скачать книгу бесплатно
Покаяние – это единственная альтернатива отчаянью. Покаяние – это ответ на жизнь в сторону Бога, отчаянье – ответ на жизнь, выдавленный из души дьяволом.
7 июня 1999 года. (Ремарка Юрика: «Покаяние – выдавливание из души дьявола». )
(Из Алесиного дневничка.) Видела сегодня удивительный сон. Словно я в церкви нашей стою рядом с о. Виктором и всё хочу вопрос задать какой-то, но не могу подобрать слов нужных, а он ждёт, смотрит на меня. И тогда я стала молчать. И так хорошо от этого стало: стоять с ним рядом и молчать. Я чувствовала такую полноту, радость, что-то словно переливалось из его души в мою. Длилось это несколько минут. Наконец, сказала: «Как хорошо молчать с Вами, батюшка!» Он очень значительно и слегка с усмешкой произнёс: «Вот то-то и оно!»
6 апреля 1998 года
Каждый да погружается в блаженное покаяние. (Святитель Игнатий Брянчанинов.)
У нас ничего в жизни нет, кроме покаяния.
11 июня 1999 года
Отделение от Бога и той жизни, к которой мы от начала призваны Им, – суть причина и содержание всех наших бед, зол и болезней, всех страданий, всех воздыханий, всего того, что можно выразить и чего выразить нельзя.
11 июня 1999 года
Так хорошо всегда бывает на душе после церкви! Такой мир в душе, тепло, упование и надежда!… Как славно распускаются нынче листочки! Все деревья – в зелёной дымке. Только что прошёл светлый и прозрачный короткий и такой свежий майский дождь. Из окна тянет майской дождевой свежестью. Рай где-то так близко… Я разбираю журналы старые. Алеся штопает мои штанишки. Настя спит. За окном – птичье щебетание. Господи, выведи нас к Тебе, в Твои обители прозрачности и свежести и миллионов оттенков света.
Всё нехорошее должно быть предано забвению. Преображение мира начинается с преображения прошлого в памяти. Сначала бездна закрывается внутри нас, а потом распахивается иная бездна – бездна света. Если тьмы внутри нет, то ты её уже не будешь помнить, не сможешь вспомнить, будто её и не было. И вправду ведь не было. Таков смысл времени, или часть смысла. Время держится памятью. Нет памяти – нет времени, нет того, что не осталось в памяти. А известно, что всё плохое забывается.
Мы слишком многое думаем о своей жизни и забываем, что есть каждодневный сон – потеря себя и ясной данности – и забвенная неизвестность, в которую мы были погружены и из которой с таким скрипом едва-едва поднялись в своём младенчестве, детстве, отрочестве и юности, из которой мы продолжаем еле-еле подниматься и в которую всё опускаемся и окунаемся каждую ночь. И что же тогда смерть? Дай Бог, чтобы это было всё-таки пробуждение и осознание, возвращение и воспамятование. <…> Говорят, что умирающие не теряют сознания и памяти. А сколько было уже таких людей, всю жизнь размышлявших об этих вещах и уже познавших нечто на опыте… К ним неизбежно присоединюсь и я, и мы с Алесенькой. Если уже не начали присоединяться. В Церкви нет разрыва между живыми и отшедшими. Более того, только в связи с отшедшими возможна настоящая глубина жизни и на земле.
2 мая 1998 года
Люди изображают из себя кого-то великих. А на самом деле мы маленькие тёплые существа, детки… Такими только и войдём в Царствие Божие.
11 мая 1998 года
18 мая 1998 года настала новая эра в моей жизни. По приглашению своего товарища – бывшего одногруппника и коллеги по работе в «Комете» Миши Белоусова я пошёл работать рабочим (оператором лазерного комплекса, лазерного станка) в фирму «Модус +», которая производила мебель для школ и детских садов. Ещё за два года до этого, в тот самый день, когда я впервые был на могилке блаженной старицы Матроны (умершей, кажется, в 1952 году и канонизированной буквально на днях) и просил, чтобы меня соделали настоящим, а также и о работе (что уже тогда было весьма важно в моей жизни), в тот самый день, уже вечером, Миша предложил мне работу в этой фирме, тогда ещё экспедитором. И все уже были согласны, но я послушался своей родной жены, жалевшей меня и уверявшей, что вопрос моей работы стоит ещё не так остро. Потом был диплом и была «Комета» (ЦНИИ, в который я пошёл по распределению), где платили раз в три месяца по 400 рублей (это 1997—98гг.). Миша проработал в «Комете» полгода, после чего ушёл в «Модус». Я проработал в «Комете» год. Это была не работа, а какая-то чёрная дыра. Работы почти совсем не было. Приходил туда в эдакую пустоту на 3—4 часа, которые полностью опустошали душу. Было очень уныло. Теперь наступала «весёлая пора» моей жизни. Сначала было ученичество на фирме «Галактика». Это было недалеко от дома, дорога занимала 40 минут (на автобусе и пешком). Работа там была в 2 смены: неделя – с 7 до 15, неделя – с 15 до 22. Уж что-что, а скучно там не было. Это был настоящий физический труд, на ногах, с напряжением внимания. Лето было жарким. С непривычки сильно уставал. (После утренней смены приходил, обедал и спал сидя, в кресле, чтобы во сне не мучила отрыжка.) Это было что-то очень настоящее: с потом, с дымом, с шумом, с тяжестями и с деньгами. Первые 3 месяца – по 1200 рублей (это ещё до кризиса), напоследок – до 2000. Продолжалось это 3,5 месяца и было серьёзным испытанием для меня. Но сейчас воспоминания светлые и благодатные. Всё было просто, и люди простые, и жизнь становилась серьёзной, настоящей. И то немногое, что мне удавалось тогда писать, приобретало уже совсем другой вес и цену… Много об этом не расскажешь, да и не выскажешь. Сильно напоминало это мои военные сборы. То есть это единственное сопоставимое из прошлой жизни. Но там было всего 4 дня.
Никогда не забуду, как кончался рабочий день во 2-ю смену в 10 часов вечера: выходишь на улицу – а там тепло и свежо, и Солнце только зашло, а ты весь потный, допиваешь остатки холодной сладкой водички в бутылке, а на душе легко-легко, и чувствуешь себя так, как будто ты уже умер, жизнь твоя кончилась, и на тебе уже нет этой тяжкой плоти… Смотришь на небо и поёшь что-то своё, душевное-задушевное, и сердце заходится, а душа трепещет… А потом едешь в автобусе с запоздалыми пассажирами, и уже темнеет, и думаешь – кто это такие, эти люди, и зачем тебя с ними свёл Господь, и когда мы встретимся снова?… А дома уже ждут, и в окошке – родное лицо жены…
Я чувствую, как всё это прошлое тонет в свете. Плохое уже не вспоминается.
Но это было лишь начало, прелюдия. Меня ждало ещё Лыткарино.
13 июня 1999 года, 1.03.
(Алесе.) Будь умницей. Когда помрём, легче станет.
10 июня 1998 года (раннее утро)
(Алесе.) Помни, что в этих днях рождается вечность. Наша с тобой вечность.
утро 23 июня 1998 года
В жизни многое приходится терпеть, а мы бессмертны.
26 июня 1998 года
Когда в жизни наступает такая тяжёлая пора, мысли о смерти и бессмертии становятся особенно живыми и действенными.
28 июня 1998 года
(Алесе.) Дни текут. А мы проходим сквозь них.
Надо идти всё спокойнее и спокойнее, не смущаясь абсолютно ничем. В этой жизни главное не яркость, главное – уверенность и тишина, из внутренней тишины поднимается спокойная и мощная радость.
Что-то будет, ещё в этой жизни, а уж там – тем более.
Будь в моём духе. Будь осторожнее со всем видимым и очевидным, не увлекайся.
8 июля 1998 года (утро перед работой)
(Алесе.) Напрягай свою веру в течение дня. Помни, что жизнь есть борьба. Как только борьба прекращается, прекращается и жизнь. Где сейчас Достоевский со своей женой? А ведь тоже проходили через быт, труд, вереницу дней. Фокус жизни – смерть. Это надо всегда чувствовать.
9 июля 1998 года (раннее утро перед работой)
Усилие. Усилие. И ещё раз усилие.
Эта жизнь побеждается постоянным, непрестанным её преодолением.
10 июля 1998 года (утро перед работой)
Когда я батюшке на исповеди рассказал о своей работе, как давяще и опустошающе действует дым, шум, мат, пот, он сказал мне: «Молись там всё время про себя», и молитва там была особенная, сильная, лёгкая и быстрая. На работе молитва лучше всего идёт. Работа – школа молитвы.
июль 1999 года
Суета отнимает у души всё тонкое и делает её тупой и нечуткой.
21 июля 1998 года
Мы живём в таких масштабах, в которых всякое зло и всякая тьма обречены. Будет освобождение. Дни прорвутся. Может быть, ещё здесь.
22 июля 1998 года
Время за нас. Терпение сплетает нам венцы ещё в этой жизни. Вся сущность жизни – в терпении и в том, что помогает терпеть: Церковь, культура, книги, любовь…
Нам надо жить как должно и трудиться потихонечку. Всё остальное – не наше дело. В конце концов, главное – на что ты больше обращаешь внимание, а не что больше лезет в твою душу. Данность ещё не есть правда.
3 августа 1998 года
(Алесе.) Нас связывает удивительная и сказочная правда, в которую мы ещё прозреем. Мы – это первый залог будущей гармонии и надо хранить его, как зеницу ока.
3 августа 1998 года
Уныние притупляет восприятие действительности. Чтобы различать жизнь, надо иметь внутри бодрость.
4 августа 1998 года
Скучаю по Богу. И чувствую, что всё как-то совсем иначе, совсем по-другому…
Спасение в терпении. Если сумеешь всё сегодня перетерпеть с лёгким сердцем и сохранять верность любви Божией, то будет этот день во спасение. И всё обращается во спасение, если ты предаёшь себя в руки Божии, а не думаешь о себе.
5 августа 1998 года
Как с гневом отвратились бы и мы от любимого нами существа, делающего вид, что общается с нами, но на самом деле навязывающего нам свои представления о нас, реагирующего на призраки, им же измысленные, не желающего внять нашему слову, так с гневом отвращается Бог от мечтательной молитвы, приводящей человека в состояние прелести.
по Игнатию Брянчанинову, август 1998 года
Осознанное несение креста поднимает над землёю, как поднят над землёю Распятый на кресте.
август 1998 года
Дар молитвы – признак стяжания Духа Божия, о котором говорил преподобный Серафим Саровский как о цели нашей жизни на земле. Прийти к Богу – вот цель земной жизни.
август 1998 года
Когда плохо, лучше быть тем существом, какое я сейчас. А когда будет хорошо, мы будем вместе.
15 августа 1998 года, 1.55.
Проблемы со сном не самые страшные проблемы. На пороге сна и бодрствования мысленное созерцание Божественно спокойного Лика Христова помогает понять, как же нужно переносить это промежуточное состояние, это мучительное разрывание.
17 августа 1998 года
Бороться с тяжёлыми мыслями, не пускать их в себя и не верить им. А для начала просто научиться ни о чём не думать.
Вера не зависит от настроения и молитва изменяет настроение.
август 1999 года
Не просто мне. Душа устаёт. Сознание загоняется в узкую щель. Но чувствую, что работа эта очень полезна для меня. Только хвататься надо за Бога, учиться молиться, по-настоящему, а то щель захлопнется и будет мрак. Чрезвычайно важен масштаб переживания жизни. Это свобода души. А душа свободна для Света Божьего. Всё встаёт на свои места, когда думаешь о смерти и посмертии, даже о старости.
2 сентября 1998 года
По радио передавали песню Анжелики Варум «Время пингвинов и бабочек». – «Когда вернётся то, что казалось безвозвратно потерянным», «Хоть немного Солнца над грешными льдинами», – слышится мне. Думается о смерти. Всё изменится с нею. И может быть страшно. Каким осторожным нужно быть сейчас! Смерть любого человека возвышает свидетелей её или даже просто услышавших о ней. Вместе с разлучением от тела, через которое так связаны мы с материальным, грубым и плотяным, наступает освобождение от грубого и возвышение к абстрактному и тонкому, которое становится конкретным и ясным.
3 сентября 1998 года (утро перед работой)
С 6 сентября меня переводили в Лыткарино. Это небольшой городок (порядка 100 тыс. населения) в Московской области, недалеко от Люберец. Дорога туда занимала час сорок – час пятьдесят, оттуда – иногда дольше, потому что приходилось ждать электричку. Под конец я приноровился и ездил оттуда только на маршрутке до «Кузьминок», не ждал, когда нас, рабочих, повезут на «Газели» в Люберцы на электричку (а то это бывало и в 8, и в 9 вечера, и позже). На дорогу в месяц уходило около трёхсот рублей. Получал же я там первые три месяца 1500, в декабре – 2100 и последние 3 месяца – 2200 рублей. Всего я туда проездил 7 месяцев. Первое время работали все субботы, одна за другой. Первые месяцы возвращался домой в 10—11 вечера, иногда позже. А на следующее утро – в 7
выход. Общение с Алесей сводилось к минимуму. Помню, как в свой первый рабочий день я узнал от Миши, что уезжать с этой работы домой – даже не наука, а искусство. С великой грустью я наблюдал, как наступало 6 вечера, формальный конец рабочего дня, а никто в цеху не прерывал работы. 7 вечера, 8 вечера… Ни малейшего признака окончания рабочего дня. Я понял, что теперь буду жить здесь. В тот день мы ушли с работы в 9 вечера. И в последующие дни это было нормальным, обычным временем ухода с работы. Те недели сильно ослабили мою привязанность к моему дому. Только ближе к Новому Году я стал приезжать домой часам к 9 вечера и считал уже это великим благом. Последние же месяцы я всё-таки уходил с работы в 6 и к 8-ми был дома, иногда даже чуть раньше. Иногда я даже успевал вечером немного пописать. Но первое время писал я только по выходным. Там было сильно похоже на армию. Даже наш начальник, Алексей Геннадиевич (Савин, однофамилец директора «Кометы») был в прошлом старшиной, и армейская закалка была в нём очень сильна, что было хорошо видно по его сверхнапряжённой и насыщенной трудовой и деловой жизни. И его отношения с подчинёнными сильно напоминали армейские отношения старшины с рядовыми, вплоть до шуток и мер по воспитанию. Но здесь была ещё и работа, и выгода, и деньги. Мы делали всё: и вставляли стёкла в окна, и ставили «вытяжку» в мороз на улице, и красили высоченный потолок валиком и балки с трубой «вытяжки» – кистью со стремянки. И, конечно, обслуживали свои «лазерные комплексы». Иногда за весь день удавалось посидеть только в обед за едой и кое-где в дороге. Уставал, как собака. Понедельник – подвиг, вторник – великий подвиг, среда – я выматываюсь, четверг – прихожу полумёртвый, в голову лезут тяжёлые мысли, пятница – просветление, усталость, на всё наплевать (на что можно наплевать). Суббота (часто была и она) – продолжение пятницы, полувыходной, конец рабочего дня – в 4—6 вечера. Когда человек устаёт, ему бывает нужно посидеть или полежать. У меня такой возможности не было. Изо дня в день, из недели в неделю. Столпников вспоминал. Не унывал. Не верил даже самым унылым сценам, через которые приходилось проходить (особенно, помню, утром в раздевалке вместе с рабочими). Рабочих тех не забуду никогда. Наш народ… С матом, пьющий, простой, меткий в слове, дети без призора, без ласки, без смысла, без света… Спаси и помилуй их, Господи!
