Шанс на любовь

Вадим Селин

Шанс на любовь

© Селин В. В., 2025

© Лапшина Д. Ю., рис. на обл., 2025

© ООО «Издательство АСТ», 2025

* * *

Глава 1

Чужие стены

– Валя, доченька, пора вставать! – Сквозь сон я услышала голос папы.

В первые секунды не могла понять, почему он будит меня так рано, ведь за окном только-только светает, но в следующее мгновение вскочила с кровати, потому что голову пронзила мысль – пора ехать на вокзал!

– Я уже не сплю! – крикнула я и быстро спрыгнула с постели, ещё не до конца понимая, сплю или уже проснулась. – Мы опоздали!

– До поезда ещё два часа, не спеши, – улыбнулся папа. – Вещи уже собраны, осталось только позавтракать. Сейчас шесть часов, а поезд в восемь.

Папа вышел из комнаты. Я подошла к окну и посмотрела на пробуждающуюся природу. Мне очень нравится просыпаться рано. Люблю наблюдать за тем, как встаёт ласковое солнце, слушать, как робко начинают петь птицы, словно делая перекличку, нравится наблюдать, как утренний мир постепенно заполняется звуками: шумом машин, голосами людей, звуками техники на стройке неподалёку… Очень жаль, что многие мои сверстники любят спать почти до обеда и из-за этого пропускают удивительно красивый миг, когда рождается день. Даже на каникулах люблю вставать рано, потому что, если сплю допоздна, потом весь день болит голова. А если встаю рано, то ощущаю себя бодрой и полной сил. Мне даже лучше недоспать, чем поспать больше, чем нужно. И самое главное – когда просыпаюсь поздно, возникает ощущение, будто я всё пропустила: весь мир уже проснулся, живёт, а я ещё сплю!

Я отошла от окна и осмотрела комнату. На полу стоял большой рюкзак, в который я вчера сложила вещи. Изначально хотела взять дорожную сумку, но её пришлось оставить, потому что в этой поездке будет удобнее именно с рюкзаком.

Сейчас июнь. Я вспомнила, как ровно год назад, в июне, дорожная сумка с моими вещами стояла и ждала, когда я её возьму и мы навсегда покинем комнату. Правда, прежняя комната была не моей. То была совсем другая комната… А эта комната – моя собственная.

И вот сейчас, спустя год, я снова собираюсь в путь. Но в этот раз не с сумкой, а с большим рюкзаком.

Я принялась мысленно перебирать его содержимое: «Так, я ничего не забыла? Кроссовки, плотные штаны, чтобы ветки не царапали ноги и чтобы защититься от клещей; мазь от комаров, полотенце, влажные салфетки, мыло, расчёска, зубная паста, щётка…»

Вещей было не так много, потому что каждый предмет прошёл тщательный отбор. Вчера весь вечер я их перебирала и думала – понадобится ли мне реально в поездке та или иная вещь или без неё вполне можно обойтись?

Помню, в прошлой поездке мне хватило всего нескольких вещей. Правда, раньше у меня было не так много одежды, как сейчас. Да и дальняя поездка была всего одна – в лагерь, два года назад, когда мне было тринадцать лет. Весь мой гардероб уместился в небольшой сумке.

Я привыкла жить скромно, сдержанно, не помешана на одежде. Раньше не могла позволить себе многих вещей, но теперь, когда могу покупать всё, что хочу, всё равно не приобретаю лишнего. Прежние привычки, думаю, останутся со мной на всю жизнь. Я смотрю иногда на девчонок, которые стоят у набитого шкафа и жалуются, что им нечего надеть, и недоумеваю: как это нечего надеть, если в этом шкафу вещей на пять человек?

Я осмотрела комнату. Кровать, шкаф, компьютер, уютные занавески персикового цвета под цвет стен… Любимая домашняя обстановка. Но мне предстоит провести неделю в совсем другом месте. Как же грустно расставаться с любимым домом даже на несколько дней!

Стало тоскливо. Не хочу уезжать… Здесь так хорошо…

«Может, никуда не ехать? – промелькнула мысль. Но я попыталась собрать волю в кулак и твёрдо сказала: – Валя, успокойся! Ты вернёшься домой через неделю и снова будешь здесь жить!»

– Валя! Ты скоро? – послышался из кухни голос папы. – Поторопись, а то действительно на поезд опоздаем!

– Пап, я уже иду!

Я с грустью посмотрела на красного плюшевого медвежонка Малыша, у которого вместо глаза была пришита пуговица. Затем подошла к большому портрету родителей, который висел на стене. Я похожа одновременно и на папу, и на маму. От папы у меня прямой нос, красивые губы, а от мамы – карие глаза и густые вьющиеся каштановые волосы.

– Пап, мам, я уезжаю, – сказала я, с печальной улыбкой глядя на фотографию родителей. – Как вы думаете, папа не будет без меня скучать? Наверное, не будет. У него столько работы… Ему столько преступников надо найти!

Спустя час мы ехали в машине на железнодорожный вокзал.

Наверное, вам может показаться странным, почему я так сильно скучаю по дому и почему происходит эта путаница со словом «папа», но скоро я всё объясню.

Итак, мы ехали на вокзал. Я удивлённо посмотрела на папу – он зачем-то оделся в рабочую форму.

– Пап, а почему ты в форме? Тебе же сегодня на ночное дежурство!

– Я тебя отвезу, а сам поеду в участок, – внимательно глядя на дорогу, пояснил папа.

– А зачем так рано? Сейчас только полвосьмого утра!

– Много дел, – вздохнул папа. – Работы больше, чем времени. В районе опять шкодят малолетки – разрисовывают стены, окна разбивают. Буду сегодня проводить профилактические беседы с Самойловым и Рыбаковым. Совсем уже распоясались!

– Тебе надо отдыхать… – заметила я.

– Ничего, на пенсии отдохну, – весело подмигнул папа. – На работе есть банка хорошего кофе… Если устану – взбодрюсь!

И вот так каждый день… Папа на работе буквально живёт. Я никогда раньше не думала, что работа следователя такая насыщенная! Плюс к основной работе папа проводит профилактические беседы с трудными подростками.

По вечерам мы часто сидим за чашкой чая во дворе, в беседке, увитой виноградом, и он рассказывает истории из своей службы. Сейчас лето – самое время, чтобы сидеть допоздна за разговорами. И вот на целую неделю я лишусь этих историй… Но ничего! Зато вернусь и буду делиться с папой своими впечатлениями от поездки! Теперь истории буду рассказывать я!

Я живо представила, что уже завтра увижу свою мечту, и вместо грусти из-за расставания с домом возникло сильное желание поскорее приехать на вокзал. Ведь я еду не куда-нибудь, а куда желала поехать на протяжении многих лет!

Я не могла до конца поверить в реальность происходящего. Я еду к своей мечте – в горы. Но эта мечта осуществилась только благодаря тому, что год назад сбылась другая, самая главная мечта: у меня появился отец.

* * *

Настоящее тесно связано с прошлым. Поэтому, прежде чем перейти к основному рассказу, хочу поведать о своём прошлом. Но предупреждаю – рассказ будет долгим.

Я потеряла родителей, когда мне было пять лет. После этого оказалась в детском доме, где и прожила до четырнадцати.

Самое главное, яркое и пропитанное любовью воспоминание о родителях – это воспоминание о Новом годе.

Та зима выдалась невероятно снежной – сугробов намело до самых окон. В нашем доме были очень широкие подоконники (или я была маленькой?..), я любила на них взбираться и смотреть на улицу.

Однажды вечером, по обыкновению, забралась на подоконник и с восторгом увидела, что мороз нарисовал на стёклах узоры необычайной красоты. Они состояли из настолько искусно прорисованных деталей, что вряд ли какой-то художник смог бы повторить такой же узор кистью!

Спустились сумерки. Один за другим, как ёлочная гирлянда, вспыхнули фонари. Начал тихо падать снег. Свет фонарей подсвечивал снежинки, и казалось, что с неба падает не снег, а серебряные блёстки.

Двухмесячный котёнок Рыжик прыгнул на подоконник, принялся тереться о мои ноги и громко мурлыкать. Подошла мама, улыбнулась, погладила меня по голове и крепко прижала к себе.

– Ты моя радость, – нежно сказала она.

– А ты моя, – ответила я и прижала маму к себе ещё крепче, чем она меня.

Снег пошёл сильнее. Серебро кружилось и переливалось в свете фонарей.

Мы увидели вдалеке папу. Он пробирался сквозь сугробы и нёс ёлку. Папа приблизился к дому и заметил нас в окне. Он улыбнулся и помахал рукой в толстой варежке.

Папа вошёл во двор. Вскоре за дверями послышался топот ног – папа сбивал с ботинок снег.

А вечером наряжали ёлку. Деревце постепенно оттаивало от мороза, и аромат хвои разливался по всему дому. В моём сердце было торжественное ощущение приближающихся праздников – Нового года и Рождества Христова.

Чуть позже мы с мамой сидели в комнате и смотрели телевизор. Вошёл папа и загадочным голосом сказал:

– Валя! Пойди-ка в коридор! Кажется, Зайчик тебе что-то принёс!

– Зайчик? – не поняла. – Какой Зайчик?

– Ты не знаешь, кто такой Зайчик? – удивлённо спросил папа и таинственным шёпотом поведал: – Зимой по миру ходит Зайчик, заходит в дома и дарит детям угощения. Ну, давай, беги в коридор!

Я спрыгнула с кресла. Следом за мной устремился Рыжик. Он был очень весёлым и игривым котёнком.

В коридоре стоял стул. Я увидела на нём крупные оранжевые мандарины.

– Папа! Мама! – восторженно воскликнула я. – Зайчик принёс мандарины! Ура-а!

– Ну так скорее их забирай! – улыбнулась мама.

Я принялась очищать фрукты. В воздухе разлился восхитительный цитрусовый аромат. Я поделилась мандаринами с родителями. Мне показалось, что это самые оранжевые и самые вкусные мандарины на свете!

В тот Новый год Дед Мороз подарил мне медвежонка. Он был плюшевый, красного цвета и такой хорошенький, что ему подходило только одно имя – Малыш. Он сразу же стал моей любимой игрушкой. Но Рыжику Малыш тоже приглянулся. Однажды котёнок настолько заигрался с медвежонком, что отгрыз ему левый глаз.

– Рыжик! Ну что ты наделал! – воскликнула я и подобрала с пола глаз Малыша.

У меня навернулись слёзы.

– Дочка, не плачь. – Мама погладила меня по голове и успокоила: – Сейчас мы пришьём Малышу новый глаз!

Она взяла коробку со швейными принадлежностями, и мы стали перебирать пуговицы, чтобы найти подходящий «глаз». Но ничего более или менее похожего на прежний не нашлось, и пришлось пришить медвежонку чёрную пуговицу, которая по размеру была в полтора раза крупнее, чем уцелевший правый глаз.

– Ничего страшного, так даже лучше! – заметив моё недоумение, подбодрила мама. – С таким глазом Малыш будет лучше видеть. Чем крупнее у медведей глаза, тем лучше они видят!

– Да? – с сомнением отозвалась я. – Ну хорошо…

Так у Малыша появился новый глаз.

* * *

В тот день, который разделил мою жизнь на «до» и «после», бушевала сильная метель. На дорогах ничего не было видно – город окутала сплошная белая пелена. Мама работала учительницей. Шли зимние каникулы, и мама должна была везти школьников в цирк.

– Ну и погода, – глядя за окно, поёжился папа и сел на диван. – На дорогах, наверное, ужасные пробки. Может, цирк перенесёте на другой день?

– Но у нас билеты на сегодняшнее число, – вздохнула мама. – Так что придётся ехать.

Она оделась, собралась выходить из дома и перед выходом спросила:

– Валь, тебе шоколадку купить? Какую хочешь?

– Молочную, с орешками!

– Хорошо, – улыбнулась мама.

– Лена, подожди! Вы с учениками где встречаетесь? На остановке? Я тебя подвезу! – папа встал с дивана. – Там такая метель, тебя просто занесёт!

– Андрей, не надо, сиди дома! На дорогах ничего не видно! Сиди, я сама дойду!

– Нет, я тебя подвезу! – настаивал папа.

В итоге мама сдалась.

– Я быстро, – сказал мне папа.

Перед выходом из дома родители как-то особенно на меня посмотрели. Так, как не смотрели ещё никогда. Пристально, немного с тревогой. Они обняли меня и в один голос сказали:

– Я тебя люблю.

Эта фраза прозвучала в унисон. Они удивлённо и словно задумчиво переглянулись.

Родители ушли.

Через полчаса громко хлопнула входная дверь.

– Пап? Это ты? – спросила я и направилась в коридор.

Но неожиданно увидела не папу, а тётю Зою – женщину, у которой мы снимали дом.

– Тётя Зоя? – удивилась я. – А я думала, это папа вернулся.

Тётя Зоя ничего не ответила. Она медленно и нерешительно подошла поближе, крепко обняла меня и зарыдала.

Из-за метели родители попали в сильную аварию. Их не стало.

* * *

Не помню, как я оказалась в детском доме – кто меня туда привёл, как оформили. Этот отрезок стёрся из памяти. В дальнейшем психолог сказал, что в результате сильного потрясения некоторые воспоминания могут стираться. Это защитное свойство человеческой психики.

У нас не было родственников, кто мог бы оформить надо мной опеку, поэтому меня распределили в детский дом.

В детдоме всё было по-другому. Я резко оказалась в новом обществе со своими правилами, которых раньше не знала, и первое время не могла к ним привыкнуть.

Здесь всё было общим – общая спальня, общая столовая, общая детская. Было много детей и незнакомых женщин, которые назывались воспитателями и которых я должна была называть по имени и отчеству. Если раньше я жила в обычном доме номер десять, то теперь – в детском доме в группе номер два.

И само это понятие – детский дом – навевало на меня ужас. Дом, в котором живут только дети… Разве так может быть? Разве так должно быть?..

Я не могла понять, почему нахожусь здесь, среди чужих детей, а не у себя дома с родителями. Почему я среди незнакомых комнат? Почему хожу есть в столовую, где стоит множество столиков? Почему за мной не приходят мама и папа? Не получалось осознать – что вокруг меня происходит?!

Первое время я постоянно плакала.

Во-первых, потому, что сначала мне казалось, что меня просто перевели в новый детский сад, и каждый день с надеждой ждала, что наступит вечер и мама меня заберёт. Но мама не приходила. И она не придёт ни сегодня, ни завтра… Никогда.

Во-вторых, от досады – задиристая девчонка Алина Конькова сразу же дала мне прозвище Ракета, потому что моя фамилия Ракитина, и оно прицепилось на всю жизнь. Со временем я привыкла.

В детдоме все дети разные, но у всех есть общая мечта. Каждый ребёнок мечтает об одном – чтобы открылась дверь и в комнату вошли люди, которые его заберут и станут родителями.

Больше всего нас раздражало поведение некоторых детей, которых мы встречали за пределами детского дома.

Однажды мы с детдомовскими гуляли на улице и увидели девочку лет десяти, которая шла со своими папой и мамой. Девочка вся пылала гневом. Она держала в руках мобильный телефон и яростно кричала:

– Что вы мне подарили?! Вы же обещали айфон, а купили просто смартфон! Вы меня обманули! Заберите его обратно! Он мне не нужен! У всех нормальные родители, а у меня!..

Родители беспомощно посмотрели друг на друга. Мама попыталась обнять девочку, но та её грубо оттолкнула:

– Не надо меня обнимать!

Мама сказала:

– Таня, ну прости, мы не рассчитали, на айфон у нас не хватило денег, на прошлой неделе мы купили тебе дорогую куртку к зиме…

– Да лучше бы вообще ничего не покупали, чем это! – Таня брезгливо посмотрела на смартфон. – Вы вечно всё делаете не так! Да вы просто меня не любите! Если бы любили, дарили бы нормальные подарки!

Родители виновато, как нашкодившие дети, оправдывались перед своей десятилетней дочкой. Семья прошла мимо, а мы ещё долго смотрели им в след.

Эта девочка не понимала, что самый большой подарок в жизни уже имеет. И этот подарок – её родители. Родители, которые могут её обнять. Родители, которые хотели её обнять, но она их оттолкнула. Самое большое счастье – это говорить кому-то «мама» и «папа». Счастье человека заключается всего лишь в возможности произнесения этих двух слов, а вовсе не в модных айфонах…

Прошёл год с тех пор, как я оказалась в детдоме. Снова наступила зима. Мне было уже шесть лет.

Весь день мы с ребятами играли в снежки, катались с горки, смеялись, веселились, глядели на красные щёки друг друга… Обедали, ужинали, смотрели телевизор… Но за окном стемнело и пришла пора ложиться спать. Каждую ночь я ждала, чтобы скорее наступило утро. Днём в детдоме шумно, постоянно чем-то занимаешься, а ночью всё стихает, все засыпают, и ты остаешься один на один со своими мыслями. Если днём ещё хоть как-то можно отвлечься и чем-то себя занять, то ночью от самой себя никуда не деться.

В детдоме было несколько спален. В моей спальне стояли четыре кровати. Если можно так выразиться, эта спальня была одной из самых престижных. Почему? Потому что здесь были хорошие окна и из них не дуло. А во многих других спальнях окна были старые, и из них дуло настолько, что даже слегка покачивались занавески.

В ту ночь мне не спалось. А остальные ребята уже спали. Вокруг слышалось многоголосое сопение.

Я обнимала своего Малыша с глазом-пуговицей и смотрела в одну точку. Притронулась к чёрной пуговице, которую год назад пришила мама, и заплакала. К этой пуговице прикасалась мамина рука. Кажется, пуговица все ещё хранила её тепло… Год назад я плакала, потому что Рыжик отгрыз глаз Малыша, а теперь я была благодарна Рыжику, что есть эта пуговица, которую мама держала в своих руках… Я думала о маме, думала о папе, думала о Рыжике. Я не знала, что с Рыжиком, где он находится, жив он или нет… Кто теперь его кормит, кто гладит? Помнит ли он меня? Помнит ли он, как мы сидели на подоконнике и смотрели, как папа несёт ёлку?.. Я-то хоть понимаю, что нахожусь в детском доме, что у меня рухнула вся жизнь, а Рыжик вообще ничего не понимает – мы просто пропали, и всё.

Дом, в котором мы жили с родителями, был съёмным. Наверное, в него уже давно въехала другая семья, и теперь Рыжик живёт с ними, а меня забыл…

Медведь Малыш стал мне родным, ведь он тоже помнит то время, когда у нас была семья.

Внезапно я услышала за дверью шаги. Потом голоса воспитателей:

– Ого! Целых три ящика! Вот спасибо волонтёрам! Дети завтра поедят!

До самого утра я мучилась в предположениях, что подарили нам волонтёры. Это что-то из еды. Конфеты? А может, молочный шоколад? Я так его люблю!

Утром на завтраке раздали мандарины.

Все принялись с радостью очищать шкурки. Я вдохнула упоительный цитрусовый аромат, который разлился по столовой. Но вместо того, чтобы обрадоваться, я расплакалась. Аромат мандаринов навеял воспоминание, как прошлой зимой Зайчик каждый вечер приносил мандарины… Мы с родителями ходили в коридор и находили на стуле эти мандарины… А сейчас я не у себя дома, а в столовой детского дома.

Почему-то именно в этот момент я чётко поняла, что больше никогда не увижу родителей и моя жизнь уже никогда не будет такой, как прежде.

Кроме игрушечного медведя, моё существование скрашивало кое-что ещё. В нашей спальне были фотообои. Во всю стену были изображены невероятно красивые горы на фоне синего неба. Одни горы устремлялись вершинами в белые облака, а другие были поменьше и напоминали маленькие грибочки. Посреди гор расстилалась долина с ярко-зелёной травой, вся усыпанная белыми и синими полевыми цветами. По долине протекала извилистая голубая речка, которая впадала в овальное озеро. Создавалось впечатление, что долина – это дно чаши, а высокие горы – её стены. Вдалеке можно было разглядеть крохотную деревушку. Из труб на крышах домов шли тоненькие струйки дыма.

Горы восторгали и манили к себе. На протяжении многих лет я смотрела на эти фотообои и мечтала когда-нибудь увидеть подобную красоту вживую.

Иногда, когда меня никто не видел, я подходила вплотную к стене и представляла, будто стою не на полу спальни, а на вершине горы. Расправляла руки, как птица расправляет крылья, и парила над долиной…

Горы можно было рассматривать часами – каждый раз я находила какие-то новые детали, появлялись новые мысли, и каждый раз я восхищалась этой красотой. Наверное, в горах тихо, свежо, пахнет разнотравьем, не слышно машин… Горы – это нетронутые цивилизацией островки природы, которые сохранились в своём первозданном виде.

В правом нижнем углу мелкими буквами было написано «Кавказ». Значит, фотографы нашли этот необычный пейзаж где-то в горах Кавказа.

Горы стали моими собеседниками, я была счастлива, что могу часами на них смотреть. Это отвлекало от грустных мыслей.

Но однажды директор детдома Ирина Сергеевна вошла в спальню, критически оглядела её и сказала:

– Эти фотообои меня уже достали! Выцвели, тусклые… Надо сделать ремонт.

– Ну наконец-то! – с облегчением вздохнула воспитательница Ольга Викторовна. – Они мне никогда не нравились. И все их тоже уже не выносят, они всем надоели!

– Не всем, – робко заметила я. – Мне они очень нравятся.

Но на мои слова никто даже не обратил внимания.

Через несколько дней с невероятной болью я смотрела на то, как рабочие сдирали со стен мои горы. Фотообои отрывались длинными кривыми лоскутами. Создавалось впечатление, будто разразилась гроза и горы пронзили белые молнии.

Но это были не молнии, а открывшаяся за обоями белая стена. Рабочие небрежно бросали на пол обрывки гор, долины и овального озера, где я мысленно провела своё детство, и топтали бумагу грязной обувью. На голубом озере отпечатался пыльный след ботинка, но мне казалось, что этот след остался на мне самой.

Были истоптаны горы, но не мои чувства к ним.

«Может, когда-нибудь я увижу горы вживую…» – мечтала я, глядя на груду разорванных обоев.

Через несколько дней на стену поклеили современную рогожку и покрыли краской приятного светло-лимонного цвета. Хоть ремонт и был действительно красивым, но я ещё долго смотрела на стену и представляла старые фотообои, оставшиеся в моей памяти.

У меня был семейный фотоальбом, который отдали мне органы опеки, когда распределили в детдом. Этот альбом старательно вела мама. Она прилежно собирала наши семейные фотографии и любила их подписывать. Фотоальбом был для меня бесценным. Я рассматривала снимки, и в эти минуты мне казалось, что родители по-прежнему живы, что наша семья существует, и нам, как и прежде, очень хорошо: вот мы гуляем по зоопарку и едим сладкую вату, вот отмечаем папин день рождения, а вот я ещё совсем маленькая, и родители купают меня в ванночке – я брызгаюсь вокруг, папа весь мокрый, а мама протягивает ему полотенце. Глядя на эти снимки, я улыбалась. Казалось, что я и сейчас нахожусь там – в тех днях, когда были сделаны эти фотографии. Слышу голоса родителей, их смех… Но стоило только закрыть альбом, я оглядывалась по сторонам и видела чужие детдомовские стены.

И тогда вновь открывала его и продолжала рассматривать каждую деталь, чтобы мысленно подольше побыть там, в том счастливом времени. Внимательно разглядывала и фотографии, и надписи, которые делали родители: вот мамин почерк, а вот папин… Одна из папиных надписей была сделана синей пастой, но на середине слова «зоопарк» паста резко становилась другого оттенка – это значит, что во время написания закончилась паста и папа сменил ручку… Казалось бы, такая мелочь, но за ней кроется целая история, эпизод из жизни.

Я сотни раз рассматривала фотоальбом и жила прежней счастливой жизнью, которая длилась до того снежного дня, когда дороги замела метель…

Кстати, что интересно – я знала всех людей, кто запечатлен в альбоме, но была одна фотография, которая вызывала во мне множество вопросов. Один из снимков был сделан у нас дома: на диване сидел какой-то симпатичный молодой мужчина и бережно держал меня на руках. Возле него находились мои родители и счастливо улыбались. На снимке мне три месяца.

Я не могла понять – кто этот человек? Почему он держит меня на руках? Понятно, что это знакомый родителей, но кто он? Я пыталась выяснить у воспитателей, но ответа никто не знал.

Этот вопрос жил во мне много лет и однажды я узнала, кто этот мужчина. Но об этом позже.

О детдоме можно рассказывать долго, но скажу главное – все дети живут в состоянии постоянной готовности. Каждый готов сию секунду собрать свои вещи, уехать с новыми родителями и больше никогда сюда не возвращаться.

Шли годы. Мне исполнилось уже четырнадцать. За это время удочерили и усыновили многих ребят из нашего детдома, но почему-то мною за все девять лет жизни в детдоме не заинтересовался ни один потенциальный родитель. Мельком на меня смотрели, но никто не хотел удочерять. Ни разу не знакомили с потенциальными родителями, я ни разу не жила на выходных в чьей-то семье, чтобы меня получше узнали. Я была как будто невидимкой.

Мне очень хотелось, чтобы меня удочерили.

Но все проходили мимо.

Глава 2

Лысая коса

В детском доме была воспитательница Матвеева Ольга Викторовна, которую я уже немного упоминала выше. Она постоянно всех ругала, по поводу и без повода, и часто наказывала. Она всегда была нервная, а иногда приходила на работу с какими-то синяками. Видимо, она даже с кем-то дралась. Мы все её боялись. У Ольги Викторовны был сын Кирилл – наш ровесник, которого она всегда брала с собой. Можно сказать, он жил вместе с нами. Вот только если остальные дети были обычными, нас воспитывали, ругали, наказывали, то Кирилл (Ольга Викторовна души в нём не чаяла и называла исключительно Кирюшей) всегда находился в привилегированном положении. Все знали, что он сын воспитательницы, и никто даже пальцем его не трогал. А нам было и неинтересно с ним играть, потому что он был не такой, как мы. Нам казалось, что он какой-то шпион, который хочет внедриться в нашу компанию, чтобы узнать информацию, нажаловаться воспитателям и разоблачить наши планы.