скачать книгу бесплатно
– Та какой я фотомок! – откликается дядя Полиник. – Сетьмая вода на финоградном сусле…
– Все равно. Нас даже называют героями. А какие мы герои? В каждом поколении – безумцы, калеки, просто больные…
Я совсем не понимаю папу. Да, мы все – потомки богов. И Сфенел, и Ферсандр, и даже Алкмеон с Амфилохом. Это – хорошо. Мы – герои!
– Какое-то… ядовитое семя. Геракл… Нет, не Геракл. Иолай, его племянник, сказал, что мы опасны для богов. Ладно, для богов – мы для людей опасны! Я думал, хотя бы Диомед…
– Нато бы к оракулу, – неуверенно предлагает дядя Полиник. – Жаль, Асклефий умер!
– Да иди ты со своими оракулами! – басит дядя Капаней. – Ни приапа собачьего…
– Эй, здесь ребенок! (Это папа.)
– М-м-м… Ни пса они там не знают! Сидят у жертвенников, морды наели и каркают: «Воля богов! Воля богов!» Я бы всех этих пифий разложил бы на полянке и…
– Эй! (Это уже дядя Полиник.)
– М-м-м… И выпорол бы, чтобы людей не дурили. А все идолы бы в костер кинул! Какие они боги? Засранцы приапо…
– Капаней!!!
(Это они оба – и папа, и дядя Полиник.)
– А пусть слушает! Слышишь, Диомед? Боги – они не боги! Они что, мир создавали? Человека создавали? Пришли на готовенькое, расположились, как разбойники в чужом доме, и корми их! И деревяшкам кланяйся! А им все мало, проглотам. Овец мало – быков подавай! Быков мало – людей режь! Что, не так?
Глаза закрыты. Сейчас Зевс кинет молнию…
Сейчас!..
– А все потому, что мы их боимся. А чего их бояться?
– Потому что они сильнее!
Это папа. Я раскрываю глаза. Кажется, обошлось. Добрый Зевс не кинул молнию.
– Они сильнее. А если враг сильнее, ему надо платить дань. Что поделаешь…
И это папа?! Мой папа, который ничего не боится? На миг мне становится обидно за папу.
– Да не сильнее! – огромная ладонь дяди Капанея рассекает воздух. – Это мы – слабее. Вот Геракл. Взял Аполлона – и скрутил. И Таната скрутил! И Аида!
– Это сказки! – качает головой дядя Полиник. – Я его, Геракла, сфрашивал, когда он еще пыл… Ну, вы понимаете. С Аидом он не трался. Никто не может бороться с Гадесом.
– Потому что все мы – каждый за себя. А объединиться бы всем, таким, как ты, Ойнид. И я. И ты, Полиник. И даже Амфиарай. И Геракл. Да мы им!..
Молнии все нет. Кажется, Зевс простил дядю Капанея. Или просто не слышит? А может – испугался?
– Да ладно, чего скисли? – смеется дядя Капаней. – Все в порядке, только трусить не надо. А твой мальчишка, Ойнид, первым воином будет. Во всем Аргосе! Лучше тебя. И лучше меня!
Я снова краснею. Не каждый день такое услышишь. Сам дядя Капаней сказал!
И почему папа не рад?
– Как гофорит Эгиалей, латно, – дядя Полиник встает, почему-то смотрит на дверь. – Уедете в Тиринф – не страшно. Что Тиринф, что Аргос… А не офсудить ли нам, ребята, кое-что пофажнее? Фчера я получил фисьмо… письмо из Коринфа…
И меня выгоняют. Я снова удивляюсь – наверное, в сотый раз за этот вечер. Что они такого собрались обсуждать? Про дядю Амфиарая мне слушать можно, про оракулы можно. И про богов – тоже можно.
А про что нельзя?
* * *
Дядя Капаней часто ругает богов. И дядя Амфиарай тоже. Я, правда, не слыхал, и Сфенел не слыхал, но об этом все говорят. Только ругают по-разному. Дядя Капаней всех богов плохими словами называет, а дядя Амфиарай ругает Зевса. Из-за этого дядю Амфиарая никто не любит, хотя он Вещий. А дядю Капанея все любят – кроме дяди Амфиарая.
Почему так?
Папа не хочет мне объяснить. А маму я еще не спрашивал. Она так редко приходит! В следующий раз я ее обязательно спрошу.
Папа богов чтит. Не так, как дядя Полиник, но чтит. И я хожу в храмы. И жертвы приношу. И Сфенел тоже ходит, хотя его папа богов ругает. У нас в Аргосе полным-полно храмов! Только на нашей улице их четыре: храм Трубы (это мы его так называем, а вообще-то он храм Афины Победоносной), храм Тихи-Счастья, маленький храмик Арга и храм Елены.
Храм Елены – самый лучший. Елена – золотая. Она очень красивая.
Папа сказал, что он знает богиню Елену. Что богиня Елена живет в городе Спарте. Что там она еще красивее, чем в храме.
Папа еще сказал, что дядя Капаней знает богиню Елену лучше, чем он. Совсем хорошо знает. Я как-то спросил дядю Капанея об этом, а он взял меня за ухо и велел сказать, кто мне об этом сообщил. Но я папу не выдал! А дядя Капаней почему-то покраснел. А потом извинился (за мое ухо) и сказал, что это все неправда, будто он знает ее, Елену, «совсем хорошо». Он богиню Елену просто знает. Он был в Спарте и молился ей. В храме.
За ухо я не обиделся, но так и не понял, отчего это дядя Капаней краснеет?
А еще у нас на улице есть Медный Дом. Его так называют, но это не дом, а подвал. Над ним раньше Палаты Данаи стояли. Я там не был. И папа не был. Говорят, там очень темно и страшно. В этом подвале родился ванакт Персей. Потом его в море бросили, а он Медузу Горгону убил.
Медуза тоже у нас похоронена. Только не на улице Глубокой, а за Лариссой, возле агоры. В городе очень-очень много могил. Я думал, что так и надо, но папа сказал, что могилы есть только в Аргосе. Во всех городах тех, кто умер, относят в некрополь, за стены. И в Микенах, и в Фивах, и в папином Калидоне. У нас тоже есть Поле Камней, но многих оставляют в городе. У нас даже есть могила, где лежат целых сорок человек сразу. То есть не человек, а голов. Ее так и называют – Сорокаголовая. Там лежат головы сыновей басилея Египта[12 - Египт (Эгипт) – брат Данаи, дядя Персея.]. А все остальное похоронено в Лерне, возле гидры.
Гидра живет в море. Некоторые говорят, что ее убил дядя Геракл, но у нас в городе все знают, что он убил маленькую гидру, а большая жива-здорова, и ее все боятся. Полидор, сын дяди Гиппомедонта, ее сам видел. Говорит, страшная.
Вот бы ее убить!
А богов все-таки ругать не надо. Вдруг услышат?
* * *
– Ты, Тидид, меня извини! Я… Я не хотел тебя обидеть…
Амфилох не умер. Он даже болел не сильно. Просто полежал неделю – и встал. И теперь мы снова стоим на ступеньках храма Трубы. Но не деремся.
Миримся.
– Твой папа очень хороший. И смелый. И мама… Она очень хорошая была. Извини!
Я думал, что извиняться придется мне, но Амфилох решил сам извиниться. А Алкмеон почему-то не пришел. И никто больше не пришел – только Амфилох.
– Просто вы все закричали. Ты про кабана, Ферсандр – про спартов…
– Ну мы же дрались! – удивился я. – Так полагается!
– Ругать врагов тоже полагается, Диомед. Чтобы разозлить, из себя вывести. Вот я и… Но я не должен был так говорить, извини!
И вдруг я начинаю понимать, что Амфилох говорит со мной как со взрослым. Как с совсем взрослым. Я хочу сказать: «Да ладно!», но вдруг понимаю, что надо ответить иначе.
– Ты меня тоже извини, Амфиарид. Я… Я не хотел. И насчет пеласгов, и насчет… Я просто реку увидел.
– Знаю.
Амфилох морщится, поглаживает бок. Я тут же вспоминаю – у него же ребро сломано! Правда, не три – одно, но все же.
Мне немножечко стыдно. Ребра ломать нельзя. Ведь мы же не враги. Мы – родичи, дядя Амфиарай – брат дедушки Адраста. Двоюродный, но все же брат.
– Знаю. Мне отец объяснил. У тебя это, как у Геракла. И как у твоего отца.
– А что у них такое?
Папа мне так и не объяснил. И дядя Полиник не объяснил.
Амфилох медлит, зачем-то оглядывается.
– А ты… А ты не обидешься?
Я задумываюсь, наконец качаю головой.
– Не обижусь. Ведь ты мне расскажешь, чтобы я знал, а не чтобы обижался.
Мы поднимаемся выше, садимся на неровные, теплые от солнца ступени. Амфилох не спешит.
– Понимаешь, Тидид, – наконец начинает он. – Человек… Он не виноват, если болен. А особенно, если болезнь послали боги.
Я киваю. Не виноват, конечно. Вот дядя Эмвел, брат дяди Эгиалея, так больным и родился. Но он очень хороший, его любят. Даже больше, чем дядю Капанея.
– Говорят, Геракла преследует Гера. Она насылает безумие. Ты слыхал, Геракл ведь детей своих убил? И племянников…
– Врешь!
«Врешь!» – это я просто так. Почему-то я верю Амфилоху. Но как же такое может быть?
– А сейчас он, говорят, совсем из ума выжил. Никого не узнает, с даймонами разговаривает…
«Я его, Геракла, сфрашивал, когда он еще пыл… Ну, вы понимаете».
«Не сравнивай. Не дай Зевес, чтобы мальчик стал таким же!»
Вот о чем говорили папа и дядя Полиник!
– Но… Но мой папа… Он не такой. Не такой! Не такой!
Это все неправда. Папа не убивает детей!
– А ты знаешь, за что его изгнали из Калидона?
Любопытство щекочет ноздри. А действительно, за что? Плохие родичи напали на моего папу, он защищался…
А как же дедушка Ойней? Почему?
Нет, не хочу. Лучше сам у папы спрошу!
– Изгнали – и изгнали. – Я отворачиваюсь, смотрю в сторону. – Ну, ладно, Амфиарид, мир?
– Мир!
Жмем руки – тоже по-взрослому.
– А своим пеласгам… то есть скажи своим, что на нашу улицу они могут приходить, но пусть сначала спрашивают. И в бабки пусть у храма не играют! А драться будем по правилам. Как полагается.
– Драться? – Голос Амфилоха звучит как-то странно. – А вот насчет драться…
– Он сказал, что со мной драться больше никто не будет. Никто! Родители запретили. И дедушка Адраст запретил. Если драка, я должен стоять в стороне – как взрослый, а иначе будет не по правилам.
Сфенел не отвечает. Сопит.
Думает.
– Выходит, мы победили, а, Тидид?
Не хочется огорчать друга, но…
– Так теперь же вы двое будете против всех!
– Верно…
Безопасность нашей любимой улицы под угрозой. Если со мной не станут драться, Алкмеон приведет своих пеласгов…
– Правда, мы с Амфилохом ну… помирились. Он сказал, что драться будут теперь на равных. Вас двое – их двое. Кто кого побьет – тот и победил.
Капанид снова думает.
– А если он не придет? С Алкмеоном ты не мирился?
С ним я не мирился. Старший сын дяди Амфиарая не пожелал жать руку какой-то мелюзге. У-у, Губа Заячья! Ну, тогда…
– Тогда я все равно драться буду. Если Алкмеон придет. Или если пеласги толпой нападут. У них свои правила – у нас свои. Правильно?
Капанид ухмыляется, кивает. Военный план готов, да только он пока бесполезен. Вот уже неделя, как на нашу улицу чужаки не приходят. А если и приходят, то по одному. И в бабки не играют.
