скачать книгу бесплатно
А тогда хорошо помню, как проснувшись от ужаса
меня охватившего, я сполз со своего спального места, прошёл в кромешной темноте до кровати родителей, разбудил мать и забился в истерическом плаче.
4
Родительское подворье в первой половине 50-х вы-глядело совсем не так, каким оно было в последние годы.
На месте теперешнего дома тогда стояла буквально халу-па, а точнее летняя кухонька соседей справа Акулиничевых, у которых родители выкупили половину усадьбы.
До этого родители и я с ними жили на съёмной
квартире, на соседней улице Шмидта.
Хотя здесь я допускаю неточность – на съёмной
квартире с нами тогда жил и мой младший братишка
Виктор 1950- го года рождения. Если не ошибаюсь, он
умер в 1952-м, от дизентерии.
Смутно припоминаю как однажды летом, Вите тогда
было года полтора, я потащил его к матери на работу, работала она тогда в шахтном буфете, и я видимо рассчитывал на угощение. Буфет находился примерно в 3-х км от
дома, дорогу я запомнил после того, как отец однажды
свозил меня туда на своём велосипеде.
Пришли мы с братом к матери такие грязные и из-мочаленные, что она ужаснулась. Я тогда, как зачинщик
этого похода, получил от мамани, видимо, одну из первых
в своей жизни взбучек, и видимо, это было одно из первых проявлений моей будущей любви к разного рода
авантюрным вылазкам и походам.
Пожалуй, в этот же дошкольный период можно от-нести ещё одну трёпку, которую я, несомненно, заработал.
Недалеко от нашего дома был небольшой пустырь, где мы, пацаны, играли в разные игры. Летом, бывало, обычно жарковато, и, если долго не было дождя, верхний
слой чернозёма на пустырьке превращался в бархатную
горячую пыль. Как эта пыль пачкала наши разгорячён-ные игрой тела – можно себе представить.
И вот однажды, это было как праздник, родители
собрались в кино. Меня они, к великой моей радости, решили взять с собой. Меня выкупали, приодели в чистую
одёжку, состоящую из чистой майки и чистых трусов, и
5
велели дожидаться на улице. Я довольно долго смирно
сидел на лавочке в ожидании родителей, потом мне стало
скучновато, и я пошёл посмотреть, что же делается на пустырьке: уж очень громко оттуда доносились возбуждён-ные голоса сверстников.
А там творилось нечто очень интересное: 6 -7 пацанов изображали паровоз с вагонами. Зацепившись друг за
друга и шаркая ногами по толстенному слою пыли, они
колесили по пустырьку, вздымая облака пыли, которая, конечно же, не была пылью – это был дым и пар от паро-воза, который гудел и кашлял как настоящий и звал куда-то вдаль.
Разумеется, я немедленно пристроился к составу за-мыкающим вагоном и поехал вместе со всеми навстречу
своей судьбе.
Пришёл в себя я от почти истеричного крика моей
мамы. Они с отцом замешкались собираясь, в кино успевали только бегом, а тут я в конце состава – одни глаза и
видно! Короче, в кино мы не попали, зато я попал как кур
в ощип!
Следующий эпизод связан с велосипедом отца. Велосипед этот Харьковского велосипедного завода был тогда предметом гордости нашего семейства. В самом деле, в редкой семье тогда была даже такая транспортина. Детских же велосипедов в тот период я вообще не помню.
Как бы там ни было, а это был наш транспорт, и отец возил на нём всё, что могло так или иначе вписаться в рель-еф рамы и багажника. В основном это были мешки и мы с
братом, пока он был жив.
Где-то лет с 6-ти я стал пытаться освоить езду на
этом славном аппарате. При этом я вынужден был делать
вылазки тайком от отца, т.к. батя небезосновательно опасался за техническое состояние столь ценного для семьи
транспорта. Однако, желание поехать самостоятельно
было сильнее страха наказания и когда отец был на работе я умыкал велосипед. Учёба протекала сугубо самостоя-6
тельно, без поддержки и страховки. Аппарат был явно
тяжеловат и великоват для меня, я часто и больно падал и
через какое-то время батя, похоже, понял про мои уловки
всё, однако не стал меня останавливать. Настало время, когда я уже довольно уверенно катился под уклон, стоя
правой ногой на левой педали и тормозя «лаптём».
Следующим этапом учёбы было освоение езды способом «в раму». Этот период мне дался ещё большими
шишками и синяками. И вот когда я почти без проблем
скатывался вниз по Шурфовой от Шмидта до Чкалова
(это как раз квартал) – это и стряслось. Торможение ещё
не было мною толком освоено, я отчаянно вилял во время
езды, но с каждым скатыванием дела шли на лад и я, похоже, обнаглел. При очередном скатывании кто-то из
сверстников попался мне на глаза, я что-то стал ему кричать на ходу, а когда, наконец, глянул куда же я еду было
совсем поздно даже для умелого велосипедиста. На приличном ходу я влетел между двумя здоровенными волами, запряжёнными в громадную арбу. Волы эти успели
вывернуться из-за угла улицы Чкалова пока я победонос-но пялился на невовремя подвернувшегося приятеля. Я
не помню, какие именно раны я нанёс себе и велосипеду, но, помню, был бит и, главное, надолго отлучён от велосипеда.
Я уже упоминал, что постройки и качество покры-тия нашего двора в первой половине 50-тых были совсем
иными. Во время дождей почва двора превращалась в не-вообразимое месиво, ночами темень была: хоть глаз коли, а в сад выходить ночью я откровенно боялся. В семье был
заведён определённый порядок справления естественных
нужд: днём тяжёлую и лёгкую нужду справлять только в
уборной, вынесенной вглубь сада, ночью лёгкую потреб-ность можно было справить в ведро в коридоре, а уж если
тяжело приспичило – только в сад, в уборную. Конечно
же, я старался ничего тяжёлого на ночь в себе не оставлять, но однажды поздним осенним вечером всё же по-7
пался. Дорожка в сад шла через калитку в заборчике, от-гораживающем постройки от огорода. До этой калитки я
как-то заставил себя дойти, а вот дальше борьба со страхом стала неравной и, шагнув за калитку, я сделал ещё
один шаг влево и присел в исходное положение. Когда
дело было почти сделано и страх начал как бы проходить, я вдруг с ужасом почувствовал, как что-то холодное и
мокрое толкнуло меня в голый зад – один раз, потом другой, сразу же вслед за этим я услышал нечто похожее на
чавканье. Во мне тут же поселился даже не ужас, это скорее было похоже на предчувствие жуткой смерти, по-моему, все волосики на мне встали дыбом. Но прошла се-кунда, другая, пятая – никто меня не зажёвывал, только
чавканье не прекращалось. Мои глаза уже попривыкли к
темноте, я осторожно повернул голову и увидел нашу
дворнягу, Найду, вылизывающую из-под меня моё же
дерьмо.
Только много позже я понял, что это был случай, после которого некоторые становятся заиками и иногда на
всю жизнь. Уже в Уфе я познакомился с Никитиным Гри-горием, который в 7-милетнем возрасте у себя в деревне
перед сном вышел на крыльцо пописать. Во время проце-дуры их дворовый пёс, тихо лежавший тут же на крыльце, встал бесшумно, подошёл сзади к Гришке, положил ему
на плечи свои лапы и ласково лизнул хозяина в ухо Тот от
неожиданности и страха содрогнулся и на долгие 30 с
лишним лет остался заикой.
Меня же чаша сия миновала. Моя нервная система
тот удар жутким страхом выдержала.
8
Школьные годы чудесные
1955-м году я поступил в 1-ый «Б» класс средней
школы № 1, которая и по сей день жива. Может потому жива, что построили её пленные немцы, из-Ввестные носители высокого качества работ.
Чего-нибудь примечательного за первые 4 года
учёбы мне не вспоминается. Разве что за четыре первые
класса я не припомню, чтобы у меня была хотя бы одна
четвёрка по учёбе – я был, так называемым тогда, круглым отличником.
Во-вторых, мне на всю жизнь запомнилась моя учи-тельница в начальных классах Выпряжкина Марфа Се-мёновна, тем более что много лет спустя, она стала мне
как бы дальней родственницей: её дочь, Тамара, вышла
замуж за родного дядю вашей мамы, дети мои.
Примерно в ту же пору, а может парой лет раньше, родители мои начали усиленную подготовку к постройке
нового дома. Она заключалась в том, что мать стала шить
