Острова. Повесть

Неожиданно резко со стороны стойки администратора прозвучал громкий телефонный звонок. Я даже вздрогнул, так все вокруг не вязалось с достижениями современной техники.

Франко снял трубку и громко сказал:

– Pronto.

Послушав секунду, ответил:

– Да, здесь.

Еще через мгновение:

– Не знаю, не говорили.

Потом молчал дольше, а перед тем, как повесить трубку, сказал:

– Хорошо, приезжай.

Франко скрылся за дверью возле стойки.

– Как в прошлые века попали, – нарушил молчание Карл, – все такое старинное.

– Старое, – поправил Литл, – никто теперь сюда не ездит. Все туристы на Северном, тут все в упадок приходит. Вот только старики по привычке держатся за родные места. Не понимаю, на что они живут.

Вернулся Франко, внеся с собой прекрасный аромат свежезаваренного кофе. Он расставил перед нами чашки и граненые бокалы, а на середину стола водрузил глиняный кувшин и большую ракушку в качестве пепельницы:

– Прошу, – слегка поклонился и удалился.

Литл разлил по бокалам рубиновое вино. Я сделал маленький глоток, терпкий напиток был прекрасен, хотелось закрыть глаза и ничего не видеть, и не чувствовать, кроме этого божественного вкуса.

Видимо, не только я был утомлен пешей прогулкой. Мы молчали, сидели, потягивая вино, неспешно куря, наслаждаясь тишиной и покоем.

Скрипнула входная дверь, и в холл вошел Пет. Он сел за столик у входа, оперся на него локтями и устремил на нас свой тяжелый взгляд. Дольше всего он рассматривал меня, будто пытался изучить каждую морщинку на моем лице.

Так прошло несколько долгих минут, наконец, Пет поднялся и, тяжело ступая по скрипящим под его весом доскам пола, подошел к стойке, взял стоявший на ней колокольчик, позвонил.

Появился Франко. Они некоторое время о чем-то шептались с Петом, после чего старый шериф, молча кивнув нам на прощение, вышел на улицу, а Франко, широко улыбнувшись, громко сказал:

– Va bene, signori! Теперь все просто отлично, я приготовлю вам комнаты, у нас будет ужин.

Приветливо помахав нам рукой, он опять скрылся за дверью у стойки.

Мы недоуменно переглянулись.

– Не обращайте внимания, – успокоил нас Литл, – Пет странный тип, сколько лет его знаю, а все равно порой не понимаю его поведение, особенно, когда разговор о районе старых гостиниц заходит. У стариков вообще много закидонов, кто их разберет. В былые времена Пет был большим человеком.

– В каком смысле? – спросил Карл.

– Он был шерифом, а еще и лучшим другом губернатора Светлого. Тогда все жили на Южном, администрация тут располагалась и офис шерифа. На Северном вообще не души, пожалуй, только рыбаки там баркасы держали, да охотники забредали. Так вот, есть такой слух, в который все верят, что именно Пет уговорил губернатора начать развитие Северного. Я этого, кончено, не помню, я еще и в проекте тогда не был. Это было как раз в то время, когда здесь мог жить ваш отец, – кивнул Литл Карлу, – давно, одним словом. Не знаю, чем уж так убедил Пет губернатора, но тот бурную деятельность развернул. Инвестиции бешеные привлек, землю Северного, практически, бесплатно предоставлял. Такой бум инвестиционный устроил, что Северный буквально за пару лет застроили, порт огромный отгрохали, отели, хотели, говорят, даже аэропорт построить, но тут Центральный встал на дыбы. Не хотели конкуренции и потери денег. С аэропортом не вышло, все так и летают через Центральный, а к нам и на остальные острова архипелага на паромах. Одним словом, пара-тройка лет все изменили: Северный – центр туризма, а тут умирание. Не понимаю, как они еще тут держатся. А самое странное, знаете что?

– Не томи, Фрэнк, – поторопил я его.

– Они тут, на Южном, все того губернатора боготворят, а Пета во всем слушаются.

– Да, странно, – удивился Карл, – он же погубил их бизнес.

– Погубил-то, погубил, но, – Литл встал, – вон посмотрите, в каждой гостинице висит портрет того губернатора, – Фрэнк указал на стойку администратора.

Я поднялся и подошел к стойке, за ней над ячейками с ключами висел портрет молодого мужчины: ранние залысины, тонкие усики, глубоко посаженные глаза, ах, какие глаза – сколько в них души и сострадания. Я долго не мог оторвать взгляд от портрета губернатора.

– Кто же написал такой чудесный портрет? – спросил Карл.

– Кто-то из постояльцев гостиницы «Оттенки». Она тут через одну от этой.

– А наша тоже имеет название? – это уже я.

– Конечно. Тут все они имеют названия. Наша называется «Блюз».

В холл вошла женщина. Темные волосы собраны в тугой узел на затылке, глаза суровые, черты лица тонкие, неулыбчивые, платье строгое, до пят.

– Привет, Анна, – приветствовал ее Литл. – Как поживаешь?

– Спасибо, Фрэнк, все хорошо. Как у тебя дела?

– Спасибо, тоже в порядке. Сестру замуж выдал на днях.

– Передай ей мои поздравления. Господа, – повернулась она к нам, – ужин будет подан через два часа. Сейчас я покажу вам ваши комнаты. Можете располагаться.

– Нам и располагаться-то особенно не надо, – улыбнулся я ей, – не думали ночевать, даже вещей с собой не взяли.

– Не волнуйтесь, все необходимое вы найдете в комнатах. Прошу вас следовать за мной, – и она пошла в сторону лестницы, скрытой за кадками с пальмами.

Я усмехнулся, не удивился бы, если среди этого «всего необходимого» для меня были приготовлены длинная ночная рубашка и колпак, так все вокруг не вязалось с двадцать первым веком.

После осмотра комнат, мы встретились в коридоре второго этажа.

– Какие планы или желания? – спросил Литл, чувствуя себя в роли гида.

– Я бы прилег отдохнуть, – ответил Карл.

– А я бы прогулялся, – я выглянул в окно, за которым уже давно стемнело.

– Вас проводить? – спросил Фрэнк.

– Нет, спасибо. Я поброжу один, люблю вечерние прогулки.

И мы расстались.

На улице уже было совеем темно. Редкие неяркие фонари, возвышавшиеся у входов на участки гостиниц, не могли рассеять наступавшую на остров ночь. Мне больше помогала полная луна, всплывшая над верхушками деревьев, а звук волн, накатывавшихся на берег, помог выбрать направление. Шум океана ни в какое сравнение не идет с шумом моря. Такого количества низких нот никакое море не даст!

Я вышел на пляж, скрипя мелким песком. Лунная дорожка убегала далеко, к горизонту, туда, где в этот момент…

(Я вышел из троллейбуса на Площади Восстания и устремился к метро. Снег или то, что можно было назвать снегом, прекратился, о нем напоминало лишь хлюпанье под ногами. Но вот и метро, эскалатор, я не мог надолго зажмуриваться, чтобы не пропустить момент схода с него, поэтому вид лунной дорожки постоянно сменялся мокрым пальто, стоявшего впереди меня, мужчины. Наконец я все же достиг вагона, прислонился к двери напротив той, которая будет открываться на каждой станции, и с облегчением зажмурился.)

В этот момент уединенность моей прогулки была нарушена.

У недалеко расположенного причала взревел мотор, зажглись фары, и огромная фура, смешивая аромат цветов и леса с запахом солярки, отъехала в сторону Косы. На причале продолжалось какое-то движение, были слышны голоса, но вскоре все стихло. Однако, настроение уединения было нарушено, я развернулся и повернул прочь от берега, прошел в гостеприимно распахнутые кованые ворота и оказался на кладбище. Веселенькая прогулочка!

Мое внимание привлек огромный обелиск в виде обломка скалы, который возвышался на фоне подсвеченного луной ночного неба прямо напротив входа.

Подойдя ближе, я сумел различить крупные буквы, выбитые и чуть подкрашенные серебристой краской на отполированной части камня:

«Я счастлив, что решился ступить сюда, где роману между моей жизнью и моей фантазией было суждено родиться, а я смог стать его свидетелем и писарем».

Странные эпитафии приняты на этом острове.

Я вернулся на пляж, а оттуда в гостиницу.

Когда я вошел в холл, он был уже наполнен людьми: кто-то сидел за столиками, кто-то толкался у стеллажа с бутылками, молодой человек, взобравшись на эстраду, перебирал клавиши рояля, очень медленно подбирая мелодию «Summertime». Под потолком горели свечи, воткнутые в отверстия деревянных колес от телеги. В холле стоял гомон, который утих, как только я переступил порог, молодой человек закрыл крышку рояля.

– Дамы и господа, прошу занимать места, мы все теперь в сборе, – провозгласил Франко, – Начинаем наш ужин. У нас сегодня новые гости. Прошу любить и жаловать: Фрэнка вы все уже знаете, Карл, – Карл, стоявший у стойки, оказался в центре внимания, – прошу знакомиться, это сын героя Романа.

Карл оторопело посмотрел на Франко:

– Что вы имеете ввиду? – но его вопрос потонул в аплодисментах.

– Всему свое время, молодой человек, – Франко поднял руку, требуя не перебивать его. – И вот опоздавший, его зовут Вадим. Он, как и большинство из вас, сам нашел Острова. Это было сегодня подтверждено Петом. Знакомьтесь дамы и господа. Прошу рассаживаться.

Опять возник шум: двигались стулья, шелестели накрахмаленные юбки, шаркали подошвы, звучали извинения и благодарности…

Я с изумлением огляделся. Свободных мест за разными столиками было ровно три.

Литл уверенно отправился к одному из них, а мы с Карлом стояли, как истуканы, не зная, что делать.

Появилась Анна, она взяла Карла под локоть и подвела к одному из свободных мест. Поклонилась сидевшим за столом, отпустила сопровождаемого и отошла.

Я не стал дожидаться распоряжений и решительно сел на оставшийся свободным стул, оказавшись за столом с двумя дамами, которым, на мой взгляд, было несколько за семьдесят.

Они вежливо улыбнулись мне, я в ответ поклонился:

– Вадим.

– Омалия, – одна из дам протянула мне руку в шелковой перчатке, внимательно глядя на меня сквозь стекла очков в тонкой золотой оправе из-под окантованных короткой вуалью полей достаточно фривольной шляпки.

Я, чувствуя себя идиотом, привстал и поцеловал протянутую мне руку.

– Вера, – отвлекла меня от этого занятия вторая соседка, в шляпке похожей больше на чалму, из-под которой, будто случайно, выбивалась аккуратно расчесанная седая челка, одним краем достигавшая левой тонко выщипанной брови.

Она протянула мне руку так, что ее оставалось только пожать.

Тем временем, между столами сновали Франко и Анна, расставляя перед гостями высокие бокалы с шипучим аперитивом.

– Откуда вы юноша? – спросила Омалия.

На секунду забыв о более пятидесяти прожитых мной лет, я ответил:

– Из Санкт-Петербурга. Это в России.

Вера недовольно хмыкнула:

– Неужели вы считаете, что мы не знаем где этот город?

– Простите, – я чувствовал себя не в своей тарелке. Кто они, как с ними себя вести?

– Я не расслышала, как вас зовут? – Вера повернулась ко мне левым ухом.

– Вадим.

– Спасибо. Запомню.

– Вы действительно имели честь сами найти Острова? – опять вопрос от Омалии.

– Да. Это было давно. Мне тогда было чуть более двадцати, но искать начал еще в детстве.

– Вам это помогло?

– Да. Я нашел то, что искал. Я тогда нашел в этом комфорт.

– Фи! Какое плохое слово, если вы об Островах!

– Я нашел душевный комфорт, – поправился я, хотя меня коробило от моей же высокопарности.

– Другое дело. Но согласитесь, это обрекло вас на одиночество?

– Почему?

– Вы меня об этом спрашиваете? Если вы не поняли, то я не о том, что вас никто не окружал, что вы ни с кем не общались, я о другом. Теперь вы меня понимаете?

– Не совсем, – покривил я душой, хотя, не то чтобы смутно, но не достаточно четко понимал ее, но, скорее всего, соглашался с ней.

– Странно. Вы художник?

– Нет.

– Музыкант?

– Нет.

– Поэт?

– Нет.

– А-а-а, писатель.

– Нет. Я просто иногда записываю, то, что мне видится, то, что чувствуется. Но это так, я бы сказал, несерьезно.

– Вы еще молоды, – я мысленно усмехнулся, – у вас еще многое впереди, а раз вы умудрились найти Острова, то когда-то это несерьезное еще имеет шанс стать серьезным. Хотя может оказаться простым пшиком. Но согласитесь, найдя Острова, вы стали одиноки?

– Я не очень вас понимаю.

– Вам стало, как вы это назвали, комфортно самому с собой, вы закрыли те двери, через которые иные могли бы нарушить ваше одиночество, ваш мир.

– Ну, не знаю.

– Вас разве не раздражает, если в момент, когда вы на Островах, кто-то хочет достучаться до вас?

– Пожалуй.

– Вот, я об этом и хотела узнать. Но не жалейте, найти Острова – это великое блаженство, порой оно стоит упущенных разговоров и общений, – она мечтательно улыбнулась, крутя в пальцах ножку бокала.

Моего локтя коснулись пальцы Веры, которая до этого, казалось, скучая, разглядывала гостей за другими столиками:

– Вадим, видите, я запомнила ваше имя, а это правда, что ваш спутник – Карл – сын героя Романа?

– Я вас не совсем, вернее совсем не понимаю. Какого романа, какой герой? Единственно, что мне известно об отце Карла – это то, что его зову Марк, и есть версия, что он приезжал на Светлый более сорока лет назад.

Вера на несколько секунд замерла, потом встрепенулась, даже было впечатление, что хотела встать:

– Марк? Вы в этом уверены? – она сжала мой локоть.

– Так мне Карл говорил. Мы с ним познакомились пару дней назад, я большего не знаю.

– Вера, успокойся, – похлопала Омалия ладонью по столу, – посмотри внимательно. Отстань от Вадима. Посмотри, напряги память.

– Что ты хочешь от меня?

– Посмотри на Карла. У тебя есть сомнения?

– Нет, – Вера опустила плечи, потупила взор, губы ее задрожали.

– Прекрати, только еще твоих истерик не хватало, – Омалия опять хлопнула по столу. – Сейчас подадут горячее, прекрати!

Она оказалось права, из дверей около стойки появились Франко и Анна с огромными подносами, над которыми поднимался пар, заполняя холл умопомрачительным ароматом неведомого мне блюда.

На какое-то время зал окутала тишина, нарушаемая лишь позвякиванием ножей и вилок о тарелки.

Вера успокоилась, увлеченная едой, но, тем не менее, Омалия не раз бросала на нее обеспокоенные взгляды.

Чтобы не возвращаться к болезненной для одной из моих соседок теме отца Карла, я, как только мы отодвинули от себя тарелки, задал Омалии очень интересующий меня вопрос:

– Кто такой этот Пет? Что он мог сегодня про меня подтвердить?

– Молодой человек, раз уж вас приняли в районе старых гостиниц, то вам надо это знать.

Я был заинтригован.

Омалия откинулась на спинку стула, внимательно глядя на меня сквозь стекла своих очков.

– Я попытаюсь объяснить, если вы сможете понять. Даже не знаю с чего начать. Видите ли, раньше все здесь жили и приезжали только на Южный.

– Да, я уже знаю об этом. Я уже слышал о губернаторе, портрет которого висит за стойкой.

– Молодой человек, вам не кажется, что вы ведете себя неподобающим образом? Вы нахватались обрывочной информации, потом задали мне вопрос, а теперь перебиваете.

Я не знал, надо ли мне встать перед тем, как извиниться, но на всякий случай привстал:

– Прошу простить.

– Бог с вами, прощаю, – она выжидающе посмотрела на меня.

Я растерялся, но заметив, что Вера тянется к своему бокалу, а бокал Омалии пуст, облегченно вздохнул и налил ей из кувшина волшебного местного вина.

– Благодарю. Так вот, когда все еще жили на Южном, здесь стали все чаще появляться те, кто сам нашел Острова, такие как вы. Точнее вы почти такой, как были они. Вам еще далеко до них. Вы еще способны подолгу не посещать Острова. Так вот, их становилось все больше, но туристов все равно было больше. И были случаи, когда те, кто сам нашел Острова, исчезали и больше не возвращались. Я даже не говорю о тех, кто оставался, их были единицы, я говорю о тех, кто появлялся, бывал, посещал, навещал, как вам больше нравится. Вот вы, вы часто посещаете Острова.

– Нет. Времени особо нет. Так от случая к случаю.

– Естественно, вы же не писатель. Вы так, играете в писателя, так пытаетесь себя им представить, но, тем не менее, это неспроста, это не с каждым. Не каждый ради этой игры готов искать Острова. Редко, до обидного редко вы посещаете Острова, а на Южный вас вообще в первый раз допустили. Но представьте, что даже в редкие посещения вам бы было здесь неуютно, если бы вам мешали, к вам бы лезли с пустыми разговорами. Вас бы окружали люди, которые не понимают, зачем вы появляетесь на Островах, что вы здесь ищете, точнее, что вы здесь находите, ищете-то вы это постоянно и везде, но находите только здесь. Вам бы это понравилось? Нет. А значит, вы бы стали реже появляться на Островах, а значит, вы стали бы реже находить то, что вы только здесь можете найти. Это же так очевидно. Но, очевидно, это теперь, а тогда…. Тогда это понял только Пет. Это он пошел к губернатору, а тот был поэтом и художником. Пет объяснил ему, что Южный должен остаться только для тех, кто сам ищет Острова, потому что так уж устроен мир, что только на Южном они находят то, что ищут.

У меня уже голова шла кругом, но мне казалось, что я понимаю ее. Я с восхищением смотрел на человека, который так точно объяснял мне, зачем я с детства искал Острова и почему я всегда знал, что только в одном месте на земле есть, если оно вообще есть, то, что я ищу.

– Вы поняли, почему Пет разрешил вам здесь остаться?

– Нет.

– Он умеет узнавать тех, кто сам ищет Острова.

– Кто же он?

– Этого никто не знает, он шериф. Он создал на Южном такой заповедник для тех, кто сам ищет Острова. Они боготворят его за это.

– Вы говорили, что среди тех, кто сам ищет Острова, есть те, кто остается, а есть те, кто только посещает. В чем между ними разница?

– А это уже не подвластно понять даже Пету. Вот вы посещаете, многие посещают, а есть те, кто остается. Например, отец Карла, – она стала говорить тише, косясь на Веру.

– А он здесь? – тихо спросил я.

– Теперь уже навечно.

– То…

– Всему свое время. Это, прежде всего, надо Карлу, а не вам. Давайте дождемся времени. Сменим теперь тему.

– Хорошо.

– Может вас что-то еще интересует?

Я задумался.

– Вспомнил. Из другой области. Я гулял перед ужином и увидел на причале какие-то машины, корабль. Что это? Литл и вы говорили, что все теперь переместилось на Северный.

– Тут все просто. Это Гарри-контрабандист. Это его корабль. Он всегда поздно вечером, а то и ночью перегружает свой товар в эти ужасные, вонючие создания, все время забываю их название.

– Фуры?

– Да-да, у них даже название от «фу» происходит. Мерзкие такие сооружения.

– Но это же просто машины.

– Молодой человек, все же я предпочитаю людей.

– Этот Гарри возит контрабанду, и все об этом знают?

– Конечно. Он потомственный контрабандист. Конечно, все знают. Что ж в этом страшного. Молодой человек, на Островах уже много десятилетий нет таможни, нет запрета на ввоз товара, нет денег за это, как они называются?

– Пошлины?

– Да, именно они. Гарри разгружает товар на эти, фуры, – она передернула плечами, – а они везут все это в порт на Северный, там проходят всякий, как это называется? Медицинский?

– Санитарный?

– Да, санитарный контроль и разгружаются на общие склады.

– Зачем же тогда контрабанда?

– Но вы же искали свои Остова, он тоже искал и нашел. Он загружает свою шхуну там, где и пароходы, которые доставляют товары к нам, но он идет по океану только по ночам, он разгружает только по ночам. Зато он чувствует себя контрабандистом. Это его жизнь. И здесь на Южном, только на Южном, никто в этом не сомневается, никто его не спрашивает: зачем? Здесь никого не спрашивают – зачем? Здесь все знают, если человек живет так, если он так чувствует, если он так видит жизнь и мир, то это его, и это отличает его от других, делает его индивидуальным. Раз так, значит ему так нужно, это его мир, его чувства, его понимание. Вам они могут нравиться или нет, но никто вам не дает права осуждать или подвергать их сомнению.

Я устал от информации, был измотан, но наслаждался своим присутствием на Южном. Мне было хорошо и уютно среди них, тех, кто нашел свой Остров.

На эстраду поднялся молодой человек с собранными на затылке в хвост длинными темными волосами. Он присел на табурет, взял в руки электрогитару, стоявшую у рояля на специальной подставке, тронул струну, и печальное «ми» заструилось между столиками, потом взял еще несколько нот, и холл заполнился блюзом, вытягивающим из самых удаленных уголков души чувства, которые мы порой так усердно пытаемся скрыть. Блюз метался между гостями, он пронизывал сердца, он скрещивал взгляды, он объединял порывы, он сплавлял нас в единое пространство музыки, являющейся самым чувственным искусством.

Вера, закрыв глаза, как в трансе качала головой, она была далеко от этого зала, музыка увлекла ее в то счастливое время, туда, куда возврата нет, если только не звучит Музыка.

Омалия с печалью смотрела на подругу, перебирая пальцами по столу, будто лаская невидимые струны.

А я унесся в те далекие годы, когда впервые испытал неземное чувство, впервые ощутив себя человеком, нашедшим свои Острова.

Гитариста сменил пианист, он играл Шопена. Публика, вынырнув из завороженного состояния блюза, вернулась к разговорам.

Принесли кофе.

Омалия и Вера о чем-то тихо беседовали. Я воспользовался случаем и, захватив свой бокал, пересел за столик Карла, где недавно освободил один из стульев выступающий в это время пианист.

Карл о чем-то беседовал с молодой женщиной. Увидев меня, он представил нас:

– Вадим. ВерОника.

Я приветливо кивнул, она ответила улыбкой.

– Вы здешняя? – спросил я.

– Нет, я из нашедших Острова. Я здесь художник.

– А там? – я неопределенно мотнул головой.

– Там нет. Там я не могу. Там у меня проблемы, у меня с детства болезнь, у меня дрожат руки, и я не могу держать кисть. Там я могу рисовать только мысленно. Только здешний климат позволяет мне реализовать свои мечты, здесь мои руки мне подвластны.

– Извините.

– Да, что вы! – рассмеялась она. – Это же прекрасно, что я могу мысленно рисовать, а здесь еще, когда посещаю, и вживую. Это дарованное мне счастье.

– Почему вы не остаетесь здесь?

– Там у меня больная мама. Если ее когда-нибудь не станет, я останусь здесь, на Южном. Я не могу больше мириться с неспособностью создать свою картину, я вижу ее, я ее чувствую, я живу ей! А вы музыкант?

– Нет, – усмехнулся я, – я никто.

– Но вы же из нашедших?

– Да, но, похоже, я не смог правильно применить свою находку.

– Вы посмотрите, что подарил Веронике столяр из гостиницы «Оттенки», – Карл вытащил из-под стола большой картонный коричневый пакет с ручками и потряс им над столом.

– Что это?

– Это, возможно, выход, – печально улыбнулась Вероника, – я не могу остаться на Островах, я могу только посещать. А Микель, это столяр из гостиницы, придумал механизм, который, возможно, сможет сдерживать дрожь моих рук, и, может, я смогу там тоже рисовать, – в ее глазах мелькнула надежда.

Я смотрел на нее с завистью. Человек готов преодолевать такие трудности для реализации своей мечты, а я не могу превозмочь обычную лень.

– Я так ничего и не понял про своего отца, – вдруг печально вмешался в мои мысли Карл. – Так и не понятно, был он здесь или нет, где он? Все какие-то намеки, а информации – ноль, – он отхлебнул вина.

– Карл, я думаю, вам все покажут и расскажут, – уверенно ответил я, вспомнив всезнайку Омалию.

Он, молча, смотрел в свой бокал, покачивая его в пальцах.

– Вероника, а вы откуда? – спросил я.

– Я из…

Она не успела закончить, или ее голос был просто заглушен аккордами фуги Баха, заставившими всех встрепенуться.

Аккорды стихли также неожиданно.

На эстраду поднялся Пет, которого в течение ужина я не замечал, считая, что старый шериф давно уже спит в своем домике на Северном.

– Дамы и господа, прошу минуточку внимания.

Он выждал наступления полной тишины.

– Сегодня Южный посетил сын героя Романа. Его зовут Карл, – Пет указал на наш столик. – Прошу приветствовать его. Он нашел в себе силы посетить Остров своего отца. Я решил, что он может знать судьбу своего отца. Карл, ваш отец – великий писатель. Он единственный из тех, кто, найдя именно наш Остров, стал нобелевским лауреатом. Мы горды тем, что он нашел именно наш Остров, тем, что мы были рядом с ним, тем, что мы были первыми читателями его романа. Мы жили жизнью героев его романа на всем протяжении создания этого произведения, мы не спали ночами, переживая за них, мы научились смотреть на мир глазами этих героев.

Карл встал:

– Господа, это какая-то ошибка. Имя моего отца никогда не было в списках лауреатов. Это какое-то недоразумение.

– Не волнуйтесь, Карл, ошибки нет, – Пет спустился с эстрады и подошел к нашему столику. – Ваш отец взял себе имя героя своего Романа, под этим именем знает его весь мир.