скачать книгу бесплатно
В прежние времена диалектику изучали с большим усердием. Это искусство выдвигало ложные принципы под видом истинных и стремилось утверждать вещи по видимости. Среди греков диалектики были администраторами и ораторами, которые могли вести народ туда, куда хотели, потому что народ можно было обмануть внешним видом. Таким образом, диалектика была искусством создавать видимость. В логике она также некоторое время фигурировала под названием искусства диспута, и так долго вся логика и философия были культурой некоторых пылких умов, чтобы искусственно создавать все видимости. Но ничто не может быть более недостойным философа, чем культура такого искусства. Поэтому в этом смысле она должна быть полностью исключена, а вместо нее в логику должна быть введена критика этой видимости.
Таким образом, мы будем иметь две части логики: аналитическую, которая представляет формальные критерии истины, и диалектическую, которая содержит характеристики и правила, по которым мы можем распознать, что нечто не согласуется с формальными критериями истины, даже если кажется, что оно с ними согласуется. Таким образом, диалектика в этом смысле может быть использована как катарсис [очиститель – wp] разума. Логика далее подразделяется
2) на естественную, или популярную, и искусственную, или научную, логику (logica naturalis, logica scholastica, logica artificialis).
Но такая категоризация недопустима. Ведь естественная логика, или логика здравого смысла (sensus communis), на самом деле не логика, а антропологическая наука, имеющая только эмпирические принципы, поскольку она имеет дело с правилами естественного использования понимания и разума, которые признаются только in concreto, т. е. без осознания их in abstracto. – Поэтому искусственная или научная логика заслуживает только этого названия, как наука о необходимых и общих правилах рассуждения, которые, независимо от естественного использования понимания и разума, могут и должны быть признаны in concreto a priori, хотя сначала они могут быть найдены только через наблюдение этого естественного использования.
3) Другое деление логики – на теоретическую и практическую, но и это деление неверно.
Общая логика, которая, будучи просто каноном, абстрагируется от всех объектов, не может иметь практической части. Это было бы contradictio in adjecto [противоречием в терминах], поскольку практическая логика предполагает знание определенного вида объекта, к которому она применяется. Поэтому мы можем назвать каждую науку практической логикой, ибо в каждой из них мы должны иметь форму мышления. Общая логика, рассматриваемая как практическая, может быть, следовательно, не чем иным, как техникой учености вообще; – органоном школьного метода.
Согласно этому делению, логика, таким образом, должна иметь догматическую и техническую части. Первая будет называться элементарной доктриной, другая – методологической. Практическая или техническая часть логики была бы логическим искусством в отношении расположения и логическим искусством выражений и различий для того, чтобы облегчить действие разума.
В обеих частях, как технической, так и догматической, однако, ни объекты, ни субъект мысли не должны приниматься во внимание ни в малейшей степени. В последнем отношении логика может быть классифицирована следующим образом
4) на чистую и прикладную логику.
В чистой логике мы отделяем интеллект от других сил разума и рассматриваем, что он делает сам по себе. Прикладная логика рассматривает разум в той мере, в какой он смешан с другими силами разума, которые влияют на его действия и придают им косое направление, так что он не действует по тем законам, которые сам признает правильными. – Применяемая логика на самом деле не должна называться логикой. Это психология, в которой мы рассматриваем, как наше мышление склонно развиваться, а не как оно должно развиваться. В конце концов, она говорит нам, что мы должны делать, чтобы правильно использовать наш интеллект перед лицом различных субъективных препятствий и ограничений; мы также можем узнать из нее, что способствует правильному использованию нашего интеллекта, его вспомогательные средства или средства для исправления логических ошибок и заблуждений. Но это не пропедевтика. Ведь психология, из которой должно быть взято все, что касается прикладной логики, – это часть философских наук, по отношению к которым логика должна быть пропедевтикой.
Правда, говорят, что техника или способ построения науки должны быть представлены в прикладной логике. Но это бесполезно, даже вредно. Человек начинает строить, не имея материалов, и может дать форму, но содержание отсутствует. Техника должна быть представлена в каждой науке.
Наконец,
5) деление логики на логику обыденную и логику спекулятивного ума, мы отмечаем здесь, что эта наука вообще не может быть разделена таким образом.
Она не может быть наукой спекулятивного разума. Ибо, будучи логикой спекулятивного знания или спекулятивного использования разума, она была бы органоном других наук, а не просто пропедевтикой, которая должна заниматься всеми возможными применениями понимания и разума.
Логика также не может быть продуктом здравого смысла. Здравый смысл – это способность распознавать правила знания in concreto. Логика же должна быть наукой о правилах мышления in abstracto.
Можно, однако, принять здравый смысл за объект логики; в этом отношении она будет абстрагироваться от конкретных правил спекулятивного разума и тем самым отличаться от логики спекулятивного разума.
* * *
Что касается изложения логики, то оно может быть как схоластическим, так и популярным.
Схоластическим оно является, если соответствует любознательности, способностям и культуре тех, кто хочет относиться к знанию логических правил как к науке. Популярной же она является тогда, когда снисходит до способностей и потребностей тех, кто не изучает логику как науку, а лишь хочет использовать ее для просвещения своего ума. – В схоластической лекции правила должны быть представлены во всеобщем виде, или in abstracto, тогда как в популярной лекции они должны быть представлены в частностях, или in concreto. Схоластическая лекция является основой популярной; ведь только тот может представить что-то в популярной манере, кто смог представить это более тщательно.
Кстати, здесь мы проводим различие между лекцией и методом. Под методом следует понимать способ, с помощью которого можно полностью познать определенный объект, к познанию которого он должен быть применен. Он должен вытекать из природы самой науки и поэтому, как необходимый порядок мыслей, определяемый ею, не может быть изменен. Лекция означает только способ передачи своих мыслей другим, чтобы сделать доктрину понятной.
* * *
Исходя из того, что мы до сих пор говорили о природе и назначении логики, ценность этой науки и полезность ее изучения теперь можно оценить по правильному и определенному стандарту.
Логика, таким образом, не является ни всеобщим искусством изобретения, ни органоном истины, ни алгеброй, с помощью которой можно было бы обнаружить скрытые истины.
Но она полезна и незаменима как критика знания; или для суждения как обычного, так и спекулятивного разума, но не для того, чтобы научить его, а только для того, чтобы сделать его правильным и согласующимся с самим собой. Ибо логический принцип истины – это соответствие понимания своим собственным общим законам.
* * *
Наконец, что касается истории логики, то мы отметим лишь следующее:
Современная логика берет свое начало от аналитической логики Аристотеля. Этого философа можно считать отцом логики. Он представил ее как органон и разделил на аналитику и диалектику. Его способ преподавания очень схоластичен и основан на развитии самых общих понятий, лежащих в основе логики, которыми, однако, нельзя пользоваться, потому что почти все сводится к тонкостям, за исключением того, что из них выведены названия различных актов понимания.
Кстати, со времен Аристотеля логика не сильно прибавила в содержании, да и не может прибавить по самой своей природе. Но она может выиграть в точности, определенности и ясности. – Есть лишь несколько наук, которые могут достичь устойчивого состояния, в котором они больше не меняются. К ним относятся логика и метафизика. Аристотель не опустил ни одного момента разума; мы лишь стали более точными, методичными и упорядоченными в нем.
Считалось, что «Органон» Ламберта значительно расширяет логику, но он содержит не более чем более тонкие деления, которые, как и все надлежащие тонкости, оттачивают ум, но не приносят существенной пользы.
Среди более поздних философов есть двое, которые привели в движение общую логику: Лейбниц и Вольф.
Малебранш и Локк не занимались собственно логикой, поскольку они также занимались вопросами содержания знания и происхождения понятий.
Общая логика Вольфа – лучшая из имеющихся. Некоторые объединили ее с аристотелевской логикой, как, например, Реуш.
Баумгартен, человек, имеющий в этом большие заслуги, сконцентрировал логику Вольфа, а Мейер затем снова прокомментировал Баумгартена.
Декарт также принадлежит к числу более поздних логиков, но он не рассматривал природу логики. Ведь его логика содержит метафизические принципы и в этом отношении выходит за пределы этой науки; кроме того, она устанавливает критерий истины, который не может быть критерием, и в этом отношении дает волю всем фантазиям.
В наш век не было знаменитого логика, и нам не нужны новые изобретения для логики, потому что она содержит только форму мысли.
* * *
III. Понятие философии в целом. – Философия в соответствии с концепцией школы и в соответствии с концепцией мира. – Основные требования и цели
философствования. – Наиболее общие и высшие задачи этой науки.
Иногда бывает трудно объяснить, что понимается под той или иной наукой. Но наука приобретает точность благодаря определению своего конкретного понятия, а некоторые ошибки избегаются по определенным причинам, которые в противном случае закрадываются, когда науку еще нельзя отличить от смежных с ней наук.
Однако прежде чем попытаться дать определение философии, мы должны сначала рассмотреть характер самих различных познаний и, поскольку философские познания относятся к познаниям разума, объяснить, в частности, что следует понимать под последними.
Разумное познание противопоставляется историческому. Первое – это познание из принципов (ex principiis), второе – из данных (ex datis). – Но познание может возникать из разума и при этом быть историческим; так же как, например, когда просто грамотный человек узнает продукты чужого разума, его познание таких продуктов разума является просто историческим.
Ибо можно различать знания
1) по их объективному происхождению, то есть по тем источникам, из которых только и возможно познание. В этом отношении все знания являются либо рациональными, либо эмпирическими;
2) по их субъективному происхождению, то есть по способу, которым знание может быть приобретено человеком. С этой последней точки зрения знания либо рациональны, либо историчны; они могут возникнуть любым способом. Таким образом, нечто объективно может быть рациональным познанием, которое субъективно является только историческим.
В отношении некоторых рациональных познаний вредно знать их только исторически, но в отношении других это безразлично. Например, шкипер знает правила навигации исторически, по своим таблицам; и этого для него достаточно. Но если юрист знает юриспруденцию только исторически, то он совершенно испорчен как истинный судья и тем более как законодатель.
Из разницы между объективно и субъективно рациональным знанием теперь также ясно, что можно изучать философию в определенных аспектах, не будучи способным философствовать. Тот, кто действительно хочет стать философом, должен практиковать свободное, а не просто подражательное и, так сказать, механическое использование своего разума.
* * *
Мы объявили, что познания разума – это познания из принципов; из этого следует, что они должны быть априорными. Но есть два вида познания, которые оба являются априорными, но при этом имеют много заметных различий; а именно математика и философия.
Принято утверждать, что математика и философия отличаются друг от друга по объекту тем, что первая имеет дело с количеством, а вторая – с качеством. Все это неверно. Различие между этими науками не может быть основано на объекте; ведь философия имеет дело со всем, а значит, и с квантами, как и математика отчасти, поскольку все имеет количество. Только разный способ познания разума или использования разума в математике и философии делает специфическое различие между этими двумя науками. Философия – это познание разума из одних только понятий, тогда как математика – это познание разума из построения понятий.
Мы строим понятия, когда представляем их априори в представлении без опыта, которое соответствует нашему понятию о нем. – Математик никогда не может использовать свой разум в соответствии с простыми понятиями, а философ – через построение понятий. – В математике разум нужен в conreto, но концепция не эмпирическая, а нечто делается объектом концепции a priori.
И в этом, как мы видим, математика имеет преимущество перед философией, поскольку прозрения первой интуитивны, тогда как прозрения второй – только дискурсивны. Но причина, по которой мы больше рассматриваем величины в математике, заключается в том, что величины могут быть построены априори в интуиции, в то время как качества не могут быть представлены в интуиции.
* * *
Таким образом, философия – это система философских знаний или познание разума из понятий. Такова школьная концепция этой науки. Согласно концепции мира, это наука о конечных целях человеческого разума. Это высокое понятие придает философии достоинство, то есть абсолютную ценность. И действительно, только философия обладает внутренней ценностью и придает ценность всем остальным знаниям.
В конце концов, всегда возникает вопрос, какова же цель философствования и его конечная цель – сама философия, рассматриваемая как наука в соответствии со схоластической концепцией?
В этом схоластическом значении слова философия имеет дело только с искусностью; по отношению к понятию мира, с другой стороны, с полезностью. В первом отношении, следовательно, она есть учение об искусности; во втором – учение о мудрости, – законодательнице разума, и философ в этом отношении не художник разума, а законодатель.
Художник разума, или, как называет его Сократ, философ, стремится лишь к умозрительному знанию, не учитывая, насколько это знание способствует конечной цели человеческого разума; он дает правила для использования разума во всевозможных произвольных целях. Настоящим философом является практический философ, который учит мудрости, наставляя и показывая пример. Ведь философия – это идея совершенной мудрости, которая показывает нам конечные цели человеческого разума.
Философия, согласно концепции школы, включает в себя два элемента:
во-первых, достаточный запас рациональных знаний; – во-вторых, систематическую связь этих знаний или их сочетание в идее целого.
Философия не только допускает такое строго систематическое соединение, но даже является единственной наукой, которая имеет систематическое соединение в действительном понимании и придает всем другим наукам систематическое единство.
Но если говорить о философии в соответствии с понятием мира (in sensu cosmico), то ее можно назвать также наукой о высшей максиме применения нашего разума, если под максимой понимать внутренний принцип выбора между различными целями.
Ибо философия в последнем смысле есть наука об отношении всякого знания и применения разума к конечной цели человеческого разума, которой, как высшей цели, подчинены все другие цели и которая должна быть в ней объединена.
Область философии в этом космополитическом смысле можно резюмировать в следующих вопросах:
1) Что я могу знать?
2) Что я должен делать?
3) На что я могу надеяться?
4) Что такое человек?
На первый вопрос отвечает метафизика, на второй – мораль, на третий – религия, на четвертый – антропология. В принципе, все можно отнести к антропологии, потому что первые три вопроса связаны с последним.
Таким образом, философ должен уметь определять
1) источники человеческого знания
2) объем возможного и полезного использования всех знаний, и, наконец
3) пределы разума. —
Последнее – самое необходимое, но и самое трудное, но философа это не волнует.
Философу принадлежат две главные вещи:
1) Культура талантов и ловкость в их использовании для всевозможных целей;
2) умение использовать все средства для достижения любой цели.
И то и другое должно быть соединено, ибо без знания никогда не стать философом, но и одно только знание никогда не сделает философом, если к этому единству не добавится соответствующее сочетание всех знаний и умений, а также понимание их соответствия высшим целям человеческого разума.
Никто не может называть себя философом, если не умеет философствовать. Но философствовать можно научиться только через практику и самостоятельное использование разума.
Как же на самом деле можно научиться философии? – Каждый философский мыслитель строит, так сказать, свой собственный труд на руинах другого; но никогда не появлялось такого труда, который был бы последовательным во всех своих частях. Философия не может быть изучена по той самой причине, что она еще не дана. Но даже если бы она существовала, никто из изучающих ее не смог бы сказать о себе, что он философ, поскольку его знание о ней было бы только субъективным и историческим.
В математике ситуация иная. Этой науке можно научиться в определенной степени; ведь доказательства здесь настолько очевидны, что в них может убедиться каждый; кроме того, благодаря своей доказательности она может быть сохранена как определенная и незыблемая теория.
Тот же, кто хочет научиться философствовать, должен рассматривать все философские системы только как историю применения разума и как объекты для упражнения своего философского таланта.
Поэтому истинный философ должен, как самостоятельно мыслящий человек, свободно и самоинициированно, а не рабски подражательно использовать свой разум. Но и не диалектическое, то есть не такое, которое направлено только на то, чтобы придать знанию видимость истины и мудрости. Это дело простого софиста; но оно совершенно несовместимо с достоинством философа, как знатока и учителя мудрости.
Ведь наука имеет внутреннюю истинную ценность только как орган мудрости. Однако как таковая она также незаменима для мудрости, так что можно с полным правом утверждать: Мудрость без науки – это теневой набросок совершенства, которого мы никогда не достигнем.
Того, кто ненавидит науку, но еще больше любит мудрость, называют мизологом. Мизология обычно возникает из-за пустоты научного знания и связанного с ним тщеславия. Иногда, однако, в мизологию впадают и те, кто поначалу занимался наукой с большим усердием и удачей, но в итоге не нашел удовлетворения во всех своих знаниях.
Философия – единственная наука, которая умеет дать нам это внутреннее удовлетворение; ведь она, так сказать, замыкает научный круг, и именно благодаря ей науки обретают порядок и согласованность.
Таким образом, для того чтобы практиковать самоосмысление или философствование, нам придется обратить внимание скорее на метод использования разума, чем на сами пропозиции, к которым мы пришли с его помощью.
LITERATUR: Gottlob Benjamin Jaesche, Immanuel Kants Logik, Leipzig 1876
ФРИДРИХ ХАРМС
Проблема Канта
«Кант воздерживается от гипотез о неясном, как это делает эмпирическая психология, пытаясь описать рост факта человеческого познания от первого начала во времени, которого никто не знает, ни в душе детей, ни в животных, ни в так называемом первобытном человеке, который является лишь плодом воображения. Более того, описать рост этих фактов от минимального их начала вообще невозможно, если этот факт не был замечен заранее, как он дан».
«Проблема, которую Кант поставил перед философией в связи с возможностью синтетических суждений, – это вопрос о том, как возможно расширение и увеличение нашего знания, как возможен прогресс в познании. Это не может произойти через применение формальной логики, поскольку из нее вытекают только аналитические суждения. Поэтому Кант, как и вся современная философия, отвергает формальную логику как органон или методологическую теорию наук. Из ее применения не следует никакого прогресса наук, а только их стагнация».
Кант называет свою философию критической и противопоставляет ее догматической и скептической философии. Разница касается процедуры философствования. Догматическая философия, как и эмпирическая наука, исходит из простого предположения, что мы познаем вещи такими, какие они есть, и что, следовательно, вещи существуют так, как мы их видим и мыслим. Скептик ставит под сомнение это предположение догматика, отрицая, что мы знаем вещи такими, какие они есть, и что они существуют так, как мы на них смотрим и думаем о них. Он направляет свои атаки против философских догм и разрушает то, что они построили.
До этого момента история философии была наполнена бесконечным конфликтом между самоочевидностью догматизма и неопределенностью скептической философии. Деспотизм догматической философии снова и снова подрывался анархией скептицизма, и так не было создано признанной философии.
Кант противопоставляет оба типа процедур или максим мышления критической философии. Он делает критический процесс, который он наблюдал с самого начала, сущностью философии. Он является основателем критики в философии. Ни путем простого принятия, ни путем простого отвержения и отрицания, а только через критику, то есть через изучение и исследование, мы можем прийти к познанию истины.
Философия называется критической не из-за каких-то результатов, взглядов и доктрин, а потому, что она занимает определенную позицию в познании – позицию критического суждения, потому что придерживается определенной процедуры мышления. Это позиция зарождающейся науки, исследования, из которого должна появиться истина. Если мы ищем истину, нам, с одной стороны, придется признать, что мы ею еще не обладаем и что мы еще не признали вещи такими, какие они есть, а с другой стороны, мы можем прийти к знанию истины на основе нашего мышления, на основе имеющихся у нас идей.
Догматизм и скептицизм знаменуют собой не начало, а упадок философии и научного образования. Они появляются не в начале, а в конце периода. Только в конце греческой философии в стоической и эпикурейской философии появляется догматизм, а вместе с ним и скептицизм. То же самое происходит и в более поздней философии. Скептицизм появляется как конечный результат эмпиризма и сенсуализма английской философии, которая, поскольку она пренебрегает рассмотрением и исследованием своих принципов и оснований заново и подвергает их критике, завершается скептицизмом, вытекающим только из ее некритической процедуры. Но этот современный скептицизм имеет то преимущество перед древним, что он предстает не как простое отрицание догматизма, а как конечный результат теории, которая сама по себе положительна, но которая сама по себе была догматизмом. В своем конечном результате она скептична, но в своем начале, как сенсуализм, она догматична.
Рационализм в современной философии, основанный Картезиусом, начинается скептически, но чем дальше он развивается, тем больше заканчивается догматизмом. Ведь скептицизм содержит не истинное, а лишь кажущееся обоснование философии; он так же некритичен, как и догматизм. Изгибы и повороты сомнения сами должны быть сначала подвергнуты критике, прежде чем они смогут послужить основой для философии. Догматический рационализм смиряется со скептицизмом и успокаивается только после того, как с ним смирится. Он стремится избежать поворотов скептицизма, не доказывая критикой необоснованность своих поворотов.
В обеих школах современной философии до Канта преобладает предубеждение, что существует универсальный метод познания; в одной превозносятся индукция и эмпиризм, в другой – математическое умозрение как универсальный метод познания. Каждый универсальный метод скептичен в своем отношении к знанию, которое не может быть найдено на его пути, и догматичен в своей процедуре. Поэтому догматизм и скептицизм проявляются в обоих направлениях современной философии до Канта.
Математическая спекуляция как универсальный метод скептически относится ко всей эмпирии, которую она рассматривает лишь как набор спутанных и потому пустых и непознаваемых идей, а сенсуалистическая индукция скептически относится ко всему понятийному знанию, которое она рассматривает лишь как привычный, похожий на память сбор, воспроизведение и социализацию чувственных идей.
Они отрицают друг у друга основания своей процедуры, реальность опыта, с одной стороны, и законность мышления – с другой. Наконец, эмпиризм заканчивается страхом перед всеми фактами, которым он идолопоклоннически поклоняется, отказываясь от всякого объяснения фактов и получая удовольствие только от их переживания; а рационализм, становясь вульгарным, заканчивается просвещением, которое считает, что оно все познало, когда сделало все идеи ясными и отчетливыми для всех.
Скептицизм рационализма – это низший скептицизм, который ставит под сомнение реальность опыта, а скептицизм эмпиризма – это высший скептицизм, который отрицает истинность интеллектуального знания. Ни догматизм, ни скептицизм не существуют отдельно в современной философии, что отличает ее от старой философии, но оба они содержатся в обоих направлениях современной философии, и только по отношению друг к другу рационализм можно назвать догматизмом, а эмпиризм скептицизмом, игнорируя скептический элемент рационализма и догматический элемент эмпиризма. И то, и другое является следствием некритической процедуры в философии до Канта, поскольку они предполагают либо эмпиризм, либо математику в качестве нормы для всего познания и сами не исследуют возможность познания.
