Повесть о «царском друге». Распутин

– Ежели повернуть яйцо другой стороной в чашечку, – говорил Распутин, – не острой, так, ваше благополучие, и останется вам вот этой стороной, ежели острием – то порядок, и быт будет сам стремиться к благополучию.

– Ох, и умны вы, Григорий Ефимович, – отметила на это высказывание Зинаида Николаевна, – вам бы в божием храме службы нести, читай, до самого владыки на верх встанете…

В комнате для гостей было несколько приглашённых человек, двое из них – офицер станичного уезда, который вёл тайное наблюдение за Распутиным. Он поглаживал короткую бородку, внимая словам «царского друга». Распутин не стал открывать то, что владыка и ряд епископского сана не благоволят житию Распутина. Не приемля его в церковном уряде. Где, впрочем, был лишь один в метрополии церковный урядник завсегда рад появлению Распутина в храме. Где сам Григорий бывал редко. Как и редко появлялся в гостях у Юсуповых, выпивая там чай горячий и мятный, как любил Григорий в своём селении, такой лад напитку по поселениям его губернии был редким, но не худшим из обилия местных других сортов со вкусом лаванды и бергамота.

– Григорий Ефимович терпеть не может томительные служебные упоения, – добавил её муж генерал-лейтенант.

На что Распутин промолчал, он не желал спорить с упрямством как казавшееся для него графа.

В комнате появился младший Юсупов, его скорая женитьба определялась неким сообщением через Распутина, брак, которого Григорий Ефимович не желал, считая юношу не подготовленным к серьёзным отношениям, но не был противником, когда венчание уже было назначено.

– А-а, юный князь, – обрадовался вошедшему Распутин, – ну как, всё готово к венчанию-то? Чай, невеста-то уже заждалась?

Князю всегда были лестны слова «старца», но по обыкновению молодости лет слова жившего по своим законам человека, все любимого мужика, и его разными существующими положениями были бесчувственные к пониманию. Ему нечем было изменить принять желание о женитьбе сына Юсуповых.

– К вам, Григорий Ефимович, думаю, это дело не относится, – с нежелаемой грубостью сказал юный князь.

Но в словах князя состояла скорее надменностью. Конечно, Распутина это зацепило. Но он, как всегда, скрыл это в себе, а ведь Григория Новых никогда не стоило бы обижать, ни в коем из случаев.

Так, был пример.

Люди из купеческого строя обвинили в конокрадстве Григория Новых уже как петербургского Распутина сообща с его неприятелями и выпивохами. Сам Григорий выбирал, с кем кутить, а кутить хотел с ним в Покровском если не каждый, но каждый знакомый ему был рад его общению с ним. Спустя годы после побоев ими Распутина один из клеветников в войне между Германией и Россией 1914 года потерял сына, его дочь вышла замуж за хлыста-сектанта, в скором времени разошлась с ним и уехала при неведении своих родителей. Для купца и ростовщика из команды обвинителей Куприянова было также неутешным делом, младший сын умер в болезни. Распутин узнал про эти дела, позже заметив в этом своё проявление, решение суда небесного как не распределителя человеческих судеб, но проявление как примеру в другом. Однажды он излечил маленького малыша от хвори по приглашению в еще по названию Санкт-Петербурге из обжитых слоёв населения, перебравшихся в столицу односельчан. Тогда целитель бывал едва ли не в каждом доме, и вот попросил он воды для паренька, и тут к нему подбежали бесноватые юные девушки и выбили из рук кружку. Тогда Новых, недолго думая, схватил за шею одну из девиц и, взглядом своим проникая в её очи, с присталью произнёс молитву. Как вдруг девицу затрясло, но не от удушья – Новых контролировал ухват, – а от нечто другого. Тут же она поникла, у неё потекли слёзы, девица заплакала. Григорий прижал её к себе.

– Ничего, девонька, – сказал он, – ушло из тебя лихо. Не зайдёт снова. Я помолюсь, и не зайдёт, – говорил он тихо.

Весть об избавлении Лукерьи Никитичны от беса пронеслось по проулкам Санкт -Петербурга. Но и о том всё же позабыли. А о малыше, которому со временем уже 14 лет исполнилось. О таких моментах Распутин молчал в барских местах, да и о том, что его дети остались на попечении жены Прасковьи, тоже не хвастал. Рассказывал лишь однажды в одном из посещений дома Юсуповых, как в посёлке боролся однажды с мужиком.

– Так тот мужик меня стороной дальше всё обходил, я же его на лопатки-то положил, а сам и не знаю как. Думаю, тогда случай был. Зима-то короткая оказалась. Снег-то подтаивал, вот он соскользнул обувкой-то, а всё считает, что я его сглазил. Эко што вот народ что не придумает, – весело подытожил Распутин, уже целясь на бутерброд с колбасой.

– Икорки, икорки, Григорий Ефимович, кладите, – сказала радостная его появлением к выходным и уже под хмелем Зинаида Николаевна, урождённая Юсупова. – Неделю на рынке не было, совсем ловля застоялась, говорят, – произнесла хозяйка дома Юсуповых.

Распутин поблагодарил Зинаиду Николаевну, окинув незаметно ласковым взглядом. В его развратных мыслях она уже предстояла в его объятиях и готова была бы на всё.

– Да… – протянул, задумчиво дополнив жену, в тот же один из пасхальных дней Сумароков-Эльстон. – Забастовки участились. Во многих корпусах появились какие-то болезни, приходится увеличивать места в лазаретах…

– Ой, ой, что ты такое говоришь?! – откликнулась Зинаида Николаевна на слова мужа.

– Часто изолирующие, правда, не доживают. Но это редко. За месяц только один скончался, – признался генерал.

– Что за болезни такие? – поинтересовалась его жена, глядя в поисках ответа то на мужа, то на Распутина, словно лучшего знатока, как человека из народа, будто он знал ответ.

Конечно, Распутин если не знал, то догадывался о происходившем в стране. Но всю правду сказать о том не решался, считал, что будет мешать его жизни радости, упоённой царскими вельможами.

– Так лихорадка какая-то, наверное, после последствий в Восточной Пруссии. Сами же знаете, какое-то было снабжение.

Признавал провал русской армии командующий кавалергардским корпусом генерал-лейтенант Сумароков-Эльстон, считая, что находившиеся в этой комнате были свои, собственно, никакой тайной для россиян не было и то, что лишь случай вернул солдат на родину. Смена канцлера Германии.

– Да это кошмар, – дополнила его жена.

Но дальше мысль развивать она не стала, посчитав это за дело мужской стороны. Распутин же преспокойно допивал свой чай, не желая более касаться ни политики, ни милитаризованных структур.

– А вы что по этому поводу думаете? – спросил его юнец.

Надменный голос вновь укорил крестьянина из Тобольской губернии. Но тот не подал тому виду.

«Опять ты мне тычешь пальцем, щенок», – подумал про себя Распутин, и только. Видное высокомерие раздражало «старца». Однако Распутин считал всё это за баловство возраста.

– Не моё это дело, маленький, – съязвил для себя Григорий, – моё дело правое – помогать людям, молиться за их покой да помогать нашему цесаревичу, чтобы ему было легче, – Распутин перекрестился.

Юного Юсупова вполне удовлетворил ответ. Всё же, перемешиваясь с некой куклой и зависимым человеком, Феликс Юсупов-младший питал к Распутину дружеские желания отношений. Где Распутин, понимая ему в ответ незрелость князя, но его положение считал, не давали бы повод для него к такому обвинению человеком старше его, годившимся ему в отцы. И в этом самопознании принимал ту мысль, что князь всегда искал в нем дружелюбие.

Его отец граф Феликс Сумароков-Эльстон рассчитывал на кадетское образование сына и не замечал в нём надменности. Дальнейшие их разговоры были о простых гражданах, литературе, о правдолюбии Максима Пешкова, Лермонтове, чьи стихи любила читать жена генерал-лейтенанта. Князь Юсупов также случайно задел разговор о мировой индустрии, где Распутин на удивление всех отметил в отличном состоянии германскую технику.

– Да, на ткацкую фабрику, я слышал, были ввезены новые немецкие станки. Вот ведь как разыгрывается их страна, – подметил Григорий.

– А как же электричество?.. Не немцы же придумали, – возмутилась женщина.

– Нет, конечно, дорогая, это выдумки американцев, – пояснил Сумароков-Эльстон.

Распутин не возражал, но на тот ответ у него было своё мнение.

Он посчитал ненужным мировой спор, его тянуло на дерзость между поколениями. Ещё бы, возбудившись этим, ему был повод пойти в кабак и спустить там часть данного ему в довольствие царственным наместникам государства.

– Князь Феликс, ваша свадьба, полагаю, будет успешна, – произнёс в напутствие Юсупову-младшему Распутин, когда тот собирался покинуть гостиную комнату, не найдя повода для своей вставки юношеского взгляда и охладев к разговорам, разочаровавшись в неудавшейся беседе с Распутиным.

– Благодарствую, – сказал Юсупов-младший, развернувшись.

– Ваши слова меня успокоили, Григорий Ефимович. Я не вижу в вас порока и лицемерия, прошу вас, звоните в любое время, – сказал юноша и удалился.

Подействовав тем самым на гостя из Тобольской губернии, как бы успокоившись, Григорий всё же не передумал идти в кабак, искал в голове уже другой повод. «Главное, чтобы там встретились цыгане, – размышлял он. – Это… у Апраксова7 двора где-то… Там их больше вероятностей, что впустят. А! Да будет так!»

Бросив взгляд на часы на камине, на светящуюся электричеством люстру в потолке, Григорий, впечатлившись разгулом, искал повод отпустить себя и уйти из дворца. А повод был, как всегда, тот и подпитывающий. Небесный взгляд и нежность Зинаиды Николаевны сокрушали в этом мужике, что эта женщина не его, а его друга. И большого в свете человека, а скандал с изменами Распутину был не нужен. Еще, насколько мог, задержавшись до обеда, отобедав, как всегда, скромно за гостеприимным столом, Распутин, подкрепившись с некоторой грустью, направился в обитель веселья – таверну «Две бочки».

Итак, князь Феликс Юсупов-младший в комнате Распутина, договорившись о скорой встрече Распутина с его женой, улучил момент, попав в его объятия, как только тот похлопал юнца по плечу.

– Всё будет хорошо, дорогой Феликс, – по-отечески сказал Распутин.

Сторонников бы это удивило: вместо недоиспечённого бойца любитель царской семьи отнёсся к юноше весьма по-взрослому. Впрочем, для Юсупова этот момент лишь удовлетворил его горделивость. В мыслях бы, наверное, его пробежало: «А… Старик-то учится… Глядишь, нашим человеком будет…» С тем и покинул его покои.

Григорий Распутин с задумчивым лицом внезапно ощутил какое-то осадочное беспокойство, пытался внимать тому, как за князем закрылась дверь. Отчего-то в его понимании его будущее связано с этим юнцом, как ощутил Распутин, если не какая-то беда, то очень близкое расстояние произойдёт у него с ним, приведшее к пустоте. Интуитивно Распутин мог предположить, что следовало бы сделать в одной из ситуаций, дабы не допустить неприятных событий в последующем, но в этот раз последующие события никак не проявлялись, но Григория, сына лучшего вольнонаёмного по всякую работу косаря, в последнее время проявляло на бездумные и, как бы то в том он желал в обществе, рьяные дела.

Наступило 16 декабря8. С утра на окнах появились изморози, воздух проморозился с ночи и стал крепче. Проснувшись наутро, Григорий Ефимович, помолившись, произнеся небольшую молитву, уже хлопотал на кухне. Кухня включала в себя маленькое отделение квартиры, вмещала в себя новомодную печь-духовку на газу. Такие печи индустриализации могли использовать разве что в более зажиточных домах, или ставились в домах для квартиросъемщиков. Он, открыв газ, зажёг конфорку. Квартиранты ещё спали. Распутин уже думал о звонке телефона, когда позвонит ему юный князь.

Весь день в ожидании Распутин никого не принимал. Ответил на пару телефонных звонков причём, когда заслышал звонок, не спеша подходил к аппарату и не спеша, словно заунывно, говорил:

– Алло…

Он гадал, кто же это мог быть, и отчего-то не желая услышать голос Феликса Юсупова, но, обычно, заслышав трель телефона от его долгого звонка, подходила служанка, женщина на два года старше Григория, невзрачная и молчаливая, или Матрёна отвечала бархатным, но твёрдым голосом:

– Слушаю.

Либо сам хозяин квартиры.

– Алло, алло. Да, слушаю вас…

Первым, кто позвонил ему, была модистка. Матрёна заказала новое платье к балу, считая каким-то образом, что её позовут во дворец на Новый год. Это было время после обеда.

К вечеру, к 16:10, позвонили из какого-то приюта, где заведующей являлась Александра Фёдоровна, сделали приглашение по поводу его открытия. Распутин согласился с двояким состоянием по тому ощущению, что тому торжеству не быть. Посчитав за трудности проезд по дорогам. Представив вдруг мероприятие совсем иного характера, катание на льду, по тонкому льду. Впрочем, ни одному бы из ясновидцев или предсказателей будущего, никто из них не знает ни часа, ни дня предвещавшему какому-либо событию.

Наконец время в приёмной комнате для гостей, где можно было вместить человек пять или шесть, но если в стеснённом состоянии. В собственно съёмной квартире обитала дочь Распутина Матрёна Григорьевна, в ее опочивальне можно расположить лишь разве кровать и тумбу для личных потребностей. На часах конца 19 столетия, подаренных кем-то из почитателей Распутина из царского окружения. Возможно, это был подарок самой старшей из дочерей Николая II, вроде Анастасии, или же регламентированно ей посланного через подьячего.

Часы показывали 18 часов, минутная стрелка передвинулась на число 10. Распутина от продолжения прочтения книги Жюля Верна «20 тысяч лье под водой» оторвал звонок телефона.

«…Капитан Немо причалил к трупу животного… двое матросов взобрались на бока убитого животного, и я, к своему удивлению, увидел, что они выцеживают молоко из его млечных желез, которого скопилось…» – читал про себя Распутин. Ему нравилась индустриальная фантастика с научным сюжетом. Порой желание самому что-либо сочинить проявлялось в последнее время и у него. Но то ли времени, то ли особого желания сесть за перо и чернила у него не находилось. Что произошло дальше, Григорий Ефимович не дочитал. Он поднялся с обитого недорогой тесьмой кресла, на котором недавно восседал его юный друг.

– Да, слушаю, – принял деловой тон «любимец императрицы».

Так, как бы в шутку называл его император Николай II при своей жене.

– Иди, там твой любимый аудиенции просит, – в шутку говорил царь, когда Распутин прибывал в Зимний дворец по просьбе Александры.

– Почему это мой?! – возмущённо говорила императрица, спеша в фойе для встреч с особо приближёнными гостями.

– Он, между прочим, и не только мой друг, но и твой, и всей России, – говорила царица со скрытым акцентом, – и нашему Алексею очень даже хороший помощник, а сын вырастет – я его предложу и как наставника, – утвердительно говорила царица.

«Ну, вот ещё!..» – думал про себя император, но никогда не вступал в спор с женой, зная о том, что её переубедить не удастся.

Обычно до отъезда в ставку с начатой войны на нём был домашний халат, с воротом золотых границ, сохранившийся подарок от китайских правителей. И спешил выйти вон к появившемуся в открытой двери помещения Распутину, чтоб потом появиться вновь в комнате с вопросами, как большой спец по спору. Недавно закончилась вторая сессия Государственной Думы, где из совместного смотра армейских полков с дядей, внуком Николая I князем Николаем Николаевичем, у царя вышел спор об усилении систем крепостей, представлявших в течение многих лет лучшую систему.

И, вступая в спор, всегда начинал издалека, со своего любомудрия. Обычно оканчивая семейным перемирием:

– Тебе налить чая, дорогой? – спрашивала его жена.

– Да, дорогая, с одним кусочком, пожалуйста, – говорил царь.

– Григорий Ефимович? – послышалось в трубке.

Лицо за растительностью на лице у него изменилось, сняв напряжение, он словно повеселел. Интуитивно поднимаясь к аппарату, Григорий ожидал неприятные ему от звонка подозрения чего-то гнетущего, даже с необратимыми последствиями, вдруг исчезли.

– Маленький… – отозвался Распутин радостно.

– …Да, да, конечно, маленький, – отвечал Распутин. Он бы и хотел назвать его именем Феликс, но оно было настолько громким для юнца, и возвышение авторитета Распутина не давало снизойти к Юсупову-младшему, как подобает его чину, и его, казалось бы, столь равнодушное отношение Феликса Сумарокова-Эльстона и его жены располагало Григория Распутина к юному князю отеческим отношением.

Его лицо веселело, но всё же какое-то беспокойство не отпускало его. Быть может, гадал про себя он, не сможет помочь Ирине тогда нужно напрячь все свои силы хотя бы для того, чтобы восстановиться во взглядах общества, узкого круга Юсуповых, в котором, как ему казалось, он становится неинтересным, и с помощью сына Сумарокова-Эльстона их общество, не только казавшееся ему его пустыми словами для окружающих, но и делом доказать, что он нужен обществу, просто необходим, и вернуть к себе уважение в окружении царских приближенных. Но в том, что его не любили, конечно, Распутин ошибался, ему всегда были рады, и если они не нуждались в нём, то были рады, как непонятному, но добродушному, завернувшему на их бал жизни путнику.

– Несомненно, князь, – подыгрывающе, как подобало бы статусу юноши, в трубку сказал Распутин, – буду ровно в шесть. Привет матушке и батьке!

– До свидания, – он ещё немного выслушал собеседника и повесил трубку.

Обещание подойти на встречу ровно в 18:00 произвело в Распутине некую настороженность, но всю ту же «помощь» в интуиционном предупреждении он усилил в себе о его подавлении. Ведь что с ним может случиться. Когда его позвал миролюбивый, пусть на взгляд недоброжелательный, так по молодости и глупости люди со временем начинают если не доверять, то как бы любить друг друга, находя общее, считал Распутин. Да только если какая-нибудь ошибка в том, что он, Григорий, сын Ефима, напьётся до околения да замёрзнет где-нибудь по дороге, что, впрочем, Распутин был уверен, невозможно, потому что он следит за своей самосохранностью. Да и выпивает молодой князь редко, да и уж тем паче будет с молодой женой. Лишь одно подозрение мелькнуло у «старца»: поздняя встреча, почему под вечер, да и то ладно, быть может, днём мало ли какие дела…»

На часах стрелки показывали около семи вечера. Дочитывать книгу не хотелось. Распутин подошёл к серванту, достал оттуда графин с коньяком. Коньяк Распутин не любил, из алкогольных напитков предпочитал водку, и из особых видов «московскую», она легко «шла», медовуху или если коньяк, то 6–7-летней выдержки. Он был более лёгким, с привкусом тягучести как ликёр, считал «царский друг». Принял рюмку и лёг спать, уже предвкушая встречу с возлюбленной четой. Даже не зная тому причину. Возможно, из-за молодости обаяния этих супругов и их щегольства после их по известности, изысканности нарядов шли супруги лишь Романовы из династии монархии.

Но вся правда состояла в том для юного князя, что никакого щегольства юный франт в себе не ощущал. Ему ненавистно было слово «маленький», и в нём название его, если принимало, то внутри него творилось нечто ,что заставляло задуматься о том, что он есть не выше, что он есть всего лишь человек, убивало часть его непризнанного зазнайства. Он ощущал себя холопом царских наследников. Тем острее ощущалось в нём открытое отчуждение у одной из дочерей Николая II – Ольги Николаевны.

В одном из балов на Мойке возле дома Юсуповых произошла встреча молодых знатных людей. Юный кавалергард только что с призванным чином офицера отважился подойти к миловидной девушке, выискивающей кого-то из толпы.

– Имею честь представиться, князь Юсупов Феликс Феликсович, призванный не так давно в офицеры кавалергардского полка конного отряда её величества императрицы Александры Федоровны, – отчеканил Феликс, когда у него если не тряслось всё внутри от встречи с великой княжной, то испытывалась неуверенность. И верно, девушка была на несколько легка, на подъём настроения, что никак не желала прислушиваться к юному пажу.

– Князь, – отрапортовала она, колыхая веером, – вы на коне-то бывали, князь? – без какой-либо иронии высокомерия обратилась она к князю.

Она была одета в бальное платье с белыми кружевами на груди, причёска выложена в лукошко боковинами из волос, расходясь в развеянии до плеч, слегка пухлые нежные щеки весьма спорно вели себя по отношению к её фигуре. Что мало соответствовало её стройности. Князю Юсупову так и хотелось прильнуть к её пухлым губам, но её ответ следовал для князя как отказ.

– Благодарю вас за внимание, – замаскировал в себе обиду Феликс Юсупов, поспешил удалиться.

Всё же спустя годы он женился по предложению Ольги её отца на другой особе.

Окончив в 1912 году Оксфордский университет, он решил следовать по путям своего отца: поступить на отделение войск, принадлежавших самой императрице. Но желание было недолгим. Его, получившего статус офицера, прельщала иная структура искусства служения Мельпомене и тайным кружкам богатого сословия. Тем самым к 1916 году и появился круг, точнее сбор пентаграммы, где о пятом человеке из числа четырёх этой тайной группы знал лишь сам Юсупов. В его число входили сам князь Феликс Юсупов, в недавнем времени ставший как граф Сумароков-Эльстон по своему отцу. Гвардейский поручик Сергей Сухотин – собственно, он и являлся создателем тайной организации, в штуку призванной вовлекши дальнейших его членов и обосновательно зарекомендованным обществом сыном князя Сумарокова-Эльстона как «верноподанные России». Далее членами кружка стали шурин Феликса, великий князь Дмитрий Павлович, сын великого князя Павла, двоюродного брата Николая II, относившегося к Распутину относительно, и следующий – Пуришкевич Владимир, тайный масон с притворным «кричащим» таинством, как антимасон, пылавший проявлением к лидерству монархии, черносотенец. Был старше всех из общества, 24 августа ему исполнилось 36 лет.

Пуришкевич имел хорошие знакомства, за границей поддерживая западных друзей псевдоунитаризацией царской ложи. Прибывая в Россию, являл из себя явного монархиста, по своей личности был скрытым дуалистом: «где бы ни был, лишь бы хорошо». Пятым тайным для общества «пяти» был коллежский друг и по совместительству наставник князя Юсупова Освальд Райнер, глубокомысленный, патриотически настроенный молодой человек, обнаруживающийся там, где являлось бы месту дискуссии и опровержений. Он должен был появиться ко времени встречи «пятерки». В тот день, когда они пригласили к себе Григория Распутина, Райнер должен был зафиксировать гибель царского друга. Но Освальд, человек для себя, был в то же время и опасливым – он не желал, в то время он уже был включён в заговор по ликвидации «старца». Быть вовлеченным в политическое, а в самом деле игровое побоище человека только лишь потому, что он представляет наивную опасность для империи. В самом деле, ненависть, разыгрываемая внутри князя Юсупова, никак не отражалась в его коллежском друге. И то ли по случайности, но в большой точности до наоборот, но Райнер опоздал на поезд, направлявшийся сообщением между Британией и Польшей в Петроград. Отправившись только спустя трое суток.

Итак, 16 декабря9 упоённый желанием от встречи с юной четой Юсуповых Григорий, за последние трое суток так и не притронувшийся к фантастическим рассказам Жюля Верна, он остановился на странице 51 московского издания за 1907 год «20 тысяч лье под водой».

Но в этот день ожидали рокового дня трое из тайного общества «пяти». Поручик. Он был свободен от вахты и до февраля, оставив резервный командный полк, с женой отправился в Петроград. Пуришкевич и сам последователь семейств рода Юсуповых.

Князь Феликс Юсупов положил трубку телефона на рожки аппарата. Его друзья молча наблюдали за сменой лица юноши, на нем засияла улыбка.

– Вот и всё!.. Господа… – прозвучало из его уст.

Будто фокусник умелым движением скрывает в своих руках колоду карт или бутафорского живого кролика. Первым прервал тишину Пуришкевич, выкуривая сигару с набитым в ней «брендом» сухим Heroin’ом. По-дружески предоставленным ему его другом-британцем, являвшимся в своей стране военным врачом. Бренд Heroin был болеутоляющим для раненых солдат и наркотическим веществом, отвлекающим при операционном действии, своего рода обезболивающим веществом.

– Ха-ха-ха-ха, – рассмеялся Пуришкевич, выдохнув дым.

Отставник Сухотин, понимая его радость, расширившись в улыбке, поддержал его скромным хохотом.

– Птица будет в клетке, – добавил Юсупов.

Пуришкевич вдруг закашлял от собственного дыма сигары. Прослезившись, он потерял главную мысль, которой хотел добавить слова князю. Он прокашлялся.

– Ой, – сказал он, – ну вы, князь, прямо актёр… Самого Распутина надурить! Каково, а?! – он вновь залился уже негромким хохотом.

В подвальном помещении, в котором находились заговорщики, было весьма уютно по сравнению с комнатой самого Распутина. Комната членов тайного общества находилась в глубине юсуповского дворца, от края вымощенной дороги на 2 метра вниз. Комната Распутина хоть и вмещала в себя солнечный свет на втором этаже, всё же дискомфорт ощущался от едкого задымления с кухни от масла и гари.