Барин-Шабарин 3

Не на эту тему хотел бы я поговорить с тем, чьего имени даже не знаю. Однако, уверен, что моё имя уже звучит во всём городе, а, возможно, уже и по всей губернии знают, как Кулагина оскорбили, так как некоторые свидетели и переносчики всякой информации, вероятно, быстро покинули город. Так что, наверняка, всё же вполне можно признаться.

– Я не питаю никаких особых чувств к Кулагину, разве что ненависть.

– Прошу простить мою некоторую неучтивость, сударь, но я не могу раскрыть вам своего имени. Не будете ли вы столь снисходительны и всё же не представитесь ли мне? – используя речевые обороты, явно не соответствующие и одежде, и в целом виду мужика, спрашивал меня мой гость.

– Своё имя я не намерен скрывать, – я встал перед ним прямо и представился, кивнув. – Алексей Петрович Шабарин.

Мне было удивительно наблюдать за изменениями в выражении лица моего собеседника. Вот он, только что бывший суровым, казавшимся неспособным на положительные эмоции человек, заплыл обезоруживающей улыбкой. Быстро взял себя в руки и натянул на лицо строгую мину, вместе с тем, мой гость начал меня более пристально рассматривать, будто узнал.

– Где моя дочь? – неожиданно, я даже немного вздрогнул, выкрикнул мужик.

В комнату сразу же забежали два бойца, но я отмахнулся, хотя те-то всё делали верно.

Я не сразу ответил. Пришлось немного посоображать, прежде чем я догадался, кто может быть передо мной. Сначала я даже подумал, что это вновь какой-то отголосок былых похождений реципиента, в тело которого я не так давно относительно попал. А потом я понял, кого мне напоминает этот мужчина.

– Вы – господин Садовой? – спросил я.

Мужчина встал со своего стула, сделал два шага назад, являя мне испуг.

– Скажите, где моя дочь, и я просто уйду, – сказал бывший архитектор.

– Так вы хотели убить именно Кулагина? – спросил я.

Тот промолчал. Но его слов уже больше было и не нужно. Ведь всё достаточно логично и понятно. И, может, было бы неплохо, чтобы задумка Садового удалась. Его схватили бы, и никаких подозрений в мою сторону не было бы. А уже после я мог бы с чуть большей уверенностью низвергать иных, менее деятельных и менее авторитетных воров в обличии чиновников Российской империи.

Но такие мысли – бесчестные. Я могу подставлять тех чиновников, в чьей вине уверен, если знаю доподлинно, что они люди гадкие, преступники. Но есть и хорошие люди, и важно, чтобы они не пострадали прямо или косвенно от такой моей деятельности. А то, что Садовой пострадал и сейчас вернулся с оружием в руках, для мести – для меня не преступление. Для меня это – справедливость и правда. После такой акции, как правило, никому добра не будет. Садового, возможно, даже и казнят (кстати, не знаю, есть ли сейчас в Российской империи смертная казнь). Ещё вновь не обретя отца, Маша вновь его потеряет. От этого икому добра не будет.

– Маша у меня, я ее сестрой назвал. Кулагина я ненавижу и презираю. Готов убить, но тогда, как это будет возможным, – сказал я и улыбнулся. – Будем вместе добиваться правды, господин архитектор!

Глава 4

Андрей Васильевич пребывал в необычайно скверном расположении духа. Оно-то и не мудрено. Такого скандала, который произошёл в ресторане «Морица», пока еще вице-губернатор не мог представить себе даже в самом жутком сне.

Но бесило не только то, что его выставили трусом и подорвали веру всех и каждого в его, вице-губернатора Кулагина, всесилие. Он вдруг осознал, что подобный метод социального и политического, может, и физического убийства вице-губернатора, то есть его, как просто прийти в ресторан и опозорить – более чем действенный. Вот так можно прийти и… Все, считай, что политический труп. Вот, чем ему сейчас отвечать Шабарину?

Первое, что пришло в голову вице-губернатору – самое настоящее убийство. Нужно срочно убрать Шабарина, и с этим, вроде бы как, все проблемы должны разрешиться. Но остатки здравомыслия всё-таки сопротивлялись подобному решению. Впрочем, эмоции начинали брать верх в сознании весьма хитрого и изворотливого Андрея Васильевича Кулагина, превратившегося сейчас хоть и в растерянного мечущегося, но все еще зверя, способного кусать.

– Борис, на тебя уповаю! Ты должен убить Шабарина, но сбежать, обязательно сбежать! – обращался Кулагин к одному из своих исполнителей по прозвищу Бэра.

Борис, сын Игната, по фамилии Матюшенко, опешил. Ещё никогда хозяин таким образом его не называл. С одной стороны, наивный, где-то даже по-детски, разум Бэры возрадовался тому, что хозяин проявляет такое уважение к нему. Впервые именно к нему, к Бэре, а не к этому выскочке Тарасу, который уже провалил несколько последних заданий хозяина. А был бы там он, Бэра, так точно бы всё сделал. С другой стороны, животный инстинкт мужика подсказывал, что такая перемена хозяина не к добру.

– Что сделать нужно, ваше превосходительство? – сказал мужик, подавив в себе сомнения.

Ибо Бэра уже давно хотел стать кем-то побольше, чем простым бойцом. Он жаждал заменить Тараса, так что шанс упускать не хотел.

– Ты должен убить Шабарина! – нервно выкрикнул Кулагин, а после даже чуть вжал голову в плечи, испугавшись своей неконтролируемой эмоции.

У него даже промелькнула мысль, а не надо ли пересмотреть своё отношение к случившемуся, всё переоценить, подумать, как же выйти лучшим образом из сложившегося положения, но эмоции вновь взяли верх.

– А как мне это сделать? – спросил Бэра.

Кулагин сморщился. Насколько же он обеднел на хороших исполнителей! А ведь раньше получалось абсолютно всё. К примеру, Олена могла очаровать любого из потенциальных врагов Кулагина, отравить так, что никаких подозрений на отравление не будет. Тарас в кулаке держал криминал Екатеринослава, да и всей губернии, может, только за исключением Мариуполя и Ростова. Хотя и оттуда шли нескончаемым потоком деньги от доли в контрабанде. Была подконтрольной сильная банда Ивана Портового. Которой сейчас и вовсе нет, и Кулагин, вопреки логике, обвиняет в этом опять же Шабарина.

И неужели всего лишь выпадом в ресторане можно вот так вот взять и всё перечеркнуть, поставить крест на всех тех делах, которые выстраивал он не один год, не два, а десятилетия, даже получал в наследство от предыдущих руководителей губернии?

Кулагин хоть и был, и казнокрадом, и мздоимцем, но странным образом он все же любил Россию. И вот на его лице промелькнула улыбка. Его посетила мысль, которая хоть что-то объясняла из того, что происходит с Кулагиным, со всеми его делами.

Они хотят, чтобы в России действовали законы? Или чтобы каждая бумажечка была к бумажечке, чтобы процветала бюрократия? Так не бывает, или, может быть, подобное будет, но лишь когда власть имущие начнут ломать Россию через хребет. Вот она, Россия! Когда все бумаги у Кулагина в порядке, когда ревизор не находит ни одного нарушения, но стоит лишь Шабарину просто объявить о том, что есть доказательства неких его преступлений, и люди, ещё не увидев никаких документов, уже будут огульно обвинять во всех смертных грехах Андрея Васильевича Кулагина.

Потому что у русских есть вера в справедливость, но почти что не воспринимается понятие «свобода». А вот воля – это понятно русскому человеку. Так что воля и справедливость! И н еважен закон, вернее, он вторичен. А воля и свобода, как это понимал Кулагин, не одно и то же. Свобода – это может быть каким-то юридическим, законодательным явлением. А у русского человека не законом жизнь идёт, он душой чувствует, справедливостью видит.

Так что, да, Шабарин нанёс такой удар по вице-губернатору, после которого ему крайне сложно будет опомниться. И будет абсолютно невозможно жить далее, не заполучив документы, которые могут быть у Шабарина.

– Ты должен сжечь те апартаменты, в которых остановился Шабарин. Но убедиться, что он спит в своём номере, иначе всё не имеет смысла, – выдал предложение Андрей Васильевич Кулагин.

Глаза Бэры едва не выкатились из орбит, пока он смотрел на своего хозяина, силясь разглядеть в том умалишенного человека. Тот хозяин, прежний, знакомый – тот такой план не предложил бы, всяко смог бы придумать что-то умнее.

Ведь если бы Кулагин мог рассуждать теперь здраво, он быстро понял бы, сколь абсурдно такое приказание. Дело в том, что гостиница «Морица» была очень важной составляющей едва ли не всех самых прибыльных городских дел. По сути, гостиница и ресторан разве что только не принадлежали самому Кулагину. Так что это всё равно, что отрубить себе какую-то конечность, в которой хорошо развит хватательный рефлекс, а также «положительный». Потому что сначала нужно схватить, а потом положить себе в карман.

– Что смотришь на меня? – зло спросил Кулагин. – Или ты отказываешься? Напомнить, из какой грязи я тебя вытянул? Ты способен стать моей правой рукой? Ты станешь и больше, чем был предатель Тарас. Он не смог. Ты – сможешь.

– Может, я его пристрелю? – сжав плечи, понурив взгляд, промямлил Бэра.

Кулагин задумался. Пока вице-губернатору пришла неплохая идея, за которую он зацепился. А что если выставить Бэру как ревнивца, который убил злостного насильника?

Андрей Васильевич уже знал, что Эльза Шварцберг также решила пойти против него и примкнула к Шабарину. И пусть слухи об этой вдове разносились по Екатеринославу всякие, но они были основаны лишь на том, что вдовушка была достаточно переборчива в своих интимных связях. Все говорили, что она распутная, но все подспудно знали, что к Эльзе на хромой кобыле не подъедешь.

И никто не был уверен достоверно, кто именно из городской знати бывал у знойной вдовушки в постели. Вице-губернатор и сам бывал, но не так часто. Он все же предпочитал молодость зрелой красоте и даже опыту. Так что идея о том, что Бэра был влюблён в Эльзу, вполне жизнеспособна – ведь именно он приходил за мздой к держательнице доходного дома. Ревнивец-бандит убивает своего соперника! Чем не коллизия? ИнНе по приказу Кулагина, само собой разумеется, а лишь ведомый собственными страстями.

Слышно уже в Екатеринославе, что Эльза – у Кулагина. Её заметили в поместье этого барчука, когда тот умудрился дать бал. Заметили, но хозяину имения ничего не высказали об этом – зато ему по секрету поведали. Ну, а как гласит одна поговорка, пришедшая в Россию из-за рубежа: «То, что знают двое, знает и свинья». Мало того, ещё и письмо написано, якобы самой Эльзой, что Шабарин её принудил и насиловал, практически украл и сейчас удерживает, как сказали бы в будущем, в сексуальном рабстве. Конечно, письмо вдовушки подложат Бэре.

Кулагин усмехнулся. Ему показалось, что подобным образом очернить имя Шабарина – самый верный способ обелить своё имя в обществе. Кто на него наговаривал? Гнусный похититель и насильник, тьфу! Мало того, он даже пошлёт своих секундантов, но, конечно же, после того, как первым узнает о смерти Шабарина, чтобы те, вроде бы, несли вызов на дуэль этому сорвавшемуся барчуку. Причём, чтобы перебить информационную повестку, поводом для дуэли будет выбран именно факт насилия над женщиной.

– Да, лучше пристрелить. И возьмешь с собой еще троих. Стрелять должны все, чтобы заведомо убить Шабарина, – принял решение вице-губернатор, для которого появился шанс всё же остаться у руля губернии.

Конечно, Андрей Васильевич Кулагин уже принял решение, что и Бэра будет убит. Такого свидетеля оставлять в живых нельзя. Главное, что в его кармане будет найдена та самая записка, якобы написанная Эльзой Шварцберг. Кроме того, там же будет найдена и другая записка, выведенная корявым почерком, будто бы писал сам убийца. Это будут простенькие и наивные стихи, обращенные к Эльзе, чтобы еще больше укрепить веру в романтическую историю вдовы и малограмотного бандита. Как можно больше счастливых подробностей порочной связи между вдовушкой и бандитом должно быть доступно публике.

Неплохо бы написать в том самом письме от Шварцберг, что она была беременна, но по приказу похотливого злодея Шабарина ребёнка извели. А вот ребёнок как раз-таки мог быть от Бэры. Чтобы несколько более правдоподобной выглядела возможная связь между бандитом и бывшей хозяйкой доходного дома, при Бэре могут найти векселя на весьма крупную сумму. Иначе просто не вязалось, почему подобная связь вообще могла состояться. Любовь любовью, но в этом мире всё равно ещё царствовал расчёт. Поиздержавшаяся вдовушка могла пойти с ним на амурные дела, зная, что у бандита будут крупные суммы денег.

Для Андрея Васильевича Кулагина уже были не столь важны эти самые деньги. Его капитал составляет почти миллион рублей. Но большинство полученных теневым путем средств, он тратить в открытую никак не может. Деньги находятся в банке, в том числе Кулагин даже умудрился часть суммы завезти в Австрию и положить уже там в банк, предполагая, что может наступить момент, когда ему придётся бежать. Так что десять тысяч, которые будут прописаны в векселях, найденные у мстителя, которого убьют свои же, – это капля в море, деньги, которые Кулагин отобьет при особом желании меньше, чем через неделю.

– Иди, готовься! Подходи к делу с умом. Если не получится пристрелить его в ночи, стреляй в него либо в самом ресторане, когда будет Шабарин завтракать, или на выходе. Вот! – губернатор протянул своему исполнителю револьвер.

Это оружие в России ещё мало знакомо и вызывает чаще всего негативные эмоции у многих военных. Однако, за большие деньги, особенно, когда есть доля прибыли от контрабанды на Кавказ, можно приобрести подобное оружие американской или английской выделки. Больше всего оружия на Кавказ поставляется всё-таки англичанами, американцы же, вроде бы как, даже друзья России. Хоть и очень дальние.

Бэра с трепетом взял револьвер в свои крупные руки. Он прекрасно знал, что это за оружие. Хозяин давал пострелять из револьверов, и Бэра, пусть и плохенько, но принцип стрельбы понимал.

Бандит-исполнитель ушёл потайной дверью из дома вице-губернатора, а бандит-заказчик остался в своём кабинете. Он налил стакан контрабандного шотландского виски, поморщился, но всё же пахучую жидкость в себя влил.

* * *

Елизавета Леонтьевна Кулагина, поджав нижнюю губу, да так, что прикусила её до крови, судорожно думала, что ей делать. Всё пошло не по её плану. Как же она хотела стравить Шабарина и Кулагина, но и думать не думала, что может подобным ударом своего мужа уничтожить. Она лишь хотела сделать одно: очернить супруга и уехать за границу. Или же настропалить Шабарина, чтобы тот сделал глупость и стрелял в вице-губернатора.

При этом женщина сбежать могла и без участия Шабарина, по крайней мере, попытаться это сделать. Но подобный побег был бы крайне сложным, если её муж не был бы отвлечён на очень важные дела, теперь же… Если она не подсуетится и Кулагин окажется осужденным, то Елизавета Дмитриевна останется женой-декабристкой этого чудовища, за которого вышла некогда молоденькая девушка Лизетта, как её звал батюшка. А еще… У Кулагина был брат, и ему достанется большая часть имущества, чего допустить никак нельзя. Елизавета Дмитриевна хотела подгадать так, чтобы умер невзначай и брат ее мужа. Тогда она одна останется полноправной хозяйкой большого состояния.

«Что делать? Что делать?» – звенело в голове женщины.

Она ведь оттягивала свой побег ещё и потому, что надеялась разыскать горячо любимого ею красавца Артамона и убедить этого дамского угодника быть с ней, бежать за границу и жить там, словно богачи. И человек Елизаветы Леонтьевны, который был послан на поиски Артамона, уже отписался, что нашёл любовника, что он находится нынче в Петербурге, но собирается куда-то уезжать.

Именно то, что Артамон собирается уезжать, и остановило женщину от того, чтобы броситься в объятия к своему возлюбленному. Но теперь ничего не оставалось, как действовать жёстко, при этом…

Елизавета Дмитриевна подумала о том, что, если она сейчас уничтожит своего мужа, то подозрение, особенно, если она всё красочно сыграет, начнет голосить и плакать, падёт уж точно не на неё. В конце концов, все подумают о том, что, если бы хотела Елизавета Леонтьевна решить дело со своим мужем, то сделала бы это в любой момент ранее.

Кулагиным приходилось изображать благопристойную семью, держась за ручки, приторно улыбаться друг дружке и всё прочее, что могло бы умилять иных людей Екатеринославской губернии. Вице-губернаторша знала, что её семью порой ставят даже в пример, противопоставляя иногда неженатому бирюку губернатору Фабру. Да, детей не было. Но сын недавно погиб, служа в армии. И не просочилась никуда весть о том, что его убили на дуэли, так что все думают, что Кулагин-младший сложил голову за Отечество. Так что теперь, если вести дело спокойно, никто не поверит в то, что именно Кулагина может сделать со своим мужем нечто. Или не сделать, а дать делу дойти до логической развязки?

В отличие от своего мужа, госпожа Кулагина была не склонна поддаваться эмоциям, а привыкла всё чётко и конкретно рассчитывать, как и последствия. В любом случае, Шабарин, на которого никто не поставил бы ломаного гроша ещё полгода назад, нынче стал интересной фигурой. Кулагиной приходило на ум, что эта самая фигура, как в шахматах, достигнув противоположного края шахматной доски, может превратиться в ферзя. Нет – Шабарин не тянет на роль ферзя, он, скорее, конь, который может прыгать через головы других фигур и будто бы появляться неожиданно там, где его не ждёшь.

– Стой! – остановила Елизавета Леонтьевна Кулагина девчонку из прислуги, которая несла пребывавшему в печали и раздумье вице-губернатору бутылку с английским пойлом под названием «виски».

– Я сама, – сказала Елизавета Леонтьевна и попробовала отобрать поднос у молодой служанки.

Каково же удивление было у хозяйки дома, когда служанка вцепилась в поднос мёртвой хваткой, не желая отпускать. Да, Елизавета Леонтьевна знала, что иногда её муж пользует эту служанку. И, видимо, девочка возомнила себе что-то лишнее. Вице-губернаторша не спеша взяла бутылочку виски, поставила её на столик рядом, взяла стаканы и поставила туда же, чтобы не разбить ни стаканы, ни бутылку. Левой рукой Елизавета Леонтьевна схватилась за поднос, а правой…

– Хлясть! – звонкая пощёчина пала на наглую щёку девки-прислужницы.

Елизавета Леонтьевна с удовлетворением увидела, как девица даже заваливается на бок от такой мощной пощёчины. Кулагина умела бить, и не только ладонью. Она ещё в молодости, когда её батюшка, покойный генерал-майор, воспитывал ее, словно сына, а не дочку, научилась и стрелять, и даже немного фехтовать.

– Пошла вон! – сказала Елизавета Леонтьевна Кулагина и подумала о том, что, если всё-таки она решится на более тонкую интригу со своей стороны, то девку нужно будет уничтожить.

И не было ни капли сострадания, ни доли сомнений. Настолько жена вице-губернатора была зла на свою жизнь, на поступки своего мужа, что всякую подстилку, которую под себя подкладывал её супруг, готова была рвать когтями. Уделяй Кулагин хоть немного больше внимания своей жене, как женщине, так заимел бы в лице Елизаветы Леонтьевны весьма деятельного союзника. Но хорошо всегда думается лишь только задним умом. Если бы, кабы. Сейчас его ожидает совсем иная участь.

– Что ж. Ты был плохим мужем, – приговаривала Елизавета Леонтьевна, подсыпая тщательно измолотый порошок в стакан своему мужу. – А ты, мальчик… Ты не виноват, но такова жизнь. Тебя обвинят во всем, и ты не опорочишь более имя моего мужа. И меня не лишат его денег.

Через полчаса, когда Кулагин уже спал, верный Кулагиной человек, разбив стекло и ворвавшись в кабинет вице-губернатора, недрогнувшей рукой пристрелил чиновного мужа. Под столом осталась лежать записка «Шабарин – мой убийца». Кулагина умела писать почерком, весьма похожим на тот, что имел ее муж. Иногда она даже писала за него некоторые бумаги. Так что женщина была уверена, что сделала все правильно.

– А-а-а! Убили! Любимый мой! – истошно закричала Кулагина, когда, через минуту после выстрела, влетела в кабинет к своему мужу.

А в это самое время, Борис, по прозвищу Бэра, смотрел на револьвер и накручивал себя.

– Я убью этого барчука, я докажу, что я достоин большего. Убью, или не жить мне более на этом свете, – бормотал Бэра, крутя в руках револьвер.

Глава 5

Ночью поспать не удалось. Когда всё время ждёшь не только что атаки, а и любых неадекватных действий со стороны своего противника, это не способствует доброму и сладкому сну.

Но и полное хладнокровие и бесстрашие – не совсем то, чем должен руководствоваться воин. Природа наделила нас инстинктами самосохранения и размножения, и хотя мы не должны им поддаваться целиком полностью, нельзя их и игнорировать. Всего, как говорится, должно быть в меру.

Так что я, усилием воли несколько снизив уровень своей тревожности, всё же решил одну ночь бодрствовать. Если так случится, что утром или днем получится часик-другой поспать, то и хорошо. Нет – так пару суток без сна всё же выдержу. После придётся давать организму отдых.

Ничего за ночь не произошло, даже управляющий гостиницы более не тревожил. Этот мужичок пухловатой наружности и невысокого роста, с седеющей залысиной, явно не был готов идти под пули. Мы же на своём втором этаже показывали крайнюю степень решительности. Нет, в тот раз, как подошёл управляющий, ему никто не тыкал стволами в лоб, не унижал, даже в грубой форме не требовал. Достаточно было показать ту незамысловатую баррикаду, что мы соорудили на лестнице, а также чуть отвернуть обшлаг пиджака, продемонстрировать оружие.

Я размышлял над тем, что может сделать Кулагин. И приходил к выводу, что он все же попытается меня убить. Хотя надеялся на другое, что он сейчас уже где-нибудь на пути к канадской, тьфу ты, австрийской границе.

С первыми лучами солнца в дверь постучали, я, будучи уже одетым, резко поднялся, взял оба револьвера в руки. Сдвинувшись чуть в сторону от кровати, выкрикнул:

– Входите!

– Барин, там прибыл главный полицмейстер, говорит, что вас арестовывать, – растерянно доложил Петро.

– Вот как? Не сказал, по какой причине? – спросил я, подобравшись.

– Убит вице-губернатор Кулагин, – сказал Петро.

– Чего? Какого черта?.. – выкрикнул я.

Все мои планы только что были отправлены в отхожую яму.

Я шел на первый этаж гостиницы, будто бы на эшафот. Мысли роились в голове, не позволяя собрать сведения воедино и выстроить хоть какую-то версию произошедшего. Убит Кулагин. Мой враг, которого я собирался уничтожать законными, доступными методами, теперь мёртв. Я вырабатывал стратегию вероятного суда, сегодня я собирался послать все документы в Правительствующий Сенат, как только поговорил бы с губернатором Екатеринославской губернии Яковом Андреевичем Фабром. Копии документов должны были быть отправлены также и в Третье Отделение Его Императорского Величества. А тут…

Первое, что пришло на ум – против меня сыграл какой-то другой игрок. Я-то знаю, что не убивал Андрея Васильевича Кулагина. Но кто мог это сделать? Садовой? Так он оставался рядом, в соседней комнате и ночевал. Кто еще? Почему-то металась мысль о том, что Елизавета Леонтьевна Кулагина могла начать свою игру, но… нет, как-то слишком быстро всё произошло. А я уверен, что эта дама не настолько решительна, чтобы убивать своего мужа и подставлять меня. Или же я недооцениваю её?

– Я благодарю вас, господин Шабарин, что по доброй воле вышли ко мне, – сказал губернский исправник Яков Андреевич Молчанов.

Отчего-то подумалось о том, что в этом времени у людей скудная фантазия на имена. Между Андреями или Яковами сложно протолкнуться Эрасту. А ведь в этом времени всяких «…растов» хватает, их в каждом мире, к сожалению, немало. И Молчанов – яркий представитель сообщества.

– Чем вызван ваш интерес к моей персоне, господин земский исправник? Вы прибыли в столь ранний час. Я мог бы еще спать, – сказал я.

– Я вынужден вас задержать, – неуверенно, подрагивающим голосом сказал Молчанов.

– Да? И на каких основаниях? – спросил я, краем зрения замечая шевеление у небольшого сада, что прилегал к гостинице.

Мы стояли на улице, прямо рядом с крыльцом. А вокруг никого не было. В бричке дремал извозчик, и все… Раннее же утро, откуда взяться людям? Именно поэтому три фигуры, которые, будто вынырнули из-за деревьев, никак не могли быть частью мирного пейзажа, а значит, должны быть враждебны.

– Всем лежать! – выкрикнул я, ударяя по ноге Молчанова, чтобы тот не спорил, а побыстрее упал.

– Бах-бах! – я дважды стреляю в воздух.

Из гостиницы выбегают мои бойцы.

– Бах! Бах! Бах! – звучат выстрелы.

Это уже «тени» стреляют. Или не тени, а вполне узнаваемые люди, по крайней мере, одни из этих людей.

– Бэра, не дури! Кулагин уже мертв! – кричу тогда я, понимая, что стреляют именно в меня.

Слава Кольту! Создавшему далеко не совершенный револьвер, который с дальних расстояний стреляет «в ту степь». Крошка от штукатурки поцарапала мне щеку. И я успел подумать о том, что мое лицо может теперь отпугнуть Елизавету Дмитриевну, если только останутся шрамы. И именно это, как ни странно, наполнило меня злостью.