скачать книгу бесплатно
– Упаси меня Бог! Всем закажу… Нет мне благословения. Не достоин я Богу служить. Не хочу и странничать. Пойду в Москву. Стану опять за прилавок. Буду скобяным товаром торговать. – И, недолго думая, ушел купчик из Лавры…
Много было дела у отца Вассиана. Не по летам старец подвиг нес. Целый день толпился у него в прихожей народ: кто за советом, кто поисповедать грехи. Но не только люди мирские прибегали к нему за советом и утешением, почти вся лаврская братия избрала его своим духовником, ибо многим из них он был восприемным отцом по монашеству. Каждый видел в нем и кроткого отца, назидавшего всех отеческим словом, но более всего примерною святостью собственной жизни. Когда кто-либо приходил к нему с жалобой на обидчика, старец утешал его лаской.
– Не мсти врагу своему. Мщение обличает малодушие. Великодушный человек считает для себя унижением отмщать. Месть христианская состоит в том, чтобы как можно более умножить свои благодеяния и любовь к обидчику. Если бы все люди следовали сему правилу – вражда исчезла бы с лица земли.
– Батюшка! – спросит некто, – как надобно молиться?
– Молись, ангел мой, так, чтобы и мысль, и сердце воспринимали содержание молитвы, то есть проникай в смысл ее со всем усердием и вниманием. А для правильного совершения молитвы не забывай трех правил: во-первых, не приступай к молитвословию без предварительного, хотя краткого, приготовления; во-вторых, не совершай его кое-как, нерадиво, а со вниманием и чувством, и в-третьих, не переходи тотчас к разным келейным занятиям, а размышляй о Боге и смерти…
Был в то время наместником Лавры иеромонах Антоний Смирницкий, из воспитанников Киевской Духовной Академии. Это был муж благочестивый, сострадательный, кроткий и человек строго иноческой жизни. Память о нем сохраняется и доныне, ибо старанием отца Антония установлен был обычай читать каждую среду перед поздней обедней торжественный акафист Успению Божией Матери. Обычай этот установлен по благословению митрополита Серапиона в благодарность за спасение Киева и Лавры от нашествия Наполеона в 1812 году и сохраняется до настоящего времени. Духовное сродство у наместника Антония с отцом Вассианом было весьма трогательное. Не проходило и одного дня, чтобы они не виделись друг с другом. Избрав отца Вассиана своим духовным отцом, наместник Антоний не предпринимал без благословения старца ничего нового, трудного или важного. В случае же какого- либо духовного недоумения или душевных волнений и тревог с младенческой верой и кротостью тотчас прибегал к нему за советом.
– Не будь чрезмерно строг к братии, – говорил ему отец Вассиан. – Растворяй строгость власти своею кротостью. Старайся заслужить любовь, но бойся быть страшилищем для людей. Если же наушники доносят тебе на кого – верь, но только немного, ибо и в этой лжи может быть доля правды. Худо всему верить, но худо и ничему не верить.
Одиннадцать лет пробыл отец Антоний наместником Лавры, сначала в сане иеромонаха, потом архимандрита. Незадолго до назначения его епископом Воронежским, Господь удостоил его чудного видения, которым открыл ему предстоящее избрание во епископа. «Отслужив утреню, – так рассказывал о сем сам отец Антоний, – пришел я в келью в Лавре и начал читать книгу. В восемь или девять часов утра отворилась ко мне дверь и взошла великолепно убранная в бриллиантах Царица, и подошла ко мне. Я принужден был встать с кресла, а она, посмотрев на меня, сказала:
– Отец Антоний! Идите за мной.
Я в ту же минуту за нею пошел в дверь, а за нами фрейлин шесть или семь, и, выйдя из кельи, они пошли к воротам, я за ними и вышел из ворот на улицу. Вдруг подъезжает в четыре лошади карета, а лакей отворяет дверцы в карету, и она села и сказала мне: «Садись и ты в карету».
И посадила меня по левую сторону, и поскакали очень шибко. Я думал, что на Подол поехали, но усмотрел, что не туда, а налево, т. е. в поле, и ехали с час или более, а куда – не знаю. Я в большом сомнении, сижу, крещусь и творю молитву. Она обернулась ко мне и сказала: «Что ты сомневаешься во мне? Я такая же женщина, как ты видишь…» Перекрестила меня и замолчала. Ехали мы и по полю, и по большой дороге. Оглянулся я в стекло и вижу с обеих сторон дороги множество народу: иные стоят, а иные на коленях, и все подняли руки кверху и кланяются нам, а я все удивляюсь, смотря на них. Чем дальше едем, тем больше народу. Взглянул я в переднее стекло и увидел великолепную церковь: вся снаружи вызолочена и превысокая, какой у нас в Киеве нет и не было. Подъезжаем мы к церкви, отворились дверцы и выходит она с поддержкой лакеев. Она оглянулась на меня и сказала: «Выходите и ступайте за мной».
Я вышел из кареты и пошел за ней по устланным персидским коврам и пришел в оную церковь. Она остановилась напротив аналоя и сказала мне: «Становитесь и вы по левую сторону». Я вижу, что на аналое крест и Евангелие. Все это удивляло меня. Она сказала священнику: «Венчайте!» Я, испугавшись, осмелился возразить: «Ваше величество! Ведь я монах». Она опять воскликнула:
«Венчать!.. Венчайте». Потом по правилу церковному, как должно, отпели: «Исаие ликуй». Она взяла меня за руку и водила вокруг аналоя. По окончании приложились к иконам, и тут начали нас поздравлять. Но я смотрю – все сторонние люди, в крестах и кавалериях и никого из них знакомого не видел. Пошли из церкви, сели в карету и поскакали скоро опять. Я сомневался: куда меня теперь повернут? Ехали сколько-то времени и приехали опять в Лавру, прямо в наместнический дом. Подъехали к крыльцу. Она вышла из кареты и говорит мне: «Ступайте же и вы».
Тут встретило нас множество народа, но более министров и генералов, а лица их мне совсем не знакомы, только наш митрополит Серапион, который уже давно без ног и из комнаты не выходит. Взошед в залу, мы сели рядом в креслах. Тут начали поздравлять нас с законным браком, а мы откланивались. Потом пошла она в другую залу и мне приказала следовать за собою. Взошед в оную, увидели мы держимую фрейлинами большую вощанку во всю залу, которая была ветхая и совсем худая. Она, подошед к ней, сказала мне: «Видишь, что она худа, так следует тебе оную исправить заново». За сим пошла из залы. Я за ней тоже вышел. По выходе оттуда, села в карету и сказала: «Прощай…» Выехала опять за ворота, а я остался по-прежнему в Лавре. Оглянувшись назад, уже на крыльце никого больше не видел из провожатых. Тут я задумался: куда мне идти, и решил возвратиться в свою келью. Сел на том же кресле, где и книга еще раскрытая осталась, и задумался: что это со мною сделалось…»
Долго размышлял об этом отец Антоний и, чтобы разрешить свое недоумение, отправился к отцу Вассиану, как к своему духовнику. И пришед, рассказал старцу, какое с ним случилось происшествие. Отец Вассиан выслушал наместника внимательно и одобрительно покачал седою головой.
– Радуйся, отче Антоние! Это к тебе приходила Царица Небесная, – сказал прозорливый старец. – А что повенчан ты с Нею браком, то значит, что ниспошлется на тебя благословение Божие и скоро будешь архиереем, т. е. владыкою. Большая же и ветхая вощанка означает худую, неблагоустроенную епархию, которую тебе необходимо будет привести в должный порядок и исправить непременно…
Наместник Антоний смиренно поклонился старцу в ноги. Сложив в сердце все виденное самим и слышанное от духовного своего отца, он решил никому не оповещать своей тайны, пока все предсказанное не сбудется. Когда же в 1825 году умер Воронежский епископ Епифаний, то Киевский митрополит Евгений Болховитинов, уроженец Воронежской губернии, отлично зная высокие достоинства отца Антония как своего лаврского наместника, предложил его кандидатом на епископскую кафедру в Воронеж. Выбор был угоден Святому Синоду и по сердцу Государю Императору, лично знавшему Антония, а потому он 31 января 1826 года был рукоположен во епископа и хиротония совершена была в Лавре.
Предсказание отца Вассиана сбылось во всей точности. Воронежская епархия в то время была не та, что теперь. Она заключала в себе всю область войска Донского. А потому, будучи похожа на ту огромную вощанку, которая была ему показана в видении, имела множество дыр, которые требовали больших забот и уменья, чтобы починить их. Огромные здания стояли без починки и угрожали скорым падением, сумм на возобновление в соборе живописи и прочего недоставало, экономия была пустая и повсюду виднелись беспорядки и упущения. Но будучи наместником Лавры, епископ Антоний оказался и хорошим хозяином, а потому новая епархия была им обновлена и приведена в цветущее состояние. А сам владыка, будучи носителем высоких заветов своего духовного отца иеросхимонаха Вассиана, своею благочестивою жизнью, молитвенными подвигами и милосердием оставил по себе там вечную память…
Так проходили дни за днями. Старец Вассиан был по-прежнему бодр духом и крепок телом. Из кельи своей выходил редко, да и то лишь для того, чтобы подышать свежим воздухом, опираясь на плечо своего любимого келейника. Рассказывают, что хотя отец Вассиан был совершенно слеп, но как бы предугадывая издалека присутствие встречного человека, всегда первый отдавал ему почтение низким поклоном. Но как не избегал старец суетной человеческой славы, однако благочестие отца Вассиана было известно не только многим чадам Церкви Христовой, но, дошедши в Петербург до царских палат, привлекло к нему особенное внимание даже самих Венценосцев.
Первым прослышал про отца Вассиана великий князь Николай Павлович. Посетив 1 июня 1816 года Киевские лаврские пещеры, куда был сопровождаем наместником Антонием, изъяснявшим ему краткую историю почивающих святых, он был осведомлен о старце и, пожелав его видеть, удостоил отца Вассиана своей снисходительной беседой. Возвратившись в Петербург и рассказывая во дворце свои путевые впечатления, упомянул и об известном Киево-Печерском подвижнике, и своим красноречивым рассказом обратил на Вассиана внимание своего Августейшего брата. Так что в 1816 году, когда увенчанный славою умиротворителя Европы Император Александр I на пути из сгоревшей в 1812 году Москвы приехал в Киев, чтобы поклониться его святыням, то первым шагом к насыщению его духовной жажды было посещение им слепого иеросхимонаха Вассиана. Посмотрим, что передают нам о том сохранившиеся в архивах летописи.
7 сентября 1816 года в четыре часа пополудни большой лаврский колокол известил киевлян о приближении царского поезда. Государь остановился против Неводницкой пристани на другой стороне Днепра в Красном трактире, откуда некоторое время любовался прекрасным видом на Лавру и город. В начале седьмого часа, когда настали совершенные сумерки, начался перезвон во всех монастырских и городских церквях. По желанию Государя, всякая встреча со стороны военных и гражданских властей была запрещена. Лишь в Лавре по окончании вечерни митрополит Серапион (Александровский) во всем облачении с архимандритами и двадцатью парами иеромонахов ожидал во Святых вратах прибытия царского экипажа. Лаврская колокольня и весь монастырь были ярко освещены разноцветными плошками. В половине седьмого показалась открытая дорожная коляска, в которой с князем Волконским сидел Государь в шефском конноегерском мундире. Толпы собравшегося во множестве народа приветствовали державного гостя громким несмолкаемым «ура!».
Государь вышел из экипажа, выслушал приветственную речь митрополита и, приложившись ко кресту, проследовал со свитою пешком в Великую лаврскую церковь, ярко освещенную огнями. Впереди ему предшествовал митрополит и все духовенство, державшее в руках большие горящие белые свечи. Певчие пели при этом шествии обычный стих: «Днесь благодать Святага Духа нас собра». Приблизившись к церковным дверям, Государь отдал свою шпагу сопровождавшему его генерал-адьютанту Уварову и, войдя в церковь, положил троекратный земной поклон пред чудотворной иконой Божией Матери и приложился к мощам почивающих в Великой церкви угодников. /…/ Государь слушал, всю обедню стоя почти неподвижно, кроме поклонения при изображении крестного знамения. Обедня была пропета простым напевом по присланным из Синода книжкам. Пять человек Государевых певчих пели вместе с архиерейскими, справившись поутру. И сам Государь, стоя подле клироса, подпевал низко баском.
После литургии Государь входил в сопровождении митрополита в алтарь, рассматривал мозаику, был в ризнице, видел также и гробницу князя Ярослава. Отсюда он проследовал в митрополичьи покои. Вечером состоялось известное посещение Государем слепого иеросхимонаха Вассиана. Чтобы не обеспокоить смиренного старца своим внезапным приходом, Государь в три часа пополудни приказал дать знать в Лавру схимнику Вассиану, что в восемь часов вечера его намерен посетить князь Волконский. В назначенный час ожидаемый гость так тихо вошел в келью слепого старца, что даже послушник, находившийся там, не заметил входящего и узнал уже тогда, когда высокий гость, взявши его за плечо, выслал вон и, быстрыми шагами войдя в чулан Вассиана, приветствовал его:
– Здравствуйте, батюшка!
Ответ обыкновенный. Затем, будучи уверен, что перед ним князь Волконский, старец пригласил гостя садиться. (Рассказ этот написан по письму арх. Антония (Смирницкого) своему отцу. Другие же современники достоверно сообщали, что Вассиан узнал Александра I, но по своему смирению скрыл это доказательство своей прозорливости от наместника Антония, которому рассказывал подробности посещения своей кельи Государем).
– Прошу сесть, ваше сиятельство.
И хотя хозяин сажает на первейшее место гостя, предоставляя ему свои права, однако мнимый Волконский садится ниже, отдавая первенство хозяину.
– Женаты ли Вы, ваше сиятельство?
– Женат.
– Давно ли женаты?
– С лишком двадцать лет.
– Имеете детей?
– Имею.
– Давно ли служите Государю?
– Давно.
– Благодарение Господу Богу, что Государь Император удостоил и Киев, и Святую Лавру своим посещением. Ах, как он вчера, будучи в Лавре, обрадовал всех своим благочестием и кротостью.
– Да он здесь… Он у вас.
И Государь, не желая долее оставлять старца в неизвестности, нагнулся и прошептал ему на ухо:
– Я Александр. Благословите меня. Еще в Петербурге наслышался я о вас и пришел поговорить с вами. Благословите меня.
Глубоко тронутый Вассиан хотел поклониться Государю в ноги, но Александр Павлович, не допуская его к этому, поцеловал старца в руку.
– Поклонение принадлежит только Богу. Я же человек, как все прочие. И христианин. Исповедуйте меня… исповедуйте так, как всех вообще духовных сынов ваших.
Отец Вассиан накинул на себя епитрахиль и немедленно приступил к совершению исповеди. Кругом был легкий полумрак и царила благодатная тишина. Небольшая зажженная лампада, тихо мерцая перед образами, розовым светом обдавала находившиеся в келье предметы и чуть-чуть освещала спокойные лица присутствующих. На небольшом аналойчике, покрытом потертою парчою, стоял полуаршинный, купленный старцем в Иерусалиме перламутровый крест, пред которым теплились две восковые маленькие свечи и лежало святое Евангелие. О, какую умилительно-трогательную картину представляла эта исповедь!
Всесильный монарх-победитель, уничтоживший власть великого гения и полководца Франции Наполеона, и обладатель обширной Руси, с детскою верою повергаясь пред образами на колени, со смирением и кротостью кается в своих поступках и делах, в присутствии простого, убеленного сединою чернеца… Как бы отрешившись от земной славы и чувствуя свое ничтожество перед Творцом, с младенческою покорностью отдает он Ему свое сердце, завещая и нам быть покорными Богу и почитать наставников и власти. О, какой необыкновенный пример глубокой веры и благочестия показал нам этим русский Царь! Какой громадный укор нашей испорченной совести должны видеть в этом мы, современники!
Все оскудело у нас: и вера, и нравственность, и благочестие. Великий поток зла стремится подмыть даже самые исторические основания благоустройства отечественного. Вот появились лжеучителя и пророки, которые выступают в овечьих шкурах, укрываясь покровом доброжелательства и появляются перед всеми с призраком истины в речах. Одежда их сшита из прогресса, цивилизации, просвещения, свободы мысли, свободы дел и свободы личности, но в устах их тень противоречия учению Господню, и своим красноречием угождают они чувствам, а не духу. Но Господь долго терпит и ожидает нашего покаяния. «Обидяй да обидит еще, и скверный да осквернится еще: и праведный правду да творит еще: и святый да святится еще. Се, гряду скоро, и возмездие Мое со Мною, чтобы воздать каждому по делам его» (Откр., 22: 11—12).
Долго раздавался среди безмолвной тишины чистый и ясный голос вдохновенного слепого духовника. Как целительный бальзам проливалось каждое слово его на самую глубину сердца кроткого, миролюбивого Монарха… Но вот исповедь кончилась. Было уже одиннадцать часов. После долгих разговоров Император сказал: «При первом вступлении моем в лаврскую церковь такое благоговение наполнило мою душу, такие чувствования проникли в нее, что могу поистине с Павлом сказать: «бых аще в теле, или аще кроме тела, не вем, Бог весть».
Затем, стараясь узнать о прочих подвижниках Лавры, Государь спросил:
– Кто в Лавре более других заслуживает внимания?
– После митрополита у нас наместник первейший, Ваше Величество.
– А как его имя?
– Антоний, Ваше Величество.
– Ну, так прикажите, батюшка, келейнику позвать его сюда. Пусть скажет, что князь Волконский ожидает его у вас.
Наместник Антоний Смирницкий не замедлил явиться по приглашению. Узнав Государя, он хотел отдать ему достодолжное почтение, но Александр Павлович не допустил того.
– Благословите как священник, – сказал он, – и обходитесь со мною, как с простым поклонником, пришедшим в сию обитель искать путей ко спасению. Ибо все дела мои и вся слава принадлежит не нам, а имени Божию, научившему меня познавать истинное величие…
Ровно в двенадцать часов ночи Государь изволил выйти от Вассиана. За ним последовал наместник.
– Для чего вы столь великолепно огнями осветили лаврскую колокольню? – спросил на дворе Император.
– Государь! – отвечал Антоний – По случаю всерадостнейшего посещения Лавры Вашим Императорским Величеством. Если бы мы этого не сделали, то нас осудили бы все, да оскорбились бы и помещики Лавры.
– А кто ваши помещики?
– Преподобные и богоносные отцы Антоний и Феодосий.
После этих слов Государь, указывая рукою на величественную колокольню, спросил:
– Долго ли она будет в таком блеске?
– Пока не истощится материя света, – отвечал наместник.
– А там что?
– А там угаснет… Такова и земная слава людей.
– Да, – подтвердил Государь. – Вон там у вас истинные цари. (При этом он указал по направлению к пещерам). Они восемьсот лет торжествуют над тлением.
Подошедши к Великой церкви, Государь распрощался с наместником и, запретив ему сопровождать его особу до святых ворот, сказал:
– Прощайте… Завтра утром надеюсь быть у вас в пещерах.
И усевшись в дожидавшую его коляску, уехал. 9 сентября в семь часов утра Государь действительно снова прибыл в Лавру. С ним были князь Волконский и лейб-медик баронет Виллие. Сопутствуемый от Святых врат наместником и казначеем Александр Павлович проследовал в пещеры, где с благоговением прикладывался к мощам, расспрашивая о житии каждого святого. Отец наместник в кратких, но верных чертах рассказывал ему жизнь чудотворцев Печерских, а Государь слушал и удивлялся «како Господь удиви вся хотения в них». Кончив поклонение мощам угодников Божиих, Государь вышел наружу и при выходе пожаловал на обе пещеры по тысяче червонцев.
10 сентября в воскресение за Золотыми воротами состоялся в Высочайшем присутствии смотр трем полкам. Отсюда Государь проследовал в Лавру. У Святых врат его ожидал эконом с десятью старцами, а у церковных дверей митрополит с крестом. «По вшествии в церковь Государь изволил приложиться к образу Успения Божией Матери и слушал литургию, совершаемую митрополитом, поемую братией и продолжавшуюся два часа. После литургии Государю поднесена была митрополитом просфора, и подходили все служащие к руке.
После того Государь выразил желание отслушать обедню в пещерах, и чтобы наместник служил ее.
– В какой же церкви угодно будет Вашему Императорскому Величеству слушать литургию?
– Какую сами изберете.
– Не угодно ли в церкви преподобного Антония?
– Хорошо. Антоний будет служить у Антония, – заметил Государь.
Вернувшись из дворянского собрания, Государь велел немедленно позвать к себе лаврского наместника Антония Смирницкого и своими руками возложил на него в кабинете богатый наперсный крест, украшенный бриллиантами. Другой такой же крест он поручил передать иеросхимонаху Вассиану.
– Возложите ему от моего имени, в память нашего знакомства и в знак глубочайшей моей признательности к нему, яко духовному отцу моему.
12 числа, в день своего отъезда, Государь слушал литургию в Ближних пещерах в церкви преподобного Антония. Служил наместник с протодиаконом и придворными певчими. В сей небольшой церкви, находящейся близ гроба преподобного Антония, были только Государь, князь Волконский и митрополит Серапион. Государь стоял благоговейно и все время подпевал певчим.
По окончании обедни митрополит представил Государю старца Вассиана. Он был облечен в схимническое одеяние и, низко кланяясь, благодарил Государя за пожалованный ему бриллиантовый наперсный крест.
– Святостью жизни и добрыми делами, – отвечал Государь схимнику Вассиану, – вы заслужили большую награду у Царя Небесного. Я, земной царь, награждаю вас чем могу за те приятные и душеспасительные часы, которые я провел в уединении, находясь в вашей келье…
Растроганный старец не в силах был вымолвить ни единого слова. По впалым старческим щекам его катились крупные слезы…
Затем Государь посетил келью начальника пещер игумена Филарета, где, завтракая, рассказывал лаврским старцам о праздновании святой Пасхи в Париже. Когда наместник по окончании молитв в церкви явился в келье с просфорою, Государь прервал разговор и сказал:
Благодарю вас, отец наместник, за молитвы… А каково пели певчие?
– Скоропоспешно, Ваше Величество.
– Ну что ж? Люди дорожные.
– Дело Божие должно делать в надлежащем порядке, Государь.
– А я, отец наместник, рассказываю о том, как я праздновал Пасху в Париже после войны. Во время сего всерадостного торжества я преклонил колена посреди главной площади сего города, и вместе со мною восемьдесят тысяч моих воинов также преклонили колена. Тогда французы, видя нашу веру, любовь и благоговейную молитву к Воскресшему Христу, последовали нашему примеру и сами пали на колена…
Выходя из начальнических келий, Государь хвалил местоположение Киева, говоря, что таких красивых и приятных видов он не лицезрел нигде и что в будущем мае он снова посетит Киев и пробудет в нем более месяца. Из Ближних пещер Государь направился в Великую церковь и приложился к чудотворной иконе Божией Матери. Митрополит поднес на прощанье икону прпп. Антония и Феодосия Печерских и пять больших просфор, сказав при этом краткую благодарственную речь.
Долго еще трудился после того отец Вассиан в Лавре. Как часто, вспоминая отрадное посещение его Александром Павловичем, умилялся старец душою и со слезами на глазах рассказывал слушателям подробности его. Здоровье его было по-прежнему хорошо. Хотя ему исполнилось семьдесят лет, но строгою, воздержанною жизнью, он сохранил свои физические силы от преждевременного расстройства и истощения. Изредка, особенно в Великий пост, когда подвиги его усугублялись, старец как бы изнемогал под крестом, но, окрыляемый надеждою небесного венца, снова обновлялся и становился крепок и бодр. Трудно изобразить пред читателем труды и духовные подвиги старца. Внутренняя жизнь его, подобно жизни всех ревнителей благочестия, была запечатлена глубокою сокровенностью. Ее поймут лишь те, иже Христовы суть, и которые сами постоянно ведут многотрудную внутреннюю борьбу с незримыми врагами нашего спасения.
Наступил 1827 год. Старец видимо стал изнемогать. Подвергаясь частым недугам, он затворился в келье и никого не принимал к себе. Изредка его посещали родные дочери или близкие духовные чада, присутствие которых было ему весьма приятно. Ставни его кельи были закрыты, и в комнате постоянно царила темнота. Когда же кто-либо из ученых духовных сынов приходил проведать его, отец Вассиан приказывал отворить ставни и просил что-либо почитать ему.
– Почитай мне слово Божие, друг мой… Чтение слова Божия исцеляет душевные раны и прогоняет беса уныния.
Любимым чтением для больного были творения Иоанна Златоуста и Димитрия Ростовского. Лежа на своей жесткой постели и перебирая четки, внимательно слушал он эти богомудрые словеса, только изредка нарушая царившую тишину своими глубокими вздохами:
– Господи, – шептали уста его, – поминаю час смертный и каюсь, да не без надежды спасения от мира сего изыду. Поминаю Суд Страшный и каюсь, да не со грехами моими тамо явлюся. Поминаю сладость вечныя жизни и муки смерти вечныя и молюся Тебе, Господи. Умилосердися, Боже мой, слезами покаяния моего… Умилосердися, Боже мой, и отверзи ми райския двери Царствия Твоего…
С большим нетерпением собирался старец в загробный путь. Вскоре телесные недуги у отца Вассиана участились. Встречая каждую болезнь, он радовался ей и говорил: «Вот она, предвестница кончины моей», – и переносил ее с изумительным терпением и благодушием.
– Батюшка, – спросил кто-то, – вам не страшна смерть?
– Друг мой, – отвечал он, – она страшна тому, у кого отнимает все, что у него было, и провожает на тот свет ни с чем. Кто же успел запастись нетленным богатством, того надежда утешает в час исхода. – И с глубоким вздохом добавил, – жизнь течет, как быстрый поток, и не возвращается. Между тем почти все заняты суетой и химерами и не помышляют запасаться другим добром, которое послужило бы поддержкою для души всея загробной жизни. О, бедные, бедные люди!..
Незадолго до смерти 28 февраля старец пригласил к себе больничного начальника иеромонаха Филимона и, как бы предвещая скорую свою кончину, сказал ему:
– Смерть полагает конец всем утешениям земным. Как ничего не внесли мы с собою в мир сей, когда родились на свет, так ничего и вынести отсюда не можем (1Тим., 6:7). Беден и наг я и несть у меня ничего. Все ближним, да кровным дочерям своим раздал. Ничего мне и не нужно было, ибо старался проводить свою жизнь в суровой простоте и отречении от суетных благ мира. Но вот вам крест… Его пожаловал мне Царь по своей ангельской кротости и доброте. Возьмите его и передайте в ризницу Лавры. Пускай хранится он там. Еще вручаю вам сбереженных мною шестьдесят рублей. Когда умру – употребите их на постановление братии трапезы. Я люблю моих духовных сынов и братьев паче себя самого и, угождая всем при жизни, желаю угодить и по смерти…
Вскоре после этого старец совсем перестал вставать с постели. Силы его истощились настолько, что он не мог без посторонней помощи передвигаться с боку на бок. От пищи отказался и питался одним только чаем. Ночью с 24 на 25 апреля отцу Вассиану сделалось совсем худо: старец едва дышал и рано утром испустил дух. Тело старца облачили в схимонашеские одежды и положили во гроб. Первую панихиду совершил наместник архимандрит Авксентий Галинский с несколькими иеромонахами, и множество народа теснилось около гроба.
Казалось, вся Лавра и киевляне перебывали в этот день у гроба его, прощаясь с умершим и молясь об упокоении его души. Красным звоном проводила Лавра своего любимого труженика и сына, а тысячная толпа народа со слезами на глазах сопровождала гроб его через Святые ворота на Дальние пещеры, где и погребен отец Вассиан на святой земле, возле церкви Рождества Богородицы. Скончался он восьмидесяти двух лет. Молись за нас у Престола Господня, великий старец Божий…
Сказание о жизни и подвигах отца Киево-Печерской Лавры преподобного иеросхимонаха Парфения (Краснопевцева) (1792—1855). Печатается по изданию 1856 г.
Поучительно читать повествование о дивных подвигах равноангельной жизни древних подвижников, угождавших некогда Богу в пустынях Египта и Палестины, на Святой горе Афонской и на нашем родном Афоне – святых горах Киевских (7). Волею или неволею душа при этом согревается, отрешается от земного пристрастия и воспламеняется, хотя временно, тем желанием Божественного, которым у пустынников горела она непрестанно. Но самая отдаленность наша от времен, когда они жили, ослабляет в неусердных искателях царствия Божия силу сего благодатного впечатления. Леность и холодность людей нынешнего века находят себе лукавое успокоение в той мысли, что это было когда то в давние времена, а теперь, в наше время, и скольконибудь подобные подвиги и подобная высота жизни духовной – невозможны… Тем поучительнее поэтому для нас пример высокой подвижнической жизни мужей, близких к нам по времени и наипаче современных; тем драгоценнее для нас каждая, самая частная черта из жизни таковых мужей.
