О фее без крыльев и драконе без сердца

Глава 3. Замок, который нельзя покинуть

Адерин медленно отступает назад от ворот, стараясь не смотреть волкам – или чем они там являются – в глаза, чтобы не провоцировать лишний раз. Они продолжают скалиться и рычать, но не нападают, только топчутся и бродят возле ворот.

– Что это? – спрашивает она у человека в доспехах.

Тот вздыхает, звук странно гулкий, будто внутри доспехов ничего нет… а, может, действительно нет. В эту минуту Адерин уже ничему бы не удивилась.

– Охрана. Они никого не выпускают из замка. – Короткая пауза. – Особенно его хозяина.

Что ж, рядом с ней точно не Адам, теперь она уверена, потому что замок уж точно не может принадлежать кому-то другому.

И, похоже, вот так они защищают себя от монстра, которым Адам может стать? У Адерин много вопросов ко всему этому, особенно к тому, как же им удалось создать подобных чудовищ, но она не задает ни одного. Она не слишком заинтересована в том, чтобы выдавать себя сразу.

Выкинут ли ее к волкам-монстрам, как только узнают про сделку? Адерин правда не хочет проверять, насколько терпеливы обитатели замка к чужакам. Особенно к странным чужакам из других миров.

– Как вы сюда попали, минуя их? – спрашивает человек в доспехах.

Он уже спрашивал, но у Адерин нет хорошего ответа для него сейчас. Она определенно не может рассказать всю правду. Не сейчас, попозже. И аккуратно.

– Меня втолкнули в волшебное зеркало, и я упала сюда, – говорит Адерин.

По крайней мере это в достаточной степени правда, пусть и не вся. В зеркало она на самом деле вошла сама, но… тонкости. Она чувствует себя крайне неуютно, не говоря здесь правды, все-таки они ей ничего плохого не сделали, только ей ничего другого не остается.

Адерин хочет им помочь, а для этого ей нужно остаться здесь на весь месяц. Может, у нее даже получится раньше, она готова приложить все усилия.

– Кто втолкнул? – спрашивает человек в доспехах.

Ей определенно нужно узнать его имя, потому что называть его так про себя становится страннее с каждым разом. Но зато ответить на его вопрос в этот раз легко.

– Фейри, – говорит Адерин.

И человек в доспехах – или полые доспехи с чем-то внутри, звуки все еще странные – фыркают, удивительно зло.

– Кто бы сомневался. – Он протягивает ей руку. – Идемте, я провожу вас внутрь. О том, что с вами делать, подумаем утром.

– Хорошо, – соглашается Адерин.

Отсрочка до утра звучит хорошо, у нее есть время подумать, как быть дальше. Какая-то ее часть надеется, что ужасные волки-монстры не уйдут и не дадут ей уйти, поэтому она сможет остаться на месяц спокойно. Сафира наверняка заберет ее через другое зеркало, и никакие волки ей не помешают, если она того захочет. В конце концов, у Сафиры есть прекрасные крылья, чтобы перелететь любую ограду и любых чудовищ.

Можно сразу в башню куда-нибудь наверху, если захочется.

Адерин следует за доспехами внутрь, в темноту, издалека напоминающую огромную пасть уже другого чудовища, которое не скалится, не рычит, не угрожает, а наоброт – терпеливо ждет, пока глупый, незадачливый путник войдет в расставленную им ловушку и станет обедом.

Дверь открывается с протяжным скрипом, напоминающим уже тот самый рык или скулеж, что-то между.

По ту сторону коридор, слабо освещенный и странно узкий, как будто само место строили как можно более неуютным и неприветливым. Место, где гостей не ждут, да и сами хозяева живут больше от невозможности уйти куда-то еще, чем из любви к своему дому.

Адерин проходит внутрь и ежится от странной прохлады, обхватив голые плечи руками. Кажется, что внутри и правда холоднее, чем снаружи. Так быть не должно, но она ничего не говорит, только идет за человеком в доспехах.

В какой-то момент он останавливается возле висящего на стене факела, поднимает руку и тянется за ним, слегка наклонившись назад в странно неловкой позе… и у него слетает шлем, который с металлическим лязгом падает на пол и катится под ноги Адерин, бренча всеми своими острыми гранями.

Головы и правда нет.

Там, где она должна быть, только странный темный дымок, слегка дрожащий в свете факела, и все внутри доспеха – сплошная темнота, никакого тела.

– Прошу прощения, – говорит он, и голос звучит еще страннее, более скрипучим, идущим неясно откуда. – Я потерял голову.

Потерял голову… ха-ха.

Адерин почему-то не может удержать совершенно неуместный смешок, а потом и вовсе начинает хихикать, как будто все напряжение ужасающего дня решило прорваться, обратившись не слезами, а смехом.

Она, все еще смеясь, наклоняется и поднимает шлем, лежащий у ее босых ступней, он немного ржавый, но определенно раньше выглядел по-своему величественно. Ей хочется взять тряпку и попробовать отполировать металл, просто чтобы сделать его красивее, ярче.

Здесь и без того темно.

– Я удивлен, что вы совсем не испугались, – говорят доспехи.

Адерин легко пожимает плечами и возвращает им – или ему? – шлем.

– У меня был очень долгий день.

И это полная и абсолютная правда, потому что день, казалось, длился целую неделю, если не больше. Ее мир успел перевернуться дважды… или трижды? Сначала предательство всей деревни, потом осознание того, что ее трехлетняя служба превращается в вечное заключение, а потом вся эта сделка с Сафирой.

Если ей придется кому-нибудь об этом рассказывать, она даже не знает точно, с чего начать. Может, со всего сразу. Один только этот день тянет не на одну сказку на ночь.

– Тогда я провожу вас в спальню… мисс?

– Адерин. Меня зовут Адерин, без фамилии, – говорит она. – А как мне называть вас?

Еще один грубоватый смешок.

– Если повезет, то никак не придется.

Ну, правильнее и точнее – если не повезет. Она собирается остаться, но сейчас не против немного отдохнуть. Совсем чуть-чуть, потому что ноги начинают гудеть, а голова становится немного тяжелой. День и правда был ужасающе долгим.

– Я удивлена, что вы так любезны к незваной гостье, – возвращает Адерин ему его же слова.

Потому что ей и правда интересно, почему ее так спокойно провожают в спальню. И где же Адам? Заперся в какой-нибудь башне? Спит и ничего не знает? Или, может, ему просто все равно? Никогда нельзя исключать подобный вариант.

Они уже не просто идут по коридору, а поднимаются по такой же неприятно узкой лестнице. Кажется, что ее ведут теми ходами, какими обычно пользуется прислуга, а не сами хозяева. Может, так и есть, вдруг доспехи не хотят тревожить Адама. Адерин собирается разобраться с этим позже.

– Вы первая гостья за последнее десятилетие, – говорят ей доспехи. – И мы всегда успеем скормить вас волкам за оградой.

Ха, обнадеживающе. Но внезапно что-то подсказывает Адерин: это шутка, и она позволяет себе усмехнуться в ответ, чувствуя в этом своего рода правильный ответ на сложный, каверзный вопрос.

Она собирает всю наглость, какая в ней есть и еще осталась за годы служения госпоже Флорис, и говорит:

– Тогда я воспользуюсь вашим гостеприимством.

Доспехи издают странный дребезжащий звук, и Адерин не сразу узнает в этом почти что хрипе очень своеобразный смех, определенно достаточно веселый, чтобы не звучать злобно. Просто странно.

– А вы очень интересная личность, Адерин, – говорят доспехи и останавливаются.

Перед ними дверь, очень-очень простая и достаточно широкая дверь без каких-либо опознавательных знаков или особенностей, такие она встречала постоянно в замке госпожи Флорис.

– Ваша комната, мисс, – объясняют доспехи и добавляют, громче и как-то строже: – И одно правило на ночь: никуда не выходить до утра, пока я не приду за вами.

Звучит просто. И она почти уверена, что никуда и не собирается.

– Хорошо, – кивает она.

– Тогда прошу. – Доспехи тянут дверь на себя, и она открывается с таким же неприятным скрипом. – Хороших снов, мисс.

Адерин кивает снова. Желать того же, наверное, странно, потому что доспехам вряд ли нужен сон. По крайней мере ей так кажется, у них даже головы нет и тела вообще, чему там спать? И каким образом, собственно.

Дверь захлопывается за ней громко и резко.

И, стоя посреди темной и совершенно чужой спальни, Адерин внезапно думает только об одном: добро пожаловать в новую клетку, маленькая птичка.

Клетка оказывается удивительно пыльной и мрачной. Единственный источник света – окно, в которое смотрит круглая полная луна, напоминающая большое блюдце или своеобразный огромный фонарь. Когда она в следующий раз будет такой же ровной, тогда за ней и придет Сафира. По крайне мере Адерин на это надеется.

Интересно, когда она исчезнет из этого мира, вернувшись в свой, долго ли о ней будут помнить? Останутся ли здесь ее следы? Должны, как ей кажется, но кто знает.

Адерин медленно обходит комнату, надеясь ни на что не натолкнуться и не споткнуться. Огромная кровать с балдахином – у госпожи Флорис была подобная, – такой же смехотворно огромный шкаф… Она решает заглянуть в него в первую очередь, больше из любопытства, чем из необходимости.

И он оказывается почти полностью пуст, если не считать каких-то тряпок на дне, что ее немного веселит. Впрочем, чего она еще ожидала? Это платяной шкаф, а в комнате очевидно никто не живет и вряд ли когда-нибудь жил. Вряд ли тут найдется случайная женская одежда, если из жильцов только Адам и пустые волшебные доспехи. Интересно, что они такое? И ей правда хочется знать их – его? – имя.

– Ты попала, милая, – шепчет она самой себе.

Похоже, если ей удастся остаться здесь на весь следующий месяц, то нужно будет подумать об одежде. Не ходить же ей в одном и том же платье все время, особенно настолько парадном… Адерин бы и сейчас его с радостью сняла.

А что если…

Она лезет на самое дно шкафа и достает одну из тряпок. Оказывается это рубашка. Мужская и очевидно ей очень и очень большая, но из которой вполне можно сделать что-то. Например, надеть вместо платья, потому что она уж точно закроет ее до самых колен.

Конечно, совершенно неприлично, только у нее нет никаких других вариантов. Не искать же Доспехи, чтобы попросить об одежде. Если сразу не предложил, то вряд ли что-то у них здесь вообще есть. Более того, они же собираются избавиться от нее к утру.

Адерин вылезает из платья, провозившись с корсетом, наверное, больше всего времени, но без него так хорошо дышится! Она бы с удовольствием сожгла эту часть, но оставила все остальное, платье-то красивое.

Кожа, правда, вряд ли хорошо горит…

В любом случае в рубашке, которая настолько огромная, что Адерин и правда ее может носить как платье, достаточно лишь повязать ленту на пояс, очень удобно. Материал приятный, конечно, не совсем свежий, но и у Адерин не слишком высокие ожидания. Не после госпожи Флорис.

Теперь можно и спать. Она разберется со всем утром, на свежую голову. И ей точно придумается какая-нибудь хорошая идея, как здесь остаться.

Адерин забирается на кровать, где могли бы поместиться еще три такие же девушки, как она, и закрывает глаза.

Она собирается отдохнуть. И позволит всему развалиться – или не развалиться – уже завтра.

***

Каменные стены, едва горящие факелы, пустые темные окна, за которыми словно бы ничего нет, лишь сплошная чернота. Адерин знает – она в замке, она уже шла по этим коридорам, но с ними что-то не так.

Кажется, что сами тени, расползающиеся из углов и танцующие по стенам, живые, они дышат, наполняют собой воздух, сжимают ей горло.

Они дышат, а ей от этого тяжело дышать.

И почему-то странно одиноко.

Адерин идет дальше, не слыша собственных шагов, хотя должна – вокруг так тихо. Впереди только прямой коридор и дверь в самом конце, но ей кажется, что она совершенно не приближается. Наоборот – с каждым шагом дверь все дальше и дальше, хотя так быть не должно.

Адерин замирает и пытается пойти в обратную сторону, там тоже есть дверь, но все равно никуда не приближается, пока вдруг не обнаруживает развилку – и поворачивает туда сразу же.

Это похоже на лабиринт, из которого нет выхода. Точнее, выход есть – вот он, манит ее, но только она к нему никак не может даже приблизиться, как бы она ни ускоряла шаг и даже ни бежала. Ничего не происходит, только она, темный коридор и дверь вдалеке.

Адерин не знает, сколько это продолжается, пока не слышит всхлипывания.

Она останавливается, чтобы вслушаться – и правда плач. Тихий, сдержанный, как будто кто-то пытается плакать как можно беззвучней, но не получается, все равно всхлипы то и дело прорываются сквозь ладони. Адерин так плакала в первые дни у госпожи Флорис, пока не научилась не издавать ни звука, чтобы не быть наказанной.

Она помнит, как лежала на своей узкой кровати в темной комнате и дрожала, пока слезы текли по ее лицу и скапливались на подушке, оставляя мокрое пятно, которое высыхало к утру.

А потом Адерин возвращалась к работе, как будто не было этой ночи, полной слез.

И сейчас она стоит посреди лабиринта коридоров и слушает плач, кажется, детский, но такой же испуганный и аккуратный, очень-очень осторожный.

– Где ты? – шепчет она в темноту, пытаясь понять, куда же ей пойти.

Адерин сначала пытается повернуть налево, а потом направо, но звук не становится ближе, он тоже словно не двигается с места, как и дверь – и она ни к чему не приближается. И это ужасно. Она не может слушать этот плач и не хотеть помочь, да хотя бы обнять, чтобы немного утешить.

– Где ты? – говорит она громко, надеясь, что это поможет.

Плач тут же стихает, как будто ребенок испугался, потому что услышал ее, и Адерин пугается тоже: она не хотела сделать хуже!

– Мама? – тихо спрашивает ребенок.

Он потерял свою маму? Адерин не успевает ответить, что она не его мама, как ребенок продолжает.

– Мама, где ты? Забери меня отсюда, пожалуйста. Я буду хорошо себя вести, правда…

О, его где-то оставили одного?

Адерин бежит снова, сама не знает, куда именно, поворачивая в разные стороны, как только видит развилку, и теперь ей кажется, что плач ребенка даже становится ближе.

Она вдруг видит где-то вдалеке свет, слабый и совсем маленький, но несомненно становящийся с каждым шагом больше. Похоже, она на верном пути.