скачать книгу бесплатно
Тр-р-ресь!
Верхняя половина обоих листов так и осталась в пальцах, четыре практически ровных квадрата бесшумно опустились на пол. Крепыш потер запястье и застегнул пиджак.
– А теперь подключите воображение, господин красный комиссар. Я бы, признаться, прямо сейчас и приступил. Не терпится молодость вспомнить! Увы, жду распоряжений из Варшавы. Так что подумайте до завтра. Пока еще думать способны.
Опанас, твоя дорога —
Не дальше порога…
7
Соль плыла над утонувшим в электрическом огне городом и думала о войне. Политикой она и в самом деле не увлекалась. Газеты просматривала, но главным образом заголовки. Не слишком интересно, предсказуемо и очень грязно.
Война на востоке… Ее предки даже не считали те земли Европой. Ни городов, ни дорог, бескрайние леса, по которым бродят лохматые зубры и злобные язычники, убивающие миссионеров. С той поры мало что изменилось. Лесов стало поменьше, как и зубров, зато язычники, обернувшиеся русскими комиссарами, расплодились во множестве. С Церковью и Монархией покончено, а о судьбе «рабочих и крестьян», ради которых все эти зверства и творились, лучше к ночи не вспоминать. Поляки, если им самим верить, не пустили большевистский кошмар в Европу, подобно пращурам, остановившим нашествие татар.
Но и поляки никакой симпатии не вызывали. Из-за них все и заварилось. Три года назад Речь Посполитая отрезала от маленькой Литвы чуть ли не треть вместе с Каунасом, а этим летом предъявила литовцам очередной ультиматум.
– Воевать они не будут, – уверенно заявил отец. – Пошлют Siesindnichtdorten.
Соль решила, что ослышалась или, того хуже, забыла немецкий. Отец невесело усмехнулся:
– Sie-sind-nicht-dorten. Их-там-нет-ов. Навербуют всякую сволочь, раздадут оружие и перекинут через границу, чтобы действовали под видом местных повстанцев. В 1921-м именно так поляки захватили Вильно. А Siesindnichtdorten – это уже покойный доктор Геббельс. В марте 1936-го немцы перебросили в Рейнскую область несколько батальонов в штатском. Они и организовали народный энтузиазм вместе с плебисцитом. Геббельс все обвинения отверг и заявил с трибуны: «Sie sind nicht da!»
– Ихтамнеты, – повторила Соль. – Когда-то даже восставшие вилланы воевали под знаменами. Ты прав, папа, с этими людьми договариваться не о чем. Их здесь, на Земле, действительно нет. Их – настоящих рыцарей.
Однако на этот раз у поляков не выгорело – на стороне Литвы внезапно выступил СССР. Польша ультиматум отозвала, но почти сразу же на советско-польской границе стало неспокойно. По чьей вине, поди разберись. К границе подтягивали войска, ведомства иностранных дел посылали гневные ноты, газетные статьи пенились ненавистью…
Значит, война. И ладно. A plague on both your houses![22 - «Чума на оба ваши дома!» В. Шекспир «Ромео и Джульетта».]
У нее – своя война. Во Францию они приехали, чтобы заменить высланных из страны коллег. Отец и мама, подданные Рейха, получили вид на жительство, как политические эмигранты, удалось снять маленькую, но удобную квартирку в тихом пригороде Сакле. Отец устроился на работу, Соль принялась обживаться в очередной школе, срочно подтягивая французский. Но спокойная жизнь длилась недолго. Гибель Транспорта-2 стала не только их личной трагедией. Оборвалась связь с родной Клеменцией, потеряна база со всеми запасами и техникой, погибли командиры и духовные пастыри.
Те, что остались на Земле, были обречены.
– Собирайся, уходим! – велел отец, и Соль поспешила в свою комнату, где ждал «тревожный» чемоданчик с самым необходимым. Учебники, тетради, любимые книги, игрушки, которые она не решалась выбросить или подарить…
Прощайте!
Они перебрались на улицу Шоффай. Вовремя! По всей Франции началась охота. Рыцарей Клеменции не арестовывали, их убивали на месте.
…Крестный очень постарался. В его сейфе обнаружились подробные списки и даже картотека. Карточку со своим именем Соль захватила с собой, на память, все остальное сгорело в кухонной раковине. Крестный не спорил, смотрел исподлобья и даже пытался улыбаться. Свою войну он выиграл.
Соль – последняя. Земля предков не знала жалости.
* * *
Она скользнула из поднебесья вниз возле базилики Святого Сердца и сразу же услыхала музыку, легкий американский джаз. Кому-то в эту ночь весело. Чему удивляться? Внизу Монмартр, взбитые сливки парижской богемы, художники, рисующие розовых, в цвет кокаина, собак, поэты, не знающие, что такое рифма, безголосые певцы и музыканты, не умеющие читать ноты.
Прямо над острым шпилем храма, построенного в память убитых при Коммуне, Соль поглядела на компас. Карту она помнила, но в темном лабиринте старых улиц потеряться легче, чем в джунглях, по которым бегает Тарзан.
…Точно на западе – площадь дю Кальвер, от нее – сразу на юг до сквера Жана Риктюса. Нужная улица как раз перед ним, в сотне метров…
Соль протерла летные очки. Не заблудится!
С крестным говорить не о чем, как со всеми прочими рыцарями Франции. Бывшими рыцарями. Но есть еще и настоящие.
Вниз!
* * *
Время к полуночи, однако на улице Трех Братьев все еще светились огни. И людей пусть не толпа, но не так и мало. Авто, мотоциклы, автобус… Соль нерешительно потянулась к одной из кнопок на поясе. Режим невидимости, последняя секретная новинка. К сожалению, он так только именуется, в электрическом свете она не исчезнет, а превратится в неясный бесформенный призрак, который к тому же отбрасывает тень. Нет, лучше не рисковать.
Дальше!
Огни остались позади, народу стало меньше. А вот и нужный двор, каменная арка ворот, дома – квадратом, в центре груда кирпичей за невысоким забором. Все как и ожидалось, можно спускаться, вот только не все окна темны. Огонек, еще огонек, еще…
Детективы Соль читать не любила, но для книг бельгийца Сименона делала исключение. Комиссар Мэгре ловил жуликов и убийц в самом Париже, поэтому очень интересно было читать и сравнивать с тем, что рассказывали газеты. Один момент запомнился сразу. Если убийство произошло в квартире, да еще в позднее время, мудрый сыщик сразу начинал искать полуночников, тех, кто не спит и смотрит в окно. Таковые всегда находились и помогали изобличить злодея. Вначале Соль сочла это выдумкой, умелым авторским ходом, но вскоре узнала, что такое – обычная практика. Вот и сейчас кто-то смотрит из окна на темный двор, может, и дневник наблюдения ведет скуки ради.
Нет, иначе!
Она спустилась на влажный асфальт прямо перед каменной аркой, на улице. Оглянулась, заметив нескольких прохожих, подождала немного… И успокоились. Фонари хоть и светят, но не слишком ярко, люди спешат по своим делам, торопятся домой. Ее не заметили, а если скользнули взглядом, то без всякого интереса. Вышел из тени паренек в летном комбинезоне. Ну и что? Это же Монмартр!
Перед тем как зайти во двор, еще раз вспомнила план, чтобы не бродить от подъезда к подъезду. Взглянула на часы – десять минут первого. Поздновато, но тот, к кому она шла, тоже полуночник.
…Говорить лучше по-немецки. Поймут!
* * *
– Дин-дин-дин! – сказал дверной колокольчик.
Соль оглянулась. Старый, давно не знавший ремонта подъезд пуст, но лучше бы открыли сразу. Мало ли у кого хороший слух?
Шаги за дверью… Она вспомнила описание нужного человека. Двадцать восемь лет, высокий, спортивный, волосы темные…
– Вы к кому?
Рука дернулась к расстегнутой кобуре. Не двадцать восемь, а едва-едва пятнадцать, если не меньше, невысокая, светловолосая, тяжелый подбородок, внимательный взгляд. Спросила по-французски, но с акцентом.
Соль опустила руку, попыталась улыбнуться.
– Добрый вечер! Извините, что поздно, но мне нужен Крабат.
Тоже по-французски, и тоже с акцентом, от которого так и не смогла избавиться. Та, что ее встретила, скользнула взглядом по кобуре – и тоже улыбнулась.
– Крабат – это из сказки. Если точнее, из сорбской мифологии, эпический герой, Метеор, сын Небесного Камня. Таковой, мадемуазель, здесь не проживает.
Соль внезапно успокоилась. Конспиративная квартира, а что хозяйка ее лет, так на то и конспиративная, меньше подозрений.
– Я… Я знаю пароль. Три кольца…
– Три? – светлые брови взметнулись вверх. – Не четыре? У вас чрезвычайное положение? Мадемуазель, ваш пароль скоро в детских журналах напечатают. Неужели вы такие дилетанты? В общем, никакого Крабата здесь нет, а русский шпион Иванов живет в соседнем подъезде. Дорогу указать?
Соль покачала головой. Чрезвычайное положение… И это знает, и про шпионов, и, конечно, про Крабата. Никакие они не дилетанты, «Зеленый листок» тем и хорош, что служит вместо верительной грамоты. Сразу ясно, кто пришел, от кого и зачем.
Не повезло…
Повернулась, застегнула кобуру, шагнула к близким ступеням.
– Ночевать где будешь? На крыше? – толкнуло в спину.
Оборачиваться Соль не стала, плечами дернула.
– Мало ли чердаков? У меня костюм с подогревом.
– Это тоже чердак, хотя и называется очень красиво – «мансарда», – рассудила светловолосая. – Ладно, заходи, я как раз ужин грею. Ты обезьянину ешь?
– Ч-что?
* * *
…Одного возраста, одного роста, и лица чем-то похожи, только на одной летный комбинезон с черным «блином» на груди, другая же в простом сером платье, поверх которого накинуто пальто. И акцент одинаковый, немецкий, пусть и не слишком заметный.
– Жертюд Грандидье на самом деле, конечно, Гертруда. Фамилия знакома?
– Майор Пьер Грандидье…
– Мой дядя и заодно опекун. Но в вашей войне я не участвую, мне своей хватает. Крабата действительно нет, уехал три часа назад. Ты что, с ним стреляться пришла?
– Н-нет, мне просто поговорить. Крабат – единственный рыцарь в Париже, которому еще можно верить.
– Крабат – кто? Рыцарь? Он бы посмеялся. Ладно, что с вас взять, с марсиан? Застряли в своем Средневековье, как Янки у Марка Твена… Гертруда – слишком длинно, поэтому – Герда.
– Соланж. Но это слишком длинно, поэтому – Соль.
8
– Опанасе, не дай маху,
Оглядись толково —
Видишь черную папаху
У сторожевого?
Александр Белов сидел на цементном подвальном полу, обхватив руками колени, и вполголоса читал «Думу про Опанаса». Привязалась! Стихи очень хорошие, да и сюжет, если подумать, близок и понятен.
– Знать, от совести нечистой
Ты бежал из Балты,
Топал к Штолю-колонисту,
А к Махне попал ты!
С Всеволодом, сыном покойного поэта, Белов не раз сталкивался в ИФЛИ[23 - Московский институт философии, литературы и истории имени Н. Г. Чернышевского.]. Тот заканчивал школу и работал литературным консультантом в «Пионерской правде». Познакомились на ходу – и разбежались. А Багрицкого-старшего отец встречал на фронте. Тесен мир!
Отец и рассказал маленькому Саше, что настоящий Махно не преследовал евреев, они воевали в его Повстанческой армии и даже учили Батьку анархической премудрости. Красный комиссар Александр Белов-старший с махновцами общался неоднократно, но, как догадывался Саша, не воевал с ними, а… Как-то иначе. Но про войну отец рассказывать не любил, из РККА ушел сразу после Перекопа, и сыну в армию идти не советовал. Если повестку принесут, иное дело, а самому – смысла нет. Не та контора.
– Ну, а кто подымет бучу —
Не шуми, братишка:
Усом в мусорную кучу,
Расстрелять – и крышка!
В предыдущем подвале были бочки, в этом – куча строительного мусора, которую наскоро сгребли в дальний угол. А в остальном похоже, окошки под потолком, решетками забраны, входная дверь дубовая, тараном не прошибешь. Из всех удобств – старое ведро у стены.
Воды не было, а просить Белов не стал. Из гордости! Просить в тюрьме – последнее дело, как объясняли ему видавшие виды приятели в интернате. Лучше язык узлом завяжи.
– Опанасе, наша доля
Машет саблей ныне…
Не дочитал. Дверь с противным скрипом приоткрылась, затем распахнулась. Александр без всякой радости решил было, что в Варшаве проявили излишнюю оперативность, но тут же понял – не за ним.
– Поганые пшеки! Чтоб вы передохли, Himmekreuz, Donnerwetter, Hurensoehne verdammte, Schweinebande, bloede saecke!..[24 - Здесь и далее персонажи будут использовать выражения из обсценной лексики, переводить которые автор не считает возможным.]
Александр искренне посочувствовал. Гостя не просто втолкнули, а сапогом, от всей души. Упал все же не лицом, а на бок, успев сгруппироваться. И тут же зашипел от боли, схватившись левой рукой за обмотанную грязными бинтами правую. Помотал головой…
– Ублюдки мазурские!
Встать даже не пытался, присел и то со стоном. Лицо в царапинах, синяк под левым глазом, один пиджачный рукав оторван, другой в пятнах крови.
– Здравствуйте! – сочувственно вздохнул Белов, вспомнив, что «доброго дня» в тюрьме не бывает. И в этом приятели его просветили.
Гость не без труда поднял голову, взглянул, поморщился.
– Мерещится, что ли? Ты же, парень, вроде по-немецки говоришь. А почему петлицы русские?
Поздоровался Александр действительно на языке Гёте – из вежливости. И пожалел. Объясняйся теперь! И тут же вспомнил, что в камеру к таким, как он, часто подсаживают внимательных слушателей. А что сапогом в спину, так это ради достоверности, строго по системе Станиславского.
Поправил шинель, плечами пожал. Мол, велик мир, много в нем чудес. Сам же любопытствующего взглядом из-под ресниц окинул, чтобы не так заметно. Парень как парень, его несколькими годами старше, в плечах же явно пошире. Лицо, если царапины убрать, на пропагандистский плакат просится – истинный ариец, только волосы темные. А больше и не скажешь, разве что «ублюдками мазурскими» соседей-поляков в Восточной Пруссии и Силезии титуловать принято.
Гость все-таки заметил. Усмехнулся криво, вытер кровь из разбитой губы.
– Любуешься? Любуйся, если нравится. Der Teufel! Эти пшеки то ли очень умные, то ли совсем идиоты. Я был уверен, что ко мне стукача подсадят, но… Ты же русский фельдфебель! Неужели настоящий?
Объясняться не было ни малейшей охоты, и он просто представился.
– Александр Белов.
Ариец моргнул.
– Белов? Все-таки немец? У меня в роте… То есть знаю я одного Александра Белова. Из Мекленбурга, между прочим, настоящий аристократ, родственник генерала Отто фон Белова…
Понял, что разговорился и оборвал фразу на полуслове. Замполитрука вспомнил лекцию по марксизму-ленинизму. Как там сказано в незабвенном «Кратком курсе»?
– Материя – категория для обозначения объективной реальности, которая дана человеку в его ощущениях. Принимай ее такой, как она есть. Хуже, по крайней мере, не будет.
– Философ! – презрительно бросил гость.
