех случаев, когда имя полностью соответствует тому, кто его носит! Великолепно! – завопила Фаина. Настя, в очередной раз испугалась, что сейчас не выдержит и расхохочется, а еще больше она боялась, что обладатель сильного, звучного имени, тоже не выдержит и что-нибудь учудит. Он, в отличие от нее, себя излишней сдержанностью обременять не станет. Слава богу, он стоял вполне невозмутимо и спокойно, и даже мило улыбался столь высоко оценившей его даме.

Откуда-то сбоку вынырнул и осторожно подсеменил к ним невзрачный, невысокий, тщедушный мужчина, с бледным, вытянутым, как будто «пожеванным» лицом и совершенно невыразительными, бесцветными глазами.

– Игорь, это Настя! Я тебе о ней рассказывала! Она спасла мою шкатулку. Золотые руки! И ее муж, Нестор. Неправда ли – они великолепная пара! Такая гармония! Сразу чувствуется страсть, взаимное притяжение!

Мужчина равнодушно скользнул взглядом по Насте и Нестору и вяло кивнул в знак приветствия, а может подтверждая, то что они и впрямь великолепная пара, гармоничная и все прочее.

– Очень … – прошелестел он, слегка пожав руку каждому из супругов.

– Игорь мой брат. Аркашин дядя. Игорь, ты не проверял, как там Аркаша? Мальчик, наверняка, ужасно волнуется. Он всегда так переживает перед концертом. Каждый раз страшно нервничает, весь на взводе. Извините, – сказала Фаина, и начала протискиваться между гостями. Невзрачный брат Игорь посеменил за ней следом.

– А Гошка-то был прав, – ухмыльнулся Нестор. – Тетка-то и вправду прибабахнутая на всю голову.

– Нестор, – Настя пихнула его локтем в бок. – Между прочим, о тебе она отозвалась весьма восторженно.

Нестор улыбнулся.

– Да я тоже, практически, в восторге от нее. Такая женщина! Такой темперамент-то еще поискать. Цунами и торнадо, соединенные вместе и то, пожалуй не дотянут.

По залу прошелся очередной, одетый в ливрею и парик мужчина, тряся над головой медным колокольчиком с длинной ручкой. Очевидно, это означало скорое начало выступления юного дарования. Гости потянулись к распахнувшимся дверям в зал, где должно было состояться действо, ради которого все и собрались.

– Может, уйдем. Сейчас самое время. Никто даже и не заметит. Мама Моцарта тебя видела, порадовалась. Ты свободна от обязательств, – сделал муж очередную попытку избежать присутствия на концерте.

Не обращая внимания на высказывание, Настя направилась к дверям зала.

– Если мамаша на всю катушку чокнутая, представь, какой у нее сын, да еще выросший среди всего этого, – он обвел вокруг себя рукой.

Настя остановилась и сердито посмотрела на него.

– Нестор! Он ребенок. Талантливый мальчик. Какая разница, где он вырос? Да и какой он, тоже не важно. Важно, какую музыку он пишет. Хватит уже. Поезжай. Давай, иди, я тебя не держу.

– Ага, щас! И оставлю тебя с этими психами?

– Нестор!

Нестор пожал плечами. Очередная попытка улизнуть с мероприятия потерпела неудачу, но попробовать стоило. Взяв Настю за руку, он повел жену-меломанку к дверям «концертного» зала.

Настя, приоткрыв рот, оглядывалась по сторонам. «Концертный» зал был великолепен. Он чем-то походил на зал какого-нибудь восточного дворца. Та же роскошь и изысканность. Широкие сводчатые окна от пола до потолка, переплетенные тонкой позолоченной решеткой. Откосы расписаны изящнейшим золотым орнаментом. Из окон виден великолепный парк. Стены зала, покрытые штукатуркой с замысловатыми узорами с легкой позолотой. Высоченный куполообразный потолок, со струящейся по периметру мягкой подсветкой, и выложенный мраморными плитками пол – все белоснежное, с вкраплениями золота и насыщенного синего, оттенка ультрамарин. Расставленные в несколько рядов белые стулья, с золотисто-бежевой обивкой из парчи, были явно ручной работы каких-нибудь итальянских мастеров девятнадцатого, начала двадцатого столетия. В дальнем конце зала стоял белоснежный рояль. За роялем, чуть ли не во всю стену висел плакат, выполненный в том же стиле, что и программки. На белом фоне большими золотыми буквами шла надпись «Аркадий Леонардович Пирогов. Сюита №8».

– Сюита это долго? – спросил Нестор, развалившись на стуле и вытянув перед собой ноги.

– Нестор! – Настя покосилась на мужа и не без злорадства сказала – Это музыкальное произведение, состоящее из нескольких больших частей, обычно контрастирующих друг с другом.

– Прекрасно. А то я волновался, что все слишком быстро закончится, и не успею насладиться.

В зал торопливо влетела Фаина в сопровождении своего маленького бесцветного брата. Плюхнувшись на один из стульев в первом ряду, мать дарования, осилившего уже, как минимум, восемь крупных произведений, замерла в ожидании, держа наготове, в приподнятой руке, платок, как будто собиралась вот-вот начать им махать в знак приветствия своему гениальному чаду.

Гости расселись. Стихли звуки передвигаемых стульев, шелеста одежды, шарканья ног и цоканья каблуков. Все застыли в торжественном ожидании. Свет медленно начал угасать. Зал погрузился в полумрак, только место вокруг белого рояля осталось ярко освещенным.

Двери распахнулись, и в зал стремительно вошел крупный грузный мужчина с мясистым недовольным лицом в белоснежном смокинге. Большую голову венчала густая грива длинных прямых волос, напоминающих и цветом, и видом солому и доходивших почти до плеч.

Настя решила, что это, наверное, учитель музыки маленького исполнителя или гувернер, который будет находиться рядом с воспитанником во время исполнения. Чтобы поддержать и проследить, за тем, чтобы все было хорошо, и мальчик не слишком нервничал. Проникшись общей торжественностью, Настя, затаив дыхание, смотрела на дверь. Ожидая, что вот, сейчас, послышится топот детских ножек и в зал вбежит хрупкое эфемерное создание с золотистыми кудряшками, просветленным лицом гения и глазами, горящими внутренним светом, по-детски чистыми и наивными и в тоже время знающими о тайнах бытия и мироздания намного больше, чем большинство присутствующих здесь взрослых. Маленький Моцарт. Настя даже почувствовала волнение, трепет. Сейчас она станет свидетельницей, своего рода, уникального события…

Топота ножек не последовало. Грузный господин слегка поклонился собравшимся все с таким же недовольным, надменным выражением и подошел к роялю.

– Мальчик, – злорадно ухмыльнулся Нестор, толкнув Настю локтем. Она замерла, чувствуя себя обманутой. Испытывая досаду и даже что-то вроде глупой, в общем-то, совершенно безосновательной обиды – где нафантазированный ею же самой, златокудрый ребенок с сияющими глазами? Маленькое чудо. Юное создание, наделенное редким даром.

Очевидно, неопределенность возраста Фаины была слишком неопределенной. Ее мальчику было уже явно тридцать-тридцать пять. Вполне зрелый сочинитель, откинул назад фалды смокинга и уселся за инструмент. Подняв высоко вверх пухлые руки с толстыми пальцами, он пару минут шевелил ими в воздухе, разминая перед игрой.

– Как он этими сосисками по клавишам-то попадет? – наклонившись к Насте, спросил Нестор.

– Прекрати! – прошипела она, чувствуя, что сейчас рассмеется.

– Да ладно! Думаешь, меня одного это удивляет?

– Нестор! Умоляю тебя!…

Пианист опустил руки, и с силой тряхнул здоровенной башкой вперед-назад. Длинные волосы взметнулись вверх и плавно опустились.

– Димон тоже всегда так головой трясет, когда за девками увивается, наверное, чего-то там, в мозгах встряхивает – радостно сказал Нестор. Настя посмотрела на него, прикидывая, не пора ли его придушить.

– Он настраивается, наверное… – чуть слышно прошептала она. Нестор расплылся в улыбке.

– Димон, наверное, тоже так настраивается, может, воображает себя пианистом? – заржал он.

– Нестор, я тебя прошу!

– Все, – кивнул он, приложив палец к губам, продолжая нахально улыбаться.

Автор сюиты №8 взмахнул своими здоровенными ручищами, с пальцами и впрямь напоминающими, даже не сосиски, а скорее сардельки, и с силой опустил их на клавиши. Было впечатление, что на самом деле на клавиши рояля рухнуло сразу все тело пианиста. Раздался страшный грохот, блямканье и даже звуки издаваемые, очевидно, теми, частями инструмента, которые не предназначались непосредственно для игры. Белоснежный корпус явно не выдерживал такого напора. Настя вздрогнула, а Нестор развернулся к ней, и уже не понижая голоса, потому, что в этом не было необходимости, спросил:

– Интересно, а у рояля ноги подломиться могут? Его ведь, наверное, придавит, на хрен, если рояль рухнет.

– Надеюсь, любознательный мой, ты не ждешь, что его придавит «на хрен», чтобы побыстрее пойти в ресторан? – процедила Настя, уже проклиная тот момент, когда сама согласилась прийти послушать «дарование».

Спустя десять минут все такой же какофонии Насте уже стало казаться, что она попала в ад. Голова разрывалась от страшных, совершенно разрозненных, и при этом очень громких, раздражающих, дергающих нервы, звуков, извлекаемых Аркадием Леонардовичем Пироговым из несчастного инструмента. Настя осторожно огляделась по сторонам. Слушатели сидели с застывшими лицами, и она заподозрила, что вовсе не от восторга и умиления. Она взглянула на Фаину. Та, то и дело прикладывала платочек к глазам, другой рукой «отмахивая», очевидно ей, единственной из всех присутствующих, слышный ритм чудовищной игры. Ее братец, дядя пианиста, как ни в чем не бывало, преспокойно спал, закинув назад голову и приоткрыв рот. Судя по неудобной позе он, наверняка еще и храпел, но расслышать его храп все равно было невозможно. Настя позавидовала удивительной способности «абстрагироваться от окружающей обстановки». Хотя он пережил уже семь сюит, возможно, это вынужденно выработанный его организмом своеобразный способ самосохранения – временно впадать в анабиоз.

Пианист вновь и вновь высоко поднимал руки и обрушивал их на клавиши, с каждым ударом, казалось, все яростнее и яростнее. Настя уже сама почти мечтала, чтобы ножки у рояля подломились. «Боже!» – мысленно простонала она.

На двенадцатой минуте исполнения последнего произведения Аркадия Пирогова, Нестор поднялся с места и, взяв Настю за руку, стал пробираться, через сидящих слушателей к выходу. В их сторону начали устремляться взгляды присутствующих. В этих взглядах читалось удивление и, как показалось Насте, плохо скрываемая зависть. Исполнитель, продолжавший терзать рояль и слух присутствующих, в какой-то момент тоже заметил движение в зрительской части зала. Он замер и повернув здоровенную голову, в сторону зрителей, впился колючим, злобным взглядом в наглую парочку, посмевшую помешать его исполнению.

– Играйте, играйте, – великодушно махнул рукой Нестор пианисту. – Умопомрачительная вещь! Был бы жив Чайковский, повесился бы от зависти.

Настя заметила, что Фаина замерла с недонесенным до глаз платочком. На ее лице было написано страдание, крайняя степень удивления и… разочарование. Она так обманулась, приняв этих двоих за тонко чувствующих, возвышенных натур, способных ценить прекрасное! В этот момент, очнувшийся ото сна дядя пианиста, вероятно, решив, что наступившая тишина означает окончание концерта, радостно и энергично зааплодировал.

–

– Спасибо, – улыбаясь, сказала Настя, когда они покинули дом-дворец и подошли к своей машине.

Нестор удивленно посмотрел на нее.

– За что?

– За все. За то, что поехал со мной, хоть и ужасно не хотел этого делать. И за то, что увел меня оттуда. Я думала, что я с ума сойду.

Он засмеялся и открыл перед ней дверь.

– Поехали, ценительница прекрасного.

– В ресторан? – улыбнулась она.

– А то! Я эту хреноту слушал, да еще и тебя спас, так, что ужин я точно заслужил.

– Ты мой герой! – она с нежностью посмотрела на мужа предпочитавшего пищу обычную, пище духовной. Он самый замечательный и плевать, что он не желает культурно развиваться и не делает попыток самосовершенствоваться! Настя радостно засмеялась.

Они отъехали от шикарных владений. Нестор весело посмотрел на Настю.

– А как ты думаешь, у Гошки есть склонность к музыке? А то, может, купим ему рояль?

– Я сразу уйду из дома, – смеясь, сказала она.

Остановив машину у ресторана, Нестор подал Насте руку.

– Знаешь, а ведь все говорили чистую правду, – улыбнулась Настя. Нестор удивленно посмотрел на жену, не понимая, о чем идет речь. Настя засмеялась. – Согласись, это и впрямь незабываемо, без каких-либо преувеличений. Так, что в какой-то степени, он на самом деле – талант, дарование. Без обмана.

– Ну, в какой-то степени он на самом деле – мальчик, – ухмыльнулся не утонченный, не склонный к прекрасному, величайший герой собственной жены. – Так что, считай, вообще все без обмана. Ну, может, кроме утверждения насчет Моцарта. Фамилия мне знакома, так, что видишь, мой культурный уровень не совсем уж на нулевой отметке. А теперь пошли, почитательница юных дарований…

–

Ночь наполнена тишиной. Кажется, что изо всех звуков в мире остался лишь звук дыхания. Темнота обволакивает, укрывает невесомым тончайшим покрывалом, даря покой, наслаждение от сознания близости, отгораживая от всего остального, ненужного и не важного в этот момент. Только он и она. Он обнимает тоненькие, хрупкие плечи, прижимая ее к себе, оберегая, защищая, вселяя уверенность, что он рядом, что они одно целое, и существуют друг для друга. Приподнявшись, она заглянула в его глаза, в темноте кажущиеся совсем черными.