ОДИНЖ. Книга I. Пособие по выживанию для Бессмертных…

Скрученные судорогой пальцы, охрипший от крика рот, вкус крови на губах, – снова грыз подушку в беспамятстве. Хотя нет, сплевывая комок перьев, печальным взглядом взираю на снежный покров на полу, – все-таки разгрыз.

Белоснежный холмик перед кроватью зашевелился, просел, шапка перьев съехала в сторону, на меня неуверенно уставился фиолетовый глаз. Заметив, что уже подаю признаки жизни, Визор выполз целиком, утробно заурчал. Я в который раз задался вопросом, – как это у него получается при отсутствии рта. Весь его небогатый набор органов чувств и осязания, ограничивался огромным, на пол морды, глазом, да двумя короткими культяпками, что должны, вероятно, имитировать руки, но слабо с этим справлялись. Веретенообразное тело сужалось сразу за лапками, переходя в узкий, клиновидный хвост, который яростно двигался из стороны в сторону, взметая в воздух тучи перьев. Как вообще могло жить подобное существо: без органов пищеварения, дыхания… Визор был одним сплошным вопросом.

«– Оно не живет» – Поправил меня тогда Исра, – «Но существует. Это удел всех нерожденных…»

Со стоном переворачиваюсь на спину, голова вминается в прохудившуюся наволочку, остатки перьев колют шею, щекочут щеки. Через плотные шторы пробился крохотный солнечный зайчик, перебежками достиг кровати, робко коснулся свисающей с кровати руки, пытаясь втиснуться в ладонь. Тут уже не выдержал Визор: с утробным рычанием, малыш кинулся к хозяину, изо всех сил помогая короткими лапками.

В ладонь ткнулось теплое, урчащее, покрытое короткой мягкой шерстью, – привычно пригладил горбатую спинку, ощущая радостную дрожь единственного преданного мне существа.

Нерожденный… Немертвый… И то, и другое, верно. И то, и другое – моя вина. Если верить наставнику. А ему верить нельзя.

День, когда в моей жизни появился Визор, трудно назвать счастливым. Как и мое пробуждение. Но в такие моменты, я был рад этому несчастливому стечению обстоятельств. Ощущать под пальцами, чтобы там не говорили, – живое существо. Чувствовать, как, не имеющий своих эмоций малыш, выпивает без остатка мои. Те самые, которыми любой бы рад поделиться, но кому нужно такое «счастье».

– Несчастье ты мое, – Не прекращая гладить, свешиваюсь с кровати, наши взгляды пересекаются. Я отвожу первым.

Стало неловко перед малышом, – он, как зеркало. Если увижу в фиолетовом глазе гнетущую грусть, – это лишь тень моей, что уже стала собственностью малыша. В таком живом зеркале можно было увидеть целую палитру эмоций: страх, боль, отчаяние, гнев и жалость. В нем отражалось все. Кроме радости. Эту эмоцию мы все выпиваем без остатка. Может поэтому ее так мало вне наших сердец, а окружающий мир наполнен не самыми радостными впечатлениями.

Вот и сейчас, стоило вернуться к подобным мыслям, как малыш отлип от руки, запрокинул тупую мордочку и горько, жалостливо завыл, утробно вибрируя на невероятно высокой частоте. Еще пару минут он так и стоял, раскачиваясь на коротких ножках и качая головой. Печальная песня перешла звуковой барьер, – волны тоски и отчаяния, захлестывали с головой, ознобом растекаясь по телу.

Последнее эхо одиночества разбилось о холод стен. Последний куплет боли исполнен. Топот коротких ножек удалился от кровати, затерялся в глубине коридора, – я остался один. Теперь уже совсем: ни боли, ни радости, только мысли, от которых никуда не деться. Но даже сейчас. Пытаясь разогнать пелену беспамятства, скрывавшую мои сны, – я продолжал страдать. Это была не та боль, которую можно увидеть. Не та, которую мог почувствовать Визор. Словно тень, отголосок, фантом настоящей боли. Человек чувствует боль в отрезанной части тела. Я же, ощущал себя так, будто отрезали тело само.

И так, – каждое утро.

Сделав глубокий вдох, сжимаю до боли веки, массирую виски, чувствуя, как дрожат от напряжения пальцы, перед глазами калейдоскопом носятся цветные круги. Они накатывают, создавая иллюзию лабиринта или кроличьей норы, словно я брожу внутри головы, – запутавшись в себе, ищу выход. Или ответ. Что же скрывают эти лабиринты памяти? Что скрывает ехидная улыбка наставника. Почему я не могу вспомнить даже смутных образов того, что мучает по ночам. Почему!..

Простынь смялась, зажатая в трясущемся кулаке, глаза распахнулись, успев заметить тьму, словно клубящуюся под потолком, но где-то немыслимо высоко. С каждый днем я видел ее отчетливее, и все дольше длился миг, прежде чем видение исчезало. Так все же, – почему… Почему я так панически боюсь этих снов, – отрезка времени от полуночи и до первых лучей солнца, когда впадаю… Даже не в сон. И единственное, что помню, – как открываю утром глаза.

Пошатываясь, босиком шлепаю до ванной. Не знаю, чем мое тело занимается по ночам, а вот его крохотная часть, в объеме мочевого пузыря, не особо парясь проблемами бытия, исправно выполняет свою работу. Порой, даже слишком. Едва успел откинуть крышку унитаза, уже спокойнее, под мирно журчащий аккомпанемент, стою, в который раз удивляясь, как мало нужно человеку для счастья, пусть и сиюминутного. Может в этом и есть простая истина: вся человеческая жизнь, – стремление к покою, удовлетворение бесконечного числа потребностей. А получив желаемое, – ищем приключений на пятую точку, создаем проблемы, которые будем героически преодолевать.

Привалился к раковине, открыл ржавый кран, жадно пью отдающую хлоркой воду. Тяжело отдуваясь, поднимаю голову, с подбородка капает вода, щекочет шею, стекая на бурно вздымающуюся грудь. Из зеркала недружелюбно смотрит небритое лицо с резкими чертами, словно Бог, творя его, уже устал, и вырубал топором, на скорую руку. Только глаза… Они казались чужими на этом неказистом лице, более красивыми, живыми, словно не были его частью. Вот и сейчас, они напряженно вглядывались в незнакомые черты, мучительно морща лоб. В их зеленой глубине читался немой вопрос, – где они видели этого человека с другой стороны. Где… Или когда. Задаваясь одним и тем же вопросом каждое утро, начиная с событий двухлетней давности, когда вот так же очнулся, хватая ртом воздух, словно дышал впервые. Будто не очнулся, а родился в этом теле.

Сейчас из зеркала взирал парень лет семнадцати. Среднего роста, жилистое тело усеяно мелкими шрамами, широкие плечи поникли.

– Ну, здравствуй… Андри. – Память никак не отозвалась на имя, выданное с легкой руки наставника, чьим единственным комментарием было, – «не лучше и не хуже любого другого».

В одном я с ним согласен, – не лучше. Но каждому предмету требуется название, а одушевленные предметы привыкли наделять именами. Поэтому, – скрепя сердце, взял то, что дают. А затем, приходилось брать снова и снова, пока не сбился со счета. Все реже пытаясь узнать, кем я был, и все чаще задаваясь вопросом, – ЧЕМ я стал?

***

– Смотри, куда прешь, корова! – Брызжа слюной, орал плюгавенький старичок, в истертом спортивном костюме и стоптанных тапочках.

Худую спину украшало тоскливое нечто, напоминающее чебурашку, присевшего по нужде, в котором не всякий мог опознать олимпийского мишку. Костюм, некогда знавший лучшие времена, был ровесником косолапого. Что касаемо самого индивида, меня терзали смутные сомнения, не знавал ли он Ленина еще в вертикальном положении. Сморщенный, словно сушеное яблоко, он походил на скелет, обтянутый ради смеха кожей, жидкие остатки шевелюры в беспорядке, толстые очки в роговой оправе перетянуты лейкопластырем, сквозь иллюминаторы линз на мир злобно пялятся выцветшие глазки.

И смотрели они прямо на растерянную девочку, в легком летнем платьице. От внезапного толчка в спину, она уронила тонкий смартфон и теперь неловко пыталась вернуть батарею в распавшийся корпус. Тоненькие пальчики никак не могли соединить половинки. По мере роста попыток, девичьи глаза наполнялись влагой, вздернутый носик подозрительно шмыгал.

– Ты чего наделала слепошарая! – Между тем набирал обороты старикан. Чувствуя себя уязвленным, что какой-то «китайской хреновине» уделено больше внимания, он грубо схватил девушку за плечо, тянул, заставляя обернуться. – Чего зенками хлопаешь? Я из-за тебя убытки понес, понимаешь!?

Сухонькие ручки тянутся за целлофановым пакетом, который выронил, налетев на девушку. С трудом согнув спину, старикан подцепил узловатым пальцем ручку пакета, изнутри жалобно звякнуло. Край кулька кренится, из потемневшего угла капает мутная темная жидкость, с резким запахом спирта. Старческие ноздри затрепетали от праведного гнева, ловя утекающие запахи. Распахнув пакет, он трясущимися руками рылся в содержимом, не переставая охаивать несчастную. Словарному запасу дедули могли позавидовать извозчики всех времен и народов. Я впервые наблюдал, что такое – мат, возведенный до уровня искусства.

– …Чего молчишь!

– Да вы сами на меня налетели! – Едва не плача, девушка защелкнула пластиковый корпус, закусив губу, жала кнопку загрузки, бросая взгляды на потухший экран. Чуда не произошло. – Вы меня в спину толкнули!

– А какого *** ты стоишь там, где люди ходют! Кобыла неуклю… – Блеклые глазки распахнулись, нижняя губа задрожала, трясущаяся рука извлекла из пакета небольшой флакон темного стекла, с отбитым дном. С зазубренных осколков упало несколько капель, старик проводил их взглядом полным вселенской утраты и скорби. Размахивая получившейся «розочкой», он насел на испуганную девицу, требуя компенсации.

Людской поток вяло обтекал эту парочку, словно ударяясь о стену отчуждения.

«Скорее безразличия», – покачал я головой, стараясь не упускать из виду бодро семенящую короткую фигурку, что даже в жаркое летнее утро не сменила темный сюртук на более подходящую одежду, черные лаковые туфли бодро чеканят шаг на плавящемся асфальте.

Прохожие опускали глаза, отводили взгляд, а если бы руки не были заняты сумками, пакетами и телефонами, – еще бы и уши заткнули. С рождения нам дается огромный дар: видеть, слышать, чувствовать. И всю сознательную жизнь мы учимся не видеть, не слышать, и разучиться сочувствовать.

Как и я. Единственное отличие, – не успеваю вовремя отводить глаза. Но не потому, что такой весь из себя хороший и замечательный. Нет. Просто я моральный урод, и не боюсь, что в моих глазах увидят остатки человечности. Ведь именно эти остатки гнали меня вперед, заставляя ускорять шаг, чтобы угнаться за другим горбатым уродцем. Чтобы успеть.

– «Бегом поторопимся потеряем клиента». – Бросил скороговоркой Исра и умчался. Люблю, когда «дают» выбор!

Вот и сейчас. Прости девочка, но кому-то уже гораздо хуже, чем тебе. Или скоро станет. Или он сам так думает! Суть не важна. Важно, чем это может закончиться для него. Так что, на деликатные решения времени не осталось. Увы. До тех пор, пока в человеке теплится надежда, что придет добрый дядя со стороны и решит твои проблемы; или прилетит волшебник в вертолете нетрадиционной ориентации, и завалит мороженной молочной продукцией, – он к берегу грести не будет. И утонет, – с удивленным выражением лица и затухающей надеждой в обиженных глазах, что уже вот-вот… Вот и проверим, много ли осталось в девушках от тех, что и хату спалят и пьяного коня сковородой упокоят. Осталось выбрать, за какую выпирающую из розового платьица часть тела «случайно» ухватится старичок.

Бегло брошенный взгляд и мое лицо перекосило так, будто с утра жрал одни лимоны, – какая еще сковорода!? С таким-то маникюром! Уже бы давно расцарапала дедуле лицо, да постучала своими шпильками дальше. Так нет же! Такая, – утопнет даже со спасательным кругом. Тут прынц нужон. Хотя бы и на белом себе.

Расстояние до сцепившейся парочки сокращалось, черный сюртук резко свернул на перекрестке, лакированные туфли исчезли, нырнув за угол административного здания. Ругнувшись, ускоряю ход, боясь потерять наставника из вида.

Так. Выбирай быстрее. Этот не подходит. И этот. И тот. Может?.. Нет. Мощный бугай, хоть и пожирает глазами ее голые коленки, но косит одним глазом, как идиот. А все потому, что умный, и следит за пухлой супругой. Точно, едва танк в бежевой юбке повернул башню в его сторону, – глаз быстро принял установленный курс, на лицо выплыла дежурная улыбка. Этот не вступится, – его гиппопотам и без сковородки кого хочешь пришибет. Прыщавый студент с охапкой бумаг? Или… Ааааа, черт, на «или» – времени не осталось. Как говорится, – на безрыбье… Итак, один фигурант формулы принца на белом коне, обнаружен… А где же прынц?..

Поравнявшись со студентом, перехожу на бег, рывок, левая рука потяжелела, пальцы сжались на худом предплечье стальными клещами. Мчусь по диагонали, наперерез бугаю с супружницей, позади, ойкая, неловко перебирает ногами студентик, кремовые туфли едва касаются асфальта. Э-ээ-х, я не знаток боулинга, но чую, – будет страйк!

Последнее усилие. Левое плечо едва не вывернуло из сустава, в кулаке остался обрывок ткани. Мой «шар» по касательной влетает в жену, задевает мужа, отлетает, как мячик от бетонной стены, тараня несчастную девушку. Красавица, изящно взмахнув маникюром, влетает в свое чудовище, – «аленький» пакетик выскальзывает из старческих рук.

«Ой-йо», – уже ныряя за угол, вижу траекторию полета кулька.

– Ты совсем с катушек съехал пердун старый?!!

Голос догнал в спину, как гром среди ясного неба. Водитель, что стоял перед пешеходным переходом, зевая на красный циферблат светофора, поперхнулся, и внезапно вдавил педаль газа: выпученные глаза, вцепившиеся в руль побелевшие пальцы и вопли отпрянувших людей, машина, виляя по дороге, свернула в проулок и исчезла.

Гневные крики и гул клаксонов заглушила волна воплей сзади. И голос, похоже, только набирал обороты. Так ревет сирена, предупреждая об опасности, но в отличие от нее, истеричный крик не стихал ни на секунду.

– Что?! Молчать, когда я спрашиваю!!! – Голос перекрыл чьи-то сбивчивые булькающие звуки. – Сидеть! Лежать! Как перед дамой стоишь скотина!! Что говоришь, – не вижу!!!

Отыскав глазами Исру на моей стороне дороги, я чуть успокоился, – карлик рассеянно провожал взглядом спешащих людей, мерно постукивал ботинком в такт зеленому светофору, и переходить, явно не спешил. Дождавшись, когда загорелся красный, осторожно выглядываю из-за угла.

Йопрст… Благими делами, усеяна дорога… Качаю головой, наблюдая, как дородная женщина средних лет, будто тряпочкой, трясет зажатым в кулаке старым спортивным костюмом. Внутри костюма, отчаянно размахивая тоненькими ручками, болтался старичок, растерявший за последние полминуты весь боевой пыл. Судя по выпученным глазам, теперь он мечтал ощутить под ногами твердую почву: истертые тапочки валялись метрах в двух от него, босые ступни равномерно раскачивались в воздухе, навроде маятника. Причина гнева матроны была налицо. Вернее, – на лице, на блузке, и особенно на светлой юбке, обильно окрашенной бурыми пятнами. Похоже, страйк таки выбил дедуля, попав пакетом в самую, что ни на есть, точку. Ну… или просто – попав.

Извини дед. Не знаю, насколько праведно ты вел себя при жизни, но скоро тебя встретят у райских ворот, уже в качестве великомученика.

Смахнув импровизированную слезу, поискал глазами девушку. Не нашел. Только ползающий на коленках студент, спешно собирал разлетевшиеся бумаги. Бугай замер посреди дороги: руки дрожат на уровне груди, пальцы полусогнуты, будто сжимают небольшие мячики. На широком лице глуповатая, но крайне счастливая улыбка, красные отметины на обеих щеках совсем не портили его настроение, причем одна отпечатавшаяся пятерня была раза в три больше.

Хм, кажется, я знаю, в чьи шаловливые руки прилетела девушка, ну или часть ее… Две части. И, судя по яростному взгляду супруги, причина истерии далеко не испачканная одежда, – парень явно обрел мечту.

А что касаемо мечты… Похоже, ей хватило мозгов смыться. Что тут скажешь, – жизнь открывает перед нами множество дверей, но лишь от нас зависит, будем стучаться в них, как дятлы, или все-таки войдем.

Не прекращая качать головой, отлипаю от угла дома, злая усмешка скривила губы, так и не затронув печальных глаз. Как предсказуемо. Меня видело, по меньшей мере, человек десять, но даже ухом никто не повел, не то, что кинуться в погоню. Сделали проще, – выбрали «козла отпущения». Конечно, проще бороться с последствиями, чем искать причину.

Улыбка слетела, стоило увидеть желтый мигающий и черный сюртук на другой стороне дороги. Замешкался, уже занеся ногу над бордюром, верчу головой по сторонам. Движение тут не самое активное, не центральная улица, справа машин не видно, слева – злосчастный угол. Между тем, Исра, будто чувствуя мою неуверенность, припустил бегом.

– Твою ж!..

Первую половину дороги я преодолел…

Визг тормозов. Толчок в бедро. Асфальт и небо часто сменяли друг друга в бешеном калейдоскопе. Приземлился, почти как кошка. Только на спину. Голова, едва заметно, почти нежно коснулась асфальта, но в черепе будто взорвалась маленькая бомба, утро сменилось ночью, в глазах вспыхнули звезды.

Через монотонный гул в ушах, начали проникать слабые звуки. Очень хотелось крикнуть сумасшедшему звонарю, что он перепутал мою голову с колоколом. Окружающее плыло и раскачивалось, как с перепоя. Сквозь серую пелену проступило ясное голубое небо, как из тумана выросли по обе стороны крыши домов, нависли толстые ветки, гнущиеся от собственной тяжести. Но, прежде чем я успел приподняться…

– Я все видел. Я все видел! – Раздался знакомый гнусавый голосок сбоку. – И могу дать показания под присягой!

– Что вы видели! Вы все свидетели… Он сам выскочил под колеса. Я – ни при чем! – Донеслось спереди. Голос явно нервничал, а еще он постоянно менял направление, словно источник носился из угла в угол. – Я не виноват. Я ехал на зеленый…

– Врешь!! – Рявкнуло под ухом так, что в черепе хрустнуло. Пощупав рукой ухо, удивился, что нет крови. – Ты летел на мигающий желтый!

– Он тоже… – Неуверенно начал человек.

– Ага!! – Раздалось победное. – Вы все слышали, – вот он и признался! Только что врал про зеленый, теперь мигающий желтый. А может ты вообще на красный летел?

По сторонам донесся нестройный гомон, общий смысл сводился к тому, что купят права, и законы им не писаны. Толстые пальцы бесцеремонно приподняли мою голову за волосы. Деревья качнулись, нехотя разошлись по сторонам, горизонт величаво вплыл в полосу зрения. Впереди, чуть боком, стоит дорогая иномарка цвета металлик, передок помят, строгий серый костюм тройка тщетно пытается рукавом стереть вмятину, словно надеясь, что это грязь. Заламывая руки, он нежно гладил поврежденную окраску.

– Да ты лучше посмотри, что с парнем сотворил, гад. – Прошипело над ухом. – На нем же места живого нет! Не-еее-ет. Я вызываю скорую, – пусть снимут побои.

Костюм дернулся, затравленно огляделся. По обе стороны дороги нарастал недовольный гомон, сзади иномарку подпер завернувший автобус, водитель нетерпеливо давит клаксон. Только путь вперед еще свободен.

Какие побои, подумал я, щурясь не столько от боли, сколько от солнца, светившего прямо в глаза. Если сразу не умер, то тело регенерирует самое долгое в течение нескольких минут. И скорая обнаружит абсолютно здорового человека в помятой и слегка порванной одежде.

Но, прежде чем я успел открыть рот, горизонт уплыл, сменившись голубым небом, в глазах вновь вспыхнули звезды, а затем все это великолепие накрылось самым темным медным тазом. Последнее, что я еще почувствовал, – резкая боль. Хрустнула черепная коробка, под щекой горячо и влажно, тело непроизвольно дернуло ногой, пальцы на правой руке попытались выгнуться в обратную сторону. Грубые руки, что впечатали мою голову в асфальт, теперь бережно и нежно баюкали ее, гладя слипшиеся волосы.

– О-оооо-й! – Завывало над ухом. – И на кого ж ты на-аа-с! Весь же в крови. Посмотрите лююююю-ди-и-и-и-ииии…

Какая-то женщина запричитала, вторя отпеваниям Исры. Нетрезвый мужской бас, икая, предложил свернуть шею водителю. Басовитого поддержал веселый нестройный хор молодежи, надтреснутый старческий голос ввернул крепкое словцо.

– Бедный мальчик. Он же наверно только в институт пошел, а туда даже с мозгами берут только по блату! А куда ж он теперь без мозгов – то!? – Продолжал ломать комедию карлик. – А ты куда собрался говнюк! А ну, – убрал руки с руля!

Цепкие пальцы отпустили голову, напоследок приложив затылком об асфальт… еще раз. Наверно наставник этого не хотел, – просто перестарался с силой. А может и хотел… Так или иначе, ночь в голове сменилась нестерпимо ярким светом, а уже через мгновение я уныло взирал на свое распростертое тело со стороны.

Чертов наставник… Даже умерев, я продолжал ощущать боль, чувствовать сведенные судорогой руки, слепящее солнце, выжигающее глаза.

Каждую секунду боль нарастала. И когда она станет нестерпимой настолько, что я изойдусь в крике безмолвным ртом. Когда охрипну, оглохну от собственного беззвучного воя, – меня втянет обратно. «Плата за бессмертие», – так объяснял Исра. «Плата за невозможное». И добавил едва слышно, – что «даже это – лишь часть платы»… Не знаю, хочу ли я знать другую часть. И каждый раз сомневаюсь… хочу ли воскреснуть.

Но кого интересует мое мнение. Мысленно усмехаюсь, чувствуя тупую иглу, что все глубже вгрызается в голову, опускаясь ниже, словно боль нанизывает меня на вертел, – уже скоро…

– Ах ты, урод горбатый…! – На короткий миг изумление притупило боль.

Иномарка дернулась вперед, проехала с десять метров, лишь чудом не задавив мое распростертое тело, резко вильнула в сторону, заехав передними колесами на тротуар, – люди, крича, бросились в стороны. Впереди всех бежал воинственный обладатель пьяного баса, вереща на рекордно высоких нотах. Водитель иномарки тщетно пытался отлепить наставника, вцепившегося в руль мертвой хваткой, толстый зад торчит из окошка, молотя воздух короткими ножками.

– Пусти козлина, – я спешу!

– Так спешишь, что можешь ездить, как хочешь, и давить людей? – Несмотря на отчаянную борьбу, голос Исры был более чем спокоен и не дрожал, в отличие от водителя.

– С ним ничего не будет! Сам виноват. Молодой, – оклемается! – Он все еще надеялся вырвать руль из цепких колбасок, дергался, то и дело задевая ногой педаль газа. Зверь под капотом ревел на сотни лошадиных глоток, дергался, заставляя любопытных отбегать, кто-то спешно вытаскивал сотовый, пытаясь снимать с безопасного расстояния.

– А ну, убери камеру су***, – взвизгнул водитель, – выйду, ноги из жопы повыдергиваю!!

Девушка с испугу выронила телефон, корпус разлетелся… опять. На этот раз окончательно: длинные пальчики, с еще более длинным маникюром, утирали выступившие слезы, сгребая красочные осколки.

– У меня сделка, – бормотал водитель, борясь с карликом, словно уговаривая себя не сдаваться. – Контракт горит. Везу бумаги. Опоздаю, – все сорвется!

– И это стоит того? – Карлик взглянул водителю прямо в глаза, тот застыл, под давлением черных провалов. – Твой контракт. Он стоит чьей-то жизни? Мужчины… Женщины… Или твоей?..

– Да!! – Заверещал водитель, убирая руки с руля. Рванув бардачок, выудил тонкую папку в синем переплете, ткнул ею в нос карлику. – Я полгода горбатился на этот договор! Моя жизнь зависит от того, смогу я его подписать или нет!

– Уверен? Ты точно уверен, что только от него? – Холодно спросил Исра, еще больше вваливаясь в окно, крючковатый нос уперся водителю в лицо. – Он правда стоит спешки, аварии, чьего-то здоровья или жизни?

Водитель застонал, прожигаемый желтыми зрачками, папка выпала из ослабевшей руки. Эти глаза требовали ответа.

– да… Да!.. Да!!! – Завопил он. – Стоит! И знаешь, что?!

– Что? – Улыбаясь, спросил Исра.

– Если снова встанет выбор, – ждать или задавить пару-тройку неудачников… Я выберу последнее!

– Вот и хорошо. – Холодно усмехнулся Исра. – Твой контракт… заключен.

Контуры карлика поплыли, а когда изумленный мужчина протер глаза, тот уже стоял перед машиной, весело поигрывая связкой ключей на толстом пальце, двигатель обиженно молчал.

– Верни ключи тварь… – Серый костюм бросился к карлику, но тот неуловимым финтом ушел от протянутых рук, с издевательским смехом наворачивал круги вокруг машины. На очередном круге он сделал движение рукой, будто кидает ключи, водитель метнулся в сторону, а карлик, заржав, открыл дверцу и нырнул в салон. Серый костюм кинулся следом, но карлик уже вылезал с другой стороны, спешно запихивая что-то в сюртук, небрежно забросил связку ключей в открытую дверцу и отбежал, подавая водителю знаки продолжить забаву.

– … Да пошел ты, – Тяжело отдуваясь, водитель вытер трясущейся рукой пот со лба, не с первого раза сумел попасть ключами в зажигание. Услышав довольное урчание под капотом, он воровато огляделся и рванул с места, заставив прохожих орать и показывать вслед нецензурные знаки.

Иномарка вылетела на встречку, вильнула перед носом резко затормозившего «пирожка», влетела на тротуар, чиркнув низким дном по бордюру. Через секунду вывернула уже у «пирожка» за спиной, вырулила на свою полосу, глушитель победно взревел, выпуская искры и дым. Только черный след тормозного пути на дороге, да откуда-то издалека доносился рев мощного мотора.