скачать книгу бесплатно
Мы с Капанидом ничего не сказали, но подумали. Если бы нам папы молчать велели, мы ни за что бы не проболтались. А Эвриал сказал, что «дромос» – это вход в гробницу. Он такое в Микенах видел. И у нас в Аргосе тоже. Когда его тетю хоронили.
Ну, тогда все понятно! Гадес – это гробница и есть. Для всех сразу. И нам сразу же дальше идти расхотелось.
Но – пошли!
– Только тихо! Пригнитесь!
Это – Полидор. Приказы отдает.
– Дальше не ходите – ноги промочите. Все! Ждем!
«Дальше» – это уже в болото. Мы на краю. Здесь мокро, под сандалиями чавкает. И воняет – в смысле, плохо пахнет.
– А когда?..
(Это Эвриал – который коричневый.)
– Тихо, говорю! Скоро. Сейчас!
И действительно…
– Ой! (Ферсандр, кажется. А может, и Эвриал.)
– Где?!! (Это мы все.)
– Тихо! Да вот же! Гидра!
Гидра?! Маленькая черная змейка… А вот и еще одна! И еще!
– Это что – гидра?
– Вот мелюзга глупая! Конечно, гидра! Они все такие.
Мы так огорчены, что даже не обижаемся на «мелюзгу». И это – гидры? Да это же просто змеи, у нас их возле Аргоса в каждом болоте навалом! Мелюзга, в общем.
Да как же так?
Смотреть дальше не захотелось. Тогда Полидор сказал, что пора назад идти. Мы и пошли.
Только сначала Полидор отдышался – он ведь толстый. Отдышался – и рассказал, что гидры тут, в Алкионии, водятся.
Маленькие.
Оказывается, гидры – почти как змеи. Только змеи расти не умеют. А гидры умеют. Но они не всегда растут, а только если в море попадают. А в море они попадают, когда сильные дожди бывают и болото разливается – до речки Фрикс. А речка в море впадает. Какие гидры до моря доплывают, те и растут.
А та гидра, что дядя Геракл убил, из моря выползла. Она по ночам ползала и овец кушала. И коз, и людей – кого встретит. Вот дядя Геракл ее и убил.
Значит, большие гидры все-таки есть?
Полидор сказал, что есть. В море. Если по берегу Фрикса идти, то как раз к морю выйдешь. А там – скала, на конскую голову похожая. Вот к той скале гидры и выплывают. Ночью. Иногда.
Они-то выплывают, но мы туда не пойдем. А не пойдем, потому что поздно. Поздно – и дядя Гиппомедонт запрещает. И вообще, к той скале ночью ходить нельзя.
И днем – тоже.
* * *
Тихо. Темно. За дверями – тоже тихо…
– Ну чего, Капанид, сбегаем?
Молчит, сопит.
Думает.
– Угу…
Это здесь тихо, а в зале до сих пор пируют. Но пируют как-то не так. И вина туда не носят, и флейтисток нет… И дядя Капаней не поет. Если бы пел – слышно было бы. До самой Лерны слышно!
– А тебе страшно?
Ну, как на такое отвечать, всем понятно!
– Да ни капельки!
– А Ферсандра возьмем?
Тут уж думать приходится вдвоем. Ферсандр – друг, но без папиного (в смысле, дяди Полиника) разрешения он и шагу не сделает.
– А мы… Мы только посмотрим. А если чего увидим – и его позовем.
– А дорогу ты помнишь?
Дорогу-то и я помню – вниз с холма, через священную рощу (это где платан Гидры) – а там вдоль берега Фрикса. До моря. Но странное дело, мне что-то не хочется идти. Живот, что ли, заболел?
– Ну пошли, Тидид?
Ой, заболел. Бурчит! Но… Делать нечего – сам напросился.
– Пошли!
В сенях – темно. И во дворе темно. У сарая…
– Тихо!..
У сарая кто-то охает. И ахает. В два голоса.
– Гы! (Это, понятно, Сфенел.)
Я тоже понимаю, что «гы». Наверное, рабыня с каким-нибудь пастухом. Видел я такое! Наши рабыни тоже…
Фу, противно! И еще попы голые!
Ворота открыты, тропинка сама стелется под ноги…
– Побежали!
Ветер в ушах – прохладный, пахнущий близким морем. Бежать легко, тропинка ведет вниз, под гору, луна уже взошла…
Хорошо!
Вниз, вниз, мимо вековых платанов, мимо полуразрушенных алтарей, где уже давно не приносят жертвы, мимо темной пещеры, мимо старых уродливых камней, которые кто-то вкопал прямо в землю…
Дальше, дальше!
Бежать легко, мы оба хорошо бегаем, только ветер свистит, только Селена-луна с небес смотрит…
…Почему мне вдруг кажется, что лучше уже не будет? Что добрые боги послали эту ночь…
Странная мысль уносится ночным ветром – прочь, прочь, прочь. Все хорошо, все отлично, а дальше будет еще лучше…
Вниз, вниз, вниз…
* * *
Скала и вправду походила на коня. Огромного, с большой тяжелой гривой. И сам конь – огромный. Стоит себе на дне, только голову из моря выставил.
А на море – огоньки.
Всюду – на волнах, на мокрых камешках и даже в глубине, где зеленые нереиды живут…
Ух ты!
То есть это потом «ух ты», а вначале даже страшно стало. Моря-то я почти не видел. Зато слыхал! В море опасно. Там живет страшный Поседайон, он еще и землю трясет, и в коня обращается… А скала-то – голова конская. Вот сейчас ка-а-ак двинется, ка-а-ак заржет! Ой, лучше не думать! А то меня Капанид за труса примет!
– Сели?
– Сели!
Ждем.
Ждем – а огоньков все больше, светятся, дрожат…
– А чего они флейтисток не позвали?
(Это я так, чтобы не молчать.)
Сопит Сфенел. Думает.
– Это потому, что мамы наши тут. То есть не наши… Ты, Тидид, извини…
Жаль, что я не могу рассказать Капаниду о маме. Он считает, что моя мама на Каменном Поле. Но я ему обязательно расскажу! Когда мама разрешит.
– И не потому, – возражаю я. – Помнишь, день рождения дяди Полиника был? Тогда все пришли, но флейтисток все равно позвали. Только их к столам не подпускали. И танцовщиц тоже позвали…
А на море – волны. И огоньки, огоньки…
…И черный конь. Вот сейчас заржет, подпрыгнет, ударит копытами прямо по белым барашкам, по огонькам!..
– А я знаю, почему, – вдруг заявляет Сфенел. – Они о войне говорят. Война будет, Тидид!
Да, будет. Я хоть и маленький еще, а понял. Недаром папа о войне заговорил!
– Они с Фивами воевать хотят. Чтобы дядя Полиник басилеем стал. А потом – с Калидоном. Чтобы твой дедушка твоего папу простил.
Почему мне вдруг не хочется, чтобы папа шел на войну? И чтобы дядя Капаней шел? И все остальные? Ведь война – это победа, это добыча, это – слава! А мой папа – самый сильный!
– Смотри!
Все забыто. Гидра! Перед самой скалой! Темная, горбатая, толстая…
– Да это же лодка! Рыбаки!
Фу ты!
Действительно лодка. Даже голоса слышны. Плеснули по воде весла (а на них – тоже огоньки!), и снова – тихо. Только волны.
– А кого на войну возьмут?
Нас – не возьмут, это понятно. А дядю Эгиалея? А Алкмеона? Ведь у него губа заячья!
Капанид снова начинает сопеть. Молчит.
– Мама плачет, – наконец вздыхает он. – А папа то кричит на нее, то целует. Мама говорит, что боится. Что ей сны плохие снятся.
Хочу сказать что-то ободряющее – и не могу. Моя мама…
«Лучше сыном изгнанника, чем сиротой…»
– Они победят! – говорю я упрямо. – Они всех побьют! Правда, Капанид?
– Угу…
Не нравится мне это его «угу». Ну никак не нравится!
– А дядя Амфиарай… – вновь начинает Сфенел.
– Тихо!
