Скверное место. Время московское

Размышлялось как-то не очень. Врагов – а это были самые настоящие враги – было в десять раз больше. Десять на одного? Математика не в их пользу. Мордовороты были хорошо подготовлены к дракам и не знали жалости. По всему было видно, что сочувствие и сопереживание были у них отнесены к признакам слабости, которую они презирали, и они могли бы себе вены порезать, чтобы только не быть заподозренными в хилости и слабохарактерности.

И Андрею, и Стасу, и Виктору, и Леве с Мишкой было понятно без слов, что без повреждений и с нерастраченными до конца силами добраться до противоположного берега будет все-таки проще, чем со сломанными ребрами и травмами различной тяжести. А если еще и кого-то особо прибитого придется волочить за собой?

– Парни, с каждой минутой у вас шансов становится все меньше, льда все больше и больше, а это, сами понимаете… да и скорости растут.

Хром чувствовал себя повелителем мира. Но и его передернуло от вида перемалывающегося льда.

– Не хотел бы я там оказаться. Да, пацаны?

Пацаны смотрели на взбесившуюся реку как завороженные, и лишь некоторые что-то промычали в ответ.

Хром был в хорошем настроении. Он знал, что они, эти пятеро пойманных в их силки то ли зайцев, то ли людей, не побегут навстречу своей смерти, потому что только круглый дурак мог поверить, что Волга их пропустит. И весь этот затеянный им концерт закончится простой потасовкой. Но он ошибся. Пятеро непрошеных гостей молча и совсем не торопясь развернулись и, о чем-то негромко переговариваясь, зашагали вниз по видавшей виды лестнице.

– Мужики, удачи! – с ухмылкой крикнул им с высокого берега Хром, все еще ожидая, что те ломанутся вдоль берега поближе к набережной, к гуляющим в километре от них зевакам, выстроившимся посмотреть на захватывающее зрелище ледохода.

– Да сосешь ты…

– Чего сказал? – напрягся Хром, из-за шума реки не разобравший ответа, но шкурой чуя в нем какую-то просто запредельную борзоту.

– Увидимся!

– А. Ну-ну…

Перед тем как шагнуть в грохочущую, все сносящую на своем пути ледовую массу, Лева Милицин достал пачку «Беломорканала», которую он стянул из отцовского пиджака, и предложил каждому по папиросе. Никто до этого и в рот не брал этой дряни, но тут все протянули руки и закурили от единственной оставшейся в коробке спички.

Странное у них было начало курения. Никто даже не кашлянул. Глубоко втягивая в себя дым, они казались не подростками, а пожившими полной грудью мужиками, за спинами которых была жизнь, полная приключений, да куда там приключений – боевых действий.

– Не дрейфить, – сказал Большаков, оглядывая друзей.

– А никто и не дрейфит! – ответил за всех Стас и отбросил в сторону докуренную до мундштука беломорину.

– Значит, так, – вдруг принялся инструктировать всех Виктор, – движемся рядом, так, чтобы видеть боковым зрением каждого. Если кто-то проваливается, вытаскивать помогают все. Пятеро сюда пришли, впятером и вернемся.

– А этот Хром у меня еще схлопочет! – процедил сквозь зубы Миха Воронов. – За все ответит, гад!

– Ну, это произойдет не скоро, – подвел черту Большаков. – Наша задача сегодня посложнее будет. Нам бы в морге не оказаться или на дне подо льдом. Вперед!

И, как только мимо них проплыла подходящих размеров льдина, они молча вспрыгнули на нее, начав получасовую борьбу за жизнь. Двести пятьдесят метров растянулись на несколько километров, каждый метр из которых для них мог оказаться последним в жизни.

И все это время по берегу, который их заставили позорно покинуть, бежала толпа жаждущих крови, обезумевших от необычного зрелища полулюдей-полузверей. Их рты были оскалены, и время от времени вместо матерных слов из них вырывалось хищное рычание.

Когда кто-то из пятерых на льду падал или проваливался в воду, а остальные четверо из последних сил тянули к нему руки, они, эти похожие на всех фотороботов разыскиваемых преступников, начинали свистеть, что-то орать, показывая большой палец вниз, словно это происходило не в провинциальной и продрогшей от холода России, а в перегревшемся от солнечных лучей столичном Древнем Риме, в Колизее.

Друзья – а с этого часа никто не сомневался, что они стали настоящими друзьями до конца своих дней – все же каким-то чудом все вместе выбрались на свой берег. Выползли мокрыми, замерзшими, далеко от города, но почти невредимыми. Ссадины и ушибы не в счет. Но это уже были совсем другие люди. Свое детство и свои страхи они растеряли посреди скрежета битого волжского льда, которому, казалось, не будет ни конца ни края. На берег они выходили уже взрослыми людьми. И не важно, что паспорта получать им еще полагалось кому через год, кому через два, все равно они уже были мужиками. Мужчинами.

И, встав лицом к реке, отделявшей их от хромовских головорезов, они продемонстрировали свою «ответку». Одновременно помахали им средним пальцем в надежде, что увеличившееся за городом расстояние между берегами не станет препятствием и те, кому был предназначен этот жест, увидят его. Они не ошиблись. С той стороны реки раздался протяжный вой. Выходит, адресат получил послание.

На утреннем совещании в главке у начальника отдела было все, как обычно. Полковник Серов монотонно, как старый учитель в школе, ставил новую задачу и времени на ее выполнение, как всегда, давал с гулькин фиг, практически для вида. А вопросы иногда возникали такие, что на местах их годами не могли сдвинуть с мертвой точки. Тогда за дело брался главк, и отступать было некуда, да и некому. Главное управление по борьбе с организованной преступностью было конечной точкой принятия решений и конечной инстанцией, которая срамиться прав не имела. Если ты служишь в главке, хоть убейся, но задачу выполни! Только вперед, назад ходу нет, раз ты опер. С этой мыслью жили офицеры главка, с ней каждый божий день ходили на службу, с ней вставали утром ни свет ни заря, с ней же и ложились спать далеко за полночь.

И потому спать в эти долгие минуты совещаний не просто хотелось, но и моглось. Спать могли с открытыми глазами, с выражением глубокой мысли на лице и даже с ручкой в руках, которая что-то автоматически записывала за большим начальником.

– Так что вот такие пироги с котятами, – не говорил даже, а как-то ворковал полковник Серов, по всему хорошо отдохнувший за ночь. – В Воронеже было создано практически МММ, финансовая пирамида местного розлива. Денег уворовали немало даже по московским масштабам. Уголовное дело возбуждено по мошенничеству в особо крупных размерах. Как я уже сказал, был задержан бухгалтер из местных, но от него толку мало. А вот учредителем фирмы оказалась личность куда более интересная, господин хороший по фамилии Рябушкин Марк Моисеевич, вор в законе с десятью судимостями. Зачем он лично стал учредителем, а не использовал подставное лицо, история умалчивает, но крышей он был качественной. Два года деньги делались фактически из воздуха, и никто не мешал. Когда бухгалтера задержали, из Воронежа была прислана шифровка с просьбой оказать содействие в задержании этого авторитета. Так что надо помочь. У вас на все про все пять суток и два воронежских опера в помощь, капитаны Телегин и Хропачев. Вот они.

Все лениво посмотрели на Телегина и Хропачева. Мужики как мужики. С такими мордами полстраны ходит.

– Вы уже, надеюсь, с ними познакомились. Большаков, ты меня понял? Пять суток – и ни часом больше!

– Так точно! Разрешите выполнять? – мгновенно отреагировал Большаков, за секунду до этого пребывая в состоянии то ли сна, то ли медитации.

– Действуйте, – кивнул седой головой начальник отдела. – Все свободны. А ты, Андрей, останься, у меня к тебе разговор.

Когда все вышли из кабинета, полковник Серов и капитан Большаков взяли по сигарете. Андрей ждал, когда начальник отдела объяснит причину задержки, но тот лишь молчал и с наслаждением втягивал в себя дым с ментолом. И, только докурив почти до фильтра и раздавив в пух и прах бычок в пепельнице, он приступил к делу.

– У нас на проверку поступили материалы. Прямо скажу, материалы скользкие, как сопли. Ни много ни мало – компромат… и не на кого-то, а на одну одиозную личность, члена правительства по фамилии Турнепс.

– О как! Личность известная. И чего там?

– Да по нынешним временам сущий пустяк. Но ты и сам понимаешь, как там наверху реагируют.

– Болезненно?

– Не то слово. Так вот, слетал, значит, этот господин в дальние страны и погрел пузо на очень теплых островах, которые, как оказалось, находятся под юрисдикцией США. Посол США в России написал нашему министру письмо, в котором проинформировал о том, что в Америке ведется программа по контролю за госслужащими. У них там, оказывается, коррупционеров ловят всем государством. Ха-ха. И распространяется эта программа не только на США, но и на другие страны. Так вот, они пишут, что с такого по такое число в течение недели на территории этих самых островов отдыхала делегация из России и возглавлял ее этот самый член.

– И в чем прегрешение?

– А вот в чем. Все расчеты происходили в наличной валюте, в долларах США. Господин министр жил в номере стоимостью пятьдесят тысяч долларов США в сутки и расплатился наличными.

– Иди ты. Ой, простите! Ничего себе! Триста пятьдесят тысяч долларов за неделю?! Это сколько же лет мне надо работать, чтобы так жить?

– Всё? Выговорился? Мне можно продолжать?

– Извините, товарищ полковник, просто такие суммы! Я еще не привык…

– Да я сам, как бы это помягче сказать… в шоке. Но эмоции в сторону, это к делу не относится. Вот это письмо. Оно направлено к нам в порядке взаимодействия и обмена информацией. Министр отписал нам. Вот ты и занимайся.

– А что тут делать?

– А ты что, не понимаешь? Не первый день в милиции. Делай все как положено.

– Так сейчас этим заниматься или воронежским помогать?

– Делай все одновременно, и делай хорошо, понял меня?

– Понял. А что там с моей квартирой? Вы обещали уточнить.

– Тьфу ты, черт! Совсем забыл. Забегался совсем. Ну ладно тебе! Узнаю, обещаю. Все, ступай с богом.

Когда Андрей уже открывал дверь кабинета, чтобы выйти, за спиной снова раздался голос полковника Серова:

– Две тысячи.

– Что две тысячи? – не понял Андрей.

– Две тысячи лет тебе надо, чтобы заработать деньги, которые были уплачены членом Правительства Российской Федерации Турнепсом за рубежами нашей родины всего за неделю проживания в гостинице на очень теплых островах. Таблетку дать от сердца? Нет? Тогда варежку закрой и топай работать.

В комнату общежития молча зашли четыре человека. Рязанский зажал в углу Большакова и, смотря прямо в глаза, спросил:

– Андрей, ты чего такой?

– Какой?

– Никакой.

– Да так, смысл своей жизни ищу с помощью математических вычислений.

– И как?

– Никак. Еще вопросы будут?

– Всё. Проехали. Ну что, братцы-кролики, с чего начнем?

«Братцы-кролики», Телегин и Хропачев, синхронно сбросили с плеч массивные рюкзаки. В одном были плотно уложенные бутылки водки, в другом – огромные помидоры. Каждый помидор упакован в газетку, каждая бутылка – в шерстяной носок.

– Мама дорогая, откуда зимой вся эта роскошь? Это я не про водку, – воскликнул не своим голосом Рязанский. – Что же со всем этим делать? И, главное, когда?

– Ну что ты на меня смотришь? – равнодушно спросил Андрей. – У нас всего пять дней, а в доме нет даже куска хлеба. Вот ведь зараза. Две тысячи лет!

– Ты о чем? – напрягся Рязанский, видя, что напарник явно не в себе.

– О жизни.

Через трое суток ничего не изменилось в комнате, где жили своей странной жизнью уже не два, а четыре человека. С утра до вечера и с вечера до утра за столом сидели четыре мрачных, мало соображающих человека в майках. Время от времени они перебрасывались короткими фразами, а так час за часом пили водку, закусывали помидорами и мечтали о куске черного хлеба, за которым надо было идти так далеко, что переплыть море казалось делом куда более легким, чем этот фантастический поход в гастроном на соседней улице.

И все это время звонил телефон. Надсадно, как комар возле головы. Но только через семьдесят два часа Андрей неторопливо поднялся и медленно снял трубку. Еще потребовалось какое-то время, чтобы приставить ее к уху, но потом, собрав в себе все силы, громко и отчетливо выговаривая каждое слово, произнес, как породистый артист на большой сцене:

– Слушаю! Здравия желаю, товарищ полковник. Да, я. Что делаем? Работаем, товарищ полковник. Роем копытом землю. Пашем с утра до вечера, как лошади. Света белого не видим. Одна работа на уме. Почему я издеваюсь? Я не издеваюсь. Нет. Нет, по телефону не могу доложить. Информация, сами понимаете, закрытая. Так еще сколько времени впереди. Как среда на исходе? Сегодня что, среда? Надо же. Да, совсем заработались. Нормальный у меня голос. Конечно, понял, чего тут не понять?

Когда трубка снова улеглась на телефонный аппарат, очнулся Рязанский.

– И? Что там?

– Выйдем на балкон.

На балконе разговор получился коротким, но деловым. Начал его Большаков:

– Смотри, они приехали в понедельник, а сегодня уже среда.

Рязанский чуть за голову не схватился:

– Среда?

– Среда, среда! У них командировка до пятницы. Мы три дня на работе не были, нам надо как-то шевелиться.

– Да тут еще столько водки и помидоров!

– Все, давай завязывай! Завтра едем в главк.

– А с ребятами, с ними что делать?

– До пятницы пусть отдыхают ударными темпами. Не везти же им обратно в Воронеж свои помидоры. А в пятницу чтобы были с утра в главке.

* * *

Следующим утром самой желанной была простая вода. Большаков каждые пять минут дул ее из графина и все время перелистывал какие-то бумаги на рабочем столе, словно не мог найти нужные. Потом внимательно посмотрел на Рязанского, вспомнил что-то и с облегчением сказал:

– Доставай-ка, Серега, все материалы, какие они нам дали, все, что у нас было, будем думать, как искать этого говнюка. Как нам можно его пробить.

Папка с бумагами пролетела полкабинета и приземлилась прямо перед Большаковым. В другой бы раз Андрей что-то сказал бы на такое бесцеремонное поведение Рязанского, но тут он просто распустил завязанные бантиком тесемочки на папке и принялся внимательно изучать содержимое.

– Так-так. Да, богатенький Буратино. Серега, да на нем одном зарегистрировано двадцать четыре машины, и машины все, как одна, очень дорогие. И квартир полтора десятка, и все в пределах Садового кольца. Тьфу, ну почему так?

Рязанский в это время забрызгивал полиролем свой рабочий стол:

– Не знаю. Ты о чем?

– О социальной справедливости, вот о чем. Серега, ну, что будем делать?

Рязанский мутными глазами посмотрел на Большакова и продолжил тщательно натирать стол до только ему ведомого блеска.

– Может, по пивку? – спросил он, ни на что не надеясь. Большакову это предложение не понравилось.

– Уйдем в штопор. А сегодня уже десять утра четверга. Давай-ка мы проделаем с тобой одну оперативную комбинацию.

– Давай, но давай сначала по пивку!.. Ладно, тема исчерпана. Так что там за комбинация вырисовывается в твоем воспаленном мозгу?

– Смотри, у нашего Рябушкина, Ряпушкина… как его там… из его автопарка угнано целых пять машин, и все они который год находятся в розыске. Безрезультатно. И для него это очень плохо, а для нас очень хорошо. Мы сейчас с тобой быстренько напишем повестки.

– Ага, и он тут же к нам прибежит.

– Да ты дослушай! Напишем повестки и отошлем их по всем его адресам. А в повестках укажем, что в результате оперативно-разыскных мероприятий были обнаружены все пять его автомобилей и он немедленно должен забрать их. Иначе мы не сможем гарантировать их сохранность. А так как почта в Москве уже сегодня доставит эти повестки адресату, то завтра он обязательно проявится. И при правильном стечении обстоятельств мы его завтра накроем.

– Ну, помечтай. А почему он должен поверить Главному управлению по борьбе с организованной преступностью?

– А мы повестки напишем от имени ГАИ, а телефончик наш укажем.

– Так он что, дурак? С телефоном понятно, прокатит, но когда он подойдет к нашему зданию, он что увидит?

– Государственную автомобильную инспекцию. Мы поменяем вывеску. Лишь бы почта не подкачала.

– Ну, не знаю, в любом случае делать что-то надо. Давай попробуем. Где у нас бланки повесток?

* * *

В пятницу Большаков и Рязанский уже несли по коридорам главка табурет и вывеску, на которой было четко указано, что представляет она не что иное, как Государственную автомобильную инспекцию Москвы. Встав на табурет, Рязанский аккуратно, чтобы не повредить, снял вывеску главка и за пару минут превратил его в обычное ГАИ. Дежурный офицер, довольный уже тем, что может выйти на свежий воздух, помогал им изо всех сил.

– И что это будет? – спрашивал он.

– Цирк, – охотно отвечал ему Рязанский.

– А клоунами кто будет? Ну, типа, весь вечер на манеже!

– Не думаешь ли ты, смерд, что ими станем мы? – спросил грозно Большаков.

Дежурному офицеру, только заступившему на смену, было в радость подурачиться, и он, на лету приняв правила игры, заговорил заискивающе и подобострастно:

– Да чтобы это был я? Да ни в жисть. Мне, барин, еще дорога моя голова.

– И это правильно! Ну а если серьезно, хотим мы с Серегой одного деятеля взять за ягодицы. Вдруг получится? Так что ты сегодня гаишник и дежурный по городу. Не все время, а только когда мы сделаем отмашку. Понял?

Дежурный офицер кивнул:

– Что тут не понять? Сделаем! Мы цирк любим!

* * *

И уже через пару часов цирк заработал на полную катушку.

Большакова распирала радость. Клюнула рыбка. Пока непонятно, каких она размеров, но поплавок уже гулял из стороны в сторону.

– Алло. Слушаю! Да, это ГАИ. А кто говорит? Адвокат господина Рябушкина? Что вас интересует? Да, ваши машины стоят сейчас у нас во дворе. Серега, что там гаишники вертятся у машин? Отгони их на фиг! Гони-гони, а то от машин рожки да ножки останутся! Это я не вам. Так что забирайте. Что значит, вы подъедете? А при чем здесь доверенность? Вы законы знаете. Должен подъехать собственник. Нет, уважаемый, так не пойдет. А потом ваш пассажир в суд на нас заявит. Мы носим погоны, а после этого нам что, прямиком в народное хозяйство отправляться? Пусть приезжает сам, и пошустрее, сегодня пятница, скоро конец рабочего дня. Сами понимаете, сейчас машины стоят на площадке. Машины все дорогие. У нас за ними смотреть некому… Ждем!

Рязанский в это время делал вид, что до блеска натирает стол.

– Ну что там?

– Через час будут!

– Надо же, сработало!

– Твоя задача – дежурить на улице. Смотри по сторонам внимательнее. Мало ли что, может, кто-нибудь заранее забежит инфу прокачать. Вернешься в кабинет минут через пятнадцать после того, как они зайдут в главк.

– Будет сделано, как в лучших домах Ландона и Пэрижа.

И тут же исчез из кабинета.

* * *

Фойе Главного управления по борьбе с организованной преступностью – это вам не фойе Большого театра. Интерьер поскромнее и территория поменьше. Это как сравнивать булыжник с улицы и алмаз из всем известного фонда. Но стоявшие трое человек были готовы к такой скромности. ГАИ… что с него – или с нее – взять. Разговор их был негромким, но по всему было видно, что и мужик в наколках, и ухоженный дядька, по всему адвокат, и девица в норковой шубе, посвятившая свою жизнь легкому поведению, чувствуют себя здесь неуютно. Они брезгливо смотрели по сторонам и явно кого-то ждали. И тот, кого они ждали, спустился к ним. Ну не с небес, а с высот парадной лестницы. Невысокий, аккуратный, в форме капитана милиции и весь такой открытый и приятный, с бархатным, очень вежливым голосом. Не мент, а парадная этикетка МВД.

– Здравствуйте! Вы – Рябушкин? – спросил Большаков и широко улыбнулся.

Вперед выдвинулся тип в наколках и заговорил громко и по-хозяйски:

– Здарова, начальник! Только я не Рябушкин, а Рябушкин. Ударение на первом слоге.

– Буду иметь в виду.

– Во-во, имей в виду! Ну, че? Где мои тачки?

– Ну что мы, тут на входе будем разговаривать? – сыграл непонимание Андрей. – Мы уже вам и пропуск выписали.

Тут незамедлительно вступил в разговор ухоженный дядька:

– А как же я? Как же без адвоката?

Большаков отреагировал мгновенно, и голос его уже был властным, не терпящим никаких возражений:

– Вы постоите здесь. Мы сейчас быстренько с владельцем поднимемся, формальности все утрясем, и если паспорт настоящий, то всё уладим за пять минут. А то мало ли вы кого ко мне подогнали.

– Да нет, это я владелец! – встал на дыбы Рябушкин. – Ты что, начальник, авторитетного человека в упор не видишь? Но с адвокатом было бы складнее.

– Вы-то чего испугались? – усмехнулся не просто так, а почти презрительно Андрей. – Авторитетный человек, а какие-то страхи. Ну если боитесь, даму с собой возьмите.

Рябушкин напрягся, но приказ адвокату отдал незамедлительно:

– Ну ладно. Ты постой здесь.

Видавшая всякое адвокатская шкура почуяла все-таки подвох и зашипела прямо в лицо Рябушкина:

– Марик, ну как же так?!

Марик в долгу не остался:

– Цыц! Кто в доме хозяин? Пошли, служивый… А ты, куколка, тоже шуруй со мной. Мне без тебя будет тоскливо.

* * *

В кабинет Большакова и Рязанского Рябушкин ввалился как к себе домой. Вразвалочку подошел к окну, посмотрел на то, что делается на улице. Закурил, плюхнулся на стул, а потом и взгромоздил заляпанные ботинки на идеально отполированный стол майора Рязанского, который еще крутился на улице, делая вид, что увлеченно изучает архитектуру здешних мест.

– Вы бы ноги-то со стола убрали!

– Да ладно тебе, начальник, нормально все! Устал я от ваших лестниц, дай отдохнуть человеку!

– Ну-ну.

Большаков замер от такой наглости и возможных последствий. Сердце его почти остановилось, но, чтобы не сбивать его с ритма, он прокашлялся и, повернувшись к девице, хриплым голосом предложил:

– Раздевайтесь, у нас тепло.

Красивая дура как-то похабно улыбнулась и, повинуясь сказанному, кокетливо скинула с себя норковую шубку, оказавшись почти в неглиже. Ее тело украшали одни только трусы, которые и трусами назвать язык не поворачивался. Так, полоска ткани.

– Не-не-не, одевайтесь! Посидите здесь, а я пока пойду паспорт ваш проверю.

В это же самое время в соседнем кабинете сидели трое. Два уже знакомых опера из Воронежа и хозяин кабинета подполковник Зверев, человек небольшого роста, с непропорционально большой ушастой головой. Когда он улыбался, его широкий рот «украшали» крупные металлические зубы.

На столе стояли три стакана, по самые края залитые водкой, и лежал огромный помидор, порезанный на части. Зверев держал речь:

– Вы чего думаете, что я родился с такими зубами? Да хрен там! Свои я потерял, когда служил в ППС, понимаешь? Потерял! Там такая заваруха была! Десять человек меня полчаса ногами мутузили, а я вот живой! Меня тут, знаешь, как зовут? Саша Зверь. А почему? Да потому что у меня вид такой. А я виноват, что меня мама с папой таким родили? Нет, не виноват. У меня, если хочешь знать, папа секретарь райкома в Москве был. Большой человек. А брат мой родимый – заместитель военного прокурора страны. Целый генерал-полковник ФСБ. Прикинь!

Когда в кабинет вошел Большаков с паспортом в руках, они уже запрокидывали в себя сорокаградусную.

– Да вы что, сдурели, что ли? – расстроенно произнес Андрей. – Саша, ты-то на фига нажрался? В главке начальство на каждом углу!

– Да нет никакого начальства, – забрасывая себе в пасть кусок помидора, ответил Зверев. – Сегодня ж пятница, все, типа, на совещании в министерстве.

Ему было бесполезно что-то доказывать, и Большаков решил сорвать зло на воронежских операх:

– А вы-то чего? Я же сказал, пить прекращаем! Как в Воронеж с такими мордами поедете? Ладно. Вот паспорт. Это тот, кто вам нужен?

Опера посмотрели на паспорт, повертели его в руках и молча кивнули.

– Он, сука.

Зверев тяжело выдохнул и нежно, как только мог, спросил:

– Андрюша, вы долго еще колобродить будете? Давайте сегодня пораньше домой пойдем! Если бы не твои ребята, то я бы уже дома спал.

– Еще полчаса максимум, – пообещал Большаков.

– На полчаса горючки хватит, – вздохнул Зверев, оглядев запасы стола.

– И вот что, ты на всякий случай через минут пятнадцать загляни в наш кабинет.

– Ладно.

– Ну и… улыбнись обязательно.

– Опять?

И в этот самый час Сергей Рязанский, не спеша поднявшись по лестнице и пройдя коридор главка, открыл дверь своего рабочего кабинета и на мгновение не просто замер, он потерял дар речи и власть над своим телом. Его широко раскрытым глазам предстал рухнувший миропорядок. Все привычное, все, что было для Рязанского дорогим и важным на территории главка, да что главка, всей столицы, было посрамлено и опорочено. Его глаза сузились до щелочек амбразуры, сквозь которые он только и смог, что разглядеть стекающие на ЕГО СТОЛ капли грязи с ботинок Рябушкина.