Барин-Шабарин 4

Условно, я предполагал сделать какой-нибудь документ, в котором будет прописано о том, что некий господин Д’Артаньян из Парижа дарует право изготовлять весь модельный ряд одежды его дизайна. Сделать это будет несложно. Тем более, что и Д’Артаньяна того не существует, и этих брендов во Франции также нет. И некому будет нам предъявить хоть какие-то патентные права или обвинить в плагиате чужих брендов.

Учитывая политическую обстановку во Франции сейчас и ту, что будет в ближайшие шесть-семь лет, некому нам указывать на будь какие несоответствия. Так что продолжим жить, вроде бы как по франшизе.

Сами создали марки одежды, сами же у «себя» и купили лицензию на производство. Но позиционироваться это предприятие будет таким образом, что все лекала, раскрой, который только-только собираются принимать в Париже, будут приходить на наше предприятие хоть контрабандой, хоть и без оной. Поэтому может получаться таким образом, что в Екатеринославе, на самом деле, модель будет представлена, раньше, чем в Париже.

Вот я и предлагал купеческой чете Тяпкиных стать нашими главными продавцами. Ранее наши отношения касались продажи одежды французского производства. Я же буду предлагать ту же французскую одежду, но русского производства. Ну, и вкупе с этим чемоданы.

– Очаровательная мадам Тяпкина, я слышал, что ваш супруг в отъезде, что он отправился по вашим купеческим делам в Киев. Но, по его приезду прошу вас передать ещё вот этот проект, – я передал папку с документами Олимпии Степановне.

– Все непременно передам, господин Шабарин, – сказала Тяпкина, приятно мне улыбаясь.

Или даже кокетничая? Но это она зря. Со своими бы женщинами разобраться!

Суть проекта, который я предлагал, касался открытия большого торгово-развлекательного центра.

Я не знаю, когда в России открылся знаменитый Елисеевский магазин. Вроде бы именно он стал первым, условно говоря, супермаркетом в Российской империи. Но я планировал построить и открыть огромный магазин в Екатеринославе уже в ближайшее время.

Вот купчихе Тяпкиной, точнее ее супругу, и передавались проекты трёхэтажного здания, в котором должен был быть расположен магазин, а также проект примыкающих к этому супермаркету торговых рядов. По моей задумке, должна была использоваться система, которая распространена в будущем. К примеру, здесь должны находиться магазины видных купцов, своего рода «бутики» модной одежды, аксессуаров, магазин чемоданов, оружейный магазин, отдельный магазин сладостей. Кроме того, будет тут и фут-зона, на французский манер, можно открыть бистро.

Я не вижу никаких противоречий в том, чтобы опыт, который был апробирован и доведён до совершенства в будущем, не был использован и сейчас. Люди во все времена одинаковы: они хотят вкусно есть, красиво одеваться и, пусть нынешнее время не столь скоротечно, как это будет в будущем, но и сейчас есть люди, которые дорожат своим временем и предпочтут покупать все в одном месте, а не искать различные товары во множестве локаций.

Кроме того, это игра и на психологию человека. Никогда не забуду, как купил в магазине в самом начале девяностых годов какой-то йогурт, с красочной наклейкой и с иностранными надписями. Он был с плесенью, отнюдь не благородной. Но я не отдавал такой ранее неизвестный мне продукт обратно в магазин, да и продавщица бы обматерила за подобное, тогда продавщицы были огонь-бабами. Я съел это, так как хотелось сильно попробовать неизвестное. А еще, когда открылся первый супермаркет в том городе, где я проживал, то не что-то купить в нем было сложно. Столпотворение в магазине, было таковым, что плечами и задницами люди терлись.

На это и расчет. Да, это будет дорого, но подобный торгово-развлекательный комплекс в скором времени станет монополистом всех торговых отношений не только в Екатеринославе и его округе, но, я уверен, что сюда будут приезжать даже из Киева, Харькова и других городов.

Разве выбор не очевиден? Когда люди станут решать, ехать напрямую из Харькова в Севастополь или всё же заехать в Екатеринослав, чтобы здесь развлечься и купить все товары, которые будет сложно купить даже в Одессе? Конечно, в таком случае поток путешественников, которые будут посещать губернский город только увеличится. Это дополнительные доходы для губернии, возможности для людей.

Не только покупатель может провоцировать рост торговых отношений, но и правильная система торговли, привлекательная для многих, способна привлекать гостей. А ещё я думаю над тем, чтобы ближайших городах, в Киеве, Одессе, Харькове, везде были установлены рекламные щиты, зазывающие потенциальных покупателей посетить Екатеринослав.

– Что скажете о чемоданах? – спросил я, когда купчиха чуть ли не на зуб попробовала вещь.

– Мне по душе сие, а как скажется на коммерции, так то только Богу известно, – отвечала Тяпкина.

– Я правильно понял, что вы готовы такое продавать? – уточнил я.

– Всего два? – Тяпкина пожала плечами. – Пусть стоят. А цену какую думали положить?

– Тридцать рублей, – не сомневаясь, сказал я.

– Побойтесь Бога! – всплеснула руками купчиха.

– Тридцать рублей, Олимпия Степановна. Вещь сия только для людей состоятельных. Ни у кого такого нет, только во Франции у министров, – слукавил я.

Как мне кажется, что и во Франции нет еще чемоданов.

– Ну, тридцать, так тридцать… Поставлю тридцать шесть, – поджав губки, размышляла Тяпкина.

– И прибудет госпожа Шварцберг, она от меня. Примите у нее еще чемоданы и платья! – поспешил добавить я, предполагая, что могу быть настолько занят, что мне будет не до Тяпкиной и торговли.

– Госпожа Тяпкина, а могу ли я выйти у вас через другой ход? – с максимально обворожительной улыбкой, на которую я был только способен, спрашивал я.

– Безусловно, сударь, – ответила купчиха и подозвала рыжего переростка.

Это был тот самый Михаил, который при первой нашей встрече с Олимпией Тяпкиной смотрел на меня, перекидывая топор с одной руки в другую. Сейчас рыжий не был настроен против меня столь агрессивно.

Мне нужно было вновь замести следы и сбежать от филеров, которые отыскали-таки меня и сейчас крутились у выхода из лавки.

– А вы поможете чем-нибудь Якову Андреевичу? Его в городе любят., а в вас в городе верят, так как до того никто не мог справиться с Кулагиным, – когда я уже выходил, ошарашила меня вопросами Олимпия Степановна.

Недооценил я людскую смекалку, догадливость и изворотливость в поиске информации, знают они о том, что происходит и творится в их губернии.

– Я занимаюсь этим, – сухо ответил я, не добавляя о том, что не только над Фабром занесён меч, но и надо мной.

– И как нам коммерцией тогда заниматься? – всплеснула руками Тяпкина.

– Весело и к вящей выгоде всех сторон, – сказал я и раскланялся.

Выйдя из магазинчика модной одежды, где уже даже списки составляются на очередность приобретения платьев и аксессуаров известнейших французских брендов La Franse и La Pari, я направлялся на конспиративную встречу.

Нельзя же просто так взять и без сопротивления покориться Третьему Отделению, вообще кому-нибудь покориться. Нужно хотя бы что-то постараться сделать. А, чтобы выбраться из глубокой ямы, необходимо будет подставить своё плечо, чтобы из этой ямы выбрался Фабр. Это уже очевидно, что мы с ним идём в одной связке. Он может меня сдать, и тогда я окончательно потеряю шансы хоть на какое-то сопротивление и будущее. Но могу сдать его и я, и он об этом прекрасно знает, и тогда уж точно наше общее с ним политическое и финансовое будущее не состоится.

После того, как мне опрометчиво дали прочитать новые признания Лавра Петровича Зарипова, я стал составлять план своей защиты. Превратить в театр абсурда и это судебное заседание? Вероятно, вот только в одну и ту же реку дважды войти нельзя. Да и сложно было бы сделать нечто подобное тому заседанию, когда Молчанов не слазил с горшка, а все обвинения превращались в фарс. Много приготовлений потребует. Сейчас я такими возможностями не обладаю.

Как же это неправильно, даже смешно, когда я, скрываясь от преследователей, спешу на тайную встречу с главой полицейского управления Екатеринославской губернии.

Глава 3

На второй день моего сидения в доме бывшего вице-губернатора Кулагина я искал встречи с Андреем Яковлевичем Фабром. Однако дом губернатора Екатеринославской губернии охранялся жандармами пуще того, где временно проживал я. Фабра буквально изолировали от внешнего мира.

Третье Отделение шло ва-банк, ведь я, даже под нажимом, не выдавал никакой информации, тем более бумаг. А без доказательств всё, что тут творится – это сущий беспредел, самовольство, которое жандармам, особенно после их ослабления от ухода Бенкендорфа, не простят.

У жандармов просто нет полномочий на то, чтобы отстранять губернатора с поста без каких-либо доказательств его преступной деятельности. Даже не знаю, что должно было произойти, если не доказано казнокрадство. Языческие жертвоприношения в губернии, или, может, Фабр пил кровь младенца?

Может быть, тогда и могли бы отстранить его вполне официально. Но игра идет явно грязная, уверен, уже назначены «козлы отпущения», на которых провал и будет повешен.

А мой выбор сделан: я не буду топить Фабра. Мне бы еще заручиться поддержкой того, кто стоял за нынешним губернатором. Кто там? Воронцов? Почему он не действует, неужели слил именитый князь своего ставленника и всю губернию? Весьма возможно.

Того и гляди, а угрозы в мой адрес начнут сбываться. Что там? Собираются осудить меня за убийство Кулагина? Если быстро это сделать и без промедления отправить по этапу, то и спишут меня, как незначительное недоразумение.

Однако суд, если и состоится, должен вызвать бурю негодования у общественности, и уж я постараюсь сделать так, чтобы моим доброжелателям было больно.

Вот бы ещё знать, какой эффект случился после опубликования моей статьи! Я сумел-таки, не без помощи Хвастовского, запустить в Екатеринославских ведомостях целую пиар-компанию по созданию образа губернатора Екатеринославской губернии.

В будущем появится отдельная профессия пиарщиков, и весьма высокооплачиваемая. Без них не может обходиться ни одна значимая избирательная кампания. Да и после выборов у многих высокопоставленных чиновников остаются спичрайтеры, стилисты, пресс-атташе и прочие. В рамках программы «Время героев» в прошлой жизни я прослушал курс пиара в политике. Так что имел некоторое понятие, что именно нужно написать, когда стоит задача создать положительный образ чиновника

В статье, опубликованной от имемни Хвастовского, я написал о том, какое светлое будущее может ждать Екатеринославскую губернию, если губернатор Фабр будет оставаться на своем посту. Был кратко изложен план развития торговли, производств, планируемое увеличение доходности всей губернии. Это всё звучало красиво и могло бы иметь колоссальное воздействие на умы всех жителей региона, если бы система была капиталистической, с элементами демократии.

Вместе с тем, я понимал, что специфика нынешнего времени такова, что к успехам губернии и к её доходности жители относятся невнимательно. Будто бы это всё их не касается. Простой народ будет думать, что у господ появится больше денег, что больше налога будет уходить в Петербург, а в самой губернии, в лучшем случае, будут строиться лишь здания и сооружения.

Но я сделал акцент на том, что планируется постройка многих социальных объектов. Так, в городе должны были появиться две больницы, где будут отделения для взрослого населения губернии, и они будут являться внесословными, а будет и отделение детское. Я намеренно не писал, что и в том, и другом случае без платных услуг обойтись просто невозможно. Еще пока было неясно, смогу ли я взять на себя финансирование медицинского обеспечения в Екатеринославской губернии. По существующему своему финансовому благосостоянию я этого сделать не могу. Ну и администрация вряд ли потянет такие расходы.

Но на то он и пиар, когда нужно писать обо всем хорошем, не упоминая большую часть плохого. Такой подход меня коробил, никогда, честно сказать, мне не нравился, очень хотелось быть честным во всем. Но чего только ни сделаешь, чтобы сорвать планы своим недругам, хоть бы и коврик дерьмом обмазать – уже радостно на душе.

В той же статье говорилось и о том, что в Екатеринославе будет обязательно построен свой театр, где предполагается постановка музыкальных произведений. По моей задумке, это будет не опера, а, скорее, оперетта, которая в Европе только-только начинает своё триумфальное шествие. Я взялся за это и для себя. Еще одна площадка для выступлений Миловидова и звучания «моих» песен не помешала бы.

Делался акцент в статье и на том, что малоимущим слоям населения будет оказываться помощь, и что все эти предприятия, которые планируется построить, – это возможность для любого человека, правда, только свободного, иметь достойный заработок и стабильность.

И всё было разукрашено красивыми, но простыми, доступными для всех словами, наполнено пафосом. Общий смысл статьи был в том, что губернатор Екатеринославской губернии Андрей Яковлевич Фабр выступает за всё хорошее и против всего плохого.

Я не мог создавать свой образ человека, который станет изменять губернию к лучшему, но вот поддержать Фабра, сейчас, по сути, находящегося под домашним арестом, был обязан. И без того Андрея Яковлевича уважали, теперь же должны буквально любить. Соответственно, если на губернатора кто-то, тем более извне, будет давить, то он становится врагом для екатеринославцев.

Дмитрий Иванович Климов, возжелавший стать губернатором и свято веривший в то, что его покровители из Третьего Отделения этому поспособствуют, а так же и сами жандармы – все они допустили ошибку. Им нужно было бы официально отстранить Фабра, пусть и по сфабрикованному делу. Что стоило, например подговорить того же Климова, Жебокрицкого или еще кого, чтобы они дали показания: мол, губернатор говорил крамольные речи, восхвалял декабристов и возмущался тиранией Николая. Вот тогда можно отстранять, а еще и показывать всем, что не только Министерство Внутренних Дел умеет выжигать крамолу из русского общества.

Но они занялись силовым ограничением дееспособности губернатора. Теперь становится очевидным, что жандармам приходится либо топорно действовать, либо вовсе отступиться. Ведь доказательства того, что именно Фабр стоял во главе той преступной пирамиды, которая существовала Екатеринославской губернии, просто нет. А я отказывался давать им хоть какие-то документы.

Нужно было им в таком случае что-то делать и со мной, причём очень быстро. Если я уже знал, что от князя Воронцова прибыли люди, и они начали допытываться о происходящем губернии, то это должны были знать все заинтересованные стороны. Так что очень быстро был организован суд, а мне удалось даже узнать, что уже готово судебное решение. и я назначен виновным в убийстве Кулагина, точнее – заказчиком преступления.

– Слушается дело об убийстве вице-губернатора Екатеринославской губернии господина Кулагина, – несмело, пряча глаза, провозгласил земский исправник Горюнов.

На скамье подсудимых сидел я. Ещё никаких обвинений не было выдвинуто, однако ни для кого не было секретом, что именно должно произойти. И самое в этом деле печальное, что к этому суду я подготовился куда как в меньшей степени, просто не успел, да и эффекта от моей публицистики было недостаточно. Хотя некоторые козыри у меня были, даже весьма интересные.

Вот и проверим.

Всё зависело от того, какие свидетельские показания даст главный полицмейстер губернии. Федора Ивановича Марницкого, несмотря на то, что он был явно связан со мной, жандармы не тронули, да и он теперь всячески дистанцировался от меня и даже проявлял угодливость по отношению к Климову. Успела прийти бумага с подписью министра внутренних дел, что кандидатураего утверждается. Вот только что это значит для меня? У нас был с ним краткий разговор, но…

Вообще складывалось впечатление, что большая часть внутренней политики в Российской империи начинала крутиться вокруг Екатеринославской губернии. Вот откуда здесь мог взяться министр внутренних дел Лев Алексеевич Перовский? Пусть он не в Екатеринославе, а в Киеве, однако же близко к месту, где разворачиваются нешуточные такие внутриполитические баталии. Значит, и эта сила наблюдает, что именно происходит. Эх, стратеги! Лучше бы прекратили этот беспредел, а дали работать. Слишком много нужно успеть за ближайшие пять лет – да куда там, уже меньше.

– Господин Шабарин, вы признаёте за собой вину, что подвигли господина Зарипова убить вашего обидчика господина Кулагина? – спрашивал Дмитрий Иванович Климов.

Это уже было нарушением протокола, так как Климов не мог ни давить на суд, ни принимать в нем участие – кроме как свидетелем, которому другие люди задавали бы вопросы.

– Ни в коем случае! Более того, и обвиняю вас, господин Климов, что вы преднамеренно искажаете обстоятельства дела, занимаетесь подлогом документов, нарушаете закон. Вас тут не должно быть, – сказал я, а кто-то из присутствующих даже захлопал в ладоши.

Более пятнадцати человек пришли поглазеть на этот спектакль.

Пока Климов пребывал в негодовании, словно индюк, надувая щеки, я мог бы сказать ещё и другое: он и вовсе здесь не должен присутствовать, так как его кандидатура ещё никаким образом не согласована, и Климов является просто сторонним человеком.

Если бы нынешним людям было понятно определение «рейдерский захват», то именно так я теперь мог бы охарактеризовать то, что творится в губернии. По сути, всё так и было. Я теперь шёл ва-банк, то же самое делал и Климов. Ведь он рисковал абсолютно всем: и собственной репутацией, и честью, и статусом, и положением. Не будь дураками, жандармерия стояла бы только лишь в сторонке, стараясь дёргать за ниточки своих кукол. Арлекина-Климова.

– Господин губернский полицмейстер, – Климов обратился к Марницкому. – Прикажите вывести из зала суда всех посторонних лиц!

Вот он – момент истины! Если Фёдор Иванович Марницкий окажется всё-таки не на моей стороне, несмотря на то, что я писал ему ещё и в письме, переданном после встречи, то придётся намного хуже. Я уже почти не сомневался, что всё сегодня кончится моим арестом отправкой по этапу. Кому за меня заступаться? Просто после этого у одной политической силы, Третьего отделения, станет чуть-чуть слабее договорная позиция. Не более того. И никто не будет меня возвращать даже с каторги, если я и вовсе до неё доберусь. На месте моих обидчиков я бы сочинил что-то вроде расстрела при попытке к бегству.

– Господин Хвастовский, госпожа Шварцберг и другие – это свидетели по делу. Так что, увы, они должны оставаться, – сказал Марницкий, при этом выдерживая строгий взгляд Климова.

А неплохо! Фёдор Иванович не отказался от того, чтобы оставаться в моих друзьях, при этом, сказал всё так, что это ещё можно повернуть и иначе. Марницкий не назвал весь этот суд судилищем, не призвал никого перестать оскорблять правосудие, обвиняя голословно. Он даже не возмутился тем, что тут командует Климов.

Я в этом Марницкого не осуждаю. Даже для меня, уже достаточно прожжённого человека, который имеет на руках некоторые козыри – и то до конца не было понятно, на что именно рассчитывали жандармы. Когда люди действуют вот так: открыто, решительно, всегда думаешь, что у них-то наверняка хватает козырей в рукаве.

Третье Отделение сильно поспешило назвать меня преступником и перекрутить дело об убийстве вице-губернатора таким образом, что в убийцах всё-таки был я. Вернее, выставили заказчиком убийства, так как Зарипов вину свою ранее признал, и вот от этих обвинений как раз-таки он не отказывался. Нет, заново волокитой с допросами и доказательствами они заниматься не хотели И в газете уже было написано признание Зарипова.

– Должен ли суд заслушать все свидетельские показания? Ознакомиться со всеми бумагами, что могут быть причастны к обвинению? – спросил я.

Горюнов посмотрел на Климова, после боязливо кивнул головой в согласии.

– Да, мы ознакомимся, – нерешительно сказал земский исправник.

– Тогда прошу суд приобщить к делу показания убийцы Зарипова, кои были даны ещё до того, как на следствие и на суд началось давление со стороны господина Климова, – сказал я, передавая им признательные показания Зарипова.

Нет, эти бумаги не были подделкой. Просто, когда велось следствие, едва разоблачив коварный план предателя, Лавра Петровича Зарипова, я решил, что признание должно быть написано рукой Зарипова – и не в одном экземпляре. Как минимум, я хотел пополнить свой архив с документами и такими бумагами.

– Но у нас есть показания господина Зарипова, что он убил Кулагина, следуя именно вашему приказу, во имя спасения своей супруги и детей! – дрожащим голосом сказал Горюнов.

Вот нельзя, нельзя нельзя ставить слабохарактерных людей на ответственные должности. Вчера земский исправник пел дифирамбы мне, клялся в верности и чуть ли не в любви, сегодня он уже против меня. Как резко изменилось поведение Горюнова!

– Что же касается того, что я взял в заложники семью Зарипова, то убийца, видимо, забыл о том, как я давал расписку заботиться о его семье. У меня имеется расписка о получении женой Зарипова пятисот рублей в помощь от меня, – сообщил я, собираясь передать ещё один документ в руки судьи. – Это было сделано после просьбы Зарипова не мстить его семье – чего я и не собирался делать. Да и чего я говорю, если при этом моменте, вы, господин Климов, находились. Напрягите память, или… Совесть.

Установилась пауза. Я же, улучив момент, когда Климов подошёл Горюнову и что-то начал шептать ему и ещё двоим статистам, что заседали рядом с земским исправником, подмигнул Марницкому. Кивок главного полицмейстера Екатеринославской губернии в ответ, с одной стороны, снял моё недоверие к Федору Ивановичу. С другой же –заставил напрячься.

– Господин Хвастовский, как представитель газеты, которая, видимо, единственная осталась верной Царю и Отечеству и не запятнала себя бесчестием, напишите, что я обвиняю господина Климова в преступных деяниях против губернатора Екатеринославской губернии. Я призываю Третье отделение дать свою оценку действиям господина Климова. Я призываю вспомнить о чести и достоинстве и сообщаю: моё послание было отправлено господину Председателю Государственного Совета Александру Ивановичу Чернышову. Отправил я и нашему государю заявление о том, что творится здесь. Это судилище, это наглый и бесчестный поклёп на меня, а через меня – на губернатора, которого держат взаперти по воле узурпатора Климова! – кричал я, при этом предвкушая дальнейшее развитие событий.

– Замолчите! Все доказательства говорят, что вы убийца! Что вам была выгодна смерть Кулагина – и вы этой гибели добились! Остальное – пустые слова, – кричал Климов.

– Все, кто пришёл посмотреть на это судилище, к вам взываю! Меня могут осудить ни за что, а после и убить, чтобы я молчал. Уверен, что именно так и случится. Тогда знайте, они боятся той правды, которую я могу рассказать! Замолчать меня заставит лишь только пуля. Климов – преступник! – орал я на разрыв глотки, кажется, немного даже переигрывая.

Роль мученика, человека, который страдает от несправедливости. И вообще… Ну не молчать же мне, идя словно баран на заклание! Я себя считаю не бараном, а тем, кто может барашка зарезать и разделать.

Сейчас, в Земском суде, присутствует на заседании пятнадцать человек. Часть из них, меня знает: тут та же чета Тяпкиных, Эльза, купец Михельсон. Некоторые горожане просто пришли поглазеть, ибо прошлое судебное заседание против меня уже обросло различными подробностями, которых, возможно, даже и не было на самом деле. Люди пришли посмотреть шоу, спектакль. И это шоу уже началось. Обвинили меня – но уже обвинители получают изобличение своей преступности.

Я неистово выкрикивал обвинения, которые прямо на коленке карандашом записывал Хвастовский. Позволит ли главный редактор «Екатеринославских ведомостей» опубликовать хоть какие-то очерки о том, что случилось и что случится в зале суда? Сие пока неизвестно, но попробовать надо. Даже завуалированное сообщение о суде – это уже в пользу, остальное люди придумают. Я чувствовал, что всё болье нервничаю. Что если что-то пойдёт не так?

– Когда меня убьют? – кричал я. – Не место борцам с казнокрадством на этом свете – выходит, так?! Я мешаю интереса высокопоставленных людей?! И когда ждать от них послание?!

– Да что вы себе позволяете?! – Климов вскочил с места. – Да за такие слова я вас…

Климов не договорил.

Дверь в зал суда с грохотом распахнулась, на пороге показался человек в балаклаве.

– Посторонние в зале суда, – недовольно протянул земский исправник. – Выведите!

Но никто не успел опомниться, как посторонний выхватил из-за пояса два пистолета. Я лишь успел перевести взгляд на вошедшего, как прозвучали два выстрела, а помещение заволокло пороховым дымом.