Нетелефонные разговоры с учительницей физики

Еще я пишу тебе, чтобы увеличить свою открытость миру. Замкнутые системы не прогрессируют, ты это знаешь из истории. А моя изначальная замкнутость привела к тому, что мир по ту сторону меня оказался как бы закрыт полупрозрачной пленкой. Образовался узкий и неяркий спектр чувств (опять сбиваюсь на физические аналогии). Оттого мне и нравился процесс перевода цветных картинок. Сначала они неяркие, затем убираешь верхний тоненький слой бумаги, и сочные краски проявляются, как маленькое чудо. Во мне всегда билось подспудно желание – снять пленку. Увидеть настоящее. Мне всегда хотелось и хочется увидеть, докопаться до самой сути.

Ну, а вообще, почему еще пишут? Хочется, видимо, чтобы жили хотя бы какие-то части тебя, – слова, мысли, фантазии, образы, – некоторые слепки исчезнувших матриц?

В этом смысле, наверное, фотография отпечаток, слабая попытка остановить прекрасное мгновение, которое и прекрасно отчасти потому, что этого сделать нельзя.

Вот стоит двухлетняя девочка с льняными кудряшками и трогательно прижимает к себе мягкую игрушку – зайца. Она смущенно улыбается, потому что ей сказали: «Ира, улыбнись!» Чтобы скрыть свое смущение, она подняла к лицу руку. На обратной стороне фотографии корявыми детскими буквами написано – Ира, это чтобы никто не перепутал, чтобы все знали и не забыли, – это я.

Глядя на некоторые фотографии, я даже могу вспомнить запахи, не говоря о том, что и кто меня тогда окружали. Я могу вспомнить предшествующие и последующие события, свое настроение и самочувствие. Я иногда ловлю себя на том, что, вспоминая что-либо или кого-либо, я вижу образ на фотографии. То ли фотография дает возможность лучше запомнить, то ли память, надеясь на фотографию, перестает выполнять свои функции в полном объеме? Почти у всех детей в возрасте 4-5 лет возникает страх смерти. Как это у других детей происходит? И как дети борются с этим страхом? И как они после стресса, связанного с осознанием необходимости смерти, выживают потом? Кем после этого становятся? Не является ли этот страх некоей отправной точкой в существовании и развитии человека? Не есть ли вся его последующая жизнь следствием разрешения этого вопроса? Монтень говорит, что философствовать – это, значит, учиться умирать. А не есть ли вся жизнь человека его учением о смерти? И не является ли одной из главных целей существования человека научиться достойно завершить свои дела и уйти? Видишь, сколько вопросов?

Никто из окружающих меня взрослых не помог мне победить этот страх. Хорошо, если бы мы рожали своих детей после решения вопроса о том, как их защитить от этого страха.

Сейчас, когда половина моей жизни (надеюсь на половину) позади, я уже понимаю, что страшна не сама смерть, не то, что не увидишь солнца, цветов, не услышишь пения птиц, не вдохнешь морозный воздух, не растворишься в синеве неба, не обнимешь звездную даль, не почувствуешь непрерывность природы и дискретность своего существования, а то, что ты с безжалостной ясностью можешь понять однажды, – приходил зря: не любил, не творил, не понял, не сказал, не сделал, не почувствовал, не дал. Так люби, дари, испытывай, думай, работай, твори, – трать себя, не жалей. Отдай все хорошее, исчерпайся до дна, реализуй, что заложено в тебе, – прояви картинку».

На этом кончается часть посвящения, где я пытаюсь проанализировать, интересующий нас вопрос. Мы обе устали. Продолжим в следующий раз.

***

– Татьяна, здравствуй. Ты меня еще терпишь? Мне хотелось теперь перейти к тому, до чего мне удалось додуматься недавно. Я сделала для себя сногсшибательное открытие – мое сознание не стареет (твое – тоже). Сейчас попробую объяснить, как я себе это понимаю. Сознание имеет свойство расширяться или сужаться. Охватывать мир более или менее полно (как будто зажигаются или гаснут лампочки). С возрастом открывается все больше каналов, посредствам которых мы воспринимаем мир. К старости некоторые каналы закрываются, но сознание не ветшает, не портится, не разрушается (если человек здоров), оно не детское и не взрослое. Оно просто есть. «Я» – есмь. И абсолютно не важно, когда вспыхнула первая лампочка, – осознание своего отдельного «я». Собственно, настоящее рождение происходит с открытием сознания миру. Не важно, когда погасла последняя лампочка, – перекрылся последний канал связи с жизнью. Сами по себе точки открытия и закрытия сознания не важны, разве что в историческом смысле: когда, в какую эпоху и где удостоилась ты чести стать зеркалом мира. Имеет значение плотность событий в жизни, плотность переживания жизни, интенсивность жизни. Причем событием является не только конкретное дело или взаимодействие с миром в самом широком смысле, а мысли, чувства, эмоции. Ты понимаешь, о чем я толкую, Татьяна? Не важно, когда закроется сознание, а важно, как ты проживаешь каждый миг. Начало и конец нашей жизни, открытие и закрытие нашего сознания, по большому счету, от нас не зависит. Стоит ли на этом зацикливаться? Не надо бояться неумолимости хода времени. Это только кажется, что время неумолимо. Ты замечала, как человек переживает чувство прекрасного, как он созерцает красоту, как он устремляется к ней в едином порыве, как он погружается и растворяется в ней. Тогда в мире нет ничего, кроме этой красоты, и мне кажется, в такие мгновения субъективное время останавливается. Не надо бояться хода времени и того, что ты не успеешь реализоваться. Ты все сделаешь вовремя. Верь в это и будет так. Радуйся и восхищайся, безоглядно вбирай мир в себя и растворяйся в нем. Тогда исчезнет щемящее чувство потери при созерцании прекрасного, поразительного в жизни. И, последнее. Ты сама натолкнула меня на это. Смерть – милосердие природы, поверь. Давай посмотрим на это глобально, на метагалактическом уровне. Даже вселенные смертны. Если рассмотреть более малый временной отрезок, то Земля бессмертна в своей непрерывной возобнавляемости. Человек так же возобновляем своими чувствами, эмоциями, даже мыслями, отражая мир в своем внутреннем «я». Вечно возобновляемые чувства, – это мир, который смотрится в душу человека, как в зеркало. Так что, мы – люди, – просто зеркала, отражающие мир, тела, преломляющие мир, резонирующие с миром и еще страстно его любящие. И так будет всегда. Мы будем приходить, уходить, любить. В этом и есть наша жизнь. И только наше сознание не хочет смириться с потерей собственного «я». Ну что с ним делать?!

Пожалуй, на сегодня хватит. До свидания, моя хорошая.

***

– Здравствуй, Татьяна. Что это голос у тебя какой-то странный?

– Я вчера ночью, когда все уснули, ходила гулять и сделала, как вы говорили. Сначала было небо, как небо, а потом оно из плоского стало объемным, глубоким, уходящим в бесконечность. Мне даже показалось, что я понимаю, какие звезды ближе, а какие дальше. Они как будто говорили со мной. Потом я пыталась понять, о чем они говорят, но не поняла, а ощутила какой-то восторг, что и я тоже звезда, и вместе с ними. Даже мурашки побежали по коже. Потом я не помню, что было, не могу описать, но я почувствовала, что плачу, что мне стало легко, как будто я освободилась от чего – то. Спокойствие, умиротворение разлилось внутри меня и, кажется, дошло до каждой моей клетки. Я так долго стояла, что не могла идти. Потом кто-то хлопнул дверью в подъезде, и я побежала домой.

– Ты молилась?

– Я не умею, но мне хотелось сказать: « Господи, как прекрасен мир, как здорово, что все это есть, что есть я. Спасибо тебе, Господи».

– Значит, такая у тебя получилась молитва. Слова приходят сами. Чувства обязательно облекутся в слова, если ты захочешь понять себя.

– А еще я подумала, что такое же действие на меня оказывает музыка. Она во мне пробуждает что-то такое, что трудно выразить словами, но мне бывает очень хорошо. Только не любая музыка. В ней должно быть нечто особенное, не знаю, как это точно сказать. Сейчас попробую. Мне кажется, что человек живет в своем ритме. Ритм жизни – ритм речи, течения мыслей, действий и музыки, наверное, как-то соответствуют друг другу. Есть какая-то особенная музыка, особенные мелодии, которые меня потрясают, завораживают. Когда я их слышу, я ничего не могу делать, что-то происходит со мной, как будто все у меня внутри распрямляется, освобождается и очищается. Мне хочется плакать, смеяться, я становлюсь сильнее, начинаю верить в себя, в то, что у меня все получится. Музыка уводит меня в какие-то прекрасные фантазии. Еще когда не было никаких видео клипов, я сама себе их делала. Музыка всегда вызывала у меня цветные образы, из которых получалась маленькая новелла. Я пыталась определить, что общего между этими мелодиями, но не могла. Я бы хотела привести примеры, но мне трудновато это сделать, так что бы вы меня поняли. Можно из тех, какие вам, может быть, более знакомы?

– Давай, не стесняйся, мой сын говорит, что я уже отстала от современной музыки и, наверное, от жизни. Так что не осторожничай.

– Ну, например, что общего между «Музыкой под снегом» Макаревича и «Ты в армии» Статус – кво, что общего между Рафаэлем и Мишелем Жаром? Люблю мессы Баха, «Времена года» Чайковского. Очень люблю флейту. Могу часами слушать шум леса, журчание ручья, плеск набегающих волн.

– Все в миноре.

– Чаще да, почему-то. Может это у меня минорное восприятие жизни?

– Может быть. На меня некоторая музыка тоже сильно действует, но я о таких вещах не задумывалась.

– Я вот о чем подумала: для тела есть точечный массаж, а для души? Меня, например, успокаивает шум дождя, плеск волн. Может такой дробный звук в определенном диапазоне частот массирует нашу психику?

– Эк, тебя понесло! Не знаю.

– А вот я как-то видела передачу о пианисте. Он проводит сеансы музыкального экспромта. Говорит, что слышит музыку из космоса и передает людям. Я слышала ее, попробую описать. Она такая дробная, как капли дождя, нейтральная, быстрая, но одновременно параллельно с этим мотивом развивается второй, – медленный и тягучий. Развиваются и сливаются вместе одновременно два мотива одной темы. И между ними какая-то гармония. На фоне медленного что-то быстрое, дробное, точечное. Звуки, как разноцветные шарики, летят откуда-то, сталкиваются между собой и рассыпаются в разные стороны. Это так красиво и так завораживает.

– Музыкальная дискретность и непрерывность в природе. Так что ли?

– Не знаю, но под эту музыку можно думать, о чем хочешь. И очень отдыхаешь. Мысли не суетятся, не перепрыгивают, а текут медленно. Или вообще ни о чем не думаешь. А иногда появляются какие-то картины, фантазии, будто сам себе делаешь видеоклип.

– Понятно. Ты вначале говорила о ритме жизни. У музыки тоже свой ритм. Может, определенная музыка резонирует с тобой, и поэтому не все музыкальные произведения сильно на тебя действуют, некоторые оставляют равнодушной, а некоторые раздражают. Я не могу больше ничего придумать.

– Значит, опять резонанс?

– Значит, так.

***

– Здравствуйте, Ирина Викторовна. У меня появилась новая привычка. Я сижу и разговариваю сама с собой, чувствую, что мне не хватает ясности мышления. Я даже не могу иногда проанализировать ситуации, в которые попадаю, делаю это задним числом, когда бывает поздно. Я такая наивная, меня все подставляют, и моя родная сестра, и моя лучшая подруга. Я всегда думала, что с близкими людьми надо быть искренней, правдивой. Если честно, то я и незнакомым людям не могу соврать. Вот меня и используют. Мне какие-то роли отводят, внушают что-то, а я все принимаю за чистую монету. И вот теперь я заставляю себя думать. Я говорю себе, сиди и думай. Думай. Мне тяжело, мысли перескакивают. Теперь я анализирую, кто что сказал, зачем сказал, чего от меня хотят этим добиться, нужно ли мне это? А еще я заставляю теперь продумывать свои действия. Я хочу научиться размышлять, решать оптимально свои проблемы. Я хочу стать умной, рассудительной и скрытой.

– Как это, – скрытой? Как скрытая масса во Вселенной, что ли?

– Я не знаю про скрытую массу во Вселенной. Я хочу скрыть свои слабые места, чтобы не знали, куда больнее давить. Мне надо научиться выдержке и молчанию. Не говорить и не делать шагов, которых от меня добиваются другие, но мне вредящих. Я часто не владею своими эмоциями, не могу отступить, если чувствую недостаток сил, не могу избегать конфликтов, принимаю неправильные решения, даю обещания и выполняю их, даже если мне это противно. Словом, даю другим давить на меня и выжимать из меня то, что им надо. А я хотела бы сама управлять ситуацией. Знаете, как в шахматах, рассчитывать многоходовые партии. А пока я, как пешка.

– Как ты себя разложила на множители! Самый первый и простой совет, – изучай Карнеги. Когда-то эта книга была моей настольной. Она многому меня научила. И я сейчас намного увереннее чувствую себя среди людей. Научить себя общению с людьми конечно очень важно, но еще важнее научиться управлять собой. Только потом ты научишься управлять ситуацией с большим или меньшим успехом. И ты права, тонко подметила, – ничто не делает человека таким тяжелым для манипуляций, как его замкнутое молчание. Раковина молчания скроет своего моллюска. Улыбка Джоконды не поделится своей тайной. Молчание – мощная защита и мощное оружие, смотря, для чего ты его применяешь. Почитай «Женщину в песках» или «Человек ящик», – это мои любимые вещи у Кобо Абе (больше люблю «Женщину»). Казалось бы, две противоположные проблемы он пытается высветить, но они дополняют друг друга и образуют единое целое. («Противоположности – не противоречия, а дополнения» – принцип дополнительности Бора – опять физика). С одной стороны, мучительное для человека непонимание и равнодушие других людей, с другой стороны, желание отгородиться от них, защитить свое самородное «я» от грубых чужих прикосновений, закрыться от мира, спрятаться. Желание стать личностью и обезличиться. Раковина молчания и коробка ящика играют схожую роль.

Конечно, надо научиться думать, молчать и говорить когда считаешь нужным. И главное, – никто не может быть хозяином твоих мыслей, кроме тебя. Ты никому не обязана давать в них отчет, кроме себя. Ты имеешь право на свое мнение и на то, что бы его не высказывать(!). Ты имеешь право на свое замкнутое пространство и свои законы в нем. Ты имеешь право подумать перед ответом, и не позволяй себя торопить, когда принимаешь решение. Ты имеешь право быть собой и не стесняться этого. Разберись со своими недостатками и работай с ними, но не комплексуй, верь в себя. И еще. Обрати внимание, часто нас критикуют, что бы навязать свою волю. Очень осторожно обращайся со своей и чужой критикой. Люди, критикующие нас, сами далеко не образцы, но умей выделить основное зерно. Какой бы злобной и несправедливой критика не казалась, в ней есть доля правды. Вот эту долю найти труднее всего, а надо. И пока ты не научишься говорить себе правду, все будет зря. Не будет расти твой дух, не будет становиться сильнее твоя личность, не научишься владеть собой, не научишься ставить цели и добиваться их реализации. Понимаешь, именно для определения собственных целей и необходимо быть предельно откровенной с собой. Почему одни добиваются успеха в жизни, а другие прозябают? Ответ простой до крайности, – они этого хотели. И все. Потому, что в каждый момент нашей жизни мы выбираем. И из этих точек выбора образуется траектория нравственного и материального движения к тому, кто мы есть, и что у нас есть. И здесь нельзя себе врать. Потому, что выбор мы делаем сами, как бы на нас не давили обстоятельства, люди. Можно искать легкие пути, можно, стиснув зубы, долбить по ночам матанализ, работать санитаркой, мыть подъезды. Что будешь делать ты, если будет очень трудно? Сможешь ли собрать свою волю? Симон Соловейчик (автор книги «Учение с увлечением») считал, что безвольных людей не бывает. (А, – то! Знаешь, как тяжело двоечнику быть двоечником? Для этого надо регулярно прогуливать школу, не сидеть над уроками, не слушать в классе учителя, врать, изворачиваться, быть лишенным компьютера, телевизора, телефона, прогулок, да мало ли проблем у простого двоечника! Где же взять столько воли, что бы изо дня в день это все терпеть? И ведь выдерживает. Потому, что больше всего на свете он хочет быть свободным от учения. И это ему, при большом напряжении воли, удается. Ты, понимаешь, о чем я говорю?) Другое дело, что воля, как и цель, может быть осознаваемой или нет. В этих всех бессознательных вещах я не сильна, поэтому углубляться не буду. Я призываю тебя к определению с предельной откровенностью своих сознательных желаний и устремлений, определить среди них главные, сформулировать сознательные цели, а потом направить на их реализацию сознательную волю. Вот как-то так.

***

– Здравствуйте, Ирина Викторовна. Теперь вы меня прошлый раз загрузили. «Учение с увлечением» прочитала. Честно скажу, для меня это было интересно, но поздновато. А «Женщина в песках» тяжело идет. Замкнутость пространства, безысходность нервируют, раздражают. Сочетание каких-то фантазий с натуралистичностью поражает. Напрягает меня эта повесть.

– Подожди, дочитай до конца. Там очень тонко подмечен один психологический момент, отражающий наше восприятие действительности: зачем бежать, если успех побега стопроцентно гарантирован (зачем бежать, если можно бежать)? Каково, а? Интересная трансформация дома в тюрьму и тюрьмы в дом на уровне сознания человека. Больше я ничего не скажу, читай и думай сама. А как на счет сознательных желаний?

– Хочу в Питер на весенних каникулах с классом.

– А сильно хочешь?

– Больше всего на свете.

– Значит поедешь.

– Это вы серьезно?

– Абсолютно. А мне дожить бы до каникул, что-то четверть тяжелая.

– А зачем вы вообще в учителя пошли? Вот уж кем не хочу быть!

– Да и я не хотела.

– А стала. Противоречие.

– Да ведь желания осуществляются не одномоментно. Каждый раз был выбор. Попала я в школу, можно сказать, случайно, но осталась в ней сознательно. Я не жалею о своем выборе и работу свою люблю, и не боюсь даже в этом признаться, зная, на сколько непопулярна теперь эта профессия. Но было время, когда я ее ненавидела. Это было тогда, когда я плохо знала предмет и методику. Видишь ли, когда я училась, университеты не ставили себе основной задачей готовить учителей. Это сейчас не поймешь, где кого готовят. Пединституты стали университетами, а университеты учат будущих учителей. И я не хотела быть учителем (терпеть не могу слово учительница – образ прибабахнутой дурочки, созданный нашей культурой). И у меня ничего не получалось, и я не хотела, чтобы получалось, потому что не хотела оставаться в школе. Но когда я предстала перед окончательным выбором, и, может быть, впервые в жизни сознательно, без вранья, прикрас и пудрения мозгов проанализировала ситуацию, свои желания и способности, то решила остаться в школе. И с этого момента началось мое мучительное карабканье, иначе и не назовешь, к образу учителя, которым я бы хотела быть. Я определила для себя несколько заповедей, которые обязана была неукоснительно выполнять, что я и стараюсь делать до сих пор:

– уважать любого ученика;

– не лгать;

– быть самой собой;

– личные проблемы оставлять за порогом кабинета;

– не халтурить.

Так уж сложилось, что в классе я – это я. За дверью классного кабинета, я играю какие-то роли. И только приходя в класс, я прихожу к себе. И мне не надо отгораживаться ширмой от детей. Я снимаю все экраны, я открыта и беззащитна перед ними. Мне иногда делают больно, и тогда я страдаю. Но! Вот блаженство, когда ученики смеются над моими шутками, когда мы понимаем друг друга глазами, и не надо слов. Когда, в принципе не важно, какой ты ведешь предмет. Ведь дело не в этом, а в том, что мы вместе учимся жить. Когда я не знаю, где кончаются мои ученики и начинаюсь я, и наоборот. Когда они – это я. Мои ученики приходят и уходят. Кто-то говорит, что любит, кто-то обижается на меня и, может быть, захочет забыть меня, конечно на это есть причины. Кого-то я угнетаю, кого-то раздражаю. Некоторые при встрече отвернутся, так было уже, может быть, я обидела кого-то, и меня не простили. Было на моем учительском пути всякое, и каждый ученик, до которого я не достучалась, с которым мне было тяжело, учил меня трудной науке понимать людей. И как бы кто из моих учеников ко мне не относился, я навсегда останусь с ними в их жизни, а они – в моей. Я вошла в них и прошла сквозь них, как комета проходит через солнечную систему. Я каждому из них отдаю, отдаю и отдаю себя. И чем больше я отдаю, тем больше становится того, что можно отдать. Я люблю наблюдать, как девчонки и мальчишки превращаются в девушек и юношей, как растут и самоопределяются их личности. И я до сих пор влюбляюсь в своих учеников, и мне очень тяжело с ними расставаться…