Барин-Шабарин 2

Маша, расплакавшись, убежала в дом. Я продолжил свои упражнения. Да, жаль её, да, мне теперь неловко из-за того, что, вроде бы, обидел хорошую девушку. Но я не мог поступить иначе. Предпочитаю горькую правду, чем лживую лесть и обман. Может, на свою же беду и одиночество, но тут уж ничего не поделать.

Позанимавшись еще минут пятнадцать, без явного огонька, так как ночью была еще та тренировка, я заметил, как на тренировочную площадку трусцой бегут двадцать мужиков. Ни на секунду не забывая о случившемся ночью, я, не сразу рассмотрев в мужиках своих бойцов, даже напрягся. Мало ли, а ну как Жебокрицкий решил нанести сразу же ответный удар.

Мои. У дружины запланирована тренировка. Пока мы занимались общей физической подготовкой и только чуть пробовали осваивать азы единоборств: дыхание, стойки, равновесие. Мужики пробежать версту не могут, куда там что-то серьезное давать. А еще полоса препятствий отстроится, полигона нет, мастерская не выдала гантели и штанги.

Всего в дружине у меня сорок мужиков. Но не все каждодневно тренируются. Вот сегодня два десятка прибежали на спортивную площадку, другие два десятка должны были отправиться на посадку, наконец-таки, картошки. Одолжить клубни потата удалось у Матвея Ивановича и другого соседа. Они, как и многие, получив от губернатора задание высадить корнеплод, манкировали этим делом. Так что только обрадовались, что я готов высадить картофель и даже в будущем отписать некоторую часть урожая на соседей, прикрыв их перед губернским начальством.

– Ну что, мужики? – усмехнулся я дружинники остановились возле меня. – Вот все против того, чтобы картофель мы сажали. Но вы не переживайте не сегодня, но завтра посадим.

– Так мы, барин, не так и переживали за картофель тот, – сказал Петро, как главный в этом мужском собрании, которое пока еще сильно рано называть боевым подразделением.

Я же лично планировал проконтролировать посадку картошки, уж по крайней мере, первой десятины. Дело в том, что крестьяне не знали, что можно высаживать картофель вспашкой. Даже Емельян был уверен, что каждую картофелину нужно вкапывать отдельно, для того подготовив лунку. Поэтому, когда я решил пятьдесят десятин засеять картофелем, местные просто-напросто подумали, что я – какой-то оголтелый деспот.

Но все же просто: плуг подымает пласт земли, туда бережно, или не очень, ложится картофелина или ее часть, другой плуг идет на некотором расстоянии и закрывает ещё одним пластом картошку. Принцип я объяснил, но похоже, что сегодня поучаствовать в этом увлекательном мероприятии не получится.

– Все, нынче серьезно. Ты, Петро, – обратился я к десятнику дружины. – Сегодня все тренировки отменяем, вызывай всех мужиков, которые только способны постоять за себя и за других. Не только дружину, всех привлекаем. Организовываем усиленные караулы, посты, никого на территорию поместья не пускать, – приказал я, потом немного задумался и решил добавить, чтобы объяснить положение: – У господина Жебокрицкого кто-то ночью поджёг амбар с зерном, и мне о том известно. А он может подумать, что это сделали мы.

– Простите, барин, а это сделали не мы? – с хитрым прищуром спрашивал Петро.

Все больше этот большой человек осваивается рядом со мной и проявляет свой сметливый ум.

– Нет! – решительно ответил я. – Кстати, и верно. Пошли кого-нибудь к Жебокрицкому, чтоб ему передали: поджог был сделан не нами, но, если он ещё что-нибудь сделает против меня или моего поместья, моих людей – я сожгу и его дом, и его самого… Нет лучше про дом и его самого не говорить. Просто сообщить, что может случиться непредвиденное.

Сложное решение, конечно, стать на осадное положение в тот момент, когда ещё посевная не закончилась. Но безопасность для меня на первом месте. Нет, не столько я беспокоюсь о себе, сколько о том, что у Жебокрицкого может сорвать крышу, и тогда он развяжет междоусобную войну со смертями, взрывами, стрельбой, засадами и поджогами всего, что горит. Вот этого допустить никак нельзя. Резонанс будет. Случится расследование, и ещё неизвестно, на чью сторону встанет так называемое «местное правосудие». Врагов у меня в городе хватает. Кстати, о них… Что-то молчат, не дергают.

Мог ли Кулагин прислать своих людей сжечь мой дом? Мог, но верится с трудом. Тем более, что в ходе расследования были опрошены станционные смотрители всех почтовых станций в округе, проверены гостиные дома в Луганске, Славяносербске. Не было подозрительных личностей. Всякие обретались в городках и на станциях, но моему описанию Тараса никто не соответствовал.

– Вакула, берёшь свой десяток. У кого есть сабли и кто умеет ими владеть, также быстро вооружиться, и выдвигаемся на дорогу, что ведёт в усадьбу Жебокрицкого, – продолжал приказывать я. – Срочно сообщите о случившемся господину Картомонову, скажете ему, где меня найти.

Голову вдруг пронзила мысль, что, может быть, сегодняшний поджог – дело рук моего крестного. Он немало кричал о том, что нужно сжечь Андрея Макаровича Жебокрицкого вместе с его домом. Я-то воспринимал эти воззвания как браваду, за которой не будет решительных действий. Но кто знает, не случилось ли здесь, как в той поговорке про мальчика, который постоянно кричал, что волки идут грызть овец? И в тот момент, когда и вправду так произошло, мальчику никто не поверил.

– Бах! – грохнул выстрел, когда не сильно спеша, конь-то мой уставший, я ехал к, так сказать, «дальней заставе».

– Быстро за мной! – выкрикнул я, хлестнув коня плеткой в бок.

На моей земле стояло более двадцати конных, при этом у них были ружья. У меня ружье было да два пистолета – вот и всё огнестрельное оружие. Но нельзя показывать своего замешательства. Да и не было растерянности. Уж хотели бы убивать, так стреляли бы в нас. А эти ждут.

– Почему вы на моей земле, еще и с оружием? – выкрикнул я еще за метров тридцать до грозных незнакомых мужиков.

Вперед выехал человек, которого я узнал. Когда собирал сведения о Жебокрицком и его окружении, о Лавре Петровиче Зарипове пришлось также осведомиться. Он был для Жебокрицкого, как, наверное, Тарас для Кулагина. Вот только Зарипов – дворянин, и мне непонятно, почему он терпит унижения от Жебокрицкого. Подслушанный в кабинете соседа-помещика разговор – яркое доказательство, что Лавр не блюдет свою дворянскую честь.

– Господин Шабарин, мы прибыли предупредить вас о том, что отныне вы сильно задолжали господину Андрею Макаровичу Жебокрицкому. Вам следует незамедлительно выплатить… – Лавр замялся.

Возможно, что его смутило мое поведение. Я перекинул правую ногу, принял вызывающий вид, сложа ногу на ногу в седле. А еще я усмехался. Так боязливые барчуки себя не ведут. А я помнил тот скепсис Лавра, что он высказывал своему хозяину в кабинете, что я, дескать, не способен ни на какой серьезный поступок.

– Так сколько же денег хочет мой сосед за то, что… чего я не делал? А вот ему нужно бы заплатить мне за дом, – сказал я.

– Ваш дом сожгли не мы! – выкрикнул раздраженный Лавр.

– Не верю! – солгал я.

– Я дворянин, я вам слово чести даю! – возмутился Лавр Петрович.

Я не мог скрыть пренебрежения во взгляде, да и не хотел этого делать. Человек чести не мог позволить с собой так разговаривать Жебокрицкому.

– Если мы продолжим разговор о доверии, то он ничем иным не кончится, кроме как дуэлью, – сказал я.

– Я прибыл не для того, чтобы с вами дуэлировать, между тем, если обстоятельства сложатся так, что без этого не обойтись, я к вашим услугам, – сказал Зарипов.

Однако! Это неожиданно.

Теперь я посмотрел на него с недопониманием. Меня он не боится вызвать на дуэль, демонстрирует, что дворянская честь для него – не пустой звук. Но почему же тогда разрешает унижать себя?

– Мы отклонились от темы. Правильно ли я понял, что Андрей Макарович Жебокрицкий объявляет мне войну, при этом не считает нужным сделать это лично? – решительным голосом спрашивал я.

– Не совсем так. Война… это слишком, вы не правильно поняли. Вы только лишь должны выплатить господину Жебокрицкому деньги, – смущаясь и пряча глаза, сказал Зарипов.

– Да? Всего-то? Я уже имел дело с тем, чтобы заплатить вашему… Другу? Пусть будет «другу», чтобы не сказать грубость. Так вот… За то, чего не делал я платить не буду. Если решите настаивать… Что тогда? – говорил я.

– И все же слово «война» я бы поостерегся. Я был на войне… – предельно серьезно сказал Зарипов.

Я чуть успел себя одернуть и не сказать, что я тоже был на войне.

А вообще, у меня складывалось ощущение, что в присутствии тех людей, которых сам же и привел, Зарипов не может сказать то, что, возможно, хочет.

– Как вы смотрите на то, чтобы пройтись в стороне и поговорить? – поинтересовался я у Лавра Петровича.

– Пожалуй, если вы на том настаиваете. Я не хотел бы допустить смертоубийства, но ситуация накалена столь сильно, что лишь от нашего благоразумия зависит, сколько людей еще пострадает, – сказал Лавр и первым спрыгнул с коня.

Так же лихо, как мой оппонент, я слезть с лошади не мог. Пусть у меня так и не случился перелом ребер, и бок лишь иногда покалывает, но самой главной причиной моей неуклюжести была та часть тела, на которой нужно держаться в седле. Вот что могу сказать: профессиональные кавалеристы – парни с мощными и, видимо, мозолистыми задницами.

– Сколько ваш господин хочет за то, чего я не делал? – спросил я, как только мы оказались на достаточном расстоянии от наших людей.

– Десять тысяч или поместье, – смущаясь, сказал Лавр.

Глава 3

Я рассмеялся. Настолько требования Жебокрицкого казались нереальными.

– У Андрея Макаровича были сожжены ассигнации. Более чем на десять тысяч рублей серебром, – сообщил мне интересную информацию мой оппонент.

Когда я хватал документы и деньги в кабинете Жебокрицкого, то почти и не смотрел, что беру. Однако почти уверен, то там было меньше десяти тысяч. Так что-либо Жебокрицкий лжет, либо я не все забрал.

– Странная манера держать деньги – в зернохранилище. Мне сорока на хвосте принесла, что у него горел амбар, – сказал я, делано удивляясь.

– Кабинет Андрея Макаровича сгорел, – сказал Лавр.

Я поднял брови, изо всех сил стараясь не переигрывать.

– Послушайте, Лавр… Петрович, уж простите за фамильярность. Но вот это все, – я указал в сторону стоящих друг напротив друга двух групп мужиков. – Неправильно. Какие-то средневековые разборки. Вы не думаете, что против нас играет кто-то иной? Всё ведет к тому, что мы сцепимся, может, и поубиваем друг-друга. И даже не на дуэли, что было бы признаком чести, но господин Жебокрицкий уже манкировал мой прилюдный вызов. Сделал вид, будто и не было такового. И, заметьте, я не вызвал его в присутствии иных дворян на суд чести.

– Это некое недоразумение, – растерянно сказал Лавр.

– Не хочется вам такому человеку служить? Вы же сам честный дворянин, готовы драться со мной. Подумайте над тем, что я могу выделить вам не меньший участок земли. По числу людей мое поместье не уступает соседскому. И у меня вы не будете униженным, – сказал я.

Теперь нужно было ждать реакции от Лавра Петровича.

Я видел, что он терзается, мечется меж своих эмоций и мыслей. Уверен, что Зарипов уже не раз думал о том, чтобы сбежать от Жебокрицкого. Но я не давил более. Решение, если оно всё же будет, должно созреть. Вот сейчас я посадил зернышко. Чем больше Жебокрицкий будет унижать Зарипова, а этот процесс должен был только усиливаться в связи с событиями, тем быстрее станет прорастать зерно.

– Я передам господину Жебокрицкому о том, что вы запросили переговоры. Может, вы правы, и кто-то иной играет против нас. Ну не может человек чести жечь поместье, – громко, чтобы слышали и наши люди, говорил Лавр Петрович.

– Убивать людей – так же бесчестно. Меня вот пытались убить, – вставил я шпильку, будучи уверенным, что без участия Лавра не обошелся тот эпизод, когда убили реципиента.

– Бах-ба-бах! – раздались выстрелы.

Да так часто, будто стрелял не меньше чем взвод.

– Ну, вот и дождались тяжелой кавалерии, – сказал я.

Поголовно в казачьей форме, даже с пиками и ружьями, на перекресток дорог, где и стояли мы с Зариповым и наши люди, с криками и выстрелами в воздух вылетело не менее двух десятков кавалеристов. Сомнений никаких не было, что это Матвей Иванович Картамонов привел своих лихих ребят, которыми едва ли не в каждом разговоре хвастался.

Бытует такое мнение, что поместную конницу отменил еще Петр Первый. После этого бояре уже не могли иметь собственных боевых холопов. Так вот, это неправда. Вот он, боярин Картамонов, а с ним два десятка боевых холопов или детей боярских. А что ему мешает иметь вот такую вот гвардию? Ничего. Оружие носить не возбраняется, учиться сабелькой работать – так тоже вполне невозбранное занятие. Вот по поводу казачьих мундиров я сомневался, можно ли их надевать, не будучи призван под стяги для защиты Родины. А в остальном – охрана поместья от лихих людей. И нет же никаких проверок государственных, чтобы подобное запретить. Здесь вопрос экономический, ведь таких молодцов содержать, да еще тренировать – это стоит никак не меньше шестисот рублей в год на десяток.

– Что удумали? Кровушка в жилах кипит? Драки захотелось? – кричал Картамонов на подходе.

«Кто бы говорил про горячую кровь?» – подумал я.

– Вот, Лавр Петрович, не успели вы уйти, – усмехнулся я.

Между тем, люди Жебокрицкого труса тоже не праздновали. Они сами, без приказа рассредоточились и направили кто ружье, а кто и пистолет в сторону приближающихся казаков. По соотношению сил мой десяток выглядел не то чтобы уныло, нет, мои бойцы рослые и никто никуда не убежал, но вот оружия нам не хватало – сабля против ружья не лиха. Как и слаженности действия, понимания происходящего и, наверное, все же решительности.

Но ещё не вечер я буду все это исправлять.

– Ты ли, Лешка, спалил амбар с зерном? – не обращая внимания на выставленное против него оружие, спрашивал Картамонов. – Коли так, то покусился на святое, хоть в морду Жебокрицкому дай, а людей без зерна не моги оставить. Али сердце у тебя не человечье, смотреть, как дети голодают?

Я выслушал отповедь Картамонова – и добавить было более нечего, кроме как-то, что к поджогу зерна я никоим образом не причастен.

– Я амбара не жег, – чеканя каждое слово, сказал я.

– Верю. Ну не дурак же ты, Алексей Петрович. Вроде бы как, и за ум взялся. Тогда нужно бы нам всем, помещикам, встретиться и поговорить. Отчего ж сам господин Жебокрицкий не прибыл? То-то умно было бы поговорить за штофом водки. Все это приведет к тому, что губернатор вызовет к себе, или, не приведи Господь, вице-губернатор, – выступал он модератором нашего конфликта.

Зарипов, еще недавно показавшийся мне договороспособным, встал в позу и не хотел слышать контраргументов.

– Условия я озвучил, а будут иные, сообщу, – только и твердил Лавр Петрович.

Хотелось у него спросить, каково оно – быть под пятой у кого-то и даже не иметь возможности повлиять на ситуацию. Но я не стал унижать Зарипова при Картамонове. Да, он мудак. Но… не так он прост. Я чувствую порой людей. И Зарипов определённо тяготится своим положением. А мне очень не помешало бы иметь рядом с Жебокрицким своего человека.

Если Лавр умен, то всё услышал и всё понял. Его нынешний хозяин рискует вовсе стать неадекватным человеком. А еще и бедным. Зерно сгорело, деньги… Допустим, что сгорели также. Они просто воскресли у меня в вещмешке, а до этого сгорели. Такие потери в одночасье сложно восполнить, если только нет крупной суммы денег на банковском счету, так что теперь он Лавру вряд ли сможет пообещать награду за пресмыкание. А я могу дать достойные условия для жизни всей семье Зариповых. Амбициозно? Да, сейчас может показаться, что я у разбитого корыта, но вижу намного лучшее будущее своего поместья.

– Все, хватит! – чуть ли не выкрикнул я, когда разговор уже опустился до уровня, когда одна сторона говорит «да», а другая, не приводя новых аргументов, только и талдычит, что «нет».

– И то правда, – поддержал меня крестный. – Ступайте, господин Зарипов, с Богом. А встретиться нужно с господином Жебокрицким.

– Господин Зарипов, я лишь прошу вас, если есть какие сведения, проясните: ведь нужно найти и покарать тех, кто это устроил. Вероятно, нас ссорят намерено, – сказал я уже почти вслед Лавру Петровичу.

Стройно, будто по-армейски, два десятка мужиков, прибывших с Лавром, развернули коней и спокойно, будто и не отступают с поля боя, отправились к себе.

Нахрапом меня взять не вышло, более того, получилась демонстрация моего стратегического союза с Картамоновым. Я и сам ранее не предполагал, что казаки крестного – такие вот бравые на вид. Есть предположение, что не только на вид они лихие, но и с боевым опытом. Говорили мне, что Картамонов будто ест ассигнации или, может, сжигает их – так как его поместье приносит прибыль, но ничего дорогого крестный не покупает, и дом не перестраивает, хотя у него жилище и поменьше моего сгоревшего, можно было бы и расширить. Все дело, видимо, в том, что Матвей Иванович вкладывает деньги в содержание, как он говорит «полушкадрона». И еще поправляет меня, когда я говорю «полуэскадрон».

– Так это не ты, дядька Матвей? – спросил я, когда наши бойцы ушли чуть вперед.

– Нет. Но я ждал этого вопроса. Успел подумать трезвым умом… Ты, что ли, сильно перешел дорожку начальству в губернском городе? – спросил крестный.

– Они подпалили? Я думал об этом. Но дотянуться до нас из Екатеринослава сложно. Я вон больше недели добирался, правда, кружным путем. Да и кто будет это делать? А еще есть у меня лента, ну, я показывал тебе, – сказал я.

Ну не укладывается в голове, что здесь может орудовать команда Кулагина. Сложно появиться какому-нибудь человеку, которого никто не знает, из ниоткуда и подготовить такие акции. Пусть и мой дом, и амбар с зерном Жебокрицкого не охранялись, но все равно… Время на подготовку нужно.

– Проезжало, как мне сообщили, нынче через Луганск ворье, может, из тех, с кем ты связался. Может, они? – спросил Матвей Иванович.

– Меня жечь – ладно, поверю, но Жебокрицкого… Вот если бы они работали на… – я не стал договаривать.

Такие догадки нужно держать при себе, даже и в разговоре с близкими. А у Матвея Ивановича, вроде бы, и по лицу прочесть можно, прямой он человек, но мало ли… Или все же – мало? Пусть знает.

Между тем, я не стал говорить вслух о том, что Кулагин мог связаться хоть бы и с ворами, чтобы сделать заказ. Это бесчестно? Даже казнокрад посчитает ниже своего достоинства связываться с ворами? Ой ли! Тарас и компания, может, и не воры, но те ещё головорезы – и сильно ли далеко ушли они от того же Понтера и Ростовского Ивана?

Женская шелковая лента… А что если это намек на некую Анфису? Ну, ту дамочку, в которую был без ума влюблен реципиент, если верить слухам. Может, он-то сразу бы понял, к чему лента… Ну а Жебокрицкий тогда при чем? Может, потому что и на его земле уголь чуть ли не выходит сам из земли и просится в телегу?

Заказчик, допустим, есть. Получается, и мотив преступления имеется, вероятные исполнители – в наличии. Пока всё сходится. Что же тогда говорит против моей версии? Только лишь понятие дворянской чести и достоинства, коими должен обладать господин вице-губернатор Кулагин. Так что, именно Кулагин становится моим подозреваемым.

– Дядька Матвей, я похоже, что и догадываюсь, кто может быть поджигателем, – сказал я, и крестный даже остановился, приготовившись внимательно меня слушать.

Обернувшись, чтобы точно более никто не слышал, я пересказал свои умозаключения. Когда я это сделал, Картамонов, вопреки моим ожиданиям, недолго сомневался. Вероятно, потому что он еще не столько помещик и дворянин, сколько казак со своим, не обделенным логикой мышлением.

– Коли так, то нужно говорить с Андреем Макаровичем. Он сволота, конечно, еще та… Но я помню, как даже с душегубцами-персами приходилось договариваться во время войны. Если уговор приведет к делу, то пусть так, – проявил мудрость Матвей Иванович.

– А я думал, что ты, дядька Матвей, расположен стрелять да саблей махать, а уже потом, коли будет с кем, разговоры вести, – удивился я.

– Война научит и стрелять, и договариваться, иначе никак, – заметил Картамонов без всяких усмешек и присказок.

– Это да, – поддержал я крестного.

– Что – да? Сказал, будто бы на войне был. Эх, Алексей. А я так и не понял, чему ты можешь научить моих казаков, – сказал Матвей, когда мы прибыли уже ко мне на спортивную площадку.

Я отправил своих людей патрулировать периметр поместья, ну а Картамонов все никак не хотел уходить. Я же не хотел его в очередной раз угощать, ведь без штофа не обойдётся. Нет, мне не жалко. Вопрос в другом, что уже присылала письмо Настасья Матвеевна, обвиняя меня, что ее папку спаиваю. К просьбам такой девицы нужно прислушиваться, а то, не ровен час, сама приедет.

– Батюшка, как прошло-то? Я распереживалась вся! – нам навстречу бежала та самая русская баба, что, если надо, так коня на себе в горящую избу втащит.

– Дочка, ты какого рожна тут? Я же велел тебе оставаться дома! – вот вроде бы и отчитывал дочь Матвей Иванович, но его тон был буквально наполнен любовью и лаской, что иных таким голосом хвалят.

– Ты до того, что я будто к Алексею пришла? – подбежав к нам, девушка зарделась, но одернула себя и решительно продолжила: – Коли сговорена с Николаем Сергеевичем, так тому и быть.

– Ты же моя курочка! – прослезился Картамонов и полез обниматься с дочерью.

Она же выше его. Ну, да счастья Настасье!

– Ну? А нынче же покажи, чему учить вздумал ученых! – сказал Матвей Иванович, будто вызов бросил мне.

И что такого-эдакого показать? Причем из того, что удивит казака?

– Ну, на ком показать? – спросил я.

Вышел вперед самый рослый из всех бойцов Картамонова. Я усмехнулся, но не посчитал уроном чести взять себе в качестве манекена, может, и соперника, казака чуть помельче статями, вровень себе. Это при полном восстановлении моей физической формы можно тягаться и с бойцами в более тяжелой весовой категории, а пока что – не стоит.

– Что ты, казак, сделаешь, чтобы выбить меня? Вот бой, нет ножей, сабель, а нужно выжить, – сформулировал я ситуацию.

– Ну так в глаз дам али в зубы, можно вот сюда вбить, – казак показал на солнечное сплетение.

– А вот так… – после того, как боец перечислил, к слову, немало точек, удары в которые могут выбить противника, начал и я свою науку.

То, что я показывал, называлось, ну или будет называться военно-прикладными ударными техниками. Суть всей системы заключалась в том, чтобы добиться максимальной эффективности в короткий промежуток времени при минимальном вложении сил. Начал я с того, что ударил казака в солнечное сплетение. Так, не удар, а хлопок. Но и этого оказалось достаточно, чтобы у соперника закружилась голова.

– Если ударить чуть сильнее, он свалится. Но и так этот враг уже некоторое время будет неспособен драться. У вас будет десять или более секунд, чтобы с иными расправиться, – поучал я.

Если сперва все присутствующие, даже Настасья, чуть сдерживали смех, мол, что может оболтус, воинскую науку не учивший, показать воинам – то, когда я дважды повалил казака лишь через захват кисти, стали живо интересоваться. Вот вызвался другой казак, когда первого соперника осмеяли. Он взял меня в захват сзади – и получил головой в нос, а после еще пяткой по голени.

Я перехватываю руку казака и завожу на болевой.

– Эко лихо-то как. Батькины ухватки? Петр Никифорович такого не показывал даже мне. Вот же… еще братом названным был, Царствия ему Небесного, – сетовал Матвей Иванович.

– Так что, есть чему мне учить казаков? – спросил я, а бойцы пока что молчали.

Трудно признавать опытным бойцам, что и им есть чему поучиться.

– Батька, дозволь походить да науку принять, коли все же господин Шабарин всё это дать сможет, – попросил, как я понял, старший над «полушкадроном» Картамонова.

– Э… – усмехнулся я. – Это после того, как мы с тобой, дядька Матвей, подпишем бумагу, что вступаем в союз, и твои враги – мои враги.

– Это ты, крестник, лишку хватил. Мои враги – твои враги? Покамест, как я вижу, всё наоборот, – покачал головой Матвей Иванович. – И что это за бумаги такие? Мы что? Цари с королями, что пишем договоры о союзах?

Кажется, Картамонов обиделся.

– Не нужно договора. Я шучу. Ты уже пришел ко мне на помощь, отплачу и я. Так что давай своих бойцов, учиться вместе будем, – я посмотрел на казаков. – А что, станичники, научите и меня своим премудростям?

– Коли, барин, вы не строптивы да работать будете, так и научим, – разгладив бороду, сказал старший казак.

Было чему еще и мне поучиться у казаков. Это, кстати, еще одна из причин, которая сподвигла меня использовать моих дружинников при обучении военному делу.