Барин-Шабарин 5

Что бы ему подсказать? Наверное, это тот самый случай, когда что-то менять – только портить. Пусть Синоп обойдется без меня – почти. Ведь кроме строительных материалов я привез еще и некоторое количество бомб. Может так случиться, что какая-нибудь из бомб поспособствует еще более великой победе Нахимова. Дай то Бог!

– Что ж… – после долгой паузы, перепробовав на мне разные свои женские штучки, и с некоторым раздражением отбросив и состояние «сейчас заплачу», снова заговорила баронесса. – Мне придется просить помощи у кого-нибудь другого. Только беспокоюсь я лишь за вас. Что же подумают офицеры, когда узнают, что вы меня не проводили?

– Не играйте словами. Не заставляйте грубить в ваш адрес! – еще более жестко отреагировал я.

Девушка смазливая, не без этого. Но и я не парнишка с дымящимися от напряжения штанами. Любовь к Лизе – это ли меня сдерживало? Скорее, я испытывал уважение к своей супруге. Но никого лучше ее я и вправду пока не встретил, и не стремлюсь встречать. Чего размениваться на баронесс, когда дома ожидает царица?

– Вот и сидите тут, в одиночестве! – сказала, будто напугала меня, баронесса. – А! Вы очень хотите побыть один? Так дальше в саду есть беседка. Не бойтесь, я не приду туда к вам, но вид… На море!

– Благодарю вас, я, возможно, воспользуюсь вашим советом, – быстро солгал я.

Как же, не придёт – для того и советует, чтоб подкараулить и вцепиться тонкими пальчиками. А свет – дело тонкое.

На самом деле, я уже собирался вовсе уходить с приема, который превращался в множественные кружки по интересам, когда образовались более десяти компашек, нашедших свои темы для разговоров и тостов. Между прочим, пили французское. Быть в Крыму, когда уже здесь хватает Воронцовских виноградников, а при этом пить вино потенциального врага! Это же с англичанами у нас дружба, а с французами уже началось напряжение. Уже поднимается проблема, связанная с ключами от храмов на Святой Земле.

– Ваше высокопревосходительство, прошу простить меня, но намерен откланяться. Если вы не будете против, то я навещу вас завтра, после полудня, нужно подписать еще некоторые документы по приемке вами помощи, – сказал я военному губернатору Берху.

Нужно было попрощаться, а я ничего не хотел делать «по-английски», даже если это означало просто уйти. Мы, русские, не сбегаем, мы прощаемся и закрываем все вопросы еще перед тем, как отбыть.

– Да, конечно, Алексей Петрович, – поспешно сказал Мориц Борисович Берх, вероятно, стремившийся вернуться в компанию, из которой я его выдернул.

– Мсье Шабарин, вы словно меня избегаете, – все с той же улыбкой ко мне подошел англичанин, говорящий на французском. – Уже покидаете чудный прием?

Нет, он здесь точно неспроста. Так настойчиво пробовать завязать со мной отношения могут лишь те, кто получил четкий приказ это сделать.

– Нет, не избегаю. Я действительно слишком занят для светских дел, а иных у нас с вами нет и не будет. А что до того, кого я избегаю… – я усмехнулся, или даже показал оскал. – Я приду к вам. Не сейчас, через год, наверное. Будем ли мы тогда приятелями? Как знать.

Я говорил и пристально смотрел на реакцию англичанина. Но тщетно. Он либо не знает о намерениях своего командования вступить в войну с Россией, либо обладает непревзойдёнными актерскими способностями, мастерски скрывая свое удивление. Так что скрытые угрозы не вызвали теперь никакой реакции у моего настойчивого собеседника.

Насчет же встречи с англичанином… Я бы встретился с ним раньше. Может, и завтра. Нужно все же вдумчиво поговорить с командором. Однако нельзя просто взять и выкрасть англичанина. А вот если он поедет куда-нибудь, например, в Керчь через Феодосию и другие города и деревни на южном побережье Таврии… вот тогда и принять голубчика и крылышки ощипать.

Верно. Будет задача для Тараса.

– Уезжаем? – спросил меня Мирон, бывший и за извозчика, и за командира моих телохранителей.

– Да! – сказал я и вольготно расположился в открытой коляске.

Экипаж двинулся. Следом ехали еще четыре моих бойца на однотипной коляске, изготовленной на фабрике в Александровске, в будущем этот город будут называть Запорожьем. Между прочим, в Александровске также немало сделано для войны.

Легкий солоноватый ветерок приносил бодрящую прохладу с моря. Настроение было уже неплохое, в принципе, я пришел к выводу, что и флотские, и армия ещё распробуют орудия, что я презентовал. А когда получится бездымный порох, так и вовсе оружие станет фантастическим.

Летящую навстречу открытую коляску я заметил сразу же, как только она вынырнула из-за поворота.

– Приготовиться! Атака! – кричал я, понимая, что поздней ночью на малолюдной даже и днем дороге не может быть таких случайностей.

– Бах! Бах! Бах! – первыми открыли стрельбу наши оппоненты.

Мирон, быстро встав в полный рост, теперь заваливается на меня. Дурак! Прикрыл своим телом, но я же нагнулся! Между тем стрельба продолжалась, и против нас работали револьверами.

Глава 4

– Живьём брать! – кричу я, выцеливая одного из нападавших.

Успеваю рассмотреть, что в коляске, выехавшей нам навстречу, расположились четверо. Как минимум, численный перевес должен был быть на нашей стороне. Впрочем, Мирон уже лежал неподалёку и хрипел. Он явно не боец. Не потерять бы достойного парня!

– Бах! – стреляю я.

Один из нападающих заваливается, и я сразу же меняю позицию, удаляюсь чуть в сторону от кареты, в направлении своей группы поддержки.

– Их четверо, у них минус один трехсотым. Смотреть на три часа, – сообщил я бойцам и поспешил дополнить: – Мирон – триста тоже, тяжёлый. Первый, третий: работайте, четвёртый – к Мирону оказать первую помощь. Второй у меня на прикрытии.

Вскорости стало ясно, что напавшие на нас здраво оценили обстановку и поняли, что свой шанс выскочить неожиданно и с первых выстрелов убить меня они не использовали. Из-за случившегося затора и раненой мной одним из выстрелов лошади, запряжённой во вражескую коляску, уйти быстро у нападавших не получалось. Только если на своих двоих.

– Первый, третий, четвёртый – взять живыми или подранками. Выявить у них вожака. Он мне нужен. Второму обеспечить первую помощь Мирону, – откорректировал я свой приказ.

Вот так часто случается, что охотник превращается в дичь. Убить меня не получилось, несомненно именно это было целью засады. И теперь у нападавших нет шансов уйти. Я знаю, на что способны мои бойцы. Мне удалось вырастить за четыре года из подростков-казачков матёрых волков, с уникальной по нынешним временам физической и боевой подготовкой. Некоторые из них были не хуже, как бы не лучше меня самого. Они и десять километров пробегут в усиленном темпе, а я сомневаюсь, что нападавшие способны на такое.

– Я к коляске! – когда большая часть бойцов отправилась в погоню, сообщил я.

Нужно было осмотреть вражеское средство передвижения, может, чьих это дело рук – точно ли англичанина.

– Бах! Бах! – метрах в трехстах послышались выстрелы.

Я мог отличить звук выстрелов револьверов нашей выделки от тех, которыми пользовались нападавшие. Стреляли теперь мои бойцы. Уверен, что они уже кого-то «заминусили». Прорву патронов спалили мы на учениях, особенно я не жалел боеприпасов при подготовке своих ближних бойцов. Так что навыки у телохранителей были на высоте.

В это время, осторожно, высматривая – может быть, где-то притаился ещё один нападающий – я подходил к чужой коляске. Если бы у меня стояла задача организовать засаду на самого же себя, то обязательно были бы поставлены ещё двое где-нибудь в зарослях ближайших холмов. Пока мои подручные заняты погоней, меня можно было бы подловить на беспечности.

Но вся эта атака казалась мне теперь каким-то поспешным актом безумия. Нападавшие, вероятно, даже не ожидали, что мои бойцы будут вооружены сразу двумя револьверами. Так много ставили на первый выстрел? Может быть. Однако они не учли ещё одного – преданности и верности моих людей. Мирон ведь прикрыл меня своим телом.

Обследование брошенной коляски особых результатов не принесло. Было бы глупо надеяться на то, что там я найду документы или английскую форму. Разве что добротный нож валялся в коляске и пачка ассигнаций. Жаль, что не фунты. Эх, были бы у меня самого фунты стерлингов, подложил бы сюда. Повертелся бы тогда этот джентльмен!

Прошло минут пять, и только тогда я услышал приближающиеся шаги. Наверняка, пожаловали правоохранители. Эту роль в Севастополе выполняли сами же моряки Черноморского флота.

Одновременно с подходом патруля на одном из холмов я увидел своего человека, кивнул ему. Уже горели две керосиновых лампы, один факел. Мой боец также освещал своё лицо небольшим факелом. Так что я смог разглядеть, что именно спрашивает отправленный в погоню телохранитель, а он должен был увидеть мой разрешающий кивок. Возможно, и не стоило показывать патрулю мои методы работы. Но… часто виновные назначаются в первые же минуты после произошедшего инцидента. Казалось бы, а как ещё это трактовать, как не попытку покушения на меня? Но я уже всякое видал, могут и меня нарушителем объявить.

– Мичман Колосовский! – представился мне командир патруля.

– Статский советник Шабарин, – представился я в ответ.

– Господин Шабарин, не сочтите за труд, поведайте, что здесь происходит, – вежливым, но настойчивым тоном сказал мичман.

Я рассказал всё, не утаивая никаких подробностей. Поспешил также рассказать о том, что за нападавшими была отправлена погоня. Мои бойцы уже волокли двоих бандитов, а третий, наверное, лежит за холмом. Мичман Колосовский, заметив появление вооружённой группы лиц, растерялся и начал явно нервничать. Так что ему нужно было срочно дать информацию, что беспокоиться не о чем, это мои люди сработали.

– Что сказали? – спросил я у своих бойцов, когда они приволокли и уронили к моим ногам двух изрядно побитых мужиков.

Казачки замялись, и я нахмурился. Что такое? Обычно бойцы выполняют мои приказы беспрекословно.

– Говори, как есть! – потребовал я, недоумевая, почему казаки не докладывают.

– Они имели дело с каким-то флотским офицером. Были наняты ещё более двух недель тому назад. Сами не местные, прибыли из Одессы. Ждали вас, командир, – доложил один из бойцов.

– Поклёп! – ожидаемо отреагировал мичман. – Ни один офицер не может участвовать в столь гнусном деле.

Я пнул одного из лежащих нападавших ногой в ребро, и болезненно.

– Не смейте! – отреагировал на моё действие мичман.

– Не мешайте! – грубо отшил я молодого офицера, после ещё раз пнул лежащего и задал вопрос: – Молодая девица баронесса Изенштадт должна была меня вывести на вас?

Ужимки баронессы то и дело вспоминались мне, едва закончилась перестрелка и началась погоня за нападавшими. Что же? Деньги мои нужны были ей? Быть такого не может, чтобы в высшем обществе находилась именно проститутка. А вот допустить на приём к военному губернатору девицу, целью которой было бы вывести меня на убийц, задержать, указать – это вполне возможно, если о том никто не знает. Вот о проститутке знали бы.

– Да, она, – тоном обречённого человека отвечал нападавший.

Я даже улыбнулся. Потешил самолюбие – и будет. Уж было подумал, что столь привлекателен и интересен для разного рода девиц, раз меня так настойчиво звали то уединиться подальше от дома губернатора, то пройтись по тёмным улицам Севастополя. Катарина должна была вывести меня на засаду. В преувеличенно пылких объятьях баронессы меня бы и убили. И позор, и смерть. Лучшего удара по мне, а через меня и по всем моим начинаниям, и придумать сложно.

– Мичман Колосовский, я прошу вас вместе со мной отправиться к дому баронессы Изенштадт, дабы допросить девицу и арестовать её, – решительно сказал я.

Мичман находился в растерянных чувствах. Согласен, что ситуация нетипичная. Никто или почти никто в Российской империи не борется со шпионами. Да, в Третьем Отделении есть люди, ответственные за контрразведку, но что могут сделать полтора десятка человек, тем более, когда вероятный враг такие ходы? Так нынче никто ещё не делает.

– Богдан, отправляйся в расположение полка и поднимай его по тревоге, но – чтобы без лишнего шума. Контроль дорог – вот задача. Ищем английского флотского офицера, – так, чтобы не слышал мичман, приказал я одному из своих бойцов.

***

Севастополь в это время, которое я уже привык считать своим – город некрупный, по большей части состоящий из казарм, ремесленных мастерских, складов, в меньшей степени – из жилых домов для обывателей. Кроме того, не редкостью в Севастополе были добротные дома, в которых никто почти весь год и не жил. Такой в городе был и у моего тестя, Алексея Михайловича Алексеева. Именно в нём я и остановился. И я знал почти всех соседей.

Так что оставался лишь один небольшой квартал, где могла бы проживать баронесса. К моему удивлению, мичман знал, где поселилась прекрасная незнакомка. Я поднял бровь, и он смутился – что ж, ясно. Пытливый ум и жажда романтических отношений часто подталкивают таких вот молодых офицеров знать всё о девушках, которые прибывают в Севастополь. Мне даже рассказали, что баронесса прибыла с неким своим дядюшкой. Не удивлюсь, что этот дядюшка – также шпион английской разведки и вовсе никакой не дядюшка. Вероятнее всего, и Катарина – не баронесса, скорее, и имя у неё другое.

Дверь в дом, который арендовал барон Изенштадт, была распахнута.

– Мы опоздали, – тут же с досадой предположил я.

Так и было. Баронесса, как и её дядюшка, лежали в крови с перерезанными глотками.

Пришлось отвлечься, уж больно громко стал проявлять свои чувства мичман. Он вскрикнул и отбежал, но далеко не успел – его рвало от увиденного. Явно парень ещё пороху не понюхал.

Погоня, куда я отправил двоих своих бойцов в надежде, что они прочтут следы и смогут выйти на убийц девицы, ни к чему не привела. Оставалось лишь надеяться на то, что шпион Тарас сумеет быстро сориентироваться и послать разъезды на две главные дороги, ведущие из Севастополя.

– Мичман, вы в порядке? – спросил я.

– Простите, мне очень стыдно, – отвечал мичман с позеленевшим лицом.

– Предлагаю вам постыдиться позже. Нынче же сопровождайте меня к военному губернатору Морицу Борисовичу Берху, – решительно сказал я и направился на выход.

Мне было что сказать губернатору. Теперь можно высказаться. На меня совершено нападение. Кто это организовал? Да тот, что сбежал. И это будет английский командор, тут к бабке не ходи, верное дело. Вот пусть Берх и объяснит, что происходит в вверенном ему городе.

* * *

Его императорское Величество Николай Павлович был вне себя от гнева. Нет, он не уподоблялся своему отцу, не топал ногами, не кричал и не бил своих подданных. Но этот острый взгляд, который мало кто мог выдержать, не сменялся уже целый день.

– Александр Сергеевич, вам предстоит срочно отбыть в Константинополь и указать султану, что Российская империя подобного унижения терпеть не будет! – негромко, но при этом жёстко говорил государь.

– Ваша Воля будет исполнена, Ваше Императорское Величество! – отвечал стоявший перед государем Александр Сергеевич Меншиков. – Я заставлю султана изменить своё решение!

Разговор проходил в рабочем кабинете русского императора. Присутствовали самые доверенные лица: князь Воронцов, граф Чернышёв, министр иностранных дел Нессельроде. На заседании государственного совета уже был обсужден вопрос о том, что османский султан приказал передать католикам ключи от ряда христианских святынь в Иерусалиме, и что на этот выпад России нужно отвечать.

Такого демарша от турок никто не ожидал. Понятно было, что тут торчат лопоухие уши французского императора, или узурпатора, Луи Наполеона. Всем было понятно, почему Франция начинают подобные действия. Это не что иное, как месть Луи Наполеона лично русскому государю. Николай Павлович называл французского правителя «мон ами», что по-французски означает «мой друг». А должно было, по убеждению французского узурпатора, от русского императора звучать приветствие «мой брат», «мон фрер».

Николай Павлович не мог переступить через себя и назвать Луи Наполеона равным себе. Да и как это сделать? Именно русский император является гарантом существования европейских монархий. Более последовательного борца с революциями, чем Николай Павлович, нет в Европе. Потому не мог он назвать Наполеона равным себе, и не только из-за собственного самолюбия. Последствия подобного признания могли быть весьма ощутимы и на международной арене, и внутри Российского государства. Как же… Одного Наполеона победили, а нынче кланяться жалкой копии прошлого узурпатора-императора? И вот она, месть… Пока – мелочная, но как знать, что будет дальше.

– Ваше Величество, если турки будут угрожать нам войной? Я могу пообещать им войну? – уточнял чрезвычайный посол русского императора в Османской империи.

– Более того, Александр Сергеевич, мы готовы к этой войне. Остались только формальности, чтобы это утвердить. Ещё не одно поколение австрийцев должно быть нам благодарно, пруссаки слабы, да и не имеют они серьёзных интересов в балканском вопросе. Англия с нами, и англичане никогда не станут водить дружбу с Францией, – император говорил, будто убеждал сам себя.

Ведь всё складывается как нельзя лучше, чтобы окончательно решить вопрос с Османской империей. Не лишённый гордыни, император Николай Павлович хотел в памяти потомков оставить своё правление, как пример деяния столь великого, что можно было бы сравнивать со временем Петра I. А для этого нужно окончательно обезопасить пределы Русского государства и уничтожить злейшего давнего врага – Османскую империю.

Встреча в узком кругу была нужна прежде всего для того, чтобы дать последние наставления русскому посольству, отправляемому в Константинополь уже послезавтра. И у Меншикова были разработаны хитрые и унизительные для султана шаги. Россия не боялась войны, но турки, идущие на все унижения, чтобы только не воевать – тот исход, что тоже вполне устраивал русского государя.

– С посольством волю свою явил, – подвел итоги первому вопросу император. – Что у нас с подготовкой к войне? Все ли из вас хорошо изучили ту записку, что прислал Иван Фёдорович Паскевич?

Светлейший князь Иван Фёдорович Паскевич использовал ту записку, что ему предоставил молодой, заносчивый, да просто несносный ротмистр Шабарин. Сперва эти бумаги служили для увеселения, и не только генерал-фельдмаршала Паскевича, но и многих генералов, которые имели честь присутствовать на обедах у князя. Князь зачитывал им вслух те фантазии, что были изложены в записке.

Но вот через год приходят сведения, что французы и англичане существенным образом реформируют свою артиллерию. Что же это? Происходит ровным счётом то, что было написано в бумагах от Шабарина, ранее казавшихся смешными. Вот французы и англичане переводят чуть ли не половину своей армии на новейшие образцы штуцеров… Казалось, что штуцеры – медленное заряжание… Но у них появились новые пули, и это препятствие устранено.

Так что, когда от генерал-фельдмаршала лично государь требовал анализа предстоящей войны, будь такое, что она вправду случится, вольно или невольно, но Паскевич опирался в своих выкладках на записку, полученную от Шабарина. Там было уже осмыслено то, что сложно понять, если привык к войнам совсем иного формата и с другим оружием.

– Штуцеры… Кто бы мог подумать, что новая пуля перевернет военное дело. Того и гляди, скоро пушки будут нарезными и казнозарядными, – эмоционально высказывался император после зачитывания вслух основных положений аналитической записки от светлейшего князя Паскевича, ныне пребывавшего в своем имении в Гомеле.

– Александр Иванович, я велел вам подготовить выводы по готовности к войне южных губерний. Есть ли больницы, дороги, продовольствие, кони… Впрочем, сами должны понимать. Так вы готовы? – спрашивал государь.

– Так точно, ваше императорское величество, – сказал Чернышёв, раскрыл свою папку и начал доклад.

Председатель Государственного Совета подготовился честно, используя даже те материалы, которые графу Чернышёву предоставил Воронцов. И без помощи Михаила Семеновича Воронцова просто было бы невозможно подготовиться. Никто так хорошо не знает Кавказа, как Воронцов, как, впрочем, и Причерноморья.

– Лучше всего к вероятной войне готова Екатеринославская губерния… – говорил Чернышёв и невольно кривился при упоминании губернии, влиять на которую он не имел до сих пор практически никаких возможностей.

– Как так вышло, что Екатеринославская губерния подготовилась лучше? – спрашивал император. – Мы же, сколько я помню – а память мне не изменяет – выделяли больше денег Одессе, Николаеву и другим побережным городам и губерниям.

– Дозволите, Ваше Величество, я дополню? – спросил Воронцов, почувствовавший, что наступил очень удачный момент, чтобы щелкнуть по носу Чернышёва.

Одно дело – подготовить доклад, тут нельзя устраивать интриги, другое же показать императору, кто именно в курсе происходящего на Юге России.

Император позволил. И Воронцов начал…

– У меня есть бумаги, свидетельствующие о том, что в Екатеринославской губернии нынче готовы наборы провианта на более чем сто тысяч дневных норм на солдата и офицера. В Екатеринославе есть две новых больницы, которые в кратчайшее время могут стать военными госпиталями. Достроена больница в Александровске. Построена удобная дорога от Екатеринослава до Севастополя с временными деревянными мостами через Днепр, но с прочными сваями… – светлейший князь Михаил Семенович Воронцов блистал, даже боли в ногах казались несущественными. – Шесть тысяч бельгийских штуцеров…

– Как? – раздался крик, – Почему я не знаю о наличии такого оружия?

Это взбеленился граф Александр Иванович Чернышёв.

– Прошу простить меня, что сообщаю сие лишь сейчас. Но только перед заседанием пришли вести. Эта партия оружия была куплена с моей помощью человеком, которому я доверяю и который стал готовиться к войне раньше, чем она стала возможной, – усмехнулся Воронцов.

Светлейший князь не был бессребреником. Он собирался присвоить себе толику славы провидца, а тем самым отнять некоторое количество славы у Алексея Петровича Шабарина. Воронцов не участвовал в операции по закупке бельгийских штуцеров на деньги Шабарина. Он просто не мешал, что порой является лучшей помощью. Более того, Шабарин обращался к людям, так или иначе связанным с князем, в том числе и за границей. Так что Михаил Семенович решил, что имеет право говорить о своем участии.

– И кто же в нашем Отечестве новый Авель, что смог предсказывать войны? – усмехнулся государь [Авель – монах-предсказатель начала XIX века]. – И если это оружие каким-то нелепым и непонятным для меня образом оказалось в руках кого-то, то как нам его забрать? Просто отнять?

– Алексей Петрович Шабарин, вице-губернатор Екатеринославской губернии, не без моего участия смог выкупить у бельгийцев оружие еще до того, как поступил государственный русский заказ на штуцера в Бельгию. Еще нарезное оружие производится в Луганске, и частью его закупали частные лица. Нынче же Шабарин через Фонд Благочиния занимается выкупом оружия у ваших верноподданных, – сообщал Воронцов.

– Шабарин… – его императорское величество задумался. – Шабарин, вы сказали. Я уже слышал это имя… Не он ли цементные заводы поставил, используя и ваши деньги, светлейший князь? Тушеное мясо… Да, я вспомнил его. Деятельный юноша, выходит.

Император грозно, в своей манере, посмотрел на Чернышёва.

– Почему я так мало знаю о человеке, который столь печется о России? Когда пришло письмо от графа Бобринского, где он просил за Шабарина, вы же мне сказали, что вьюнош недостоин моего внимания! – Александр Иванович Чернышёв непроизвольно вжимал голову в плечи, забывая даже и о том, чтобы вид держать статный и лихой.

Мало кто мог бы выдержать взгляд государя.

– А еще это он пленил венгерского генерала и убил двух польских, – проявил свою осведомленность Александр Сергеевич Меншиков.

– Экий пострел! – усмехнулся Николай Павлович. – Вызовите ко мне его. Нужно же награждать таких сынов Отечества, ну и показывать всем подданным, что мое благоволение можно заслужить делами на пользу Отечеству. Так он сам отдаст нам ружья, чтобы быть обласканным. У нас же денег мало?

Министра финансов Российской империи Петра Федоровича Брока не было на этом совещании. Но все присутствующие, даже и далекие от вопросов государственных финансов, прекрасно понимали ситуацию. В армию, даже в преддверии войны, а в том, что она будет, нынче уже никто не сомневался, всё равно не приходит достаточное количество денег. Взяв внешний кредит, в том числе и у Англии, удалось временно стабилизировать процесс обесценивания рубля, но ситуация была плачевной. Так что даже закупка дополнительных шести-семи тысяч бельгийских винтовок – и то проблема, ибо армия все закрома уж выгребла для подготовки к войне.