Формочки для пустоты

Нора также решила надеть ко встрече гостей черное платье в пол, подчеркивающее ее стройную фигуру. Лиза после родов набрала вес и сильно переживала по этому поводу, спрашивая у Норы советы по похудению. «Тебе уже ничто не поможет», – хотела ей сказать Нора, но ограничивалась лишь фразой: «Всему свое время». Нора не понимала, почему Лиза ее так раздражает.

***

Нелидовы приехали раньше назначенного времени ровно в 12.45 вместо 13.00, что разозлило Нору, ведь это означало, что она будет терпеть их на пятнадцать минут больше. Открывая дверь, она подумала, что за это время могла бы ответить на письма, хотя бы на одно письмо. Лиза радостно кинулась ей в объятья, расплываясь в фальшивой улыбке. Нора почувствовала себя неловко, Лизе пришлось отшатнуться от нее.

‒ Добрый день! – по-деловому произнесла Нора, чтобы задать тон их «дружескому» общению.

Еду из ресторана еще не привезли, поэтому Норе нужно было перетерпеть это время, переговорить с Нелидовыми, пока их рты частично не будут заняты. Нора обрадовалась, что они приехали без ребенка, но потом поняла, что радость была преждевременна, потому что и без ребенка Лиза говорила только о счастье материнства.

Лиза, в основном, говорила только для того, чтобы говорить. Она мало разбиралась во всем, кроме предназначения женщины, которое в материнстве, поэтому часто сдабривала свое говорение смехом. Ей нравился сам процесс словоизвлечения, поэтому она щебетала с немыслимой скоростью, а Нора периодически отключала у себя звук, чтобы не слышать ее щебетания.

Когда курьер привез еду, Нора облегченно вздохнула. Она взяла пакеты и пошла на кухню, чтобы накрыть на стол, тем самым сократив еще и общение с Лизой.

‒ Я тебе помогу! – сказала Лиза, поскакав на кухню за ней.

Пока Нора раскладывала еду, Лиза сидела за столом и нахваливала волосы Норы, ее безупречную укладку.

‒ Твои кудри и маникюр идеальны, дай мне как-нибудь телефончик твоего мастера, – весело произнесла Лиза, взбив рукой свои короткие крашенные светлые волосы, – я тоже попробую что-то сделать.

‒ Ты, извини, – наконец сказала Нора, желая сменить тему, – я забыла, что ты не ешь мяса, поэтому заказала в основном грузинские блюда, – посмотрела Нора на лицо Лизы, внезапно принявшее задумчивый вид.

‒ Теперь уже ем! – вдруг захихикала Лиза. – Ты знаешь, когда женщина кормит грудью, то ни в коем случае нельзя отказывать от белковой пищи. У меня мальчик, я мать кормящая. Так что могу себе позволить. Вку-усно, – заулыбалась она. – А ты сама готовишь? Успеваешь? Получается? Любишь? – последовал шквал вопросов от Лизы, и Нора пожалела, что начала завела разговор о еде.

‒ Ненавижу, – прошипела Нора в ответ, глядя прямо в глаза своей гостье. – Терпеть не могу, – добавила она, посмотрев на еду, чтобы Лиза не принимала это на свой счет.

Кусок хорошо отбитой и зажаренной говядины под красным соусом напоминал Норе ее саму. Глядя в тарелку, она задумалась о бессмысленности бытия и визите Нелидовых, где одно преумножало другое. Нора решила, что занимается самоистязанием, встречая гостей, и это вместо того, чтобы думать о деле. Однако она аккуратно отщипнула кусок хлеба и изящно отправила его в рот. Это было бессмысленное занятие, так как есть Нора не хотела, но надо было что-то делать.

Квартира Норы по субботам «заболевает» с появлением Нелидовых, и только когда они уходят, идет на поправку. Нора боится, что это заболевание примет хронический характер. Она никогда не любила выходные дни, теряла в эти дни сил больше, чем на работе, и так было всегда. Она думала, что ситуация изменится после замужества, но выходные дни оказались в тягость и после замужества. Теперь ей стала казаться, что даже если Нелидовы исчезнут, катапультируются на другую планету, то появится кто-то другой или что-то другое, чтобы омрачить ее жизнь в субботу и частично в воскресенье. Наверное, выходные были прокляты потому, что она хотела только работать.

Нелидова – это фамилия жены брата Кахи Михаила, главной тягловой силой у них является Лиза. Маленькая пухлая женщина, недавно родившая мальчика и поющая оду материнства везде, где только это возможно. Она все время заводит речь о детях и сокрушается, что у Норы с Кахой их до сих пор нет. Каха относится к семье брата со снисхождением, но для Норы общение с ними – тяжелое испытание. Нора выглядит надменной царицей, которую Лиза пытается рассмешить глупыми шутками. Чтобы меньше разговаривать с ней, Норе приходится улыбаться ее глупым шуткам, после чего к концу дня у Норы начинают болеть скулы. Поэтому их пребывание в доме похоже на косметическую процедуру, тренирующую мышцы лица. Когда они уезжают, она с облегчением вздыхает, называя Лизу «свиньей», а ее мужа «ослом». Каха никак не комментирует происходящее.

Брат Кахи, Михаил, похож на него только внешне: у него такой же тонкий иезуитский рот. Он всегда держится в тени своей жены и редко говорит. Ему как будто неудобно находиться среди людей. Он словно их терпит, как Нора, только он еще и не улыбается. Михаил на пять лет младше Кахи, но разница между ними очень заметна, как будто это не пять лет, а целых двадцать пять. Михаил недолюбленный ребенок, и даже в его пятьдесят пять лет это заметно.

Каха всегда пользовался любовью и вниманием, а Михаил – нет. Несмотря на это, в их характерах есть нечто общее: Михаил, подобно пресмыкающемуся, пресмыкается перед своими домашними. Если Каха подобен змее с положительной оценкой, то Михаил – с отрицательной. В семье говорят, что он еще не нашел себя, ему не хватает уверенности. Нора считает его страшным, особенно когда он молчит. Ей непонятно, что у него на уме, и что он думает. По слухам, Михаил может внезапно наорать на своих подчиненных, сорвав голос. Михаил не любит свою работу, работая в строительной компании, где работал его отец, когда был еще жив. Он терпит свою работу каждый день много лет, ничего не меняя, потому что не понимает, чем бы хотел заниматься по-настоящему.

Каха – любимый сын, ему ничего никому доказывать. С самого рождения перед ним все выслуживаются. Они с братом рождены от одних и тех же родителей, но характеры у них разные. Младший брат всегда и во всем уступал Кахе, хуже учился, хуже женился. Все были уверены, что жена у Кахи будет лучше. Так и вышло. Нора, по сравнению с Лизой, выглядит королевой. Несмотря на все усилия Лизы выглядеть лучше, она остается женщиной «так себе». Она выглядит, как продавщица галантереи из прошлого.

Лиза старается понравиться Кахе, это чувствуется. Нора считает, что каждый субботний вечер Нелидовы приезжают домой и анализируют свои ошибки, чтобы в следующий раз понравиться Кахе еще больше. Сидя за обеденным столом, Нора думает о том, чтобы снабдить стул Лизы катапультой, как и стул ее мужа, чтобы они поскорее убрались отсюда. Нора улыбается, глядя на Лизу, которая улыбается в ответ. Нора не понимает, зачем ей нарисованные брови, если можно ходить с натуральными. Нора злится на себя за то, что злится на Лизу и теряет время, когда думает о ее нарисованных бровях, ведь нужно думать о деле. Нора смотрит на брови Лизы, и они напоминали ей двух птиц. Эти брови летят, как две черные птицы, пока эта женщина говорит.

Лиза бойкая и активная пышка, она не работает и планирует завести, как минимум, четверых детей, один уже есть. Норе с ней невыносимо скучно, а иногда просто невыносимо, особенно когда она вдруг говорит:

‒ Нора, Нора, – смеется Лиза, привстав из-за стола, – мне кажется, тебя надо клонировать, ну такая красивая, такая красивая! Каха, она же настоящее произведение искусства! У вас должно быть много детей, чтобы такая красота не пропала!

Каха улыбается, воспринимая эти слова то ли как шутку, то ли вообще их никак не воспринимая, а Норе кажется, что этого «деторождения по требованию» она больше не вынесет.

Седьмая глава

Зара

У Норы нет психолога, зато у нее есть мастер по маникюру, который также является ее парикмахером. Нора ходит к ней три месяца, и Нора рада, потому что при ней говорить можно все, что угодно. Она как будто слушает Нору, не слушая, и это позволяет Норе раскрыться, сбросить напряжение. Это похоже на исповедь Норы в салоне красоты, ведь красота ‒ это святое.

Нора познакомилась с ней случайно. Однажды на столе Одиссея Нора случайно увидела рекламные листовки и просто взяла одну из них. У Одиссея на столе постоянно лежали какие-то рекламные листовки, буклеты, как будто по пути домой он брал все, что дают, а потом еще и не выкидывал.

Салон красоты назывался «Ио», а мастера звали Зара. С тех пор Нора ходит к ней. Зара очень милая и говорит мало, в этом ее особенность. Ее можно назвать просто человеком, и к таким людям всегда испытываешь симпатию. Норе нужен был просто человек, который выслушать и сделать укладку или маникюр. Вот Зара – просто человек, то есть относительно никакая, человек в обобщенном виде, просто человек.

‒ Она все время говорит, говорит, говорит, как будто у нее там говорильный аппарат, а мне хочется, чтобы он сломался, – со смешком говорит Нора о Лизе, когда Зара ей моет голову. – Мне кажется, она не в себе после рождения сына. Многое бы отдала, только бы она больше к нам не приходила. Неужели ей дома заняться нечем? Ее что, муж не устраивает в постели? Не понимаю, почему ей интересно бывать у нас дома, – высокомерно говорит Нора о Лизе, то и дело приподнимая голову от раковины и мешая мастеру.

‒ Тихо, тихо, – улыбается Зара, – не шевелитесь, а то вода потечет на одежду. Намочу.

‒ Намочишь, ничего страшного, я не сахарная. Мне кажется, я только кажусь такой. А внутри у меня железобетон, правда? Выгляжу я так, как будто у меня внутри железобетон? – снова Нора приподнимает голову.

‒ Не очень, – тихо отвечает Зара, занимаясь своим делом.

‒ Не очень, – смеется Нора, повторяя ее слова. – Да, так могла ответить только ты. Кстати, давай на «ты». Мы ведь давно знакомы, правда?

‒ Хорошо, – отвечает Зара, не отвлекаясь от мытья ее волос.

Зара сдержанная, ей около тридцати лет. У нее легкий макияж и идеальное каре на темных волосах. Теперь, когда Нора видит женщин, то думает понравились бы они Одиссею или нет, теперь это новый ее критерий оценки женщин. Когда она думает, что эта женщина ему не понравилась бы, то успокаивается. Нора ревнует его к тем, с кем он даже не знаком. Нора старается не думать о нем, потому что он вряд ли мог бы составить ей хорошую компанию в этой жизни. Нора недовольна собой, когда думает о нем слишком часто, ведь она достойна большего. Она чувствует опасность увлечься им и разрушить то, чего добивалась многие годы.

‒ У тебя отличные сережки, сережки в виде корабликов, – задумчиво говорит Нора, делая комплимент мастеру, и понимает, что становится немного навязчивой. – Это серебро?

‒ Да, спасибо, – сдержанно отвечает Зара.

Зара мало общается с коллегами, держится особняком. В салоне красоты «Ио» по будням мало людей, и это радует Нору, потому что их никто не услышит. Хотя их бы и так никто не услышал бы: место работы каждого мастера отделено звуконепроницаемыми перегородками.

Зара внешне похожа на узбечку, у нее смуглая кожа, карие глаза и темные брови. О личной жизни Зара говорит уклончиво. Нора решила, что у нее никого нет, и даже предлагала познакомить ее с Павлом, но Зара отказалась. Нора решила, что Павлу нужна тихая и умелая женщина, а Зара именно такая. Иногда Нора приезжает к Заре в салон красоты, чтобы поговорить, а заодно и освежить свой свежайший маникюр или поправить идеальную укладку. Логика Норы проста: чтобы экономить на психологе, надо не экономить на маникюре.

‒ Он с моей помощью сможет купить квартиру, если будет усердно работать, – снова говорит Нора об Одиссее во время процедур.

Норе нравится скромность и воспитанность Зары. Норе нравится ее тактичность, и то, что Зара не задает лишних вопросов. Общение с Зарой – это прелюдия к созерцанию своего прекрасного облика в зеркале. Больше всего Норе нравятся ее рыжие волосы, которые иногда становятся огненно-рыжими, почти красными. Они для нее символ власти, знак могущества. С ними она напоминает себе кого-то из породы львиных. Этим волосам нужен профессиональный уход, этому помогает Зара. Нора не представляет себя без них. Она не представляет себя с короткой стрижкой или с темными волосами, как будто лишившись своей копны рыжих волос, сразу потеряет царственную осанку. С короткими волосами она чувствует себя ребенком, вспоминая, как мать коротко стригла ее в парикмахерской из-за нехватки времени. С тех пор многое изменилось.

‒ А еще он говорит, что я манипулирую даже собственными волосами, когда шевелю мозгами, – со смешком говорит Нора об Одиссее.

‒ Скоро зима, ты должна делать питательные маски, волосы зимой портятся, – говорит Зара.

‒ Ничего, – отвечает Зара с улыбкой. Как-нибудь перезимуем.

Нора часто говорит об Одиссее, Зара это не комментирует. Норе нравится говорить о нем, потому что это скрашивает ее будни, как и салон красоты. Она приезжает сюда с особым настроением. Зеркало в ее жизни занимает особое место. Нора любит смотреть в зеркало, Норе нравится смотреть на свое отражение, она как будто исповедуется зеркалу посредством своей красоты. Когда Зара приводит ее внешность в порядок, то она как будто отпускает ей все грехи до следующего визита.

Нора не сильно верит в искренность Зары, она никому полностью не доверяет. Это ее жизненное кредо. Она говорит только то, что может позволить себе сказать. Нора даже с собой не может быть полностью искренней, как будто ее мысли кто-то может подслушать. «Думай о людях хуже, чем они есть, и ты не прогадаешь», – сказал когда-то отец ее матери, когда еще не ушел из семьи. Нора это запомнила, теперь старается жить по заветам отца, в конкурентной среде это работает.

Нора провела в салоне четыре часа, покрасив, помыв и уложив волосы. Она очень заботится о длине волос и запрещает Заре использовать ножницы чаще, чем раз в месяц. Но наведение красоты ‒ это не главное, главное то, что она смогла рассказать Заре то, что считает нужным: немного выдумки, немного правды, чтобы самой в это поверить. Но за все надо платить.

‒ Ах, чуть не забыла, ‒ наигранно касается головы Нора, явно держа Зару в напряжении. ‒ Деньги, деньги, деньги, ‒ говорит Нора с чувством превосходства. ‒ Я сейчас переведу тебе на карту.

Нора всегда переводит больше, чем стоят услуги мастера. Зара это знает и не препятствует. Уходит Нора легко, как будто и не было этих часовых задушевных бесед, точнее монологов.

‒ Пока-пока! ‒ машет она рукой, не давая Заре опомниться.

Восьмая глава

Одиночество

Проспать возможности можно буквально, просто оставаясь в постели.

Телефон звонил, не переставая, нарушая сон Одиссея, который, в одних красных трусах, спал на диване. В кресле, напротив него, лежал кот, не спящий, но спокойный, как будто привыкший к звонкам. На часах был полдень, но Одиссей, проведший ночь в муках и радостях творчества, не спешил вставать. Его беспокоило только одно, удастся ли досмотреть сон, прерываемый телефонными звонками. Звонил стационарный телефон, потому что Одиссей специально отключил сотовый.

Одиссею снилась заснеженная дорога и следы на ней. Он идет и идет по следам, прибавляя шагу, боясь проснуться и не увидеть финал этой сонной истории. Это повторяющийся сон, в котором ничего не происходит, кроме шагов по следам на снегу. Он продолжает идти по следам, прибавляя шаг и чувствуя, что вот-вот окончательно проснется. Во сне он поднимает голову и смотрит в небо, и яркий свет ослепляет его. Одиссей просыпается, слыша, как учащенно бьется его сердце, как будто он бежал или в тревоге. Этот сон он часто забывает, и только когда видит его снова, вспоминает, что он уже снился. Он узнает следы на снегу, это его следы, он идет по своим следам, как будто ищет себя и не может найти.

Кот перетягивает внимание на себя, кот напоминает Одиссею, что его нужно покормить, издавая протяжное «мау-у-у».

‒ Отвянь, ‒ отвечает ему Одиссей обреченно, понимая, что перед вставанием ему нужно полежать и отдышаться. Телефон звонит уже долго, но Одиссей привык к его звуку. Он не реагирует на звонки, как его кастрированный кот не реагирует на весну. Одиссей любое действие воспринимает как труд, за который ему должны заплатить, даже если он почесал левую пятку правой.

Одиссей идет на кухню, слегка потягиваясь. Кухня кажется ему незнакомой, потому что он меняется каждый день, а в связи с написанием нового романа меняется стремительно, а кухня остается прежней. Одиссей уже живет в своем новом произведении, а кухня все та же, она кажется ему немного чужой спросонья. Одиссей рад, что ему удалось наконец начать новый роман, поэтому он уверен, что скоро будет и новая кухня, и новая жизнь. Но пейзаж за окном пока останется неизменным, как будто преследует его с самого детства: там ничего не происходит, одна и та же тоска на все времена.

За Одиссеем, издавая звук «мррр», бежит его кот. Кот оживает лишь в редкие моменты голода, когда хочет, чтобы его покормили. Женщины, которые приходят к Одиссею, радуются коту, считая его ключом к сердцу Одиссея, но безуспешно. Кот равнодушен ко всему, кроме еды, как Одиссей равнодушен ко всему, кроме денег.

Одиссей кормит кота влажным кормом, выдавливая его из пакетика в оранжевую миску, которая стоит на полу. Есть еще сухой корм в большом пакете. Кот прожорливый, поэтому Одиссей насыпает сухого корма в другую миску, которая тоже стоит на полу, но просыпает его на пол. Кот подбирает кусочки корма с пола. Одиссей ставит пакет с кормом в шкаф, а потом поворачивается к холодильнику и открывает его.

В холодильнике пусто, там ничего нет, кроме трехлитровой банки, в которой одиноко плавает маринованный огурец. Банка напоминает ему мироздание, где он – одинокий огурец, замаринованный обстоятельствами. Одиночество огурца в трехлитровой банке с рассолом заставляет Одиссея немного зависнуть в пространстве, потому что он чувствует свое внутреннее сродство с увиденным. Эту банку огурцов ему принесла Мариночка, его шестидесятилетняя поклонница, все огурцы с ее дачного участка.

Одиссей достает из банки огурец, его рука с трудом вылезает из банки, с нее капает рассол. Он с удовольствием хрумкает огурцом, щурясь от его пряного вкуса. Потом он пьет рассол, чтобы проснуться. Рассол помогает ему собраться волю в кулак, чтобы взять трубку «этого чертового телефона». Стационарный телефон у него в комнате, и Одиссею кажется, что он должен был стать красного цвета от количества звонков, если бы не был красного цвета изначально. Возвращаясь в свою комнату, чтобы взять трубку, Одиссей намеренно сделал остановку возле зеркала в прихожей, которое показало ему его в полный рост. Одиссей не спешил к телефону, надеясь, что как-нибудь само «рассосется». Увидев себя в полный рост, Одиссей отмахнулся от своего отражения, как будто зеркало ему нагло врет. Одиссей считал, что при своем высоком в 192 сантиметра росте и стройном телосложении, вряд заслуживает увидеть сутуловатого парня с помятым лицом и выпирающим брюшком.

‒ Здравствуй, ненормальная женщина, которая решила затрахать меня прямо с утра! – бодро отрапортовал он, внезапно проснувшись.

Одиссей и не сомневался, что так звонить ему может только Нора. И действительно, ему звонит Нора, кричит на него, и Одиссей отстраняет трубку красного телефона, чтобы не оглохнуть. Он кладет трубку на тумбу, слыша ее громкие крики на расстоянии.

‒ Послушай ты, мусорный человек, какого черта ты опять отключил свой сотовый? Ты что, думаешь, я не знаю, что ты сидишь дома? – задыхаясь от гнева, кричит Нора. – Разве мы не договаривались, что сегодня ты приедешь на художественный совет и будешь излагать свои новые идеи? Разве ты не знал, что он в десять? Разве я не предупреждала тебя тысячу раз об этом в письмах и сообщениях?! У тебя вообще есть идеи?! – кричит она. – Ты меня дико подставил, и я уже тысячу раз пожалела, что связалась с тобой! И я еще тысячу раз подумаю, продлевать ли наш договор, условия которого ты нарушаешь. И мне твои оправдания не нужны, – говорит Нора уже осипшим от крика голосом.

Она редко кричит, и Одиссей – единственный человек, способный вывести ее из себя. Она хочет, чтобы он дорожил контрактом с ее издательством, как и другие. Но он этого не делает. Все выходит не так, как хочет Нора, и это ее выбивает из колеи, заставляя показывать свое истинное нутро. Она уверена, что Одиссей не будет оправдываться. Нора вложила в него столько сил, и не успокоится, пока не доведет это дело до конца.

‒ Что ты молчишь? – произносит она уже успокоенным тоном деловой женщины.

‒ Рассол пью, – отвечает Одиссей, подняв трубку, – а-ля «Выдри глаз». А ты с утреца этим не балуешься?

Еще недавно всего полгода назад он ждал звонка Норы из издательства, а сейчас, почувствовав, что имеет над ней какую-то власть, упивается этим. Он уже начал новый роман, но держит интригу, и опирается на нее, как на свою подушку безопасности.

‒ Какие утро еще? Ты что, только что встал? – с удивлением говорит Нора. – А писать за тебя кто будет? Литературные черти?

‒ Черти – это уже не актуально, – произносит он с иронией, давая понять Норе, что ее набор шуток морально устарел. – Скорее, моя муза.

‒ Что твоя муза? – перебивает раздраженный голос Норы. – Опять не пришла, умерла, объелась белены?

‒ Нет, – говорит Одиссей. – Она бычит. Приревновала меня к рассолу, – смеется Одиссей, понимая, что это раздражает Нору еще больше.

У Одиссея муза постоянно что-то делает, особенно когда звонит Нора. Нора готова к новым приключениям его музы. В прошлый раз Одиссей рассказывал ей, как муза душила его, била палкой по голове, таскала за волосы. «Как она тебя может таскать, – удивлялась Нора, – если у тебя даже ухватиться не за что? Вначале волосы отрасти, ладно? – Она всегда найдет за что ухватиться, – рассмеялся Одиссей ей в ответ, и его ироничная пошлость получала оттенок благородной придурковатости».

Раньше, когда новый роман еще не был начат, Одиссей подолгу разговаривал с Норой о музе, чтобы не остаться наедине с чистым листом бумаги. Он хотел ее звонков и побольше, чтобы унять муки творчества, чтобы заговорить их, заболтать в разговоре с ней. Длительные диалоги с Норой были для него отсрочкой перед казнью, под которой он понимал новый роман, который никак не мог начать. Когда он не мог ничего написать, чувствовал удавку на шее, а когда начинало получаться, удавка исчезала, становясь лавровым венком на голове. Он чувствовал себя победителем.

Но иногда даже самые веселящие его разговоры с кем бы то ни было становились для него разрушительной силой, когда на него обрушивалось понимание того, что он больше ни на что не способен. Иногда это понимание снисходило на него во время разговора, и он внезапно прощался, чувствуя себя опустошенным. Все становилось пустым и никчемным, и весь мир вокруг превращался в ничто, и все, что в нем – тоже ничто, пустота, в лучшем случае – формочки для пустоты, как и он сам.

Он долго не мог успокоиться, ощущая свою никчемность. Когда кончалось вдохновение и слова, кончался он и мир вокруг него, который он переставал ощущать. Все так зыбко и хрупко, и не за что зацепиться. Он не мог усидеть на месте и не мог лежать. Он ходил и ходил, пытаясь придумать себе занятие. Иногда он как будто видел себя со стороны – высокий, сутуловатый и неприкаянный – это было жалкое зрелище. Его путь от короля положения до ничтожества был очень короток, иногда он вмещался в одну минуту.

‒ Договорим потом, – говорит он, обрывая связь. – Договорим потом, – произносит одними губами в пустоту, потому что разговор с ней окончен.

Настроение у Одиссея меняется очень быстро, потому что он очень зависим от творчества. Он как будто теряет себя, когда не пишет, и обретает, когда начинает писать. Он боится, что умрет заживо, если вдохновение больше не придет. Он ничего не умеет, кроме того, чтобы писать, поэтому если отнять у него это умение, то ничего не останется. Ему нужно доказательство, что он еще жив, а доказательство в его строчках романа.

Одиссей заходит на кухню и берет сигареты. Он закуривает и садится на корточки рядом с миской кота, которая с рассыпанным кормом. Он ищет глазами, куда стряхнуть пепел. Курение стало для него передышкой в творчестве. Он смотрит на миску с водой и борется с искушением стряхнуть туда пепел, чтобы не вставать и не стряхивать его в раковину. Одиссей чувствует себя обессиленным и перегоревшим, как истлевшая сигарета. Он с трудом встает, хотя еще недавно был весел и бодр в разговоре с Норой.

«О чем писать дальше? О чем писать дальше? О чем писать дальше?», ‒ проносится в его голове поезд, состоящий из множества одинаковых вагонов.

Девятая глава

Пресс-конференция

Нора стояла под душем, чувствуя, как вода стекает по ее телу. Под ресницами еще виднелись следы вчерашнего макияжа. Ей было так хорошо под теплыми струями воды, она еще не отошла ото сна, она пыталась досмотреть сон до конца и одновременно пробуждалась. Сон для нее – это продолжение рабочего дня. Даже во сне она продолжала работать, и когда просыпалась – продолжала работать, как будто во сне, но реальность ее радовала. Ведь наяву она видела то, о чем раньше могла только мечтать. Она видела свою жизнь, которая вначале была мечтой-проектом, а потом стала реальностью.