Спецотдел «Бесогон»

– За вами ведь другие придут. Всех не перетопишь. Отвечать все равно когда-нибудь придется…

– Правильно мыслишь, гражданин Солодовников, – я хлопнул деда по плечу, – поможешь мне с Горницким разобраться, можешь рассчитывать на снисхождение. Лично за тебя ходатайствовать буду.

– А разве Горницкий все еще не арестован? – кустистые седые брови старика стремительно взлетели вверх, – разве он все еще на свободе? Вы обманули меня? – испуганно пробормотал он.

– Пока, на свободе и, знаешь что, я раздумал его арестовывать, конец этого мерзавца будет страшен, я прикончу его сам, и смерть его будет ужасной, такой, какую он заслужил!

Я шагнул к перевернутой ширме и поднял с пола странный предмет, похожий на кофейник с двумя носиками.

– Что это такое? – поинтересовался я.

– Ах, это! Пойдемте в морг, покажу, как эта штуковина работает.

Старик накинул на плечи старую растянутую на локтях кофту и сунул ноги в растоптанные галоши.

– Идем…

Врач шагнул к двери, я молча последовал за ним. Идти пришлось недалеко. Обойдя больничный барак, мы перешли через шаткие мостки, под которыми тек мелкий, но шустрый ручей.

– Вон он, морг наш больничный, – врач указал кривым пальцем на приземистое, похожее на старый склеп, строение.

Моргом оказалась собранная из серых булыжных камней постройка. Кособокая дверь, ведущая внутрь, была шаткой и закрывалась снаружи на большой висячий замок. Прямо посредине двери была прикреплена поржавевшая от времени жестяная табличка с надписью «Мертвецкая».

– Нам туда? – удивился я.

– Туда, – кивнул седой неприбранной головой доктор, – только, будьте осторожны. Там Варчук сейчас спит.

– Что он там делает? – не понял я.

– Говорю же, спит. Он всегда тут отлеживается, когда кровь невинную прольет. Я его лишь к вечеру отпереть должен был, – понизив голос, почти прошептал Солодовников.

– Не понял тебя, старик…

– Позже поймешь.

Солодовников опасливо оглянулся и извлек из кармана длинный ключ. Подслеповато щурясь, он вставил его в замочную скважину и трижды повернул. Замок открылся, а дверь медленно распахнулась. Утреннюю тишину нарушил громкий с присвистом храп. Я вошел внутрь, Солодовников, все еще опасливо оглядываясь, прошмыгнул вслед за мной.

В нос ударил смрадный дух, пахло мертвыми телами и сыростью. На полу стояла просочившаяся сквозь промоины грунтовая вода. В помещении было темно, и я едва различил две полки, на которых лежали тела. Мертвецов было двое, в одном из них я без труда узнал главного инженера Ивана Разумова. Другой был при жизни Колей Парфеновым, молодым романтиком, прибывшим на строительство по велению своего горячего комсомольского сердца.

Я щелкнул зажигалкой. Оба парня были задушены. На шее Парфенова виднелись огромные синяки. Инженера Разумова, задушили, судя по всему подушкой. Бедняга принял смерть во сне. На лице выделялись сильно опухшие губы и свернутый на сторону нос. Кто-то неимоверной силы и жестокости расправился с обоими. И я, кажется, догадывался, кто…

Лодочник Варчук храпел неподалеку от своих жертв. Лишь теперь я разглядел стоявший в углу огромный гроб, крышка, которого была небрежно отброшена в сторону. Заливистый храп доносился из гроба, и то утихал, то усиливался вновь, грозя обрушить ветхую крышу морга.

– Как этот человек может тут спать? – вырвалось у меня.

– А он давно уже не человек, – шепот доктора резал уши, казалось, старик кричит. – Эта тварь давно превратилась в выродка, убивающего людей по приказу своего хозяина Горницкого.

Я подошел к гробу и, повернув колесико зажигалки, взглянул в лицо лодочника. Варчук улыбался во сне. Сон этого мерзавца был покоен и глубок, как сон праведника. Я наклонился над ним и чуть приподнял губу Варчука. Так и есть, предчувствие, которое в нашей профессии принято именовать интуицией, не подвело меня. Лодочник оказался самым тривиальным вампиром, об этом свидетельствовали удлиненные боковые зубы-резцы.

Я достал из кармана брюк маленькое зеркало, которое по совету эксперта Мухоморова, всегда носил с собой. Варчук в зеркале не отражался.

– У меня дома в подполе имеется осиновый кол. Прикажите принести? – поинтересовался Солодовников.

– Неси, старик!

Солодовников ушел, я остался в сыром похожем на заброшенный склеп морге. Отчего-то я был уверен, что доктор не предаст меня и не побежит с доносом к Горницкому. Тот, сам того не желая, настроил эскулапа против себя.

«Не стоит издеваться над теми, кто слабее тебя. Они могут отомстить, и месть их будет страшной» – эти слова Вахтанга Дадуа вполне мог бы произнести кто-либо из древних мудрецов. Но произнес их именно Вахтанг, тот, кого я считаю мудрее самого мудрого мудреца.

Я нисколько не удивился, когда старикан вернулся с остро оточенным осиновым колом.

– Можно мне самому прикончить этого гада Варчука? – поинтересовался Солодовников.

– В другой раз, – я забрал у врача орудие убийства, – нет ничего страшнее недобитого вампира. Недоколотый упырь может сотворить страшные вещи, так, что лучше довериться профессионалу.

Я взял в руки кол и, тщательно прицелившись, ударил в мерно вздымавшуюся грудь сонного кровососа. Варчук охнул, судорожно глотнул ртом воздух, да и так и остался лежать с широко открытой «варежкой».

Вот так. Жаль, нет рядом никого из моих сослуживцев, они бы могли поучиться у старшего по званию. Удар их наставника оказался отменным, и сдох кровосос почти сразу. Теперь очередь Горницкого.

– Он сейчас дома, и, по-моему, не собирается ехать на службу – проронил старик.

– Надо его из дома выманить.

– Куда? – деловито осведомился Солодовников.

– К водохранилищу. Ближе к ночи, он должен туда прийти.

– Не знаю, не знаю, – врач поморщился словно от зубной боли, – Горницкий не любит ночных водных прогулок. Прямо-таки терпеть их не может…

– Откуда это известно? – поинтересовался я.

– Во время ночных работ, Горницкий никогда не выезжал с инспекциями. Гидроремнтников проверял лишь днем, днем же катал на лодке знакомых девиц…

Все было ясно, местный царек, как огня боялся оказаться в ночь на водохранилище. Что ж, сегодня он все-таки поедет кататься на лодке ночью, и эта прогулка будет последней в его жизни, если можно называть жизнью то паскудное существование, что ведет этот гад!

Я очнулся от своих мыслей и пхнул носком сапога тело Варчука.

– Можно посмотреть на ваше искусство, гражданин Солодовников? – осведомился я у притихшего вдруг доктора.

– Конечно! – тут же откликнулся врач, с готовностью хватая странную посудину с двумя носиками, – прикажите сделать послушным вашей воле тело этого мерзавца Варчука?

– Именно. Пусть тот, кто был верным слугой хозяина этих мест, сослужит ему последнюю службу и прогуляется к дому своего господина.

– Зачем?! – удивился врач.

– Пусть передаст Горницкому записку, в ней я вызываю его на поединок, ставка в котором жизнь. Пусть зомби Варчук доставит Горницкому мое послание.

– Доставить-то, он его доставит, но где гарантия, что Горницкий примет этот вызов? И кто может ручаться, что вы справитесь с ним? Горницкий очень силен, а вы, уж извините, не кажетесь мне силачом.

Врач скептически усмехнулся, но я не ответил ему тем же.

– Делайте свое дело, гражданин Солодовников, а я, когда придет время, сделаю свое, – стараясь, чтобы мой голос звучал не слишком резко, ответил я.

Врач кивнул, усевшись на колени, он поставил перед собой странную посудину, похожую на кофейник с двумя длинными носиками. Только теперь я заметил, что посудина была вся испещрена мелкими значками, похожими на какие-то странные символы и таинственные знаки.

– Что это, заклинания древнего культа Вуду? – вырвалось у меня.

– Не мешайте. Лучше пишите записку для Горницкого, – Солодовников достал из кармана брюк огрызок химического карандаша и протянул его мне, – бумаги нет, – буркнул он.

Я не ответил. Затаив дыхание, я зорко следил за последовательностью действий старика. Вот он взял в руки древний позеленевший от времени медный сосуд и, кряхтя, наклонился над телом Варчука. Вставив одни носик в рот мертвеца, Солодовников замер и принялся бормотать какие-то заклинания. Слов его было не разобрать, они слились в один сплошной гул. Так продолжалось с полчаса. Вдруг, Солодовников замолк и резко дунул в остававшийся свободным носик посудины. В тот же миг тело лодочника дернулось, его руки вытянулись, а ноги согнулись в коленях. Варчук сел в гробу и отрешенно глядя пред собой, принялся вращать головой, словно разминая шею после долгого сна. Признаться, я подумал, что кровосос ожил на самом деле, но его взгляд свидетельствовал об обратном. Лодочник был мертв. А его тело, покорное чужой воле, двигалось, и это зрелище было поистине отталкивающим.

Наконец Варчук встал и шагнул ко мне, протягивая грязную всю в струпьях руку. Я сунул в его ладонь обрывок папиросной коробки, на котором было написано всего пять слов: «Полночь. Пристань. Ты, или я».

Теперь оставалось ждать. Я был уверен, вид убитого мной Варчука заставит хозяина здешних мест играть по моим правилам. Он примет вызов, понимая, что в этой схватке выживет только один. Лишние формальности не нужны ни ему, ни мне. И никакой суд, или трибунал никогда не примет к рассмотрению этого странного дела. Вершить суд буду я сам, если конечно, мне удастся свершить этот самый суд.

Времени до полуночи оставалось совсем немного. Я прятался в доме у доктора, наблюдая через маленькое засиженное мухами оконце за жизнью поселка. Темная кривая улочка была освещена одним тусклым фонарем, который висел на полусгнившем деревянном столбе возле штаба строительного участка. Ветер колыхал фонарь, отчего световые блики крутились и летали взад-вперед, точно цирковые гимнасты.

Пора, до означенного времени оставалось меньше часа, как раз хватит, чтобы незамеченным добраться до места. Если там уже выставлена засада, я тут же определю это. У меня поистине звериное чутье, иначе не прослужил бы в «Бесогоне» и дня.

Вот и пристань, рядом никого. Бесхозная теперь лодка Варчкука болталась, привязанная к причальной тумбе. Я отошел в тень раскидистых ив и принялся ждать. Ждать, однако, пришлось недолго. Шаги я услышал еще издалека, к пристани приближались двое. Один шел уверенно и вальяжно, второй семенил, постоянно сбиваясь с шага и часто останавливаясь. Вскоре на деревянных мостках пристани появился Горницкий, вслед за ним, неловко перебирая ногами, тащился зомби-Варчук.

– Пошел вон, ты просто-напросто «живой труп»! – Горницкий остановился и, что есть силы, толкнул бывшего слугу в грудь.

Зомби упал, но тут же поднялся и вновь поплелся за Горницким.

– Зачем же вы так с ним?

Я вышел их своего укрытия и, не спеша, двинулся к начальнику особого отдела.

– Ведь он так служил вам при жизни, – я кивнул на переминавшегося с ноги на ногу экс-Варчука, – теперь послушный воле доктора Солодовникова он просто сопровождает вас к месту нашего поединка. Или вы только с женщинами воюете, а, товарищ Горницкий?

Мне стало вдруг смешно. Сейчас я отчетливо понял, что этот самый Горницкий обычный человечишка, а ни какой не бес. Он обычный смертный, из плоти и крови и лишь служит темным силам. Справиться с ним будет проще простого, драться со смертным легче, чем с любым из представителей бесовского отродья. Об этом я не применил тут же сообщить особисту.

– Мне думалось, ты на особом счету у тех, с кем я борюсь, – я усмехнулся, – теперь я вижу, что ты просто гнус и мерзавец! Сейчас я воздам тебе за твои поганые дела!

– Я сам уничтожу тебя. Никто и никогда не найдет твоего тела, – Горницкий сбросил с себя шинель и расстегнул ремень портупеи, – я мог бы просто застрелить тебя, но предпочту удавить своими руками. В то самый миг, когда ты сдохнешь, я стану гораздо сильнее. Победитель забирает силу побежденного врага.

– Поменьше слов, лучше приступим к делу!

Я вышел вперед и сразу получил сильнейший удар в лицо. Горницкий оказался необычайно проворен, второй удар последовал сразу вслед за первым. Мне показалось, что в меня на полном ходу врезался поезд «Красная Стрела». Упав навзничь, я попытался подняться, но Горницкий ударил снова. На сей раз гад «одарил» меня ударом в грудную клетку. Дыхание перехватило, а из горла вырвался страшный почти предсмертный хрип.

Да, сейчас я отчетливо понял, что сильно недооценил соперника. Моя самоуверенность вышла мне боком. Горницкий бросился на меня, распростертого на мокрых от волн мостках, сейчас он подпрыгнет и обрушит на меня всю массу своего внушительного мускулистого тела. Вот так прозаично и некрасиво уйдет из жизни бесогон Савва Сорокин. Я попытался откатиться в сторону, но силы окончательно покинули меня. Я уже видел зависшую надо мной темную фигуру противника, но вдруг эта фигура резко изменила траекторию движения, и с громким криком рухнула на разбухшие от сырости доски пристани. Горницкий упал рядом со мной.

Над нами возвышался Вахтанг Дадуа. В своей длинной шинели он и сам казался призраком, порожденным этой темной, нависшей над поселком ночью.

– Едва успел, – выдохнул Вахтанг.

– Каким образом…, – начал, было, я.

– Твоя телеграмма, – коротко пояснил Вахтанг.

Он поднял с мостков брошенную Горницким партупею и быстро связал тому руки.

– Б-больно, – простонал Горницкий, еще не пришедший в себя после удара Дадуа.

– Никто и не обещал, что будет приятно, – Дадуа отпихнул ногой обездвиженное тело противника и шагнул ко мне.

– Как ты? – наклонился надо мной Вахтанг.

– Вот ведь, – я сконфуженно улыбнулся, – с нечистью справлялся, а с обычным человеком не смог сладить.

– Иной человек страшнее самой гадкой нечисти, – Вахтанг ткнул пальцем в Горницкого. – вот яркий образчик!

– Вы ничего не докажете! – Голрницкий гаденько усмехнулся, – все улики против себя я успел уничтожить. Прибавьте к этому влияние моих высоких покровителей и отличный послужной список. Я не потопляем…

– Что несет этот мерзавец? – я взглянул на Дадуа, – о каких покровителях он говорит?

– К сожалению, он прав, – Вахтанг тяжело вздохнул, – у него действительно много заступников. Сейчас в органах полно формалистов и перестраховщиков. Я не смог получить ордер на его арест. Рассмотрение отложили…

– Вот, вот! – радостно выкрикнул Горницкий, – сейчас вы меня развяжете, а сами уберетесь отсюда восвояси. Мы сделаем вид, что никогда не знали о существовании друг друга. Идет?

Он с надеждой взглянул на Дадуа.

– Нет, -Вахтанг достал из кармана шинели ТТ, – мы поступим иначе. Просто казним вас без всяких формальностей. Позже разберемся и с вашими заступниками.

– Не имеете права! Это самосуд! – Горницкому удалось привстать и облокотиться плечом о причальную тумбу, – вы не имеете права расстрелять меня прямо здесь. Лишить жизни может лишь суд, или трибунал!

– А мы и не станем тебя расстреливать, – я подмигнул Дадуа, – ты останешься жить. Но вряд ли ты станешь радоваться такой жизни. Ступай в лодку своего дружка Варчука!

Я поднялся на ноги и схватил Горницкого за ворот гимнастерки.

– Вставай, тебе говорят! – прорычал я, – вали в лодку! – я пихнул особиста в спину, – шустрей! Скоро начнет светать! – поторопил я его.

– Что вы задумали?! – ошалело вращая вылезшими из орбит глазами, закричал Горницкий, – слышь, начальник! – Горницкий повернулся к Вахтангу, – убери от меня своего подчиненного, он – псих!

Дадуа смотрел на происходящее с интересом. Вдвоем мы подняли обмякшего от страха особиста и подтолкнули его к лодке. Он споткнулся и упал на дно, больно ударившись головой о банку – скамейку.

– Зачем это, а? – беспрестанно повторял он.

– Греби на середину водохранилища! – приказал я.

– Зачем это, а? – от былого грозного нач особого отдела не осталось и следа, теперь пред нами был заштатный телеграфист Обузов, паскудник, утопивший свою юную любовницу.

Руки Горницкого мелко дрожали, пот тек по лицу, он изловчился и выбросил за борт весла, но лодка странным образом продолжала плыть сама. Мы уже были достаточно далеко от берега, когда появилась она.

Катюша Кретова стояла, высунувшись из воды по пояс. На ней был все тот же матросский костюмчик. Волосы русалки были убраны в затейливую прическу, которую украшали речные ракушки и желтые кувшинки, связанные между собой длинными зеленоватыми водорослями. Издалека ундина Кретова была чудо, как хороша. Она улыбалась полными чувственными немного синеватыми губами.

– Вот, Катя, как обещал. Принимай своего друга Мишу!

Я толкнул Горнцкого-Обузова из лодки. Тот с диким криком вывалился в воду, но тут же проворно схватился за борт. Его пальцы впились в плохо покрашенную деревяшку.

– Не отдавайте, не надо! Не хочу быть там, с ними! Лучше, расстрел! – дико верещал бывший хозяин здешних мест.

– Миша, Мишенька, ты что же? Не рад мне, касатик? – ласково вопрошала Катя Кретова, подбираясь все ближе и ближе, – ну же! Я ведь возлюбленная твоя! Что ж ты бросил-то меня, Мишутка?

Теперь ясно чувствовался острый запах тины и болота, резко ударивший в нос, он ел глаза и затруднял дыхание. Пустые глазницы Кретовой, изъеденные прожорливыми рыбами остатки кожи, впалый беззубый рот, все это было настолько омерзительно и выглядело так отталкивающе, что было жутко даже нам с Дадуа. Бывший телеграфист Обузов, видевший все это впервые, отчаянно вопил и яростно отбивался от наступавшей на него русалки. Девица Кретова, не смотря на это, продолжала ласково ворковать:

– Ах, Мишенька, проказник мой! Люб ты мне, Миша, люб, даже сейчас люб. Вон ты, какой важный стал, постарел, поседел! А все равно, люб! – Кретова легонько коснулась рукой лба своего бывшего любовника, – вот ведь как! Утопил ты меня, а я, дуреха, все одно, верная тебе!

– Уйди от меня, оставь меня, уродина! – завопил тот, брезгливо отстраняясь.

– Ах, уродина?! – обиженно взвизгнула Кретова. – не нравлюсь, значит, тебе больше?!

Катюша в бешенстве подпрыгнула в воде, блеснув внушительным рыбьим хвостом.

– Не нравлюсь я ему такая, девки! – обиженно завопила она, – не нравлюсь! Раньше нравилась, а теперь вот не нравлюсь! – продолжала истошно голосить Катерина.

– Подлец!

– Душегуб!

– Изверг!

– Изувер!

– Убивец!

– Развратник!

На разные глосса запричитали товарки отвергнутой ундины Кретовой. По всей поверхности водоема из-под воды выныривали русалки. Молодые и старые, симпатичные и уродливые, все они тыкали в испуганного Горницкого пальцами с длинными с позеленевшими от тины ногтями. Костистая старуха в старом полуистлевшем чепце достала со дна поросшую водорослями суковатую корягу и, что есть силы, стукнула ею Горницкого по голове.

– Все равно он твой будет, Катька! – прошамкала она беззубым ртом.

Горницкий давно пошел ко дну, а русалки все еще продолжали свой неумолчный галдеж. Кретова же, напротив, угомонилась. Слова беззубой старухи- русалки успокоили ее.

– Свадьбу хочу! – вдруг заявила Катерина, кокетливо поправляя вылезшую из спутанных волос кувшинку, – свадебку желаю, – капризно растягивая слова, повторила она.

– Сей момент, родимая, сей момент, девонька ты наша! – заверещали товарки утопленницы.

– Жених! Где жених?! – истошно завопила беззубая.

– Где? Знамо, где, на дне речном! – ответила молодая русалка с толстой, заросшей мелкими ракушками косой.

– Что ж мы медлим, девки? – спохватилась дородная пожилая русалка в венке из увядших лилий, – жениха же украсить надо. Свадьба ведь у него. Тащите этого красавца сюда. Венец несите, живо! – деловито распоряжалась она.

Несколько ундин помоложе нырнули на дно. Нам с Дадуа стали видны их проворно мелькающие в волнах хвосты.

– Нам пора, товарищ Дадуа, – отвлекшись от созерцании необычного зрелища, я тронул Вахтанга за рукав шинели, – поплывем обратно к берегу, не ровен час, они и нас с вами в женихи потянут.

– Дай досмотреть, – бросил Вахтанг.

– Воля ваша, – я сел на банку и принялся вылавливать выброшенные Горницким весла.

Действовать приходилось осторожно, чтобы не привлекать готовящихся к свадьбе русалок. Тем временем посланные за Горницким ундины показались вновь. Они волокли тело бывшего нач особого отдела. Теперь он выглядел не лучшими образом, лицо Горницкого раздулась, а ко лбу успела присосаться огромная безобразная пиявка. Шея утопленника была увита длинным хвостом из водорослей и ракушек, в посиневших руках торчали две большие свежие лилии.

– Вот он наш молодой! Люб он тебе такой, Катюша? – прошамкала старуха- русалка.

– Красавец-мужчина! – восторженно прошептала дородная русалка в венке.

– Бери, Катька! Бери молодца в мужья! – верещали многочисленные подружки невесты, сбившиеся за спиной Катерины в огромную толпу.

– Беру! Люб он мне! – торжественно провозгласила Кретова.

В тот же самый миг русалки затянули величальную. Это был разноголосый хор, где каждая из поющих старалась перекричать свою соседку. Жуткая какофония, прерываемая диким русалочьим смехом и визгом, рвала в клочья наши с Дадуа барабанные перепонки. Две молодые русалки таскали по кругу мертвое тело Горницкого, еще две утопленницы держали над его поникшей головой венец их свитых меж собой увядших кувшинок и лилий. Невеста Кретова наблюдала за всем происходящим с умильной улыбкой. Ее синие губы шевелились. Может быть, она подпевала своим товаркам. Не дожидаясь окончания жуткого ритуала, мы с Дадуа стали грести к берегу. Русалки так увлеклись пением песен, что даже не заметили нашего бегства.

Добравшись до берега, мы заметили безжизненное тело Фомы Варчука. Лодочник лежал в кустах бузины и не подавал признаков жизни.

– Сдох окончательно, – резюмировал я.

– Туда ему и дорога! – возле мостков пристани стоял доктор Солодовиков.

Старик был одет в старое с заплатками пальтецо и несуразную шляпу с обвисшими полями. В руках он сжимал небольшой узелок с пожитками.

– Поедешь с нами, – приказал я ему.

– Как скажете, – старик покорно закивал седой растрепанной головой.

– Как будем выбираться из города? – спросил я Дадуа.

– Лучше всего убраться отсюда незамеченными. Я на машине, на ней и уедем, – решил Вахтанг.

Втроем мы полезли в гору, там за перелеском Дадуа оставил маленький фургончик. На фанерной будке было написано: «Аптекоуправление № 1. Сбор лекарственных трав».

– Еще никогда мы не покидали поле битвы тайком, – усмехнулся Вахтанг.

– Наша работа выполнена, – пожал плечами я, – враг устранен, с русалками договорились. Утоплений рабочих больше не будет.

Вахтанг дождался, пока мы все погрузились в тесную пропахшую лечебными травами кабину, и осторожно тронул фургончик с места. Чихнув облачком дыма, машина тронулась в путь.

– Все-таки жаль, что не удалось разоблачить Горницкого публично, – сказал я.

– Черт с ним, – Дадуа выбросил в окно докуренную до самого мундштука папиросу, – то, что произошло с этим мерзавцем страшнее расстрела. Он будет обречен на вечные муки. Разве это плохое наказание?

Я промолчал, Вахтанг вырулил на проселочную дорогу, мы проезжали возле терема, где жил нач особого отдела.

– Остановите, пожалуйста. Нужно закончить кое-какие дела, – попросил я.

Дадуа остановил фургон. Я выбрался из машины, взошел на крыльцо и нажал на кнопку звонка.

Инна открыла сразу, будто стояла возле дверей. На девушке был старый плащ и стоптанные туфли на низком каблуке. Даже в таком незамысловатом наряде она выглядела настоящей красавицей, и я невольно залюбовался ей.

– Уезжаете? – поинтересовался я.

– Это вы спасли меня той страшной ночью? – не отвечая на мой вопрос, выпалила она.

Я молчал, Инна напряженно ждала ответа. Ее глаза встретились с моими, и я успел заметить в них некий интерес к моей скромной персоне.

– Так это вы стреляли тогда? – еле слышно проговорила она.

– Точно, – не стал запираться я.

– Горницкий очень опасен. Вы плохо представляете себе, с кем связались! Он уничтожит вас. Бегите отсюда пока не поздно! – она взяла с пола маленький фанерный чемоданчик и вновь посмотрела на меня, – хотите, сбежим вместе? – вдруг произнесла она дрогнувшим голосом.

– Боитесь бежать одна?

– Боюсь, – кивнула она, – он найдет меня везде. Горницкий знает мой московский адрес…

– Горницкий мертв, теперь он не опасен. Я специально зашел сообщить вам эту новость. Теперь вы свободны и вольны делать то, что вам заблагорассудится. Честь имею!

Я повернулся уходить, но Инна схватила меня за руку.

– Подождите ради Бога…

Я остановился. Лицо девушки было бледным от волнения, она открыла старинный книжный шкаф и сбросила на пол несколько томов Максима Горького. За книгами показалась тонкая кожаная папка.

– Возьмите, – она протянула папку мне.

– Что это?

– То, что Горницкий прятал ото всех, он берег эту папку, как зеницу ока. Однажды я подсмотрела за ним, и обнаружила место, где он ее хранит. Думаю, эта пака теперь ваша.