Я есмь дверь…

Иван перешел на ручное управление, машина послушно отдалась в его руки, это были руки советского генерала с пятью серебряными звездами и одной золотой. И у этого генерала было собственное понимание – что есть добро, и что – зло, и где оно – спасение. За то его и приговорили быть обесчещенным и повешенным. Самолет плавно шел к земле, она вырисовывалась из наступающего рассвета серо-зелеными красками и с такой высоты казалась уже совсем плоской. Но Иван знал, что это иллюзия.

Земля была рассечена хребтами Восточных Саян, в которых он и должен найти проход к бетонке аэродрома. На двух тысячах метров он включил все бортовые сигнальные огни. По посадочной инструкции на аэродроме должны были загореться ориентиры посадки. Так и случилось, его уже увидели на земле. Даже не понимая, что к ним приближается, они обязаны ответить на сигнал с просьбой о посадке. А может уже ждали лихоимца с конвоем и собаками? Понятно, что практический опыт пролета этого участка сыграл свою роль, и Иван попал в эту «прореху» с уже выпущенными шасси, и коснулся посадочной полосы именно там, где и пристало. Тут уж он знал все ориентиры, и думал, что ничего не поменялось. Он покатился по полосе, а тормозные парашюты выбросились автоматически. Они быстро обмякли, сделав свое дело, и самолет просто так потихоньку ехал на колесах, которыми уже можно было тормозить.

Иван не стал маневрировать и пытаться занять положенное для такой техники место, да и не было человека, который бы помог завершить эти наземные маневры. Человек не появился, а значит, там была неразбериха. Это означало, что не приготовились, и было хоть сколько-то времени, чтобы побороться – теперь не за весь мир, а только за себя. Самолет медленно дополз до конца посадочной полосы и замер, как статуя на постаменте вечности.

* * *

Жена у Вани оказалась русоволосой, круглолицей женщиной. Хоть Ванек и говорил, что она была его одноклассницей, но выглядела постарше. Может, была второгодницей? Она поварила на базе, и поэтому с питанием у Вани был полный шоколад. После утреннего чая с пирожками поехали смотреть антипожарное хозяйство, оба самолета У-2 были действительно новые и в базовой комплектации.

К 10 часам собралась пожарная команда; она состояла из шести мужиков. Нетрудно было поверить, что им сложно было прыгать с парашютов, так как они ни грамма были не похожи на молодых парашютистов с горящим взором, каких видел Иван в свою бытность в Осоавиахиме. Но сейчас сезон был не пожароопасный, и они все были на окладе, но просто сидеть, балдеть и ждать пожара, которого могло и не быть, у них не всегда получалось. Они предчувствовали, что Ваня не зря приехал, и их теперь будут приучать к парашютному спорту. Но это тоже можно было делать только по погоде, а у них сейчас то снег, то ветер. Сибирь же. Профессия пожарных всегда была в двух ипостасях: героизм и ожидание. Но погоды все-таки случались, и Ваня их все же как-то научил нырять вниз головой с заднего сиденья двухместного биплана. К весне они вроде уже и смирились с этим беспокойством.

* * *

Иван выдохнул, сделал парочку больших глотков воды из штатной бутылки и попрощался с самолетом так, как умеют это делать только летчики. В грузовом отсеке при внутреннем свете бока «толстушек» отливали серебром. Иван обеих их похлопал по бокам без всякого зла. Хотел было перекреститься, но передумал. Он не стал использовать основной люк, чтобы выйти наружу, и не без труда вылез через эвакуационный проход, а выйдя, защелкнул его. Он создал впечатление, благодаря тусклому внутреннему свету в кабине, что самолет сел, но экипаж его не покинул. Сделал он это с расчетом отсрочки времени начала его поиска на земле. Пускай повозятся, пока поймут, что борт пустой. Пройдя 20 минут своими ногами, он уперся в дощатый забор, пролез под ним и оказался по ту сторону. До городка Сосновый было не больше километра. Он просыпался, в окнах кое-каких домов светили лампочки. У Ивана было ощущение, что он совершил какое-то большое и важное дело, а теперь ему надо бежать без оглядки.

Драконы, убедившись, что дубина в руках обезьяны где-то далеко от их лежки, в эту ночь спали. И снилось им, как они свой умысел довели до конца, и негодяя повесили без суда и следствия, ведь это – самый настоящий государственный преступник, а они – воплощение благодетели и богов. И на каждом месте обитания их вассалов может быть сотворен для них памятник.

* * *

Но вот оказалось, что таких памятников нет в Ванаваре, куда его тем летом, 1938-го года, принудил лететь Ванек. При летных возможностях У-2 надо было добираться галсами: сначала до Братска, потом до Усть-Илимска, а потом уже в Ванавару. И весной в хорошую безветренную погоду это конечно можно было сделать. Бомбардировщики, где бы ни крутились, все равно возвращались на авиабазу «Белую». Так вот, один из бортов заметил в том районе задымление, и Ваньку надо было произвести разведку, так уж было предписано. Вот так она начиналась, эта история. Ванек, оказалось, уже был в тех местах, ему приходилось обслуживать метеорологическую экспедицию в середине 30-х гг. Он привозил почту для них, что-то из вещей и продукты, хотя ни одного из исследователей в глаза не видел. Иван с завистью смотрел на бомбардировщики, которые согласно учебному заданию взлетали и садились на аэродроме. А вся эта возня с Ванюшкой казалась ему какой-то детской игрой. Но пока он был определен сюда приказом, должен был это делать.

На вылет собрались рано утром, был месяц май. Русоволосая «одноклассница» Ванька насовала им в дорогу всякой снеди. До Братска летели три часа; все было красиво, блестели ручейки, озера и блистали озерца. Выше 500 метров не поднимались, нажевались всухую пирожков и прилично замерзли. В Братске они залились бензином и, отобедав куриным супом, двинулись дальше. До Усть-Илимска было полтора часа лету, уже не так холодно стало. Оттуда оставалось еще порядка 270 километров по прямой, там намеревались переночевать, а на следующий день с утра – на базу. Но в реале получилось совсем уже не так. Конечный пункт прилета имел хорошую полосу для эвенкского поселка. Тут была даже больница и школа-интернат для детей коренного населения, но для них было главным, чтобы был бензин.

Эвенки – народ приветливый, но с тех пор как сюда зачастили геологи и всякого рода другие исследователи, они стали умеренно подозрительными. Однако у летчиков был самолет, а у местных обязательно было что-то, что надо передать на большую землю. Поэтому их накормили вкусной шурпой из оленины, с непроизносимым названием «Яэвэй», жареными хариусами и компотом из ягод. Положили спать в чум на вонючие, но мягкие шкуры. С самого утра местные жители начали громко орать, казалось, что у них какое-то несчастье. Но выяснилось, что они так служат своим богам, и гостям тоже пришлось встать еще до восхода солнца. Хорошо, что одноклассница Ванюшки положила сверток заварки, а то местный ягодный чай был хоть и горячим, но кислым. Хозяин чума притащил какое-то мясное, подозрительного вида блюдо, но они отказались от угощения. В этом поселке действительно не было памятника вождям, но власть все равно была, и она была родоплеменной. Жили там несколько русских, и они непонятно чем занимались, возможно, беглые какие-нибудь. Их ласточка запустилась в два оборота, задымилась и заработала как положено. Теперь за рулем Иван, Ванюшка будет что-то сверять, наблюдать и отмечать, согласно должности. Им предстояло лететь по руслу реки Чамба, а пока их путь пролегал над Подкаменной Тунгуской. Им надо провести разведку обозначенного с бомбардировщика квадрата, вернуться назад, заправиться – и в обратную дорогу.

Но тут Иван почувствовал, что хорошо бы уже повернуть назад. Когда он пытался увеличить обороты, мотор как-то неявно, но подозрительно хрюкнул. Иван понимал, что означает этот сигнал на таких двигателях. Похоже, на свечах были не выставлены зазоры или не зачищены контакты, что было плохим знаком. Через несколько минут мотор хрюкнул два раза подряд и стал давать перебои, что грозило его остановкой. Надо было где-то парковаться и залезть в двигатель. Поломка была понятной, но только в воздухе неустранимой. Винт переставал в нужном режиме загребать воздух, и У-2 стал терять высоту.

За изгибом Чамбы, поблескивая на солнце гравием, открывалась коса. Безаварийно сесть на нее шансов было мало, но выбора еще меньше. Иван выключил двигатель и стал планировать. Половодье месяц как прошло, и вода упала. Дикая Ангара сосала воду из всех своих притоков, чтобы отнести ее к могучему Енисею. Обернуться назад у Ивана возможности, конечно, не было, но он чувствовал, что взгляд Ванька сверлит ему затылок. Если «Уточка» сразу ляжет на бок, то обязательно перевернется через голову, а если не влезет в полосу косы и зацепит колесом воду, то хвостом начнет разворачиваться вперед и переворот сделает через крыло.

Промах был смертельно опасен. И Иван попал в эту узкую полосу, самолет зарычал, затрещали стойки шасси, заскрипела фанера, запищали тряпки, но самолет выдержал и, недолго прокатившись, встал. Ванек похлопал Ивана по плечу и сунул под нос карту. И произнес странное слово «Фарингтон», было понятно, что так называется гора, что была справа. Координаты их были определены. Но Иван вдруг заметил другое, то, зачем они сюда прилетали: дальше по косе был раскидан еловый лапник, и он еще кое-где дымился. Этот лапник очень дымовитый, вот его-то и видели с бомбардировщика, и пожар этот был явно сотворен человеческими руками. Недалеко в слабом обличье дыма стояла фигура и махала руками, она то ли приглашала, то ли прогоняла.

* * *

За забором была натоптана дорожка, похоже, обслуга авиабазы пользовалась этим коротким путем до дома. Иван все знал о жизни Ванюшки по той причине, что все эти годы переписывался с ним. Тот оказался любителем писать письма, а Иван постепенно втянулся отвечать. Большим летчиком Ванек так и не стал, в 1939-м на Халхин-Голе был ранен и комиссован подчистую из авиации. Но, вернувшись домой, был восстановлен в своей должности, хоть и в гражданском статусе, сам летал на пожары в тайгу, хотя теперь уже и вторым номером. Свою красавицу «одноклассницу» он выгнал, она еще тогда не к маме уходила ночевать, а к завпроду аэродрома; мама ее тщательно прикрывала. Вот такая банальная история. Последние письма Ванек начинал со слов из песни «Из одного металла льют медаль за бой, медаль за труд». В начале этого года его наградили орденом «Трудового Красного Знамени», он спас от стихии много живой природы. Вот таким был Ванек.

Двухэтажные бараки стояли ровными строчками. Они были из хорошей сибирской сосны и за те годы, что Иван их не видел, казалось, что и не обветшали. Иван постучал в знакомую дверь, но никто не ответил, тогда он вышел на крыльцо и присел на ступеньку. Мысли начали разбегаться в разные стороны, но шаги по тротуару заставили его оглянуться: чуть прихрамывая, к нему приближался Ванек. Он каким был, таким и остался, открытым и улыбчивым. Ваня почему-то ему не сообщил, что опять женился, завел двух девочек-близняшек и утром водил их в ясельки. Жена у него сегодня дежурит на метеостанции в ночь, но скоро уже будет. Он как всегда выглядел счастливым и сразу начал с того, что, когда вдруг чуть светвсе вокруг засветилось и загудело, он сразу почему-то о нем подумал.

– От наших самолетов шума и грохота в два раза меньше, да и в такой час уже давно ни одного борта не принимали.

Иван в ответ сказал прямо, без вступления, что за ним гонятся с собаками, и хорошо бы было, чтобы у Вани его никто не видел. Весь свой горестный рассказ Иван втиснул в две минуты, времени было мало. Ванек уже не улыбался; все, что он услышал, было страшно и несправедливо. Иван просил помочь ему исчезнуть, он в тот же момент начал ему помогать тем, что вытащил из-за шторы коробку с деньгами и все, что было, отдал ему. Потом достал из шкафа какую-то гражданскую одежку и заставил Ивана переодеться. Понимая, что у того уже не может быть никаких офицерских удостоверений, сунул ему какой-то свой членский билет с фотографией и печатью. Ванек знал, что если исчезать, то надо успеть на станцию, на поезд, идущий на восток, а он стоит не больше пяти минут. Теперь у Вани был служебный Газик с брезентовым верхом. Он ладно завелся, и они тронулись прямиком на вокзал, у Ванька в кассе были какие-то прихваты, и он купил билет на свое имя в плацкарт до Хабаровска. Когда Иван уже ступил на ступеньку вагона, Ванек сказал только одну фразу:

– Ты теперь принадлежишь истории, и я горд, что был твоим другом.

Так они и расстались, два Ивана, и вот он опять на жесткой полке плацкарта, ошельмованный и приговоренный.

* * *

Ваньку ничего не надо было подсказывать, он вытащил тяжелый ящик с инструментами из-под заднего сиденья. Человек на берегу перестал махать руками, но не пытался приблизиться. Иван радовался, что машина целая; теперь встал вопрос, возможно ли ее опять поднять в воздух из этого ущелья сосновых пиков. Шансы, хоть маленькие, но были. К этим шансам надо было подработать руками взлетную полосу и при взлете не зацепиться колесом за воду, а если ко всему этому прибавить встречный ветер, то шансы возрастали. Так он думал, стоя рядом с этим почти игрушечным самолетом и поглаживая его по тряпичному крылу. Он хотел было перекреститься, но почему-то опять передумал. Через час Ванек выкрутил все пять свечей, две из них были закопченными, а остальные так себе. Все указывало на то, что их заправили не очень хорошим бензином – понятно, что не на авиабазе «Белая». Если предстоит обратный путь, то лить бензин будут только с новой бочки.

Похоже, они с Ванюшкой разобрались от чего поджоги, которые и стали причиной всех этих злоключений. Оказалось, что, когда вода уходит, появляются мели, которые хорошо прогреваются, и приходит огромная стая хариусов на икромет. А за ней появляются толпы медведей, которые рыбу топчут лапами и едят. Порой медведей в одном месте бывает до полутора десятков. Этими дымами кто-то пытался их отпугивать. Медведи меньше боятся огня, чем дымовой завесы.

Мотор у самолета решили пока не заводить. Компрессия в цилиндрах была что надо, и сомнения не было в его работоспособности. Теперь они могли осмотреться. Во-первых, надо было подчистить отмель, во-вторых, дождаться нужного ветра. Но главное – река в этом месте метров 250 текла по прямой, это должно позволить набрать 30-40 метров высоты и взлететь над соснами. Часа два ковыряли камни, дело оказалось непростым, сели передохнуть. Ванек достал мешок от «одноклассницы», но кушать решили пойти в сторону костра, который дымился на бугре тонкой струйкой, да и солнце уже скатывалось к вершинам сосен.

На высоте метров в 10 над уровнем реки стоял самый что ни на есть настоящий шалаш. Он сверху был прикрыт какими-то тряпками, тут было что-то даже похожее на дверь, свитую из прутьев ивняка. Над маленьким костром торчала деревянная рогулина, на которой висел закопченный чайник. Из него исходила тоненькая струйка пара, человек сидел на корточках и смотрел на чайник, всем своим видом демонстрируя недоброжелательность. Он был не рад пришельцам, которые и так нашумели, ведь лес, как известно, не любит шума.

Тут Ванюшка вспомнил, что они забыли сделать, и убежал к самолету. Его надо было поставить на якорь. Было слышно, как он в землю забивает колья. Скоро он вернулся с куском брезента, на него и вывалили щедроты от «одноклассницы». Там, помимо двух булок хлеба, было кое-что еще интересное. Они еще раз повторно незнакомцу сказали «здравствуйте» и чуть ли не одновременно начали объяснять, что они пожарники и все, что делают – это облет вверенной им территории, а приземлились здесь из-за поломки, которую уже устранили, и завтра собираются улететь в случае благоприятного ветра. Когда до человека все же дошло, что они не по его душу, он заметно расслабился, сходил в шалаш и вернулся оттуда с котелком модели Первой мировой войны и с большим кульком, в котором оказались макароны. Он какими-то сказочными жестами показал, что это надо поставить варить с двумя банками тушенки, которые лежали на брезенте и сверкали боками, освещенными всполохами костра.

Ванюшка сгонял за водой, снял чайник и подвесил котелок, а Иван поднял крышку чайника, и оттуда пыхнул аромат то ли брусники, то ли клюквы. А когда он взял с брезента упаковочку грузинского чая, незнакомец активно закивал, видно соскучился по такому угощению. Внешне он был вроде обычным гражданским, возрастом, конечно, старше Ивана, только вся его фигура, лицо и даже голос выдавали какую-то обреченность, как у смертельно больного человека. Но рядом с этой обреченностью чувствовалась непокладистость и противление. Он так и не сказал своего имени, а попросил по необходимости называть его Дедом. В то время в стране было много людей, которые предпочитали, чтобы их имена вообще не вспоминали. Дед – значит Дед.

А от роду этому Деду было 30 лет, и когда-то их было трое друзей. Их дразнили мушкетерами. Кто-то из них был мудрее, поэтичнее и смелее, но, без всяких натяжек, они были уникальными ребятами. Познакомились они в 1925-м году, при поступлении на факультет прикладной математики в университет имени Ломоносова. Все годы обучения они были не разлей вода и всегда соревновались за проникновение в самое чрево математической науки. А там все было непросто. Но еще в процессе учебы среди них особо блистал Цыган, так вот тот демонстрировал фантастические способности в математических построениях всего окружающего мира. Он был лучшим среди лучших, но для него это не было поводом быть неравным среди равных. Они все трое в 1931-м году окончили с отличием университет, а в этом году состоялась очередная экспедиция к месту падения вроде как метеорита в сибирской тайге в 1908-м году.

Это породило новую волну обсуждений и гипотез в обществе. Все бы ничего, если бы не рассказ писателя-фантаста с гипотезой о том, что это упал космический корабль с Марса. И молодые сердца вчерашних студентов застучали этому в унисон; они искали загадки, а тут – вот она, рядом. Они готовы были жертвовать всем ради того, чтобы прийти к истине.

Но тут случилось непонятное: за все время мушкетерской дружбы вдруг возникло принципиальное непонимание, и оно их разделило, так получилось, что навсегда. Двое кинулись пробиваться к цифрам и результатам экспедиции, ранее проведенной в тех местах, и выстраивать свою математическую модель, но Цыган отнесся к этому очень прохладно и с какой-то иронией. Он высказался, что математик должен заниматься строительством реальных благ на Земле, а не подогревать своим участием эту фантасмагорию. Пусть подобными делами занимаются почвоведы, геологи и другие, кто пожелает. И ушел Цыган в Центральный аэрогидродинамический институт (ЦАГИ) инженером, а Дед, как его прозвали еще на первом курсе за то, что он немного сутулился, и еще один из мушкетеров по прозвищу Феникс, что было созвучно с его именем, попытались покорить непокоренное.

Макароны получились что надо, их еще и было досыта. Дед поел и, показалось даже, оттаял понемногу. Теперь они занялись настоящим чаем; хозяин хлебал чай непрерывно, было ощущение, что ему не хватает жидкости. С теменью опустилась прямо-таки молочная пелена, при полном безветрии стояла такая тишина, что было даже слышно, как хлюпает в речке рыба и медведи озоруют на меляках. Ванюшка пошутил, что если медведи начнут заводить самолет, то по-любому они услышат. Хотя по своему опыту было понятно, что никогда звери не подойдут к машине, от которой прет бензином и маслом. Эти животные, хоть и достаточно любопытные, но такое им не по силам, так что улететь они точно не смогут. По-хорошему, друзьям-летчикам уже хотелось спать, макароны делали свое дело. Дед предложил пойти в шалаш, места там хватит всем. В шалаше было прохладно и сухо, но, прежде чем уложить гостей, Дед сказал не очень понятную фразу о том, что сны здесь снятся хорошие, но очень уж своеобразные. Летчики-пилоты в недоумении переглянулись, вероятно, первый раз почувствовав, что они где-то в не совсем обычном месте

и в не совсем обычных обстоятельствах. А он, увидев их растерянные лица, продолжил:

– Сны тут только о будущем, но не вашем и не ваших друзей и близких, сны о непонятных событиях и обстоятельствах. Не ищите там себя и не ищите знакомых, ибо никого из них в названных временах уже не будет. Это сны не пророческие и не ученические.

Летчики уже на все были согласны, усталость их быстро сморила, и они уснули. А Дед ушел к костру и еще раз закипятил закопченный чайник, чуть сыпанув заварки прямо в большую алюминиевую кружку, и стал пить, обжигаясь, но явно с наслаждением. Медведи где-то в тумане хлопали лапами по мелкой воде, изредка рычали и грызлись между собой. Дед, вроде и сам стал сидя засыпать, но тут где-то рядом рявкнул филин, который тоже был охоч до хариуса, и мужчина, вздрогнув, проснулся. Он встал, сходил куда-то недалече и вернулся с узелком. Он его развернул на коленях, при свете костра было трудно разглядеть, что там такое, но это было нечто, похожее на прозрачную сферу. Она пропускала через себя свет костра, испуская лучи и искры. Дед сидел и долго смотрел на эту сферу. Было ощущение, что он ворожит, и это ощущение подчеркивал густой туман, в котором с трудом проглядывала черная полоса леса. Как-то в это волшебное безветрие дым костра уходил тонкой струйкой в бесконечные небеса.

Ивану снилось то, что было невозможно ни узнать, ни с чем-то сравнить. Люди со странным образом жизни, с какими-то странными потребностями и непонятными способами их осуществления. Они как бы были люди как люди, но жизнь их проходила в другом времени. Их окружал фантастический быт и такая же фантастическая техника. Эти люди, похоже, нигде не работали, но жили широко и с большими притязаниями, выдумывая для самих себя развлечения и приключения. Вдруг, ближе к весне этот народ заразился идеей уверовать в Бога, и все они вдруг начали исполнять Великий пост – воздержание. Они все кинулись поститься, правда по правилу «нельзя, но если никто не видит, то можно». Все они ждали послабления, и оно пришло в апреле, в день Вербного воскресенья, когда разрешено съесть рыбу и испить немного красного вина. Народ решил все это совершить на природе в виде небольшого и дружного пикника. Загрузились в большие, необыкновенные автомобили и поехали за три деревни на природу. За тремя деревнями была речка, где компания собиралась поймать рыбу и съесть ее с благословения Царя Небесного.

Приехав туда, из трех машин выложили провиант, и, как оказалось, рыбы понабрали огромное количество, она была и копченая, и соленая, в красивых банках из металла и каких-то прозрачных сосудах. Потому решили, что ловить в речке рыбу уже нецелесообразно. Еще жарче было с вином: оно, как положено, было красным, но в огромных количествах, в бутылках и даже каких-то картонных коробках. Пока разводили костер, выпили под холодное по стакану красного и, конечно, захмелели. Потом еще по одному, а потом уже стали копченую рыбу насаживать на шампуры и готовить шашлык, ведь мясо было нельзя. Тут же, с учетом, что трава имеет растительное происхождение, выкурили несколько папирос анаши. Потом обоссали все окружающие кусты. Все как бы находились в особом смирении и самостоятельно залезть в авто не могли, их грузили водители, которым не налили ни грамма. Испоганив все вокруг, двинули обратно, через три деревни.

* * *

Так и разошлись три мушкетера: двое ушли в одну сторону, а желающий приносить реальную пользу и строить социализм – в другую. Дед с Фениксом решили сами выдвинуться ранней весной к месту падения Тунгусского феномена. Но прежде они перевели в математические формулы все, что было известно об этом событии. Чтобы картинку нарисовать ясную, их личное присутствие было необходимо на месте происшествия. В страну тунгусов они намеревались прибыть весной. Исходной точкой своих поисков они просчитали гору Фарингтон, как она была обозначена на карте. Но случилось, что в конце марта Дед «припарковался» с приступом запущенного аппендицита, и Феникс вынужден был отправляться один. Слишком много было путевых договоренностей, которые нельзя было нарушить.

Он прибыл в Ванавару, когда редкие льдины еще тянуло по реке. Ему пришлось прожить там неделю; вот за эту неделю, не зная языка эвенков, при помощи жестов и других хитростей узнал, что того места, куда они собрались, эвенки боялись с давних времен, а почему – и сами не знали. Но на их фактории уже побывало немало желающих попасть к месту предполагаемого падения небесного тела, и они хорошо ориентировались в том районе. Феникса туда доставили по первой открытой воде. Эвенкам мужчина понравился: он отлично играл на губной гармошке, что было дивным дивом в такой глухомани. Все прямо от него сходили с ума, принимая его за волшебника. Там им построили шалаш, и как-то обустроили территорию обитания, сделали верши для ловли рыбы и научили ими пользоваться, да показали, как жарить и варить рыбу. Понятно, что человек, который еще в 25 лет защитил докторскую диссертацию по математическому построению сфер, имел, наверное, право, быть не очень сведущим в коммунальном хозяйстве. Эвенки собрались уже в ночь уплывать, теперь им двигаться по течению. И, уже садясь в лодки, они показали Фениксу на гору, у основания которой он поселился, и, как смогли, объяснили, что многие из их народа наблюдали на горе огонь, который был каким-то нечеловеческим.