скачать книгу бесплатно
– Э-э-э… – замялся Герман. – Я не в курсе.
– Жаль. А мне тогда в Москве показалось, что вы довольно близко общались.
– Густав, сходи, пожалуйста, за чайником, – вмешалась в разговор Лина.
– Он ещё не закипел, я только поставил. Лина, а ты помнишь Ирину?
– Друзья мои, простите, но мне нужно сделать один звонок, – поднялся из-за стола Герман, очень надеясь, что надуманный предлог не выглядит слишком неуклюжей попыткой прервать разговор. Он вышел в коридор и услышал за спиной возмущённый шёпот Лины:
– Густав, твоя деликатность не имеет границ! Что ты пристал к мальчику?! Не видишь, он переживает!
– Ты хочешь сказать, что он из-за…
– Да, именно это я и хочу сказать.
Когда Герман вернулся к столу, разговор об общих знакомых не возобновился, и могла бы повиснуть неловкая пауза, но ситуацию спас чайник. Все обрадованно засуетились: Густав побежал заваривать особый чай, «специально для дорогих гостей», Лина с Германом убрали со стола грязную посуду и принесли чашки. Потом они вместе воздали должное пирогу с вишней из недавно открытой возле Академии частной пекарни, и вечер почти закончился, как вдруг Густав, рассказывавший что-то об особенностях местной выпечки, остановился на полуслове, посмотрел на гостя пристально и спросил:
– А не хотите ли вы, Герман, коль уж так сложилось, помочь хорошему человеку и поработать в одной небольшой музыкальной школе?
Сёма
Бабушка погладила Сёме голубую рубашку с коротким рукавом и попыталась причесать его отросшую за лето шевелюру:
– Сегодня решим с музыкой, а завтра – стричься.
Сёма кивнул, он не спорил с бабушкой по мелочам. Такая вещь, как поход в парикмахерскую, несомненно, мелочи. А вот если не понравится новый учитель музыки, на занятия он ходить не будет. Ему хватило прошлого года. В конце концов, с Искрой он ладит и без всяких учителей. А когда вырастет, то станет бродячим артистом, будет путешествовать по городам и играть на площадях. У бродячих музыкантов никто не спрашивает, закончили они дурацкую музыкалку или не закончили. Да, так он бабушке и скажет!
За год жизни в Новозаводске Сёма ещё ни разу не доезжал до окраины города. Через пару кварталов от остановки, на которой они вышли, начиналась степь, на горизонте виднелись приземистые, больше похожие на холмы Губерлинские горы, у их подножия протекал не видимый отсюда Урал. Район состоял из панельных девятиэтажек, различимых разве что вывесками магазинов внизу, но музыкальную школу № 2 они нашли сразу. Потому что на ступеньках выстроились большие мальчишки со скрипками и, кажется, альтами, Сёма не был уверен, а девчонка с кудрявыми светлыми, почти белыми волосами стояла перед ними на асфальте и размахивала смычком в правой руке, как дирижёрской палочкой. Пока Сёма с бабушкой приближались к зданию школы, мальчишки успели два раза начать играть, но быстро сбились.
– Ну чего вы квакаете-то? Вместе вступить – не судьба? – напустилась на них девчонка. – Давайте ещё раз!
Сёма с бабушкой остановились перед ступеньками, не решаясь помешать.
– Сонь, может, хватит? Ты нас до смерти хочешь урепетировать? – взмолился мальчишка в жёлтой футболке. – Люди добрые, – жалостливо заныл он, обращаясь к Сёме с бабушкой, – спасите от скрипичного тирана!
– Соньк, ну, правда, пить охота! Два часа уже пилим! – подключились его товарищи по несчастью.
– Да вы ни разу нормально не сыграли!
– Ты хоть людей пропусти!
Соня оглянулась, увидела Сёму с бабушкой, нимало не смущаясь, сказала «драсьте», чуть отодвинулась, пропуская их к дверям, а потом снова вскинула смычок. Мальчишки вздохнули и подняли на плечи инструменты.
Пока бабушка спрашивала на вахте, как найти кабинет директора, Сёма прошёл чуть дальше в холл. Справа по двери с табличкой «Актовый зал» спускался огромный вязаный паук чёрного цвета с шестью красными глазами-бусинами и белым крестом на туловище. Рядом с дверью стояла обычная школьная парта, над которой висел обычный почтовый ящик. На парте в трёх канцелярских лотках лежали бумага, почтовые конверты и открытки, распечатанные на чёрно-белом принтере, с изображением зверей, играющих на музыкальных инструментах. Из пластмассового стаканчика топорщились разноцветные карандаши и ручки, а рядом на столе находился круглый предмет неизвестного Сёме назначения. В центре предмета, в круглом отверстии поблёскивала тёмная жидкость.
– Надо же, чернильница! Сто лет такой не видела! – удивилась подошедшая сзади бабушка. – Что у них тут, почта, что ли? Ну, пойдём! О, боже мой!
Паука заметила, понял Сёма.
Кабинет директора нашёлся с другой стороны от гардероба. На двери сидел зелёный вязаный бегемот на качелях. Бабушка толкнула дверь, они вошли и увидели у окна высокого, несколько грузного дядьку с седыми волосами.
– Здравствуйте! – начала бабушка.
Дядька у окна развернулся, приветственно кивая, задержал на бабушке взгляд, разулыбался и сказал с чуть заметным сомнением в голосе:
– Оля?
– Да, Лёня, я, – почему-то совсем не удивилась она. – Узнал?
Дальнейшие события развивались настолько стремительно, что Сёма даже отступил на несколько шагов. Потому что седой дядька и бабушка бросились обниматься друг с другом, смеясь, восклицая попеременно то «Лёнечка», то «Олечка» и не переставая сообщать миру, как же они рады друг друга видеть.
Когда восторги немного поутихли, бабушка вспомнила про Сёму.
– Лёня, а это мой внук Сёма, – торжественно сказала она, взяв Сёму за плечи и подводя к директору. – Сёма, знакомься, мой одноклассник Лёня Строкин. Лёнь, как тебя по отчеству?
– Андреевич.
– Да, Сёма, Леонид Андреевич!
– Семён Михайлович! – Сёма, насупившись, протянул руку.
Леонид Андреевич тут же пожал Сёмину ладошку с самым серьёзным видом и сказал:
– Очень рад знакомству.
Сёме это понравилось. И сама школа вызывала любопытство. Но давать слабину он не собирался. Он для себя уже заранее всё решил. Вот.
Тем временем Леонид Андреевич пригласил их сесть, и бабушка приступила к самой важной части встречи – разговору о Сёминой музыкальной судьбе.
Сёмина мама, до недавнего времени жившая с мужем, нет, не с Сёминым отцом, а с другим мужчиной, в Саратове, снова развелась, она человек с непростым характером, сложно с ней, так вот, Сёмина мама перебралась в Москву. Пытается устроиться, понятное дело, на съёмной квартире где-то на окраине Юго-Запада. А Сёма временно с бабушкой в Новозаводске, уже второй год. Он начал посещать музыкальную школу в пять лет, ещё в Саратове. И его очень хвалили. Сейчас ему восемь. А в прошлом году они пошли в первую музыкалку, потому что она к дому ближе, но там не получилось с педагогом, контакта не возникло. А мальчик тоже сложный, в мать. И упёрся: с марта перестал ходить на уроки. Нет, заниматься не перестал.
Сёма выскользнул из кабинета, справедливо полагая, что взрослым есть о чём поговорить, а слушать в очередной раз историю своей жизни в бабушкином пересказе неинтересно. Гораздо интереснее обследовать территорию. На первом этаже напротив актового зала находились ещё две двери. На одной, под табличкой «Теоретический класс», никакого вязаного животного не висело. Соседняя дверь оказалась открытой, и оттуда раздавался гул голосов и смех. Сёма заглянул внутрь: в комнате с салатовыми занавесками стояло два дивана у стен и большой овальный стол посередине. За столом, держа в руках кружки разных цветов и мастей, сидела ребячья компания. Сёма узнал мальчишек, встретивших их с бабушкой на ступеньках школы, и белокурую Соню. Однако в гораздо большей степени его интересовала дверь. И она не разочаровала. Прикрыв комнату, Сёма прочитал – «НеобыЧайная». С таблички свешивалось красное вязаное яблоко с выглядывающим из него белым червячком в синей шляпе.
В углу, между кабинетом и лестницей, ведущей на второй этаж, высился могучий красавец кактус в кадке с надписью «Бенедикт». По стенкам лестничных пролётов были натянуты бельевые верёвки и висели фотографии на прищепках. Фотографии требовали пристального изучения. Сёма успел подняться только до первой площадки, когда услышал встревоженный голос бабушки. Пришлось возвращаться.
Бабушка и директор стояли в холле.
– Значит, договорились, мы с Сёмой начнём ходить на занятия с сентября, – сказала бабушка, легко дотронулась до локтя бывшего одноклассника и направилась к выходу.
Леонид Андреевич кивнул. Сёма, никому ничего не обещавший, тоже кивнул, потому что неизведанный второй этаж вынуждал его прийти сюда хотя бы ещё раз, снова, прощаясь, по-мужски пожал директору руку и уже почти опередил бабушку, собираясь открыть перед ней дверь, когда услышал, как Леонид Андреевич спросил вдогонку:
– Семён Михайлович, как зовут вашу скрипку?
Сёма медленно развернулся, не смея поверить своим ушам, и, наконец, произнёс негромко:
– Искра.
Директор снова кивнул, и Сёма с бабушкой вышли на улицу.
Глава 2. Сентябрь 2017 года
Герман
Шла вторая рабочая неделя. Герман чувствовал радость от того, что справляется. Он никогда раньше не помышлял о роли педагога. Такая работа казалась ему рутинной и какой-то второсортной, что ли. Учит тот, кто сам ничего не может добиться. Но теперь Герман раздумывал: его нынешняя жизнь – поражение, попытка обмануть себя и сказать, что помочь детям встретиться с музыкой не менее важно, чем виртуозно играть на виолончели, или та самая стезя, которую он так тщетно пытался отыскать долгие годы? Ответа он не находил и в какой-то момент бросил бесплодные размышления до лучших времён.
Новозаводск с первого взгляда произвёл на него удручающее впечатление. Герман даже начал сожалеть, что столь поспешно согласился на предложение Густава, явно находясь под размягчающим влиянием чая «специально для гостей» и пирога с вишней. Городок стоял посреди степи, издалека извещая о своём существовании трубами металлургического комбината. Шадринское такси провезло Германа по пустынным улицам с редко попадавшимися навстречу машинами и ещё более редкими прохожими. На остановке пустой трамвай лязгнул дверьми и, дребезжа, покатил по рельсам.
– А где люди-то? – спросил Герман таксиста.
– Так на работе все. Середина дня. Кому тут гулять?
Остановка «2-я Степная», возле которой находилась музыкальная школа № 2, выглядела более оживлённой. Из торгового центра «Тюльпан» вышли две молодые мамы с колясками. Продавщица овощного ларька показывала пожилому мужчине дыню с наружного лотка. Торговка семечками лениво переругивалась с мороженщицей, прячущейся под полосатым зонтиком тележки.
Таксист помог Герману вытащить чемодан и тут же уехал, ворча, что вряд ли найдёт пассажиров на обратную дорогу в такое время из такой дыры.
Герман покатил багаж к пристройке, из открытых окон которой раздавались знакомые каждому музыканту звуки инструментов, одновременно играющих каждый своё.
Левое колёсико на чемодане заедало, Герману то и дело приходилось оборачиваться и идти спиной. Неудивительно, что они чуть не столкнулись. Когда Герман в очередной раз оторвался взглядом от колёсика, чтобы посмотреть вперёд, он неожиданно увидел мчащегося прямо на него полного седого мужчину на самокате. Они не сшиблись каким-то чудом. Герман отпрянул вправо, мужчина на самокате отпрыгнул в другую сторону. Отпрыгнул так резко, что самокат вырвался у него из рук и отлетел на газон.
– Извините, – с трудом произнёс горе-гонщик. Он тяжело дышал и хватался рукой за поясницу.
Герман не успел ответить, как мужчину окружила стайка детей лет десяти-одиннадцати и заверещала:
– Леонид Андреевич, ну вы даёте!
– Кто ж так разгоняется с первого раза?
– Вы неправильно отталкиваетесь, давайте покажу?
– Что, опять спина, да?
– Ох, зря я повёлся на ваши уговоры! Вот, чуть человека не сшиб! – мужчина улыбнулся Герману и тут заметил, помимо чемодана, виолончельный кофр. – И какого человека – музыканта! Который, подозреваю, не просто так шёл мимо, да? Вы ведь Герман Владимирович?
Так Герман впервые увидел директора музыкальной школы № 2 города Новозаводска.
Школа была небольшая, учеников на восемьдесят, и находилась почти на краю города в спальном районе. Герман вёл уроки в кабинете для теоретических дисциплин, на первом этаже, напротив актового зала. Здесь внизу занимался ещё Строкин. Директор обучал трёх альтистов и скрипача Сёму. На втором работали: духовик Слава Антипов, с виду совсем мальчишка, светлоглазый и светловолосый, тонкий, как флейта, внук незаменимого школьного концертмейстера Маргариты Генриховны Жахт, ведущей, к тому же, часы общего фортепиано, причём расписание для Маргариты Генриховны составлялось настолько плотное, что она, кажется, не покидала стен школы много лет, потому что некогда; семейная пара виолончелистов Ганелиных, чьи кабинеты находились рядом; повелительница хора и хозяйка хорового класса, дама средних лет Наталья Юрьевна Модестова, а также три преподавателя скрипки – сухонький, уже вне всякого возраста Аркадий Васильевич Прянишников в неизменном сером костюме с бабочкой, Виктор Алексеевич Потёмкин, мультиинтструменталист, утверждающий, что настоящий музыкант немыслим без занятий спортом, и держащий в кабинете гантели, и, наконец, заместитель директора по учебной и воспитательной работе Евгения Александровна, красивая молодая женщина, ровесница Германа, оказавшаяся женой директора.
Она на первых порах и взяла над новым педагогом шефство, объясняя, как действует школа, и не давая слишком уж удивляться увиденному и услышанному.
А удивляться, пожалуй, было чему.
Школа работает без выходных, чтобы в субботу и воскресенье дети могли прийти и позаниматься, не мешая никому дома. Да, приходится дежурить. Но никто из педагогов обычно не отказывается, и дежурства выпадают не так часто.
Раз в месяц для четвёртых классов окрестных школ придумана «Детская филармония», где дети знакомятся с музыкальными инструментами. А ещё по средам и пятницам – домашнее музицирование. Родители приходят поиграть на инструментах вместе с детьми, ну и педагоги, конечно. И обязательно какие-нибудь выступления в городе.
Она успела пересказать ему план работы школы на несколько месяцев на празднике, посвящённом началу учебного года. Праздник напоминал семейное торжество, на которое съехались родственники после долгого перерыва. В холле в один стол соединили парты из кабинета Германа, расставили чашки, тарелки с булочками и печеньем, пакеты с соком и несколько чайников. Ближе к лестнице, рядом с кактусом Бенедиктом, освободили место для желающих музицировать и выкатили пианино.
Директор в нескольких словах поздравил школу с началом учебного года, на чём официальная часть закончилась, и началось чаепитие, во время которого музыканты разных возрастов сменяли друг друга у кактуса. Соня Белкина, старшеклассница с суровым выражением лица и легкомысленными кудряшками на голове, вывела целую банду мальчишек и дебютировала в качестве дирижёра. Пьесы звучали не самые сложные и не всегда были сыграны чисто, но азарт, с которым дети и взрослые, включая родителей, шли на сцену, заразил даже Германа. Он пожалел, что его инструмент остался дома, одолжил виолончель у Ганелиных и сорвал шквал аплодисментов.
Сам же город Новозаводск виделся Велехову местом унылым и недружелюбным. Под окнами квартиры, которую он снял в старой части города, ближе к полуночи собиралась компания на нескольких автомобилях. Из колонок лихо буцкало то, что Герман даже под страхом расстрела не взялся бы назвать музыкой. К буцканью время от времени добавлялись громкий мужской и визгливый женский голоса, с упоением выяснявшие подробности личной жизни друг друга. Словарный запас обоих исчерпывался четырьмя местоимениями и тремя общенародными нецензурными существительными, но в использовании производных от них парочка демонстрировала небывалую виртуозность. Около четырёх утра, когда утомлённая ночными бдениями компания уезжала, тонко и тоскливо начинала лаять и подвывать собака.
И хотя желание Германа порасчёсывать на досуге сердечные раны вполне вязалось с городским антуражем, радостная и тёплая атмосфера музыкальной школы нравилась ему гораздо больше.
Он закрыл кабинет и понёс ключ на вахту.
– Герман Владимирович, подождите! – приняв ключ, остановила его вахтёрша Вера Борисовна. – У меня для вас – вот!
Она зашуршала пакетом и достала оттуда вязаного жирафа на лыжах, с палками в руках и полосатой шапочке с помпоном на голове.
– Вам на кабинет. Там у Пелецкой бабочка в валенках висела, но я ей сказала – забирайте, я для нового педагога ещё свяжу. У него, смотрите, шнурок на спине, чтобы вешать. Хотите, я сама повешу на дверь?
– Да, наверное, у вас лучше выйдет. Значит, это ваши звери?
– Мои. Леонид Андреевич разрешил. А мне и в радость!
Герман попрощался с вахтёршей, ещё раз кинув взгляд на жирафа. Жираф восторженно таращил на него глаза из-под мохнатых ресниц.
Леонид
Оля позвонила и сказала, что Сёму она сегодня на занятия не приведёт, потому что, хоть он и рвётся, но горло красное, и температура небольшая есть. А вот к концу недели они постараются появиться.
Строкин занялся документами, но никак не мог сосредоточиться, перечитывал каждую бумажку по три раза, потом отложил и встал у окна, думая о том, как быстро мальчик Сёма, непростой мальчик Сёма, ершистый мальчик Сёма стал своим для него и для школы. А ведь всего-то и нужно было – спросить, как зовут его скрипку.
– Искра, – сказал мальчик и засветился вдруг, как будто и вправду искра зажглась внутри.
Его, Строкина, первую скрипку звали Танечка, не ту самую первую, с начальных уроков, а ту, с которой пришла любовь.
Он хорошо помнил субботний день незадолго до отчётного концерта. Пасмурный весенний день с первым в году дождём.
* * *
Лёнька вернулся из школы к обеду:
– Ма, я пришёл!
Мать стояла у окна. Катя, младшая мамина сестра и Лёнькина тётка, которую он звал просто Катя, работала в день.
Он протопал на кухню, подогрел и похлебал суп. Тишина давила.
Минут десять Лёнька бесцельно сидел на табуретке и вслушивался в шумы за окном, потом переключился на тиканье часов из комнаты, понаблюдал, как медленно набухает и падает капля воды из крана, и засобирался.
– Ма, я ушёл!
Он немного задержался у двери, дожидаясь, что мать откликнется. Она так и продолжала стоять у окна. Он знал, что она не обернётся, но каждый раз ждал.
На улице моросило. Ленька половчее перехватил скрипичный футляр, поднял воротник и двинулся быстрым шагом, посматривая на небо. Небо обещало тоску и слякоть. Совсем как дома, когда нет Кати.
Пройти оставалось ещё два квартала, когда дождь начал расходиться в полную силу. Лёнька прибавил шагу, почти бегом свернул с улицы в дворовую арку, пересёк двор и спустился по ступенькам к зданию барачного типа, бывшему Клубу железнодорожников, куда временно поселили Детскую музыкальную школу № 2 города Новозаводска.
