Читать книгу Дело жадного варвара (Хольм Ван Зайчик) онлайн бесплатно на Bookz (4-ая страница книги)
bannerbanner
Дело жадного варвара
Дело жадного варвара
Оценить:

5

Полная версия:

Дело жадного варвара

– Именно. Я вам расскажу об этом поподробнее.

– Стирать, помогать в работе, пыль сдувать с кодексов… да?

– Ну и все остальное, разумеется, – рассудительно сказала Фирузе.


Когда Богдан решился оглядеться, все в зале уже сидели на своих местах, и лишь две женщины оживленно, не замечая ничего вокруг, беседовали стоя. Вот Жанна наклонилась к уху Фирузе и что‐то негромко спросила. Вот Фирузе наклонилась к уху Жанны и что‐то негромко ответила. Обе захихикали как‐то очень взаимопонимающе, как‐то плотоядно, и Жанна покосилась на стиснувшего зубы, красного как рак Богдана с веселым уважением. «О чем они, – мучительно думал Богдан. – О чем это они так?»

Он достал из внутреннего кармана ветровки наградной веер, полагавшийся от казны всем отличившимся работникам человекоохранительных учреждений, и принялся нервно обмахиваться, по возможности пряча от зала рдеющее лицо. На веере были изображены возлежащие бок о бок тигр и агнец, а поверху шла изящная вязь на старославянском: «Не судите, да не судимы будете».

Разумеется, сотрудникам нехристианской ориентации выдавались веера с иной символикой – соответственно их убеждениям, но суть надписей не менялась.


Фирузе неторопливо пошла к мужу. Неторопливо села. От нее просто‐таки веяло вновь обретенным внутренним спокойствием и удовлетворением. Богдан молчал.

Вышел махатель.

– Она согласна, – сказала Фирузе. – После кончерто едем в ближайшую управу и регистрируем трехмесячный брак.

– Святый Боже, святый крепкий, святый бессмертный, помилуй мя, – ответил Богдан. Помолчал, затравленно покосился на супругу. – В жизни тебе не изменял, Фирочка.

– Я знаю, – сказала Фирузе, взяла его ладонь, поднесла к губам и поцеловала. Прижалась к ней щекой. – Но ты же мужчина, а мне надо ехать.

Махатель отрывисто поклонился залу, повернулся к нему спиной, чуть помедлил, сосредотачиваясь, – и вдохновенно взмахнул своей палочкой.

О музыка! Гендель, Гендель…


Второе отделение пролетело незаметно.

К повозке обе женщины, улыбаясь до ушей, вели Богдана под руки с двух сторон.

У повозок обе посерьезнели. В жемчужном свете почти спустившейся белой ночи, в тонком неземном свечении, льющемся с неба, чуть поцарапанного розовыми перьями высоких облаков, Жанна обошла Богданов «хиус», внимательно его оглядывая; еще внимательнее она посмотрела на будущего супруга.

– Вы бедный, Богдан? – спросила она сочувственно. – Вашему авто не меньше четырех лет…

– Нам хватает, Жанна, – серьезно ответил Богдан. – Если вы боитесь, что я не смогу вас достойно содержать, покупать привычную вам косметику из Франции или…

– Нет-нет, я не об этом. Просто… мой отец меняет автомобили чуть ли не каждый год.

– Я знаю о таких обычаях, – сказал Богдан. – Понимаете… я бы тоже, наверное, мог. Но у вас там… нет, не так. Не буду говорить, что у вас – я там не жил. Буду говорить о том, что у нас. Чтобы зарабатывать на новую повозку каждый год – мне надо было бы работать двенадцать часов в сутки. Все время в лихорадке. Я бы мог, конечно. Но я предпочитаю, например, по весне каждый день садиться на своего старичка, уезжать на полста ли от города, выходить на обочину… и думать, и до самых сумерек слушать, как тает снег.

Запрокинув голову, Жанна неотрывно смотрела Богдану в лицо. Странно смотрела. Как‐то завороженно.

– Интересный у меня будет первый муж, – сказала она, помолчав. И пошла к своей повозке. Открыла дверцу, остановилась. Обернулась. – Я на своей пока поеду. Сяду вам на хвост, а вы показывайте дорогу.

– Не сбежишь? – как бы в шутку, для очистки совести спросила Фирузе.

Жанна чуть улыбнулась и покачала головой.

– Ни за что, – ответила она.


Апартаменты Богдана Руховича Оуянцева-Сю,

24 день шестого месяца,

шестерица, ночь


В круглосуточно открытую управу они приехали в половине двенадцатого, а к часу уже были дома. Подробно показали Жанне кухню, после кухни – квартиру. Выпили немного шампанского «Дом Периньон», купленного по дороге специально для молодой – Богдан алкоголя избегал, а Фирузе в ее положении было нельзя; да и вообще Магомет разрешал ей только водку. Закусили фруктами. Пытаясь побороть скованность, немного натужно шутили и очень много смеялись. Фирузе было неловко, что такое, в общем, важное в жизни всякой женщины событие произошло для Жанны слишком скоропалительно, не празднично, на бегу, и старалась быть особенно предупредительной и нежной с нею, а варварка, казалось, все понимала и держалась выше всяческих похвал. И впрямь чудесная девушка.


В половине третьего, когда надо было решаться на что‐то, только Жанна не знала, как себя вести, а Богдан, увлекшись собственным повествованием, в подробностях излагал, как тяжело было разобраться с кассационной жалобой относительно национальной принадлежности одного уникального по красоте и родословному списку галицийского оленя и лишь ему, Богдану, после двухмесячных изысканий удалось эту проблему решить по справедливости, – Фирузе, поглаживая живот, тяжело поднялась из-за стола.

– Устала я нынче, – с немного деланым безразличием сообщила она. Нельзя сказать, чтобы ее совсем не трогало то, чему суждено было вот-вот произойти. Очень даже трогало. Но она ведь жена. А не какая‐нибудь там. И Жанна – жена, а не какая‐нибудь там. – Спать пора. А вы – как душеньке угодно, вина вон еще сколько осталось. Если душа горит – я себе в гостиной постелю… – она запнулась и, не в силах кривить душой перед близкими людьми, неожиданно для себя добавила: – Только, может, отъезда моего дождетесь?

Повисла долгая пауза. Потом ошеломленная, вспыхнувшая Жанна открыла было рот, желая сказать что‐то, – и тут вкрадчиво заулюлюкала трубка, лежавшая в кармане ветровки Богдана.

Тот поднес ее к уху, дал контакт и сказал:

– Да?

У него сразу оказался совсем иной голос. Совсем новый. За весь вечер женщины не слышали такого ни разу. Будто звякнул металл.

– Да?

Через мгновение лицо его стало меняться. Оно вытянулось, побледнело. Взгляд сделался больным. Богдан отключил трубку, медленно положил ее на стол, между вазой с персиками и своим бокалом с недопитым шампанским. Рука чуть дрожала.

– Что творится… – потрясенно пробормотал он севшим голосом. – Что творится, святый Боже…

Женщины боялись слово проронить. Вздохнуть. Но Богдан помолчал, а чуть погодя сказал мертво:

– Мне нужно срочно ехать в Управление. Вот сейчас, не медля ни минуты. Совершено святотатство.

Он встал и, пряча от жен глаза, чуть горбясь, ушел к себе в кабинет. Затеплил лампаду перед образом Спаса Ярое Око, преклонил колена – и трижды нараспев прочитав иероглифические благопожелательные надписи, свисавшие по обе стороны иконы, в течение получаса истово молился.

А затем в осиротело затихшей квартире остались две женщины, встревоженные и опечаленные.

Багатур Лобо

Харчевня «Алаверды»,

23 день шестого месяца, пятница,

поздний вечер


Съев цзяоцзы, Баг намеревался еще некоторое время посидеть у Ябан-аги просто из принципа: ну в самом деле, и ему когда‐то полагается отдыхать! Он даже заказал очередную кружку пива и заморскую сигару – и некоторое время задумчиво курил, шаря в сети. В нескольких чатах, которые Баг по привычке посетил, шло довольно оживленное обсуждение происшествия в Патриархии, но поскольку никто ничего определенного не знал, Баг смог почерпнуть там разве что несколько потрясающих домыслов, относящихся главным образом к личности Елдай-Бурдай нойона.

Он заглянул в чат Мэй-ли – тут собирались люди, близкие к большой политике, а пустословы, скажем, нелепо и сдавленно острящие юнцы и юницы, явившиеся с единственной целью познакомиться с себе подобными, лучше противуположного пола, вовсе не заходили. Саму Мэй-ли Баг никогда и в глаза не видел, но испытывал к ней большую симпатию. Девушка – во всяком случае, Баг надеялся, что она и впрямь девушка, а не выдающий себя за девицу девяностолетний недужный преждерожденный или резвящийся шаншу [29] в отставке, – была остроумным собеседником, тонко чувствующим партнера, и явно ему симпатизировала. Кроме того, пару раз Баг получал от нее весьма интересные и весьма полезные, как оказывалось впоследствии, сведения, сообщенные как бы вскользь, невзначай. Баг привык к тому, что информация не распространяется просто так, да и Мэй-ли не производила впечатления примитивной болтушки. И хотя Мэй-ли знала Бага исключительно под именем «Чжучи» (это называлось варварским словом «ник») – иных сведений о себе он просто никому не сообщал, а ходил по сети исключительно используя заметающую всякие следы программку A25Proxy1500, – он не был до конца уверен, что девушка не подозревает, хотя бы приблизительно, о его роде занятий. Это подсказывал Багу его многолетний опыт.

Но и от Мэй-ли – а она была на боевом посту – Баг не узнал ничего сверх того, что циркулировало в новостных лентах. «А знаешь что, Чжучи, – вдруг написала Мэй-ли, – мне мнится, пришла пора нам с тобой выпить по бокалу обезжиренного кумыса… ты не находишь?» И поставила целую вереницу компьютерных улыбок, в народе именуемых «смайликами». Баг ощутил некоторое смятение чувств – девушка ему скорее нравилась. Но проявил сдержанность, попросив подождать с этим дня два или даже три, ибо «благородный муж спешит, никуда не торопясь», а затем поспешно раскланялся. «Я понимаю», – с улыбкой кинула Мэй-ли ему вслед.

Стало очевидно, что всякая дополнительная информация закрыта для свободного распространения. И Баг юркнул на главный компьютер родной Палаты. Последовательно введя три пароля, он оказался в базе данных, которая поздравила Бага с тем, что он переехал в Австралию (Баг зашел через австралийский адрес), а затем порекомендовала ему в самые сжатые сроки прибыть пред очи начальства и не терзать больше провода. После чего соединение с базой было разорвано.

– Амитофо!.. – выдохнул в раздражении Баг и стукнул кружкой по стойке. Какой изощренный прием! По всему выходило, что визита в Палату сегодня не избежать. Ябан-ага, внутренним нюхом оценив ситуацию, сочувственно ему улыбнулся.

«Три года без отпуска! – в сердцах подумал Баг, пытаясь приглушить зарождающееся в глубине души буйное веселье предстоящего расследования и, быть может, долгой, изматывающей и увлекательной погони за злоумышленниками. – Ничего, ничего, кабинетные черепахи… Вот найду вам этот крест, а потом уеду на остров Хайнань, к обезьянам, месяца на два – и посмотрим, что вы тогда скажете!..» Однако радостное предвкушение расцветало пышным цветом, и дабы несколько его притушить, Баг, покинув харчевню Ябан-аги, направился не на службу, а в храм Света Будды, к великому наставнику Баоши-цзы, намереваясь исполнить духовный долг, а заодно и полюбоваться жасминами. Он так долго ждал встречи. Он был удостоен приглашения наконец. Ему было о чем спросить великого наставника.

Особенно теперь.


Храм Света Будды,

24 день шестого месяца,

шестерица, ночь


Он опоздал всего на четверть часа – приглашенные, а их оказалось человек десять, были уже в сборе. На заднем храмовом дворе, куда Бага, почтительно блистая бритой головой, провел приближенный к наставнику ученик Да-бянь, царила прелесть неги – полная луна плыла в жемчужных небесах Северной столицы, призрачным светом озаряя три пышных куста жасмина, сплошь покрытых белоснежной пеной цветов. Упоительный аромат стоял густым, почти осязаемым облаком, и среди всего этого великолепия, перед жасмином, на маленьком каменном мостике над бурным потоком, имевшим исток свой у искусственной горки и пропадавшим у миниатюрного грота, стоял, сложив руки с четками на великом, как его мудрость, животе, великий наставник Баоши-цзы, облаченный в желтые одежды, и думал о вечности. Неподалеку почтительно застыл Сяо-бянь, второй приближенный ученик наставника.

Приглашенные расположились по другую сторону потока. Среди них Баг заметил компьютерного магната Лужана Джимбу, заводы которого производили все модели «Керуленов»; худой, как щепка, Джимба пришел вместе с первой и второй женами. Вторая жена, на вкус Бага, была привлекательнее и, во всяком случае, явно моложе. Джимба поправил узкие очки в тонкой золотой оправе и кивнул Багу: их представили друг другу на приеме в Александрийском Возвышенном Управлении в позапрошлом году, а Джимба славился цепкой памятью на лица и числа; жены одарили Бага приличествующими случаю улыбками. Был здесь же и знаменитый поэт Петроман Х. Дыльник, среднего роста преждерожденный с несвежим лицом, в пиджаке европейского кроя, карманы которого оттопыривались; служитель муз слегка шевельнул рукой в приветствии.

Прочих присутствующих Баг не знал, но двое из них явно были иностранцами. Один – с раскосым, неизменно улыбающимся лицом, выдающим в нем жителя Страны восходящего солнца, и в национальной нихонской одежде – сером кимоно с широкой шитой каймой и в деревянных гэта. За поясом у него помещалась пара изящных боевых ножей – наметанный глаз Бага сразу определил в них танто. Баг ценил это оружие. Танто были в меру тяжелы, хорошо сбалансированы и годились как для фехтования и ближнего боя, так и для вполне прицельного метания. Второй гокэ был совершенной противуположностью своего спутника, в первую очередь по нелепости одежды – безукоризненно выглаженный фрак и брюки в микроскопическую черно-белую клеточку, лаковые штиблеты, а плюс к тому неуместная кепочка с длинным козырьком. Лицо у него было длинное, совершенно европейское. Преждерожденный во фраке, всецело погруженный в себя, никак не отреагировал на появление Бага в сопровождении Да-бяня, тогда как нихонец крайне приветливо поклонился. В ответ Баг сдержанно и с достоинством кивнул.

Что греха таить, даже у лучших людей есть недостатки. В принципе, Баг недолюбливал нихонцев. Он старался не задумываться над причинами своей легкой, совсем не проявляемой в поведении, и все же самому ему неприятной неприязни. Но, будучи культурным ордусянином и потому вполне признавая право наций на самоопределение (пусть самоопределяются сколько угодно, хоть каждый сельскохозяйственный сезон, если ничем более толковым заниматься не желают), он в глубине души никак не мог простить стране Нихон и всем ее нынешним нихондзинам [30] того, что когда‐то «божественный ветер» камикадзе разметал Хубилаев флот и воспрепятствовал воссоединению Срединной и Островной империй. Конечно, умом Баг понимал, что, когда достославный Чжу Юань-чжан, первый император вдумчиво и проникновенно царствующей доселе династии Мин, на счастье всей нынешней Ордуси изгнал из Цветущей Средины потомков Хубилая со всем их воинством и на некоторое время самоопределил Китай, нихонцы под шумок наверняка все равно бы тоже самоопределились. Но все‐таки было в том давнем событии что‐то неправильное, несправедливое.

Впрочем, неприязнь была скорее теоретической. Стоило Багу сойтись с каким‐либо нихонцем поближе, и неизменно оказывалось, что тот – славный, умный и культурный человек, с которым не грех усидеть бутылочку-другую крепчайшего окинавского «Авамори». А когда Багу довелось однажды участвовать в совместном с нихонской полицией действии, он убедился, что и напарников надежнее и добросовестнее трудно сыскать.

Однако вот стоило встретить нового, незнакомого нихонца – и на ум опять, как всегда, приходило: «Нихон дзюкэцу кютю!» Откуда‐то Баг знал, что так по-нихонски называют червя-паразита многоустку японскую. От неприязни существовало одно средство – немедленно познакомиться.

Но здесь было не время и не место.

Ибо великий наставник Баоши-цзы вернулся со свидания с вечностью, приоткрыл маленькие острые глаза, обозрел присутствующих, отметив Бага доброжелательным наклоном головы, воздел руки с живота, огладил пышную рыжеватую бороду и изрек:

– И эти бледные цветы

Непостоянны в вечном колесе!

Так все приходит и так уходит —

Покой! Покой! Покой! [31]

Затем он величественно повернулся вполоборота к присутствующим и простер пухлую руку в сторону луны:

– О… вечность!

Сяо-бянь и занявший место рядом с ним Да-бянь склонили головы.

– Великий наставник, – потревожил Баоши-цзы высокий темноволосый преждерожденный с орлиным носом, в официальном платье и укороченной шапке-гуань; на шпильке сверкнул драгоценный камень. – Великий наставник, не соизволите ли вы открыть нам нечто такое, что сделает нашу жизнь еще более насыщенной и осмысленной?

Баоши-цзы повернулся к нему с доброй улыб-кой.

– В древности случилось так, – начал он, медленно покачивая головой, – что Му Да пришел к Конфуцию и спросил его: «В чем смысл жизни?» Ничего не ответил Конфуций, пораженный глубиной духовных устремлений Му Да. Книги доносят до нас, что после этого случая Конфуций три луны не мог есть мяса – таково было его потрясение. А через полгода Учитель занес этот эпизод в двадцать вторую главу «Суждений и бесед».

Глубокая тишина повисла над храмовым садом. Обдумывая сказанное, все вернулись к созерцанию облитых лунным светом цветов жасмина. Обстановка располагала к мыслям о главном.

Баоши-цзы вновь обернулся к присутствующим, благостно улыбнулся и изрек:

– Мирская пыль на цветах,

Но не замутнишь сознанье!

Войди в врата не-двойственности —

И будем вместе мы!

И двинулся с мостика вниз, навстречу собравшимся.

– А вот мне тоже пришло на ум, – выступая вперед с поклоном, неожиданно заявил нихонец в сером кимоно, – позволите ли?

– О да, порадуйте нас скорее, младший князь Тамура, – отвечал Баоши-цзы, – ибо грех таить строки, родившиеся в глубинах вашей души в такой прекрасный вечер.

– Мои стихи не столь глубокомысленны, как ваши, великий наставник, – отвечал князь Тамура, – и я позволяю себе произнести их единственно вследствие переполняющих меня чувств. Да простят меня драгоценные присутствующие! – он приосанился, раскрыл веер – простой, с каллиграфически, на нихонский манер выполненным на нем иероглифом «чжун» – «верность сюзерену», легко взмахнул им и продекламировал:

– В тени агав, под кроной кипариса,

Где ощущается жасмина аромат,

Сидел я с вами на платке ордусском…

Вы что‐то о любви твердили мне.

С последним словом веер, мелодично прошуршав, закрылся и исчез в рукаве.

Среди присутствующих пронесся легкий ропот; жены преждерожденного Джимбы коротко, но многозначительно переглянулись; Баг отметил, что младший князь Тамура не лишен некоторой утонченности манер.

– Рассказывают, что в древности, – просветленно улыбнулся Баоши-цзы, – в царстве Чу жил мудрец по имени Пи Гу. Он славился острым умом и очень невеликим ростом. И когда недруги, желая ему гибели, захотели унизить его и прорезали в воротах княжеского дворца специальную дверцу – для Пи Гу и для собак, мудрец только весело рассмеялся. Так и вы, князь, будьте выше сиюминутных чувств бренного мира. И тем обретете покой и внутреннее озарение! – сказав это, великий наставник сложил руки на могучем животе и в сопровождении Да-бяня неспешно направился во внутренние покои.

– Великий наставник, – догнал его Баг и преклонил колено. – Мой долг снова заставил меня прервать человеческую жизнь. Боюсь, и впредь…

– Встань, сыне! – Баоши-цзы простер к Багу руку. – Ведом мне твой нелегкий путь служения покою и справедливости. То, о чем говоришь ты, ужасно слуху. Но, мыслю я, груз этот тебе по плечу.

Наставник обернулся к Да-бяню:

– Ступай, отрок, и проверь, все ли готово для вечерней медитации! – Проследил, как Да-бянь скрылся, и сделал Багу знак приблизиться вплот-ную.

– Вот что я скажу тебе, Багатур по прозвищу Тайфэн. Ведомо мне о делах твоих прошлых. И скажу: такова твоя карма. Нет большего греха, нежели лишить драгоценной жизни живое. Но не всегда это так…

– Амитофо!.. – вырвалось у пораженного Бага.

– Амитофо, – согласился великий наставник, перебирая четки. – Ибо хотя и есть душа у всех живых существ в подлунном мире, – продолжил он, – но некоторые из оных подобны немыслящим нечистотам в сточном водоеме. А свершившийся прошлой ночью грех хищения креста – грех поистине страшный, ни с чем не сравнимый, и так скажу тебе: не люди содеяли это, но бездушные камни. И хотя заморские жители Америки почитают даже камни за предметы, коим надобно оказывать уважение и внимание, подобное тому, каковое мы оказываем человеческим существам, – они даже измыслили, дабы не оскорблять камни, обращение «минерал компэньонс» [32]

Конец ознакомительного фрагмента.

Текст предоставлен ООО «Литрес».

Прочитайте эту книгу целиком, купив полную легальную версию на Литрес.

Безопасно оплатить книгу можно банковской картой Visa, MasterCard, Maestro, со счета мобильного телефона, с платежного терминала, в салоне МТС или Связной, через PayPal, WebMoney, Яндекс.Деньги, QIWI Кошелек, бонусными картами или другим удобным Вам способом.

Примечания

1

В библиотеку Конгресса США каким‐то чудом попал и сохранился там его фундаментальный пятитомный труд «Аттила и ранняя социал-демократия» (Van Zaitchik H. Attila and the Early Social-Democracy. Hongkong, 1939–1941. Vol. I–V). – Здесь и далее примеч. переводчиков.

2

Mackinder H. J. The Geographical Pivot of History. A Report to the Royal Geographical Society, 1904 // H. J. Mackinder. Democratic Ideals and Reality. New York, 1962.

3

Эрготоу – гаоляновый самогон, весьма крепкий, имеющий резкий и далеко разносящийся запах алкогольный напиток, который некоторым нравится, некоторым – нет, но вне зависимости от этого непременно ощущается как самим употреблявшим его, так и всеми окружающими в течение нескольких дней.

4

В некоторых изданиях эпопеи подзаголовок и заголовок менялись местами по требованию издателей. С их точки зрения, в современных условиях безликое название «Плохих людей нет», во‐первых, отпугнуло бы всех потенциальных читателей и сделало издание ван Зайчика нерентабельным, а во‐вторых, оно слишком отдает соцреализмом, тоталитаризмом и сталинизмом. «Вот если бы ван Зайчик назвал свою эпопею „Хороших людей нет“ или хотя бы просто „Людей нет“, – однажды с явным намеком сказал нам один из издателей, – современные книголюбы ее просто с руками бы рвали, да и с идейной точки зрения такое название куда более соответствовало бы эпохе демократизации и возвращения к общечеловеческим ценностям». Мы, разумеется, не могли пойти на столь вопиющее надругательство над концепцией выдающегося еврокитайского гуманиста – и сделали вид, что не поняли намека.

5

Сань цзяо

. Имеются в виду три основных традиционных религиозных учения Китая – конфуцианство, даосизм и буддизм, в течение многих веков, как правило, мирно и конструктивно уживавшихся друг с другом.

6

Датун

. Дословно: «великое единение». Этот удивительно светлый политико-философский термин возник в Китае в глубокой древности. Он обнаруживается в китайских источниках со времен династии Чжоу (XI–III вв. до н. э.) и тем более Хань (206 г. до н. э. – 220 г. н. э.) – то есть когда ни свободной России, ни СССР, ни даже царской России в помине не было. Остается лишь поразиться мудрой прозорливости древних китайцев!

7

Общепризнано, что китайский вариант перестройки оказался куда удачнее советско-российского. Невольно закрадывается подозрение, что, если бы Горбачев или хотя бы Ельцин вовремя познакомились с произведениями ван Зайчика, все могло бы сложиться иначе. Впрочем, вряд ли у этих и им подобных людей после начала их кипучей партийно-государственной деятельности остается время на чтение умных и добрых книг. Собственно, и великий Дэн прочел рукописи своего деревенского соседа именно во время опалы и ссылки. А ни Горбачева, ни Ельцина отправить вовремя на перевоспитание в глушь никто, увы, не догадался.

8

Переговоры с руководством Китайской Народной Республики и с правопреемниками Дэн Сяопина об опубликовании на русском языке хотя бы выдержек из упомянутых дневников уже ведутся, и у переводчиков практически нет сомнения в их успешном исходе.

9

Род платана, произрастающий в Китае. По представлениям древних китайцев, утуны – деревья, обладающие небесным животворным началом.

10

Цзацикэ-ван . Дословно: «смешение природных стихий превозмогает – князь».

11

В подлиннике Х. ван Зайчика здесь употреблен сложный и весьма древний китайский политико-философский термин «тунчжи»

. В XX веке он употреблялся как обращение одного члена компартии к другому; в этом качестве он переводится на русский язык как «товарищ». Однако в отличие от слова «товарищ», изначально означающего партнера в том или ином занятии (зачастую торговом) и фактически синонимичного слову «подельщик», китайское «тунчжи» обозначает людей, имеющих одинаковые стремления, идеалы, чаяния.

bannerbanner