«Эротика глазами криминалиста (Юридическая теория порнографии)»

   В общественной жизни, а тем более в политике, церковь играла второстепенную роль, однако вопросы нравственности и сексуальных отношений всегда оставались под юрисдикцией церкви, поэтому церковь была в российском государстве как бы департаментом сексуальных дел и нравственности.

Многовековая обработка сознания масс христианскими проповедями о необходимости постоянной борьбы с «дьявольским искушением» в сочетании с наказаниями за непослушание вселяла в души верующих религиозный страх, на базе которого в обществе формировалось враждебное отношение к сексуальности.

   Наиболее последовательными борцами с «блудом» за христианский идеал «моральной чистоты» в России стали скопцы. Поначалу скопчество было одним из ответвлений секты хлыстов, но затем в 18-ом веке оно оформилось в самостоятельную секту. Члены этой секты не ограничивались. как другие христиане, только волевым подавлением в себе сексуальности путём истязания себя длительным постом, чтением благочестивых молитв и многочисленными поклонами. Они стали подвергать себя кастрации в честь Иисуса Христа, который подобным образом, якобы, избавил от плотских искушений себя и своих апостолов.

   Вступающий в секту должен был пройти «огненное крещение». На первой стадии у мужчин раскалённым прутом отсекались «ключи ада» (мошонка). На второй стадии осуществлялась полная кастрация. Женщинам на первой стадии отрезали соски (малая печать), на второй – груди (большая печать). Затем вырезали малые половые губы и клитор. Члены секты считали себя святыми, спасителями рода человеческого.

   За короткий срок в селе Сосновка Тамбовской губернии члены секты кастрировали более 200 человек. Глава сектантов Селиванов предлагал операцию даже императору Павлу Первому. По другим данным, в 1804 году тайный советник А. М. Еленский передал государю императору Александру Первому проект о привлечении сектантов на государственную службу, в частности о назначении их на каждый военный корабль, и в каждую дивизию для борьбы с гомосексуализмом и онанизмом. И только в 1818–1819 годах, когда началась массовая кастрация солдат петербургского гарнизона, правительство забеспокоилось. В 1820 году секту признали вредной, а Селиванова арестовали и сослали в Спасо-Ефимиев монастырь в Суздале. Но в Петербурге общины скопцов просуществовали ещё более ста лет. Последние показательные суды над ними в Ленинграде и Ленинградской области состоялись в 1929–1930 годах.

Появление секты скопцов среди христиан было явлением закономерным. Верующие, если это не дряхлые старцы, а от природы одарённые здоровой сексуальной конституцией люди рано или поздно понимают, что одним усилием воли убить в себе «дьявольские соблазны» невозможно. А так, как переход от враждебного отношения к сексуальности к «мирному сосуществованию» с ней в рамках религии невозможен, для верующих остаётся единственный выход – кастрация.

   На примере скопческих сект хорошо видно, что последовательное и совершенно искреннее стремление верующих к достижению идеала «моральной чистоты» неизбежно ведёт их к физической либо к психологической кастрации.

   Рождённый церковью запрет на изображение половых органов в изобразительном искусстве породил фиговые листки и послужил причиной появления во всём мире огромного количества произведений кастрированной эротики.

   Культура России шла в фарватере развития западной культуры, поэтому в царской России, так же, как и на Западе, статусом господствующей «общественной нравственности» обладали нормы христианской морали, служившие нравственным обоснованием режима диктатуры сексуального аскетизма.

   Как и на Западе в дореволюционной России антисексуальные репрессии начались в связи с появлением и распространением христианства. И там, и здесь организатором и вдохновителем этих репрессий была христианская церковь.

   В 17-ом веке она постаралась с выгодой для себя провести в России правовую реформу. Она добилась включения многих статей из книги Правил святых апостол и святых отец в Соборное уложение 1649 г., «чтобы суд и расправа была во всех делах всем ровна», после чего в России, так же, как на Западе, гражданский суд, наряду с основными функциями, стал фактически выполнять и функции божьего, страшного суда.

Любопытным для цели настоящего исследования является сообщение, которое содержится в послании архиепископа Геннадия Новгородского, датированное январём 1488 г. В этом послании он рассказывает, что какие-то еретики, поп и дьяк, дали христианину крест, на котором вырезан «сором женский да мужской», и христианин с того времени стал «сохнути» и немного болея, умер.

Перед нами документальное свидетельство того, что церковное правило № 100 в России не просто существовало, оно действовало. Значит, борьба с порнографией началась у нас намного раньше, чем это принято было считать до сих пор, и началась она с распространения христианскими священниками сексуального мифа о вреде здоровью человека изображений «сорома мужского да женского».

   Поразительно, но факт: многие наши современники до сих пор ещё верят в церковную догму о том, что изображение половых органов сильно вредит здоровью и развитию граждан и угрожает безопасности государства.

   Цензура была введена в России в 18-ом веке, поэтому в Уложении о наказаниях 1845 г. появились статьи, карающие за распространение «тайно от цензуры», «подлежащие цензурному рассмотрению», «явно противных нравственности и благопристойности» сочинений и изображений, «имеющих целью развращение нравов» или просто «соблазнительных». Эти понятия были настолько широки, что охватывали собой даже расширенные рамки западноевропейских определений понятия «непристойности».

Во второй половине XIX в. века появилась наука сексология, которая несла в массы научные знания о половой жизни. Она быстро завоевала популярность в среде прогрессивных, демократически настроенных кругов европейской и российской общественности. Учёные, писатели, поэты художники в своих работах стали смелее и чаще обращаться к сексуальной тематике. Именно в это время появилась масса художественной и научно-популярной эротической литературы, затем фотографий и кинофильмов. Но именно в это же время происходило ужесточение борьбы с «непристойностями». В этот период сформировалась в основном система квалификации преступлений против «общественной нравственности» в законодательной системе большинства европейских государств. Именно в это время появился и стал входить в употребление на бытовом уровне термин «порнография».

   Волна социальной революции 1905 года в царской России вовлекла в круговорот событий и сексуальные отношения. Это была первая сексуально-демократическая революция, направленная против диктатуры сексуального аскетизма.

   В эти годы в стране образовался нравственный вакуум: религиозные верования, вековые устои, привычные нормы расшатались, утратили своё значение и силу, а новые ещё не создались, и люди очутились на перепутье. Очевидцы тех событий рассказывают, что в условиях нравственного вакуума секс выдвинулся на передовые позиции не только в повседневной жизни, но и в повседневной культуре. Богомольные моралисты с ужасом свидетельствовали: «Если на улицах царило насилие, то литература и печать отличались различного вида сексуальными вольностями, изобиловали порнографическими картинками. Повсеместно можно было купить «непристойные» открытки, порнографическую литературу; не составляло труда посмотреть порнографический фильм».

Российское общество тогда уже живо интересовалось сексуальной тематикой и тоже доискивалось до содержания нового тогда понятия «порнография». Пётр Пильский в журнале «Вопросы пола» за 1908 г. писал:

–Меня спрашивают: «Является ли трёхэтажная русская брань порнографией?»

– Отвечаю: «Нет, не является. Потому что трёхэтажная русская брань вселяет не восторг, и сеет не соблазн, а искренний ужас!»

 Заметим, на обыденном уровне порнографией тогда считалось то, что «..вселяет восторг и сеет соблазн», т. е. эротика! После Октябрьской революции на карте мира появилось государство СССР, которое Лига Наций поначалу не признавала, поэтому его представители не принимали участия в работе антипорнографического конгресса в Женеве в 1923 году. Да и необходимости тогда такой в СССР не было. Принятая в 1917 году Декларация прав народов России положила конец господствующему положению канонического права и религиозной морали и вопрос о защите «общественной нравственности» решился сам собой. Большевики не стали выдвигать никакой этической доктрины в качестве господствующей, поэтому при написании первых советских Уголовных кодексов 1922 и 1926 гг. авторы вообще отказались от выделения «общественной нравственности» в качестве самостоятельного объекта уголовно-правовой охраны. Соответственно, в новом уголовном законодательстве не было статей, специально предусматривавших ответственность за порнографию, но была статья за нарушение правил размножения и выпуска в свет печатных произведений, а равно правил фотокиноцензуры. И было распоряжение Ленина «изъять порнографию и книги духовного содержания, отдав их в Главбум на бумагу». Порнография и книги религиозного содержания одинаково расценивались вождём пролетариата как контрреволюционная идеология и пропаганда.

В то же время, в 20-ые годы отношение советской власти к сексуальности внешне выглядело нормальным. Наряду с социальной в стране началась и активно шла вторая сексуально-демократичекая революция, по поводу которой, всё тот же В. И. Ленин, писал: «В области брака и половых отношений близится революция, созвучная пролетарской революции». Преодоление религиозных воззрений на сущность половых отношений в советском обществе привели к признанию допустимыми фактических браков и половых связей, возникающих для удовлетворения индивидуальной половой потребности.

   Однако и эта сексуальная революция продлилась не долго: уже к 1926 году началось её торможение.

   В 1934 году, после выхода из Лиги Наций фашистской Италии и Германии, Сталин принял предложение о вступлении в эту организацию, что сопровождалось подписанием ряда международных договоров и соглашений. В числе других документов, которые СССР тогда подписал, была и международная Женевская конвенция 1923 г. о пресечении обращения непристойных изданий (в русском переводе порнографических) и торговли ими. В развитие положений этой конвенции 25 ноября 1935 г. был издан соответствующий закон, в УК РСФСР появилась соответствующая статья № 182–1, с санкцией до 5-ти лет лишения свободы, и таким образом борьба с порнографией с помощью уголовно-правовых средств, прерванная на некоторое время Октябрьской революцией, вновь возобновилась и стала ещё более жестокой, чем была в дореволюционной России. Это свидетельствовало о том, что советская власть тогда уже склонялась к инквизиторскому стилю руководства страной (за малозначительный проступок следовало суровое наказание). Прослеживалось и желание властей следовать идеалам трудовой этики, которая рекомендует сублимировать сексуальную энергию и направлять её на общественно полезный труд, но открыто партия заявила об этом лишь на 22-ом съезде КПСС, когда заимствованный у пуритан идеал моральной чистоты был прямо вписан в Моральный кодекс строителя коммунизма. Проявление интереса к эротике среди партийцев стало считаться признаком моральной неустойчивости личности и могло быть предметом для разбирательства на партийных собраниях.

   Анализ показывает, что Октябрьская революция не внесла особо радикальных изменений в дело отношения новых властей к сексуальности вообще, к эротике в частности. Временная оттепель 20-ых годов закончилась возвращением к старым моральным традициям, но в обновлённом идеологическом переплёте. Партия устранила влияние Русской православной церкви на жизнь советского народа, но заняла место церкви в деле борьбы «с дьяволом и сатанизмом» и продолжила антисексуальные репрессии… На смену воинственным религиозным ортодоксам прошлых лет пришли не менее воинственные охранители коммунистический морали, одержимые маниакальной страстью борьбы за охрану «общественной нравственности» с той лишь разницей, что выпускники многочисленных зарубежных духовных школ обычно выставляли порнографию как результат гигантского антихристианского заговора, инспирированного евреями с целью захвата страны коммунистами. Наши же не менее многочисленные выпускники партийных школ, специалисты по агитации и пропаганде, мотивировали эту борьбу желанием «уберечь сознание советских людей от разлагающего воздействия буржуазной идеологии и морали»!..

   До середины шестидесятых годов «железный занавес» надёжно справлялся с поставленной задачей, но в брежневские времена этот занавес начал давать «протечины», через которые стала просачиваться информация о прокатившейся по Западу волне сексуальных революций, после чего в «их» фильмах стали более часто и более свободно показывать сцены наготы, а также сексуальные сцены.

  Этот факт наши идеологи сразу расценили как признак «дальнейшего загнивания Запада» и до некоторого времени с этим всё было ясно и понятно, пока сцены с «голенькими» актрисами не стали появляться в наших фильмах. На протяжении 10–15 лет таких фильмов вышло столько, сколько не выходило за всю предыдущую историю советского кино. Зритель, столкнувшийся с этим непривычным пока ещё для него явлением, оказывался в некотором недоумении.

– Как же так, – размышлял обыватель. Ведь, кажется, именно за это, за наличие «раздевающихся и вполне раздетых красавиц» наша «руководящая и направляющая сила» осуждающе говорила и продолжала говорить о зарубежном кино, поясняя при этом, что сцены наготы в «их» фильмах – лишь «наивная приманка», призванная сыграть на «низменных чувствах зрителя»; что всё это – результат коммерческого характера «их» кинопроизводства, а теперь вдруг сами постепенно стали склоняться к тому, что раньше считалось просто неприемлемым для советской культуры. Уж не начало ли это того же «загнивания»?

– Нет, – говорила партия со страниц газет и журналов, – нашему кино всегда был чужд пуританизм, – и в доказательство того приводила в пример фильм А. Довженко «Земля»(1930).

   В своей автобиографии Довженко пояснил: «Землю» я задумал как произведение, подтверждающее начало новой жизни в селе». Глубокие социальные сдвиги, трагические столкновения нового и старого, колхозников и кулаков, веры в народ и веры в бога Довженко рассматривал с волнением поэта и мудростью философа.

Фильм начинался с прославления вечной природы, оплодотворённой человеческим трудом. Яблони, обременённые тяжёлыми плодами, медленно, словно в полусне или в воспоминаниях, возникали на экране. Крепкие, свежие яблоки олицетворяли вечную молодость природы, щедрое плодородие земли.

   Центральное место в фильме занимает большая, торжественная, подробно разработанная сцена появления в селе первого трактора, застыла празднично принаряженная, многолюдная улица села. Мужчины, женщины, дети поднимают головы, напрягают слух. И зрители будто бы слышат приближающийся гул мотора. На тракторе едет ликующий Василь. Вот въезжает в село. Негодуют и грозятся кулаки, а Василь уже перепахивает вековечную межу на поле своих отцов и дедов.

   Эту весёлую, шумную, многолюдную и залитую солнечным светом сцену сменяет сцена тихая, залитая лунным светом, полная любовного томления, невыраженных надежд, острого ощущения будущего. Влюблённые пары неподвижно, словно прислушиваясь к грядущему, сидят под луной. Молодость, любовь, новое ждёт своего часа. Поэтому понятны чувства Василя, который, расставшись с невестой своей Натальей, пляшет, возвращаясь домой. Пляшущим и настигает его пуля коварного кулака Хомы.

   Село поражено убийством. Притаились кулаки. Бородач Опанас вступает в спор с богом, допустившим такое злодейство. Обезумев от горя, голая, мечется по хате Наталья, невеста Василя.

   Да, действительно, ещё в самом начале тридцатых годов на экраны вышел фильм, в котором наряду с другими его достоинствами, уже тогда имелась сцена наготы. Но, согласитесь, один этот факт ещё ни о чём не говорил, ибо этот фильм довольно долгое время был у нас практически единственным фильмом такого рода. Но и он вскоре был «подстрижен» и только в 1958 году власть разрешила выпустить фильм на экраны в том виде, в котором его создали авторы.

   К концу 70-х годов уже можно было насчитать десятка полтора – два таких фильмов. И всё же это ещё была не революция! Да и под силу ли было этой пока ещё горстке фильмов совершить действительно революцию там, где с давних времён был создан и прочно просуществовал до наших дней эффект «запретного плода»? Где всё это так долго и так тесно было связано с понятием греха, стыда, порока и разврата?.. В общественном сознании ещё должна была произойти действительно революция, прежде чем советские люди смогли бы вернуть себе прежнюю невинность: способность неэротически взирать на нагое тело человека в неэротических условиях, что прекрасно известно всякому дикарю, не развращённому пуританской моралью цивилизованного человека.

   В борьбе против наготы, которую постоянно вела господствующая ханжеская религиозная и партийная мораль, два принципа неизменно вступали в её защиту.

 Это были древнейшие факторы, соединение которых на определённом этапе развития человека, возможно и обусловили возникновение наготы: это стремление быть более привлекательным и естественная потребность эротического выбора – фактор, помогающий естественному отбору.

Другим фактором было искусство! То самое великое искусство, которое с огромной энергией потребовало для себя голое человеческое тело. Оно не руководствовалось ни полезностью, заставившей нас покрыть тело одеждой вследствие холода, ни другими более тонкими «моральными» основаниями, вызвавшими необходимость прикрытия наготы. Голое тело человека, решительно без всякого прикрытия, было гармонически прекрасным объектом и, как таковой, оно принадлежало уже к области искусства. Правда, вынужденное к тому силой, искусство иногда уступало требованиям церковной цензуры, изобретая фиговые листки и тому подобные ужимки, якобы делающие изображения наготы более целомудренными, но всё же истинное искусство, несмотря на все старания ханжеской морали как можно больше натянуть покрывало, спокойно снимало с созданного им образа человека даже фиговый лист и смеялось в лицо каждому, кто опять хотел нацепить его (Вильгельм Бельше «Любовь в природе»).

Более полувека прошло с тех пор, как и религиозная, и «буржуазная» мораль перестали быть господствующими в советском обществе. Во многих областях жизни произошли коренные преобразования, однако в этом «деликатном вопросе» в брежневское время всё ещё продолжала ощущаться «инерция былого мышления». Почти неизменным осталось брезгливое отношение властей к изображениям нагого человеческого тела, особенно к изображениям эротического содержания, а появление со стороны простых граждан интереса к таким изображениям, по меньшей мере, расценивалось как признак дурного вкуса.

   На страницах печати то и дело появлялись статьи, где авторы говорили об эротике, сексе, насилии и порнографии, как о содержимом одной и той же помойной ямы. И это тогда, когда всем здравомыслящим людям уже давно было понятно, что далеко не всё, что относится к области эротики, секса так же низменно и безобразно, как те же жестокость и насилие.

   Всё, что можно найти низменного, безобразного в половой жизни человека привнесено туда самим же человеком и от него зависит, насколько неизменным всё это останется в будущем. В его так называемом «светлом будущем», куда партия так энергично звала советский народ от съезда к съезду.

   Одних усилий здесь со стороны музеев было явно недостаточно. Возможности же кино тут было трудно переоценить, поэтому, когда в шестидесятые годы появилась возможность показывать в фильмах сцены наготы и любовного поведения персонажей более свободно, чем прежде, кинематографисты стали пользоваться этой возможностью, но сразу возникал вопрос: во имя чего, с какой целью, какого результата они хотели бы добиться тем самым? Делалось это ими для того, чтобы вернуть советским людям утраченную ими когда-то невинность; чтобы воспитать в них уважительное, истинно нравственное отношение к наготе человеческой; чтобы поднять на более высокий культурный уровень взаимоотношения полов? Или это была всего лишь дешёвая дань капризу приходящей моды?

К сожалению, получилось именно так! В подавляющем большинстве случаев нагота присутствовала в советском кино только потому, что однажды это стало модно, признаком современности, так сказать. Видимо, партия специально однажды слегка ослабила контроль за «самым важным из искусств», чтобы показать своим зарубежным критикам, что в СССР можно обойтись без всяких революций. Вот что тогда из этого вышло.

   Фильм А. Кончаловского «Первый учитель» можно назвать первым после фильма «Земля» произведением, где авторы осмелились показать сцену наготы. В фильме показаны драматические события в период становления советской власти в Средней Азии. В одной из сцен показано, как взрослые мужчины избили и изваляли в грязи девушку, решившую посещать занятия в школе. Вырвавшись из рук мучителей, девушка убегает за околицу и там, в укромном месте решает обмыться в реке. За ней подглядывает как бы случайно оказавшийся в нужное время и в нужном месте один из героев фильма, а с ним, конечно, и зритель. С этого момента начинается смакование подробностей сцены. Авторы вначале крупным планом показывают ступни ног девушки, входящей в воду. Затем видны её колени и вот камера поднимается выше, показываются её ноги немного выше колена. На этом изображение прерывается. На мгновение на экране появляется грудь девушки, затем камера отъезжает на «почтительное» расстояние и на этом сцена заканчивается. Получилось, будто избили и изваляли девушку в грязи только для того, чтобы этим была оправдана сцена раздевания актрисы перед камерой.

   Следующий пример – фильм С. С. Дружининой «Солнце снова солнце». Литературный материал, послуживший основой для написания сценария к этому фильму, сцены с купанием в море голой девушки не имел. В фильме же эта сцена появилась и то, как она была преподнесена зрителю, заслуживает, на наш взгляд, внимания. Кто видел этот фильм, наверно помнит, что зрителю вначале спокойно, не спеша, показывают плывущую в море девушку. Зритель не видит того момента, когда она входила в воду, но благодаря мастерству оператора, он довольно скоро начинает подозревать, что плавает она без купальника. Будучи слегка заинтригованным, зритель с этого момента начинает с несколько более пристальным вниманием следить за дальнейшим развитием событий на экране. Вот девушка достигает места, где не так глубоко и становится на дно ногами, вода доходит ей до плеч. Далее, тоже не спеша крупным планом показывают её лицо на фоне играющей бликами воды. Вот из воды показались ее плечи. Крупным планом показывают её лицо и плечи. Тут камера снова не спешит, но не спешит до тех пор, пока из воды вот-вот должна показаться её грудь. Тут камера сразу оживает!.. В следующий миг происходит быстрая смена кадра. На мгновение на экране в полный рост показывается вышедшая из воды «русалка», затем сразу сбивается резкость изображения и многозначительно «расплывшись» героиня уходит из кадра. Всё это происходит так быстро, что зритель только и успевает заметить, что плавала она действительно «без ничего». В следующий момент зрителю «великодушно» предоставляется возможность «подсмотреть» из-за камней за вытирающейся и одевающейся героиней, но это уже на почтительном расстоянии и держится она всё это время к зрителю спиной. Заметим, зрителя вначале медленно подводили к тому моменту, когда на экране должно появиться то, что в повседневной жизни является объектом «запретного плода». Зритель, конечно, заинтригован и с напряжённым вниманием ждёт появления «чего-то». Вскоре обещанное «нечто» действительно появляется на экране, но именно тогда, когда зрителю это меньше всего хочется, отсчёт времени изображаемых событий на экране начинает идти на мгновения. Затем визуальный доступ к изображаемому на экране предмету искусственно затрудняется с помощью всевозможных трюков, как то: игра светом, тенью, резкостью изображения, частота смены плана, кадра и т. д. и т. п… Трюк? Конечно же, трюк! Причём как раз из набора тех, с помощью которых хотят всего лишь подразнить зрителя, пощекотать его нервишки всего лишь.

   Как известно, нормальная эротика – источник положительных эмоций, следовательно, общение с ней должно нести зрителю также заряд положительной энергии. Дразнение же даже у животных не способно вызвать ничего, кроме раздражения. Об этом не раз писали советские критики применительно к зарубежному кино, но там это хоть как-то удавалось объяснить тем, что там камера нередко оказывается в руках лиц, весьма далёких от сколько-нибудь правильного понимания истинных задач искусства. Чем же такое можно было объяснить у нас? Почему именно дразнящий приём показа наготы избрали наши режиссёры? Ведь зрителю это не даёт ровным счётом ничего, кроме чувства неловкости за подглядывание да раздражение за то, что его хотели всего лишь немного подразнить и только.