Головокружение в конце лета

– Нет, мать свою я не бросал и девушек за ноги не хватаю… Зачем же так примитивно?! – оскорбился Егор.

– Так что же, в таком случае, в этом фильме про вас? – приперла его к стенке Лена.

Егор махнул рукой.

– Долго объяснять…

Лена, довольная собой, рассмеялась.

Тут кончилась музыка, и она направилась к своим.

Егор с тяжелым сердцем последовал за ней. А что ему оставалось делать? Оставить Лену и смыться он не мог, иначе перестал бы себя уважать.

Вслед за Леной он подошел к Толику и Кате. Толик теперь заметно повеселел и, как ни в чем не бывало, непринужденно болтал с подругой Лены. Лицо его раскраснелось, глаза блестели. Лену и Егора он демонстративно не замечал.

– Душно! – заметила Лена и стала обмахивать ладошкой свое лицо.

– И вправду нечем дышать, – согласилась с нею Катя. И, посмотрев на небо, добавила: – Ночью будет гроза…

– Гроза? – переспросил Толик. – Это замечательно! – И улыбнулся каким-то своим тайным мыслям.

«Чего это он грозе обрадовался?» – подумал Егор, с опаской поглядывая по сторонам. И хотел было высказаться относительно возможной грозы и что-нибудь сострить по этому поводу и вернуть тем самым былое спокойствие, но тут его кто-то тронул сзади за плечо. Сжавшись от напряжения, он обернулся, ожидая увидеть приятелей Толика, но это были не они.

Перед ним стояла незнакомая девушка, весьма милая.

– Вы Егор? – спросила она.

– Я.

– Вас сосед по номеру ищет, ключ от комнаты найти не может… – сказала девушка. – Он вас у корпуса ждет.

– Какой сосед? – удивился Егор. – Леха?

Он поискал глазами Алексея и, не найдя его на танцплощадке, с недоверием посмотрел на девушку.

– Чего это он вдруг? Ключ же на вахте, у дежурной.

– Не знаю, я передаю то, что он попросил. Разбирайтесь с ним сами.

Девушка обидчиво поджала губы и ушла, дернув плечиком.

И вот эта ее обидчивость и то, как она неприязненно дернула плечиком и ушла, – все это было настолько убедительно, что Егор поверил ей.

– Ерунда какая-то! – заявил он. Но на всякий случай порылся в карманах и, ничего там не обнаружив, повернулся к Лене: – Леночка, я мигом – туда и обратно!

И быстро зашагал в сторону своего корпуса.

Но до корпуса он не дошел. На полпути, в аллее, перед ним выросли трое, те самые приятели Толика, и, схватив его за руки, поволокли в темноту.

Егор поначалу упирался, но, получив сильный удар в живот, перестал сопротивляться и послушно пошел туда, куда его тянули приятели Толика.

– Бить будете? – спросил он. – Трое на одного? Эх, вы, мясники!

– Давай-давай! Красиво говоришь, козел заезжий! – услышал он в ответ знакомый голос.

И увидел прямо перед собой спину Толика. Тот, вынырнув из кустов, присоединился к своим приятелям.

Он уверенно шагал в темноте, возглавив шествие.

Вскоре вся группа вышла на освещенную дорогу. Слева засветились огни обосновавшегося здесь на лето чешского «Луна-парка». Там еще работали аттракционы, гуляли парочки, из колокольчика громкоговорителя доносился вой саксофона, навевая грусть… На Егора и его провожатых никто не обратил внимания – со стороны можно было подумать, что это заботливые друзья ведут под руки не в меру выпившего товарища.

Миновали один аттракцион, другой… Поравнялись с площадкой «автодрома», огни на которой были погашены. «Автодром» уже не работал, но там шла какая-то возня, скрытая темнотой, что-то гремело, двигалось, трещало… При ближайшем рассмотрении оказалось, что это автомобиль, один из тех, что использовались в аттракционе. Подсвеченный со стороны отраженным светом, он носился по полю площадки взад и вперед, меняя направление, напоминающий гигантскую разъяренную букашку. За рулем машины сидел парень, судя по всему, крепко выпивший. Голова его при резких остановках моталась, как у куклы, лицо было бледным, длинные волосы развевал ветер. С упорством маньяка он разгонял машину и на полном ходу врезался то в борт ограждения, то в другие машины, сонно замершие по углам, то опять летел в борт ограждения, словно хотел разломать, разрушить, разметать на куски весь этот ненавистный ему мир, и вместе с ним свою хрупкую, несовершенную плоть.

Сильные удары, сотрясавшие борта площадки, отдавались в ушах у Егора, и ему показалось, что его уже начали бить.

– Толик! – позвал он. – Есть предложение…

– Какое? – спросил тот, продолжая идти вперед.

– Разойтись миром!

– Хо-о! – хохотнул Толик, будто его пощекотали. – И купить тебе мороженое на десерт?.. Черта с два! Я тебя, козел, предупреждал!

Группа свернула с освещенной дороги и вновь оказалась в темноте.

Последовал небольшой спуск под горку, под ногами захрустела галька. В лицо пахнуло запахами моря.

Почувствовав его близость, Егор разволновался:

– Куда вы меня ведете?..

Ответа не последовало.

Прошли еще немного и наконец остановились. Егор не ошибся: действительно, в нескольких метрах перед ними было море. Лениво, словно сытое животное, шевелилась темная волна, терпкая свежесть ласкала ноздри. Над головой простиралось черное, в крупных звездах, небо, пугая своей беспредельностью и равнодушием ко всему земному.

Толик пошептался с одним из парней, и тот исчез. Двое других, держа Егора за руки, поволокли его куда-то в сторону…

В темноте Егор увидел выкрашенный светлой краской деревянный столб со щитом поверх него, на котором, на значительной высоте, крепился спасательный круг. Егору вывернули руки за спину и припечатали спиной к этому столбу.

Толик не спеша приблизился к Егору. Он испытывал настоящую радость от того, что сейчас воздаст нахалу по заслугам. Егор невольно зажмурил глаза, ожидая удара в лицо… Но удара не последовало.

– Как настроение, прожигатель жизни? Бодрое? – спросил Толик и засмеялся.

Егор открыл глаза и вдруг запел, точнее, заорал от отчаяния в полный голос, как партизан на расстреле:

– Это есть наш после-едний и реши-ительный бой!..

– Голос сорвешь, Кобзон! – прервал его Толик и, услышав торопливые шаги вернувшегося приятеля, спросил в темноту: – Ну как, Серега, все о'кей?

– Лучше не бывает! – ответил тот.

Их голоса звучали в темноте пугающе таинственно, как в гангстерском фильме. Сердце Егора учащенно билось, словно хотело вырваться наружу и бежать подальше от этого опасного места, оставив своего незадачливого хозяина на произвол судьбы. «Что они затевают? – тоскливо подумал он. – Уж били бы, чего время тянуть!..»

– Ну, что же вы, бейте! – не выдержав, выкрикнул он. – Или звезды на груди вырезать будете? Как фашисты!

– Зачем же звезды, слово из трех букв… – хохотнул один из парней и сказал Толику: – Нервничает, сука!

В следующее мгновение тот, кто убегал, отделился от темноты и приблизился к Егору. В руках он держал длинную крепкую веревку. По команде Толика сообщники с завидной проворностью связали Егору руки за спиной, а его самого прикрутили накрепко к столбу, обмотав несколько раз веревкой вокруг тела. Похоже, как это делали в Средние века слуги инквизиции, привязывая еретиков к столбам, чтобы затем их сжечь.

Когда дело было сделано, Толик, сплюнув под ноги, приблизился к Егору почти вплотную.

– Запомни, танцор! – сказал он, смакуя свое превосходство. – Мы могли бы сделать из тебя шашлык по-карски… Но мы мирные люди, мы против насилия!.. – Он потрепал Егора по щеке. – Желаю приятных снов! Чудесная южная ночь. Звезды. Целебный морской воздух… Ведь ты же за этим сюда приехал? Вот и дыши! Очищай легкие!

Все четверо, отступив назад, еще некоторое время смотрели на опутанного веревкой Егора, словно любуясь своей работой. Потом не спеша, пересмеиваясь, зашагали прочь, хрустя галькой.

– Мужики, да вы что?! – осознав наконец, что произошло, крикнул им Егор. – Ну, пошутили и хватит!.. Эй, мужики!..

Ответа не последовало.

– Сволочи! – завопил он. – Душманы!!!

Шаги стихли.

Егор испустил горестный вздох и погрузился в думы. Положение, в котором он оказался, было, честно говоря, отчаянное. Если сюда не забредет случайно какая-нибудь влюбленная парочка, способная его освободить, то он застрял здесь до утра. Ужас! Егор выругался, проклиная всё на свете: танцы, симпатичных девочек, свой упрямый нрав… Мог же он в конце концов оставить эту Лену и найти другую! Так нет же, ему, видите ли, Лену подавай! Дурак! После некоторого оцепенения он попробовал шевелить плечами, стал дергать телом, пытаясь таким образом ослабить веревку и, быть может, выпутаться, но куда там! – он был привязан намертво; и наоборот, каждое резкое движение отзывалось болью – особенно сильно резало ключицы, – поэтому самым разумным в его положении было соблюдать покой.

Егор огляделся. По правую сторону от него темнели неясные очертания каких-то пляжных строений, за ними, на взгорке, шелестело, сгибаясь под тяжестью листвы, черное приземистое дерево, похожее на продранный в нескольких местах цыганский шатер. По левую – вдали, там, где бухта делала изгиб и находилась пристань, мерцали огоньки фонарей и прогулочных катеров, лепившихся у причала; огоньки эти блестели мелкими бусинами в темном пространстве, образуя длинную путаную спираль, отчего казалось, что там осел на землю Млечный Путь. На некотором расстоянии от пристани, значительно ближе к Егору, простиралась набережная с гранитным парапетом, ярко освещенная, словно театральная сцена: там текла своя жизнь, копошились крохотные, в полмизинца, человеческие фигурки, играла еле слышимая музыка… Но как все это было далеко и недосягаемо!

А рядом с Егором было безлюдно и тихо. Лишь море шевелилось в потемках, как живое, в двух десятках шагов от него. Вскоре Егору стало казаться, что оно вот-вот выйдет из берегов и начнет наступать на него темной громадой волн.

– Эй, люди! На помощь! – взорвался он криком отчаяния.

Увы, никто не отозвался. Лишь море шумно вздохнуло и выбросило на берег горсть мелких камешков, обрамленных кружевом пены.

4. Гроза

Ночью разразилась гроза, о которой говорила Катя.

Стремительные молнии прорезали небо, высвечивая на короткие мгновения качающиеся на склонах гор деревья, башни строений, похожие на меловые монолиты, силуэты пароходов на рейде, трепещущее серебро дождя, льющегося потоками на землю.

Море разбушевалось, косматило волны, швыряло на берег крупные зерна брызг.

«Вот почему он, пижон, обрадовался, узнав, что будет гроза, – одной пытки ему показалось мало!» – вспомнил Егор о Толике, и его реакции на слова Кати.

Егор пробовал уклоняться от хлещущих в лицо струй, но безуспешно. Он вымок до нитки и продрог. Лязгая от холода зубами, смотрел на буйство природы, не в силах что-либо изменить в своем положении. «Давай! Давай! – не выдержав, истерично заорал он, подстегивая беснующуюся стихию. – Круши! Давай! Еще!!» – будто этим можно было досадить Толику и его приятелям, преспокойно спавшим в эти минуты под крышей в тепле.

Летящие с неба молнии вонзались в море прямо перед Егором. Они прыгали над темной водой, словно прыткие гигантские пауки, подбираясь к пленнику все ближе. Казалось, еще чуть-чуть – и одна из них зацепит его.

Пытаясь согреться, Егор начал шевелить плечами и пристукивать ногами, пытаясь разогнать застоявшуюся кровь. Потом не выдержал и запел, точнее, взвыл:

– Ты прости меня, люби-и-и-мая, за чужое зло-о-о! Что мое крыло-о-о счастья не спасло-о-о!.. – бросал он в лицо стихии слова из популярной песни о лебединой верности.

К счастью, гроза была недолгой. Вскоре так же неожиданно прекратилась, как и началась.

Обессиленный Егор обмяк и забылся сном.

5. Соня

Разбудил его женский голос, который пел какую-то лирическую песенку. Пел старательно, хотя и не очень артистично. Но Егору этот голос показался голосом ангела-спасителя. Он с трудом вывернул шею, желая увидеть ту, которая явилась, чтобы освободить его…

И увидел двух молодых женщин, спускавшихся к морю. В золоте солнечного освещения, в безмятежности раннего утра они казались прекрасными видениями.

От волнения у Егора перехватило горло, закружилась голова, и он на миг прикрыл глаза… А когда вновь испуганно открыл их, боясь, что видения исчезнут, то увидел, что женщины подошли к самой воде и стали раздеваться. Их оживленные голоса далеко разносились над пустынным пляжем.

Сначала они сняли легкие халатики… И Егор увидел их открытые спины. Потом они стали стягивать купальники! И Егор понял, что женщины собираются купаться голыми. Это уже было слишком! Егор осторожно покашлял – раз, другой.

Услышав покашливание, женщины оглянулись, увидели Егора, с визгом подхватили свои вещи и, прикрываясь ими, пустились наутек.

– Женщины! Девушки! Друзья!.. Куда же вы?! Помогите! – завопил Егор, боясь, что они убегут совсем.

Одна из женщин оглянулась, странно ойкнула и вбежала в кабину для переодевания… Потом она появилась перед Егором уже в халатике, растрепанная, милая и от этого кажущаяся совсем девчонкой.

– Что вы здесь делаете? – Она держалась от него на расстоянии, но в ее глазах светилось любопытство. – Вы нас так напугали! Слышим чей-то кашель… и вдруг видим: какой-то странный тип за нами подглядывает.

– Я не подглядываю и не странный тип, честное слово! – с жаром принялся объяснять Егор. – Я такой же отдыхающий, как и вы! Приехал по путевке. Только со мной случилось несчастье! Вечером на меня напали грабители, они-то и привязали меня к столбу… Девушки, вы должны меня освободить! Еще немного – и я умру! – бил он на жалость. – Прошу вас!

– Рита! – Женщина позвала подругу. – Иди сюда!.. Он совсем не страшный.

Та, которую звали Ритой, подошла.

– Не спеши! – сказала она, оглядывая с подозрением Егора. – А вдруг он буйный? Может, его за дело привязали… Может, он напился вчера до посинения или еще чего…

– Ну вот, сразу и напился! – оскорбился Егор. – Ох уж эти мне рентгенологи! Девушка! – обратился он к первой женщине. – Разве я похож на алкаша?

– Все вы непьющие! – неприязненно заметила в ответ Рита. – Особенно, когда деньги кончаются и пить уже не на что.

– Девушки, если я умру, моя смерть будет на вашей совести! – заявил Егор. И спросил у первой: – А вас как зовут?

– Соня, – ответила та.

– Но вы-то мне верите, Соня? – патетически вопросил он.

– Верю, – ответила Соня и повернулась к подруге: – Давай все-таки его отвяжем. Я не знаю, что там случилось, но посмотри на него… Он совсем без сил, бедняжка!

– Совсем без сил… – подтвердил Егор.

– Вечно тебе всех жалко: кошек, собак, алкашей… Между прочим, нормального человека к столбу не привяжут, – рассудила строгая Рита. – Нас вот с тобой не привязали, верно?.. А он, поди, дебош устроил или в чужой сад залез.

– Вот-вот, в чужой сад! Все яблоки там подъел! – наливаясь злостью, прохрипел Егор. И потребовал: – А ну, феминистки, отвязывайте меня, да поживее!

– Если будете на нас кричать, мы вообще уйдем! – пригрозила Рита.

– Не буду, не буду! – испугался Егор. – Только не уходите! Ну что вы, право, девчонки! Я же объяснил, что на меня напали грабители, забрали бабки, а меня привязали к столбу.

– Хорошо, – согласилась наконец Рита, – мы вас отвяжем… Но только без фокусов!

– Ну, что вы, какие фокусы!..

Женщины приблизились к Егору и принялись вдвоем развязывать веревку, морщась и вздыхая от напряжения. Приятели Толика, надо сказать, постарались на славу, когда привязывали Егора, и женщинам пришлось основательно потрудиться, прежде чем им удалось распутать веревку и все узлы на ней.

Наконец Егор был свободен. Он с усилием отделился от столба, сделал несколько неуверенных шагов, поеживаясь от влажной одежды… Потом с хрустом потянулся, разминая затекшее тело. Попробовал улыбнуться своим спасительницам, но вместо улыбки получилась кривая гримаса, словно он надкусил неспелое яблоко.

– Ну как, силы есть дойти до дома? – спросила Соня.

– Есть…

Егор громко чихнул. Сделал два-три приседания, морщась от боли в пояснице, вновь чихнул.

– Да вы же простужены! – сочувственно воскликнула Соня.

– А что же вы хотите? Ночью была гроза, когда вы лежали под теплыми одеялами…

– Вам следует выпить чаю с малиновым вареньем и – в постель!

– Благодарствую, доктор! – взглянул на нее Егор, облизав пересохшие губы. – Я как раз на этот случай с собой ведро варенья привез!

– Хотите, я вам принесу? – предложила Соня. – У нас есть баночка…

– Не надо, – отмахнулся Егор. – Я лучше пива выпью.

И пошел, пошатываясь, прочь. Сейчас ему хотелось только одного: добраться до своей постели и спать, спать, спать…

6. Суета

Придя в номер, Егор стянул с себя пиджак, бросил его в угол и рухнул на кровать.

На соседней кровати заворочался проснувшийся Алексей. Приподнявшись на локте, с удивлением уставился на приятеля:

– Ты что, только пришел?

– Ну…

– Ты даешь! – Алексей хоть и был со сна, но сгорал от любопытства. – Гулял, что ли, с этой… у которой золотые волосы?

– Гулял…

– Всю ночь?!

– Ну… А что нам, если чувства бьют через край! – Егор зевнул и закрыл глаза. – В общем, мне надо поспать, сам понимаешь. Разбудишь к обеду… – И, отвернувшись к стене, тут же уснул.

– Добро! – отозвался Алексей, с немым восхищением глядя в спину приятеля.

«Умеют же люди устраиваться!» – подумал он. Подбросил вверх с кровати свое молодое крепкое тело, сунул ноги в тапочки и пошел умываться.

Но поспать как следует Егору не удалось. Примерно через час его разбудила уборщица – худая, темная от южного солнца старуха лет шестидесяти пяти. Гремя ведром, она вошла в номер и, не обращая внимания на спящего, стала с шумом передвигать стулья, протирать щеткой пол, перекладывать предметы на тумбочке и вытирать там пыль.

Егор поморщился и открыл глаза. Сообразив, где он, сразу вспомнил, что произошло с ним прошедшей ночью. Алексея в номере не было, тот сразу после завтрака ушел на пляж.

– Ты чего это, друг милый, в одёже на постель улёгся? – поинтересовалась уборщица, увидев, что он проснулся. – Нехорошо это, непорядок!

Егор вздохнул.

– Не трогай меня, мать, и без тебя тошно! – И отвернулся к стенке. Настроение у него было прескверное.

– И чего лежишь в помешшении? – продолжала уборщица, орудуя щеткой под кроватью. – Шел бы на пляж или в городе погулял… Лови солнышко, пока светит, а то нынче вся погода шиворот-навыворот!

– Эх, мать, желания нет… – Егор вновь перевернулся на спину. Некоторое время наблюдал за уборщицей, как она все шустро делает, и, почувствовав расположение к старухе, с грустью признался: – Мне плюнули в душу, понимаешь?! И не кто-нибудь, а наши с тобой соотечественники… Самые добрые, самые гуманные в мире, как пишут в газетах!

– Эка печаль! Они плюнули, а ты утрись! – посоветовала уборщица. – И опять за дело берись! Живи, не мучайся. В жисти всякое бывает.

Егор нахмурился.

– Это что же ты мне советуешь, старая карга? Меня палкой по башке, а я в ответ: сладко! давай еще! Так, что ли?

Старуха даже щетку выронила из рук.

– Да кто ж тебя, голубь мой, палкой по башке?

Егор поморщился:

– Это я к примеру… Образно, понимаешь?

– Ага! Перебрал, значит, накануне, – посочувствовала уборщица.

– Не пил я!

– Значит, дрожжя в тебя попала, вот ты и закис! – поставила диагноз старуха. – А пить и киснуть – это для мушшыны последнее дело! Жисть, она на то и жисть, чтоб мушшыну на прочность испытывать. Одного мнут, бьют, а ему хоть бы что – все как огурчик! А другого чуть пальцем ткнули, он, глядишь, и рассыпался, быдто ком землицы сухой.

– Эх, мать, и ты туда же! – вздохнул Егор. – Научились мы складно болтать, аж уши закладывает!.. О том, как надо жить и как не надо, я сам тебе могу лекцию прочитать. Только вот в жизни все наоборот получается…

И он снова вспомнил своего обидчика и с острой пронзительностью представил себе его презрительно усмехающееся лицо, представил, как тот сидит сейчас, к примеру, где-нибудь в кафе на набережной в окружении приятелей и, потягивая «пепси» из запотевшей бутылки, потешается над ним, смакуя подробности вчерашней расправы. Егор сжал кулаки: пусть только попадется мне, я ему устрою… детский праздник на воде! Прыжок с парашютом и съезд травматологов!.. Ну, ладно побили бы, гады, черт с ним, а то привязали на всю ночь, сволочи! И у Егора в который уже раз потемнело в глазах от обиды.

– Мать! – Егор резко сел на кровати. – Ты, случаем, не знаешь такого – Толика?.. Он ваш – местный. Блондин. И глаза у него еще такие нахальные!

Старуха покачала головой.

– Не знаю… Здесь таких много шатается, разве всех упомнишь?

Когда старуха ушла, Егор понял, что больше не уснет. Он встал, умылся и, переодевшись, вышел из корпуса. Поразмыслив, решил пройтись по набережной.

Основная жизнь в южном городке, кроме пляжа, как известно, протекает на набережной, где с утра до вечера крутится уйма самого разного народа. Здесь люди знакомятся; гуляют в обнимку, оплетая друг друга загорелыми руками; сидят на парапете или на скамейках в тени деревьев, подстелив под себя газету или полотенце, и при этом рвут зубами жареных цыплят или шашлычное мясо, нанизанное на короткие металлические стержни, заменяющие шампуры; толкутся возле пивных ларьков и бочек с квасом; скупают в киосках, торгующих печатной продукцией, газеты и все то, что поддается чтению, вплоть до залежалых брошюр технического содержания; крутятся среди кустарей-кавказцев, торгующих здесь же всякой всячиной: двойными пепельницами, склеенными из небольших морских раковин, стеклянными колбами, в которых плавают аляповатые чертики или золотые рыбки, рамочками для фото и холщовыми сумками с грубо наляпанными на них портретами Владимира Высоцкого и звезд эстрады. Так было и здесь.

Вокруг Егора прогуливались нарядные женщины и загорелые крепкие мужчины. Женщин было особенно много – так по крайней мере казалось Егору. Но сейчас ему было не до них. Душа его жаждала мести. Егор не спеша шагал в толпе, внимательно поглядывая по сторонам: а вдруг мелькнет знакомая фигура! Но Толика нигде не было. Тот, видимо, зная, что Егор станет его искать, решил держаться подальше от центра города. Так думал Егор. Ну, ничего! Он не сомневался, что рано или поздно «историческая» встреча состоится – городок небольшой, и его обидчик обязательно где-либо объявится – на набережной или на тех же танцах.

Тут Егора окликнули:

– Товарищ! Всего трешник – и вы имеете память на долгие годы!

Это был уличный фотограф, ловивший клиентов. У фотографа была густая рыжая шевелюра и жизнерадостные глаза вымогателя. Он со своим снаряжением расположился у корабельного якоря внушительных размеров, на плече его сидела маленькая ручная обезьянка.

– Ну, что, сфотографируемся? – насел он на Егора, пытливо заглядывая ему в лицо. – Можно облокотиться на якорь… На плечо посадим обезьянку. Получится чудесный снимок!

– Вот-вот, я и обезьянка! – поморщился Егор. – Меня дома друзья засмеют! Скажут: неужели никого лучше обезьянки не нашел? Нет уж, браток, с обезьянкой фотографируй других! А я приду как-нибудь в другой раз… – он улыбнулся, – с горячо любимой женщиной!

И выразительно посмотрел на фотографа, твердо уверенный, что так оно и будет. Он даже представил себе эту женщину – изящную, стройную, с нежной кожей и белозубой улыбкой, очень похожую на Лену, только более приветливую; вообразил, как они стоят, облокотившись на этот самый якорь, и смотрят друг на друга влюбленными глазами, а мимо проходят разные типы, вроде Толика, и завидуют: надо же, какую красотку отхватил!

От этих мыслей настроение Егора заметно улучшилось. Оставив фотографа, он направился к пивному ларьку, чтобы выпить кружечку-другую, и уже пристроился было в конец очереди, но тут неожиданно увидел Соню.

Та стояла у окошка уличной кассы, торгующей билетами на концерты.

Честно говоря, Егор не сразу ее узнал. Просто увидел что-то знакомое… присмотрелся – подумал: какое милое лицо и прекрасные добрые глаза! И уже потом его осенило: ведь это же, как ее… Соня! Его утренняя спасительница!

Егор тут же забыл про Толика, про пиво и про все остальное. Подлетел к окошку кассы, через руки Сони протянул деньги кассирше:

– Пожалуйста, один билет… – И добавил, кивнув на Соню: – Рядом с этой женщиной!

Соня, узнав его, улыбнулась.

– А-а, это вы…

– Здравствуйте, доктор!

– Как вы себя чувствуете?

– Оклемался… Даже без варенья! – И тоном заговорщика добавил: – Рад, что вижу вас снова.

На Соню его ужимки не произвели никакого впечатления, и она ответила сдержанной улыбкой.

– Вот как…

– Слово художника! – Егор вновь был полон энтузиазма.

Но Соня не оценила его порыв.

– Извините, мне надо идти.

И, повернувшись, устремилась прочь по аллее.

Егор даже рот раскрыл от изумления. Что за дела?! Утром на пляже эта дамочка не была такой церемонной и, как ему тогда показалось, не прочь была познакомиться с ним… Вот и верь после этого бабам!