Пепел и кровь

– Ну а вы на период войны будете моими гостями, – прозвучал насмешливый голос Эвнона. – Я хочу узнать о Риме и его императоре Клавдии всё.

Кезон и Диомен переглянулись. На белом, как мел, лице последнего застыло выражение ужаса.

Глава 7

Пантикапей, это же время

Посетив храм Посейдона, Гликерия и Туллия уединились в одном из портиков дворца, чтобы обсудить свежие новости. Накануне в гавань Пантикапея вошла либурна из флотилии Марка Гавия Флакка. Прибывший на ней римский офицер сообщил Лисандру (его Котис оставил в свое отсутствие «на хозяйстве») об уничтожении последних пиратских кораблей, некогда входивших в состав флота Митридата. Гликерия узнала об этом от тетки, царицы Гипепирии, и сразу же поделилась радостным известием с подругой, изводившей себя последние дни страхами за жизнь возлюбленного.

– Как думаешь, Посейдон останется доволен нашим подношением? – спросила Туллия, когда они сели на мраморную скамью в прохладной тени портика.

– Рыба была крупная и свежая, еще дышала и била хвостом, он точно-точно останется доволен, – как можно более мягко успокоила ее Гликерия и, улыбнувшись, посоветовала: – Ты, милая, лучше думай о том, что твой Марк вышел из этого морского сражения настоящим героем, и к тому же – целым и невредимым.

Туллия опустила ладошки на коленки и вздохнула:

– Осталось только дождаться его.

– А куда ты денешься? Не улетишь же птичкой на небо?!

Гликерия прыснула от смеха, и ее подруга, задержав взгляд на прыгавшем у их ног воробье, поддержала ее звонким смехом.

– Вас веселит птичка или то морское чудовище, которое вы отнесли в храм? – услышали они спокойный мужской голос, в котором сквозили насмешливые нотки.

Девушки, как по команде, умолкли и подняли головы. Перед ними с серьезным выражением лица, но смеющимися глазами стоял Лисандр. Гликерия отреагировала первой. Одарила наварха чарующей улыбкой, пояснив:

– Мы обсуждали, как именно поступает богиня Артемида с теми мужами, что подглядывают за девушками.

Лисандр в долгу не остался.

– Она оставляет их при себе для любовных утех, – ответил он, и они уже втроем рассмеялись снова.

Когда волна общего веселья спала, Гликерия, все еще держась за округлый животик, поинтересовалась:

– Наварх Лисандр, как давно ты получал донесения из армии Котиса?

– Последнее доставили вчера, еще до прибытия корабля трибуна Флакка.

– И что в нем? Как дела у моего брата? – Она хотела добавить: «и у моего мужа», но воздержалась.

Лисандр вновь стал серьезен, а насмешливые огоньки в глазах исчезли, как будто их и не было вовсе. Серая тень задумчивости упала на лицо наварха, обозначив морщины, почти незаметные ранее, и сразу добавив ему добрый десяток лет.

– Армия движется вверх по течению Гипаниса, следуя за войском Митридата, – произнес он голосом, который Гликерию насторожил.

– Митридат отступает, а Котис его преследует? – попробовала уточнить она и не удержалась: – Я вижу по твоему лицу, что ты недоговариваешь о чем-то важном!

Лисандр посмотрел в ее широко распахнутые глаза, которые буквально молили о правде, и понял, что не сможет ни обмануть ее, ни промолчать.

– Разведчики сообщили, что к Митридату подошла свежая конница сираков. Царь Зорсин выступил против нас.

– И теперь мы можем проиграть в битве? – вступила в разговор Туллия, обеспокоившись поникшим видом подруги.

– Мы можем проиграть войну! – заявил наварх и ухмыльнулся какой-то своей мысли. – Но только не на море!

– Чего еще я не знаю?! – продолжала настаивать Гликерия.

– Мы рассчитываем на помощь царя аорсов Эвнона, моя госпожа. Наш посол должен предложить ему от лица Котиса и Клавдия военный союз. Надеюсь, он уже добрался до ставки варваров.

– Этого человека… посла… случайно зовут не Кезон? – осторожно осведомилась Туллия.

– Допустим, – без особого энтузиазма сказал Лисандр. – Я не имею права обсуждать это с кем-либо.

– Но мы не «кто-либо»! – вспыхнула Гликерия, а Туллия, придержав ее за локоть, проговорила негромко, но уверенно:

– Я хорошо знаю Кезона, в Риме он спас мне жизнь. И поверь моему слову, наварх, этот человек скорее умрет, но выполнит то, что ему поручили.

Лицо Лисандра опять посветлело, он улыбнулся им, как любящий отец улыбнулся бы избалованным дочерям.

– Умирать никому не нужно. Нужно лишь подтолкнуть этого варвара Эвнона выступить на нашей стороне.

Туллия в неожиданном порыве чувств поднялась со скамьи и прикоснулась к его рукам.

– Кезон – достойный муж, он и подтолкнет варвара, и направит. Все так и будет, наварх, даже не сомневайся!

Ее звонкий голос отразился от колонн портика, наполнив воздух ароматом покоя и радости, той самой тихой радости, что дарит человеку необъяснимое ощущение незыблемого мира.

* * *

Пламя светильника отбрасывало на стену короткую трепещущую тень. Его блики желтыми и красными пятнами плясали на статуэтке Афины, придавая вылитой из бронзы богине еще более воинственный вид. Прекрасное застывшее лицо ее выглядело суровым как никогда, а пальцы гладких, но сильных рук, казалось, сжимают копье и щит так крепко, что Гипепирия услышит сейчас хруст божественных косточек.

– Ты мудра, великая богиня, ты справедлива в своих решениях, – шептала царица-мать, обращаясь к небольшому, в локоть высотой, изваянию. – Направь свою мудрость и свою справедливость к моим сыновьям, разреши их спор, покончи с их враждой раз и навсегда. Пусть это будет их последняя битва. И пусть тот, кто в ней победит, не обратит свой гнев на поверженного брата, а обойдется с ним по достоинству.

Тень на стене вздрагивала при каждом ее слове и трепетала, словно лист на ветру, при каждом вздохе. Когда женщина умолкала, погружаясь на какое-то время в свои невеселые думы, тень выравнивалась, как замерший в охотничьей стойке пес, учуявший, но еще не заметивший добычу. И стоило царице вновь обратить к богине взор и слова мольбы, как тень оживала и радостно пускалась в свой замысловатый, таинственный танец.

– Я уже давно не молода, мое сердце источили многие раны, – продолжала Гипепирия, не вставая с колен, прижимая к груди руки, – позволь мне уйти в царство теней если не с радостью, то хотя бы без скорби… Родители не должны пережить своих детей! Услышь меня, мудрая и всесильная Афина!

Пламя светильника всколыхнулось, как от порыва внезапно налетевшего ветра; заметалась, расползаясь по стене, черная тень.

По статуэтке, стоявшей на постаменте в углу комнаты, скользнул яркий золотой луч, задержался на бронзовом лице богини, всего на одно короткое мгновение, но этого хватило, чтобы Гипепирия вздрогнула. Ей почудилось, что глаза изваяния ожили и метнули в нее искры, но не сжигающие изнутри, а вселяющие надежду; и еще ей показалось, что плотно сжатые губы богини тронула легкая благосклонная улыбка…

– Благодарю тебя, Афина! Твоя милость ко мне не знает границ. Я помню об этом всегда, каждый миг моей жизни, как и о том, что обещала тебе взамен.

Глаза Гипепирии потеплели и увлажнились.

Глаза бронзовой богини опять стали холодны и безжизненны.

Глава 8

Долина реки Гипанис

Митридат не стал ждать, когда Теламон поравняется с ним, сам направил коня навстречу стратегу. Нетерпение его было вполне понятно: разведчики доложили, что вражеское войско в половине дневного перехода от них, но это случилось утром, а сейчас солнце стояло высоко в зените.

– Мой царь, показался передовой отряд врага! – сообщил Теламон, осадив лошадь в двух локтях от подъехавшего господина. – По всей видимости, это римский разъезд, не более полусотни всадников.

– Проверяют дорогу? Или высматривают нас? – усмехнулся Митридат, окидывая взглядом свою армию.

Она растянулась длинной колонной вдоль правого берега реки. В центре находился ее костяк – боспорские отряды, которые он привел с собой на этот азиатский берег. Кавалерия, экипированная не хуже римской, неспешно двигалась параллельно пехоте звенящей железом цепью. Два года назад через пролив с ним переправилось семь с половиной сотен всадников (не считая уцелевших катафрактариев). Митридат довел их численность до девятисот за счет примкнувших к нему боспорцев, которые бежали из Гермонассы и Фанагории, не пожелав служить новому царю. Отъевшиеся на пастбищах дандариев кони выглядели так, словно их готовили к параду: гладкие лощеные шкуры блестели, как клинки, сильные длинные ноги ступали твердо и уверенно, точно касались камня на главной улице покоренного города. Не менее внушительное зрелище являли собой и пехотинцы. Те три тысячи, что выжили в первом столкновении с Римом, уже не выглядели вереницей полуголодных людей, вымотанных боями и маршами. Сейчас они шли плотным ровным строем, устремив в синее небо сверкающие на солнце наконечники копий, бодрые, сытые, уверенные в себе и своем полководце, которому они остались верны и телом и душой. Правда, нашлись и такие, кто, испугавшись за свое будущее, вернулся в Пантикапей, предав боевых товарищей и его, их законного царя. Но он и в этом случае восполнил незначительные потери – бежало из отступающей армии не более двух сотен воинов – вставшими под его знамена местными боспорцами. И теперь они, как единое целое, маршировали рядом со своими новыми братьями. Маршировали так, что под их тяжелой поступью вздрагивала земля, птицы уносились в небо, а грызуны прятались в норах. Как зловещие шипы на теле гигантской змеи, покачивались островерхие шлемы; громыхали, ударяясь о боевую амуницию, большие овальные щиты. Каждый шаг этого воина, каждый выдох отдавались в сердце Митридата ликующим криком, и ему до умопомрачения хотелось спрыгнуть с коня, взять в руки щит и встать со своими храбрецами в один строй, идти с ними по этой сияющей долине, по этой мягкой траве, идти до самого конца. И уже не важно, что поджидает их впереди, победа или смерть, важно лишь то, что пройдут они этот путь плечо к плечу, щит к щиту…

– Думаю, они знают, что догоняют нас, – ворвался в мысли Митридата голос Теламона, – и контролируют наше движение.

– Тем лучше. Не будем разочаровывать моего брата и начнем готовиться к встрече.

– Ты хотел сказать «к битве», мой царь?

– Именно так, Теламон, именно так. Тем более, что мы уже пришли.

– Это и есть то самое место, о котором ты говорил? – Стратег крутанул головой по сторонам, прищурился, точно высматривал в окружающем пейзаже какой-либо изъян. – Что в нем особенного? Хотя… – На лице старого воина проступило понимание. Он ухмыльнулся, отчего рубец старого шрама на левой щеке стал еще более кривым и уродливым.

Митридат наблюдал за ним, не скрывая удовольствия, затем вытянул руку в направлении возвышенности, что подступала к реке почти вплотную.

– Мы спрячем конницу Зорсина за этим холмом. Сами же займем его вершину. У Котиса не останется другого пути, и он будет вынужден принять сражение, а узкий проход между берегом и холмом лишит его возможности маневра. И когда он увязнет в схватке с нами, сираки обойдут его армию, возьмут ее в клещи и ударят одновременно с фланга и тыла.

– Мы прижмем его к Гипанису! – одобряюще качнул головой Теламон.

– Мы утопим его в нем! – пообещал Митридат, но, скорее, самому себе.

– Как задействуем наших всадников, мой царь?

– Они вступят в бой, когда римляне и псы Котиса начнут отступать.

– Превосходный план! Мне доставит удовольствие наблюдать, как они будут выбираться из этой западни. Наша кавалерия не оставит им шансов.

– Не стоит недооценивать римлян, мой друг, – охладил пыл своего командира Митридат. Он ценил Теламона за преданность, живой ум, но, пожалуй, более всего за ту изощренную жестокость, с какой тот расправлялся с его врагами. – Они умеют сражаться, как ни один другой народ в мире, – заметил он, придирчиво осматривая фланги своего войска. – Однако мы превосходим противника в кавалерии и должны использовать этот фактор со всей возможной выгодой для себя.

– Я услышал тебя, повелитель. – Стратег проследил за его взглядом, безошибочно угадав, что привлекло внимание царя.

Мимо них отдельным подразделением как раз проезжали катафрактарии – гордость Митридата, его ударная сотня, все, что осталось от грозного отряда из пятисот всадников. Теламон не забыл, сколько времени и сил, и денег (!) в свое время потратил его господин на создание этой тяжелой кавалерии. И улыбнулся, вспомнив, сколько пришлось потрудиться, чтобы превратить полудиких дандариев в регулярную конницу. Наездниками и бойцами эти кочевники были отменными, но им не хватало дисциплины. Митридат возложил эту проблему на него, и довольно скоро их войско пополнилось легкой кавалерией, способной и к быстрому маневру, и к стремительной атаке, и к тому, чтобы уничтожить врага на расстоянии, осыпав его градом смертоносных стрел. До появления двух тысяч всадников Зорсина, они уже имели в седле три тысячи достойно обученных воинов – как боспорцев, так и дандариев…

Мчащегося к ним во весь опор верхового они заметили одновременно. Даже с приличного расстояния было видно, как срываются с лошадиных губ хлопья пены, а густая грива хлещет по лицу пригнувшегося к шее наездника.

– Наши славные дандарии спешат сообщить, что армия моего брата наступает нам на пятки, – произнес Митридат ровным, без тени беспокойства голосом и запрокинул лицо к небу, словно хотел рассмотреть в его прозрачной синеве божественный знак.

Конница дандариев шла в арьергарде их войска. Именно они отслеживали продвижение противника и прикрывали тыл. Поэтому Теламон нисколько не удивился такому категоричному выводу своего царя. И когда всадник резко осадил лошадь в двух шагах от них, он уже не сомневался, что услышит.

* * *

Аякс выскочил на пригорок стремительной птицей, опередив других лошадей на добрую сотню шагов. Он громко всхрапнул и мотнул головой, явно гордясь собой, но твердая рука наездника заставила его замереть на месте.

– Я знаю, что ты у меня самый быстрый, – сказал Гай Туллий Лукан, наклоняясь к уху жеребца и поглаживая его по гриве, – но здесь не место и не время для соревнований.

Аякс покосил умным глазом, прянул ушами, всхрапнул, но уже тихо. Они давно научились понимать друг друга с полуслова, иногда с одного взгляда. И обоим нравилось такое общение-игра.

– Господин, вокруг небезопасно! – Подскакавший к ним всадник выглядел не на шутку взволнованным. Привстав в седле, он указал рукой в сторону реки. – Их не меньше сотни!

– Ошибаешься, декурион. – Лукан кивнул в сторону небольшой рощи, из которой выкатывалась разноцветная лавина всадников. – Их тут не меньше тысячи.

Отряд, который изначально попал в поле их зрения, напоив лошадей, исчез в этой же роще, оставив после себя стайку потревоженных жаворонков. Гай обернулся: турма из вифинийской алы Аквилы собралась на пригорке вся, и лица кавалеристов, серьезные, сосредоточенные, были обращены к нему. Они ждали его приказа, но в глазах читалось желание как можно быстрее вернуться к основной части войска. Незнакомая враждебная местность не внушала доверия, и на то имелись все основания.

Этим утром их головной разъезд наткнулся на конное подразделение врага. Противник превосходил числом, но в прямой бой не вступил. Всадники Митридата обрушили на вифинийцев такой рой стрел, что из полусотни в строй вернулась лишь половина воинов. Да и тех чудом вынесли на себе быстроногие кони. После этого Котис и Аквила сделали однозначный вывод: их армия практически настигла войско мятежного царя, и столкновие с ним может произойти в любой момент.

Котис не хотел отпускать Лукана с турмой разведки, но Гай настоял, убедив его в том, что лучше любого другого офицера сможет дать реальную оценку обстановки. Обстоятельства требовали подробностей и мелочей, которые не всякий, даже весьма наблюдательный человек, смог бы отметить. У Лукана же имелись и опыт в подобных предприятиях, и репутация находчивого офицера. Поддержал его рвение и Аквила, открыто заявив, что с Гаем он за своих людей будет спокоен. Котис проговорил что-то о Гликерии, но в конце концов сдался, сняв с себя всякую ответственность перед кузиной за его жизнь.

Долго искать следы армии Митридата не пришлось. Не проскакав и трех миль, турма обнаружила у Гипаниса большой отряд всадников, по всей видимости, задержавшихся у водопоя. Никто никого не стал преследовать или осыпать стрелами. Дандарии быстро скрылись в роще, чтобы присоединиться к сородичам, а Лукан повел своих парней в обход, к еще одной возвышенности.

– С чего ты решил, трибун, что это были дандарии? – поинтересовался у него декурион, когда они поднялись на новый холм.

– По одежде, экипировке и тому, как они управляются с лошадьми, – ответил ему Лукан и, заметив, что опытный, побывавший не в одном бою командир ждет от него подробностей, пояснил: – Такие куртки и широкие штаны носят только варвары, вооружение имели легкое – луки и копья. Ну а как они ловко запрыгивали на лошадей и с места пускали их в галоп, ты сам видел.

– Действительно! – усмехнулся ветеран и почесал заросшую черной щетиной щеку. – Сам бы мог догадаться. Кто еще, кроме варвара, наденет на голову такой дурацкий островерхий колпак!

Слышавшие их беседу кавалеристы оживились, послышались смешки. Напряжение, державшее всех настороже, начало спадать. Впрочем, ненадолго.

– Вижу! Вся армия! – выкрикнул самый молодой воин турмы, вперив взгляд в ползущую по самому краю Гипаниса черную тучу.

Лента реки, широкая и спокойная, блестела на солнце, играя множеством цветов: синих, голубых, белых, серых и золотисто-желтых. Сжимавшие ее берега как будто специально, для контраста, налились сочной зеленой краской, которая источала так много жизни и радости, что порхающие над прибрежными зарослями птицы казались пыльцой распустившегося цветка, невесомо парящей в прозрачном воздухе. Пейзаж был настолько мирным, что движущаяся вдоль берега темная масса из человеческих и конских тел выглядела нереальной. Нереальность ее усиливала и какая-то особенная, неприродная тишина. Здравый рассудок подсказывал, что из-за большого расстояния они не могут слышать ни голосов людей, ни ржания лошадей. Но глаза, видевшие это движение и посылавшие сигналы мозгу, заставляли возбужденный разум отказываться от логики.

– Возвращаемся! – отдал команду Лукан и натянул повод, разворачивая Аякса.

Жеребец, почувствовав нетерпение хозяина, тем не менее не стал нестись вниз по склону в полную силу, но, достигнув равнины, рванул так, словно у него выросли крылья. За спиной Гая, то приближаясь, то отставая, дробью стучали копыта – турма следовала за своим командиром живым хвостом.

Небольшая рощица, которую они уже проезжали, была совсем рядом, когда, разорвав заросли кустарника, из нее выехали два всадника. Заметив римскую кавалерию, они пустили лошадей в такой стремительный галоп, что гнаться за ними не имело смысла.

– Разведчики! Как мы могли их пропустить?! – начал ворчать декурион. – Врата Аида, теперь Митридат узнает, что мы рядом!

Лукан проводил глазами удаляющуюся пару. В том, что эти двое следили за их армией, можно было не сомневаться, но стоило ли делать тайну из ее продвижения и дальше? Он обернулся к своим парням.

– Пусть знает! Рано или поздно мы должны были встретиться лицом к лицу. Поэтому я спрошу вас: зачем откладывать на завтра то, что мы можем сделать с его войском уже сегодня?!

– Тогда поспешим к царю Котису! – бодро отозвался декурион и вскинул руку к небу. – Ребята, нас встретят как героев!

Турма сорвалась с места, выбив из-под копыт лошадей комья земли; они разлетелись в стороны, как пущенные из баллист снаряды. Улизнувшие лазутчики были забыты, хлеставший по лицам ветерок будто напевал бравую боевую песню, подзадоривал, подгонял вперед. Роща осталась позади, а впереди, как на ладони, раскинулась ярко-зеленая низина с текущей по левую руку рекой. «Два полета стрелы, не больше», – прикинул Лукан расстояние, отделявшее турму от плотной колонны всадников. Они ехали им навстречу неспешной рысью, в ровном строю, и на какое-то мгновение Гаю показалось, что он ощутил, как вздрагивает под ногами Аякса земля.

– Наши! – вырвалось у молодого воина, который первым увидел войско Митридата.

– Дурень! – оборвал его декурион. – Кто еще может здесь быть? А наш противник там! – И ткнул вытянутым пальцем на восток.

Гай посмотрел на солнце. Оно перевалило за полдень и скатывалось к сереющим на линии горизонта горам. «Завтра утром. Все произойдет завтра утром», – решил он и пустил Аякса рысью.

* * *

Солнце едва позолотило тихие воды Гипаниса и его зеленые берега, когда ала римской кавалерии выдвинулась к возвышенности, которую занял Митридат. Разбитая на сотни тысяча катилась в строго выстроенном порядке, с равными разрывами между подразделениями. Она напоминала железную гусеницу, разрезанную на десять равных частей, с тысячью железных волосков – длинных, смертельно острых, но нарядно сверкающих. Топот копыт и лязг металла наполняли воздух привкусом свинца; трепещущие штандарты парили над строем хищными орлами. И хотя боевые горны еще не издали ни звука, все живое, что пряталось в траве, норах и прибрежном камыше, стремглав уносилось прочь.

– Я говорил тебе, Теламон, что у Котиса не останется выбора, и он нападет, – напомнил Митридат, наблюдая, как армия брата заполняет собой пойму реки и выливается подобно потоку воды к его стопам.

Они стояли на широком плато нависшей над низиной гряды. Она тянулась от берега Гипаниса на север довольно пологим, но вполне подходящим для обороны валом и обрывалась в двух местах неглубокими оврагами. Первый находился в двух милях от ставки Митридата. И его уже заполняла конница сираков, которой отведена была в этом сражении главная роль.

– Всегда восхищался умением латинян ходить в строю, – заметил Теламон, даже не пытаясь скрыть своего восхищения видом выстраивающихся у подножия гряды когорт.

– Соглашусь с тобой. – Митридат опустил руку на плечо стратега. Теламон уже давно стал ему больше, чем военачальник, которому он мог доверять; пожалуй, он был его единственным другом, оставшимся рядом, в то время как другие вельможи и командиры покинули своего царя. – Посмотрим, как здесь и сейчас это умение им поможет, – сказал он, ухмыльнувшись.

Кавалерия противника, прикрывавшая его правый фланг и напоминавшая разрубленную на части гусеницу, остановилась одновременно с замершими на месте когортами пехоты. Еще одна «гусеница» с некоторым запозданием выстраивалась на левом фланге, и численность ее, как отметил про себя Теламон, была не меньше первой.

– Котис не побоялся выехать на поле боя, и облачен как воин, – указал он царю на небольшую группу всадников позади когорт. – А рядом с ним, в черных доспехах, как я полагаю, тот самый Аквила.

– То, что мой брат ведет себя, как мужчина и вождь, радует. – Митридат сдвинул брови, нахмурившись. – А вот то, что он оставил в резерве большой отряд конницы, не нравится совсем. – Он в свою очередь указал Теламону на прямоугольник кавалерии, расположившейся на некотором отдалении от группы командиров. – Впрочем, не думаю, что для наших союзников сираков эти римляне станут проблемой.

– Царь! – Подскакавший к ним воин был из кавалерии сираков; короткая кольчуга носила следы глубоких царапин, светлые волосы непокрытой головы густой волной спадали на широкие плечи. – Мы заняли ущелье и ждем твоих указаний.

– Хорошо, – кивнул ему Митридат, с одобрением осматривая крепкую фигуру воина. – Передай вождям, что долго ждать не придется. Все начнется и закончится весьма скоро.

Глава 9

– Он не бежал от нас, – усмехнувшись, произнес Аквила, оглядывая позицию, на которой выстроилась армия Митридата. – Он вел нас именно сюда, где ему удобно будет дать нам бой.

– Мой брат никогда ни от кого не бегал. – Котис уже увидел Митридата – крохотную фигурку на вороном коне, неподвижно застывшую на вершине гряды. – Он надеется, что своей тактикой переиграет нас и победит. Отдаю ему должное, место для сражения выбрано удачно. И не исключаю, что он еще удивит нас неожиданными сюрпризами.

– Я даже знаю какими, – продолжая усмехаться, заметил Аквила. – Что мы видим на этом замечательном холме? Только пехоту! Значит, конницу он держит для удара по нашему флангу. И, судя по всему, это будет левый фланг, который занимает твоя новая кавалерия, еще ни разу не участвовавшая в больших… да вообще ни в каких битвах.

– Если ты, префект, все знаешь, зачем тогда мы поставили ее на этот опасный участок? – Котис непонимающе уставился на римлянина, на красивом лице юного царя появилось выражение неудовольствия. – Уж не хочешь ли ты принести моих воинов в жертву своему тайному плану?

– Да хранят нас всех боги! – Аквила воздел глаза к небу. – Твою кавалерию, царь, если понадобится, поддержат всадники трибуна Марциала, которых мы оставили в резерве. Марциал – опытный офицер. И ты знаешь это не хуже меня. Да и ала его состоит не из сопливых юнцов. Все парни прошли обучение в римском военном лагере, а это, поверь мне на слово, лучшая школа в мире.