скачать книгу бесплатно
Он сел в кресло пилота и повернулся к Джему:
– Давай к воротам, вводи код.
Джем двинулся к выходным воротам трюма напротив катера, а Мила поставила свою сумку в багажник и захлопнула его. За бортом баржи послышалось шипение, постепенно перешедшее в вой. Началась легкая тряска.
– Все, Ива, пора. Мы уже в атмосфере, – сказал Скип, грустно глядя на остающуюся девочку.
Ива кинулась к Миле и крепко ее обняла.
– Милка, прости. Не могу я.
– Ну что, ты. Не грусти, Иветка. Мы еще встретимся, ведь правда?
Ива быстро закивала головой и улыбнулась, хотя по ее щекам и текли слезы. Тряска меж тем усилилась.
– Ива, уходи быстрее, – крикнул Зуб. – Скип, Мила – в катер.
За бортом вдруг послышались скребущие звуки. Затем последовали несколько легких ударов по корпусу и один сильный толчок, от которого все, кроме Зуба, сидевшего в кабине, попадали на пол. Громко завыла аварийная сирена и замигал красный фонарь на стене.
– Ребята, что это?! – испуганно крикнула Мила.
– В катер, быстро! – крикнул Зуб. – Джем, открывай!
Скип и Мила быстро вскочили и уселись на заднее сиденье катера, а Джем нажал нужные кнопки на замке ворот и отпрыгнул назад. Ворота рывком сдвинулись вбок и остановились, приоткрыв только узкую щель. Надсадно загудел мотор их привода. Озадаченный Джем повернулся к катеру.
– Похоже, заклинило, – растерянно произнес он и уставился на щель, соображая, можно ли ее сделать шире.
И тут ворота пробило стальное острие и, разделившись на восемь частей, со скрежетом разорвало металл в разные стороны. В образовавшуюся дыру под свист воздуха за бортом стал протискиваться металлический шар размером с человека, мигающий желтыми огнями на корпусе.
Истошно закричала Ива. Джем, увидев этого монстра, по описанию похожего на робота-стража, о которых говорил главный управляющий, попятился к катеру и, запнувшись, упал.
Со стороны стража что-то прозвучало, но из-за крика Ивы, от которого заложило уши, он ничего не расслышал. Откуда-то снизу у стража вылезло гибкое металлическое щупальце с четырьмя захватами и потянулось к Джему, но тот, перебирая по полу руками и ногами, быстро отполз к катеру и забрался в кабину.
В корпус стража, наполовину торчавший за бортом, ударило снаружи что-то яркое. Сбитый с корабля, он вместе с остатками ворот полетел вниз.
Пол внезапно накренился и катер, от удара слетевший со стопорных замков, медленно заскользил наружу. Вновь закричала Ива, которая единственная из ребят не была в катере. Распластавшись на наклонном полу, она пыталась удержаться на месте, но ее тянуло в открытый проем ворот.
Скип бросился из катера и успел схватить девочку за руку, но заскользил вместе с нею, хотя изо всех сил упирался и старался ползти обратно. Зуб бросил ему свой рюкзак, держа его за лямку, и крикнул:
– Хватай!
Скип дотянулся до другой лямки и Зуб подтянул их к катеру.
– Закрывай все двери, – крикнул он, как только Скип и Ива забрались внутрь, и, снова усевшись в кресло пилота, стал быстро нажимать кнопки на приборной панели.
Джем с ужасом наблюдал, как катер сползает в проем ворот, а Зуб все не может запустить двигатели. Не услышал он их рев и тогда, когда под пронзительный визг девочек катер вывалился наружу и начал кувыркаться. В окнах, кружась, замелькала поверхность планеты, сменяясь обрывками облаков.
Облака мелькали чаще и становились гуще, пока не заняли все пространство. Из глубины белого тумана проявился силуэт стража с десятком стальных щупалец и головой главного управляющего. Голова мерзко улыбалась и попеременно говорила голосами его друзей:
– Баловство все это… У тебя теперь убежища нет… Поймают нас… Все было раньше… А потом уже времени не было… Тебе здорово повезло…
Голоса сливались в неразборчивый гул других голосов, а силуэт стража расплывался, превращаясь в постепенно исчезающую фантасмагорию непонятных образов. Но это уже не было воспоминание – это был сон.
Тревога
Сквозь трещины наверху внутрь грота вливался солнечный свет и яркими пятнами ложился на неровные стены. Джем открыл глаза и некоторое время разглядывал каменный потолок.
Никого, кроме него, в гроте уже не было. В догоревшем костре тлели почти погасшие угли, на его камне у очага стояла тарелка со вчерашней кашей и лежал на листе запеченный корень местного растения.
Джем поднялся с лежака и, размявшись парой физических упражнений, принялся за еду. Каша у Ивы как всегда удалась – разваренный мох, сдобренный нектаром лилий, был сладким и ароматным. А вот корень мокрянки – как всегда никакой, то есть совершенно безвкусный, как его не готовь. Единственная от него польза – в сытности, он надолго давал силы для работы, какой здесь всем хватало.
Покончив с завтраком, Джем отправился к ручью недалеко от грота, чтобы вымыть тарелку. У ручья Мила полоскала в проточной воде посуду и негромко напевала грустную песню с непонятными словами. Она любила петь эту песню, еще в детстве услышанную от матери. Та говорила, что это колыбельная на древнем языке ее народа, но слов даже она уже не понимала. Только бабка Милы их знала, но переводить ни за что не хотела, будто боялась чего-то.
Услышав шуршание камешков, скатившихся по склону из-под башмаков Джема, Мила обернулась.
– Добрут, – поприветствовал ее Джем и поставил свою тарелку к остальной, пока еще грязной, посуде.
– И тебе, – ответила Мила.
– Чего меня не разбудили?
– Пожалели. Ты вчера устал сильно.
– Мне гамак плести надо. Зуб разве не говорил?
– Да плетем мы твой гамак. Вон Ива у болота. Сейчас я все домою и к ней пойду.
– Мне прочный надо и чтоб не выпасть. И до завтра успеть.
– Не волнуйся, мы поняли для чего – Зуб рассказал. Вдвоем успеем, иди лучше ребятам с рыбалкой помоги, а то вяленка почти закончилась.
– А вы точно успеете? И какой надо?
– Точно успеем. Будет в лучшем виде. Шагай.
Джем двинулся в сторону темневшего вдали леса, но Мила его окликнула:
– Тима, – голос девочки задрожал. – Зуб и про людей все объяснил, – лицо ее словно окаменело. – Ты найди их, успей… Пожалуйста.
– Найду, обещаю, – твердо ответил Джем.
***
От ручья до леса идти было недалеко – километра полтора, не больше. Лес этот ребята называли Цветочным. На Балии многие растения напоминали земные, только были во много раз больше, просто гигантскими. Вот и в Цветочном лесу росли деревья, которые фактически являлись цветами.
Конечно, были там и цветы привычного размера. Из некоторых Ива научилась собирать нектар и уваривать до густого сиропа – его использовали вместо сахара. Лепестки тоже шли в пищу. Но главной ценностью в этом лесу была неглубокая речная протока.
Живность, которая в ней водилась, немного походила на земных рыб и раков. Их мясо оказалось вполне съедобным и даже вкусным. Не то что мерзкая слизь внутри насекомых и моллюсков, обитавших на суше, на которых даже в жареном виде смотреть было противно. Один Скип рискнул пару раз ее попробовать и оба раза выплевывал.
Хотя, будь животные суши съедобными, охота на них дала бы пропитания на месяц – размерами они были под стать растениям – от самых маленьких до гигантских.
Встречались среди них и опасные хищники, способные убить человека. К счастью, появлялись они в основном по ночам и чаще всего в лесу или на равнине, а горный склон, где находился грот, интереса у них не вызывал. Наверно потому, что привычной для них еды среди камней почти не встречалось.
Только бестии изредка сюда залетали, высматривая добычу сотней маленьких глаз и вибрируя жалом на конце тонкого и гибкого хвоста. Но пролететь на своих длинных прозрачных крыльях сквозь узкую расщелину они не могли, а привычки ползать по земле, сложив их вдоль тела, за ними не водилось.
Первое время мальчики дежурили по ночам у входа, держа наготове камни и заостренные палки, а потом перестали. Вешали в расщелине рыболовную сеть с самодельным колокольчиком из трубки и болта и спокойно ложились спать. С тех пор еще ни разу он их ночью не будил.
А днем эту сеть они использовали по назначению в глубоких местах на середине реки. Там, к разбросанной приманке, на нее приползали донные обитатели – существа, похожие на раков, только с жалами вместо клешней. Рыб приходилось ловить по-другому. Зуб и Скип с раннего утра как раз этим и занимались.
Скип стоял по пояс в воде в накидке из водорослей и держал перед собой палку расщепленным концом. Этот расщеп, погруженный в воду, он медленно подводил к змееподобной рыбе, поедавшей донную слизь.
Едва ему это удалось, как последовал резкий удар, и рыба затрепыхалась, зажатая в расщепе. Скип ее вынул и бросил на берег к четырем другим, пойманным ранее. Прикрыв глаза от солнца ладонью, он взглянул на берег в ста шагах от него, где в землю были воткнуты несколько коротких самодельных удочек.
Там дела шли похуже – уже давно Скип не слышал бренчания трубок из тростника, привязанных к концам удочек. А значит новых поклевок не было.
За удочками, лежа в прибрежных кустах, наблюдал Зуб. За два часа всего одна рыба попалась ему на крючок, а еще две сорвались. Взглянув на солнечные часы, сделанные им на берегу из тростины и камней, он вздохнул – до полудня оставалось часа полтора. Догнать за это время Скипа по числу добытых рыбин шансов почти не было.
Настроение у Зуба испортилось. И не только от этой мысли. Он единственный определял здесь время по солнцу. Остальным его показывали наручные тайм-браслеты, специально изготовленные для Балии. Их выдали всем сюда улетавшим.
Был такой таймер и у Зуба, но тот его не носил. Он напоминал ему о горькой судьбе его родителей. Заменив его на палку и тень от нее, Зуб хотел избавиться от этих воспоминаний. Но не избавился. Всякий раз, глядя на солнечные часы, он понимал, зачем их сделал. И снова вспоминал родителей. Вспомнил он их и сейчас. И тот день, когда узнал, что его семья полетит на Балию.
***
В тот день отец пришел домой раньше обычного. Лицо его сияло от радости. Он вытащил из своей рабочей сумки три тайм-браслета. Не такие, что носили все люди в марсианской колонии – красного цвета, а синие и с серебристой полосой посредине.
– Радуйтесь! Мне это удалось! – объявил он.
Зуб, смотревший по телеку инструкцию на случай встречи с шипастой многоножкой, не понял, чему нужно радоваться. Но мама, видимо, была посвящена в дела отца.
– Неужто получилось? А говорили, что ценных работников не отпускают.
– Броксон помог. Один из Наилучших, что полетит, оказался помешанным на охоте. А на Земле она запрещена, его там несколько раз ловили и больше уже не пустят. Вот он ради охоты на Балию и летит. Стив ему напел на уши про стратосферных скатов, что их только с высотного катера можно достать. Тот услышал и целых два аппарата на корабль возьмет. А меня к катерам берут техником.
– Что, там до него никто не летал? – спросила мама.
– Летали и летают, но в основном на ротапланах и флайерах, причем на старье. Для них обслуга там есть. А вот для новейших высотных катеров – нет.
– Пап, ты что, один летишь? – тревожно спросил Зуб.
– Нет, конечно. Видишь эти три браслета. Каждый из них – билет и пропуск на корабль. Для тебя, меня и мамы. Через месяц мы навсегда улетим с Марса.
– И Броксон все это бесплатно сделал? – спросила мама. – Никогда не поверю. Он и сам-то в Службу полетов наверняка не за просто так попал.
– Не бесплатно. Пришлось ему все наши накопления отдать и еще в долг попросить. Так что придется до полета серьезно экономить.
– Так ведь с долгом не отпустят. Как мы ему за месяц все отдать сможем? – забеспокоилась мама.
– Сможем. Продадим все, что есть. И еще я на обслуживание реактора ушел, там в два раза больше платят. Завтра выхожу.
– А я на подработку пойду. Есть место уборщицы по вечерам.
– Вот и замечательно, – отец обнял маму, нежно глядя ей в глаза.
Зуб любил отца и мать. И любил видеть их любовь друг к другу. Он радостно подскочил к ним и обхватил руками. Родители взглянули на него с улыбкой и притянули к себе. Так они и стояли несколько минут втроем, крепко обнявшись.
– Мы справимся, – сказал отец. – Еще немного потерпеть, а там нас ждет новый мир – просторный и чистый.
Если бы он знал тогда, что их ждет и как дорого обойдутся им эти три браслета.
Две недели после этого прошли почти незаметно. Зубу разрешили замещать на прежней работе ушедшего отца, и теперь он уже весь рабочий день мог проводить в гараже, ремонтируя катера и роверы и добывая так необходимые его семье деньги.
А на третьей неделе случилась беда. У Наилучшего, в квартире которого убиралась мама, исчезла старинная и очень ценная вещь. Он обвинил маму в воровстве и ее арестовали.
Зуб считал, что это недоразумение и скоро маму отпустят. Но ее не отпустили – этот богач заявил, что выбьет у воровки признание, где она спрятала украденную вещь, чего бы это ему не стоило.
Через несколько дней хмурый офицер полиции, отводя глаза в сторону, сообщил ему и отцу, что у мамы будто бы был сердечный приступ.
Проститься с нею им не разрешили.
А еще через два дня к ним в ячейку пришел пожилой человек усталого вида и представился юристом этого самого богача. Он сказал отцу, что сожалеет о случившемся и что для них на Балии куплена просторная квартира. А уходя, взглянул на Зуба и сказал отцу:
– Надеюсь, что своего сына Вы воспитали честным и порядочным человеком. К сожалению, не у всех родителей это получается.
Зуб после его ухода спросил у отца, причем здесь его воспитание. Отец тяжело вздохнул и ответил, что человек этот сказал то, что мог сказать, но он его понял.
Еще он сказал, что уже не хочет улетать, а хочет остаться там, где навсегда осталась мама. Но она не хотела бы такой же судьбы и для сына, и поэтому они полетят.
Через пять дней они сменили свою тесную жилую ячейку в марсианской колонии, где хотя бы могли стоять и сидеть, на две персональные капсулы для каждого, в которых могли только лежать. Причем по графику. Ночью по времени корабля в них спали все пассажиры, а днем вылезать разрешалось поочередно, чтобы не создавать толчеи в помещениях и коридорах. Всего несколько раз за день и не больше часа за один раз удавалось пассажирам размять затекшие мышцы и хоть немного пройтись по центральному коридору. За соблюдением графика строго следили старшие по жилым отсекам. И люди все терпели в надежде, что это их последние мучения перед счастливой жизнью на Балии.
Так прошли полгода. За это время звездолет набрал достаточную скорость, чтобы перейти в варп-режим. Полгода люди терпели неудобства, чтобы всего за пять минут совершить прыжок на сто с лишним световых лет. Но и этому были рады – семнадцать лет назад, когда эту технологию только создали, терпеть приходилось дольше.
После прыжка звездолет начал торможение еще на полгода. Но теперь, когда большая часть пути была пройдена, ожидание людям давалось легче. Но только не Зубу.
Эти пять минут прыжка в пространстве оказались роковыми для его отца. Сразу после них его вызвали в реакторный отсек. Там в трубе с охладителем открылась скрытая трещина и он стал вытекать, распространяя вокруг смертельно опасное излучение.
Устранить аварию могли бы роботы, но Компания ради одного полета решила не тратиться. И заменить их пришлось человеку. Зубу потом сказали, что если бы не его отец, то звездолет превратился бы в облако раскаленного газа. Только от этого не стало легче.
С отцом ему тоже не дали проститься – сказали, что это небезопасно.
После этого он возненавидел всех этих уродов, называющих себя Наилучшими, а на самом деле способных обворовать собственного отца и свалить все на невинного человека; уродов, способных до смерти выбивать из человека признание вины за преступление, которого тот не совершал; уродов, способных наживаться на экономии, оплаченной чужими жизнями.
Компания считала их своими лучшими людьми, и он возненавидел Компанию. Уничтожить ее он не мог, а жить под ее властью не хотел. И он решил от нее сбежать.
***
Его грустные воспоминания прервал стук тростниковых трубочек, подвешенных на конце одной из удочек. Зуб в одно мгновенье выскочил из своего укрытия и бросился к воде. Резко выдернув удочку из земли и пятясь назад, он вытащил на берег отчаянно извивающуюся рыбу. Скип у поворота реки победно вскинул над головой кулак, радуясь его успеху.
Когда на крючке появилась новая наживка, а удочка вернулась на свое место, Зуб снова улегся в кустах и память не замедлила возвратить его к пережитому.
