На острие меча

«Телохранитель», – догадался Лукан и перевел взгляд на царицу.

Гипепирия выглядела уставшей. На строгих тонких чертах ее лица лежала печать задумчивости, а покоившиеся на коленях холеные руки были напряжены.

Лукан и Кезон почтительно склонили головы.

– Что привело вас ко мне? – спросила она низким, но приятным бархатным голосом. – Насколько я поняла, вы оба из Рима.

Лукан выступил вперед, достал из дорожной сумки футляр с письмом и протянул Гипепирии.

– Послание от императора Клавдия, он также шлет тебе, госпожа, пожелание доброго здоровья, – доложил он и встретился с глазами царицы, темными, пронзительными, с какой-то особой заинтересованностью изучавшими его.

Футляр взяла девушка. Вернулась к своей госпоже и, вынув содержимое, передала ей. Гипепирия неторопливо, подчеркивая свой царственный сан, распечатала свиток и пробежалась взглядом по его содержимому. А спустя немного времени выражение ее лица смягчилось.

– Как тебя зовут, юноша? – поинтересовалась она, возвращая прочитанный свиток девушке.

– Гай Туллий Лукан. – Он обернулся к своему компаньону. – А это Кезон, мой спутник и товарищ.

При его последних словах Кезон вскинул брови, но тотчас вновь напустил на себя бесстрастный вид.

– Из письма следует, что я могу вам довериться, – начала Гипепирия и что-то прошептала на ухо девушке, а когда та удалилась, закончила: – Я бы хотела попросить вас об одной услуге.

– Можешь располагать нами, царица! – ответили они одновременно.

Гипепирия улыбнулась, черты ее лица разгладились, но напряжение в руках и взгляде не ушло. Лукан отметил, как сильно тронула седина пышные волосы этой далеко не старой женщины. Убранные в высокую прическу, они еще хранили свой прежний иссиня-черный цвет, но уже обильно отливали серебром.

– Я и не ожидала другого ответа, – сказала она. – Завтра один из торговцев Византия отплывает с товаром в Херсонес. Так вот, я бы хотела передать с ним послание своему другу, но не хочу, чтобы моих людей видели рядом с этим человеком, тем более при передаче каких-то бумаг. В городе много любопытных глаз, а лишние разговоры в этом деле ни к чему.

– Этого торговца, случайно, зовут не Эвмен? – ожил наконец-то Кезон.

Гипепирия искренне удивилась.

– Да, именно так. Вы с ним знакомы?

– С ним лично нет. Но познакомились с его добрым соседом.

– А вы, я смотрю, время зря не теряли!

– Письмо можно передать со мной, – неожиданно предложил Кезон. – Я намерен воспользоваться кораблем Эвмена.

Теперь пришла очередь удивляться Лукану. Выходило, что истинной целью человека Нарцисса был Херсонес. Зачем тогда понадобился он, если письмо боспорской царице преспокойно мог вручить Кезон? Разве что секретарь императора решил связать его с собой как можно крепче, замазать в своих тайных играх так, что потом трудно было бы отмыться. Другого объяснения Лукан пока не находил.

– Это очень кстати, – между тем задумчиво говорила Гипепирия, – и решит много проблем. Дело деликатное, поэтому, чем меньше людей в него посвящено, тем лучше.

– Именно так, царица, – согласно кивнул Кезон.

Рядом с ней появилась отлучавшаяся девушка. Откуда и каким образом она вошла, осталось загадкой. Просто возникла у трона, как из воздуха, – и все.

– Значит, решено! – Гипепирия поднялась, и складки ее желтого пеплоса бесшумно коснулись мраморного пола. Она была высока и статна, с удивительно тонкой для своего возраста талией. – Письмо в Херсонес повезешь ты, Кезон, но Эвмен не должен о нем знать. Он преданный мне человек и может еще пригодиться, поэтому не стоит его лишний раз беспокоить. Тем более, когда можно обойтись без его услуг.

Девушка подошла к Кезону и протянула запечатанный свиток пергамента. Он принял его из ее рук и сразу спрятал в висевшую через плечо сумку.

– Можешь не беспокоиться, царица, – сказал, почтительно склоняя голову. – Кому я должен передать это письмо?

– Навклеру Гераклиду. Найти его будет несложно, в Херсонесе он человек известный.

– Я отыщу его, как только сойду на берег.

Гипепирия кивнула ему и перевела взгляд на Лукана.

– У молодого человека, вероятно, другой маршрут? Или это тайна?

– Вовсе нет. – Он качнул головой. – Я направляюсь в армию, служить.

– Похвально. В таком случае не исключено, что мы еще встретимся… в Пантикапее, в моем дворце.

Глаза царицы вспыхнули ярким, живым огнем, который источал не слабую надежду на лучшее будущее, а твердую убежденность в том, во что она сейчас верила. И Лукан с уважением склонил голову.

– Почту за честь, госпожа, видеть тебя вновь.

– Не хотите вина? – вдруг предложила она. – У меня есть превосходные сорта. В самом деле, не могу же я вот так просто отпустить вас!

Лукан и Кезон переглянулись. После вчерашнего застолья желания пить не возникало.

– Благодарим, но у нас еще много дел, – ответил за обоих Кезон.

Гипепирию, судя по всему, их отказ особо не расстроил. Она опустилась в кресло, опять превратившись в сосредоточенную, властную женщину, и не стала затягивать паузу.

– Тогда не буду вас задерживать, – произнесла все тем же мягким, глубоким голосом. – То, что вы сделали и сделаете еще, очень важно для меня. Я этого не забуду.

Ее глаза вновь задержались на Лукане, совсем ненадолго, но достаточно для того, чтобы теперь он не мог отделаться от ощущения, что царица что-то недоговаривает. Для него она продолжала оставаться загадкой, как и все, что ее окружало: уединенность жилища, звероподобный, будто выскочивший из подземного царства, пес; даже девушка, замершая у ее кресла, казалась, как две капли воды, схожей с богиней, статуя которой стояла в углу комнаты.

– Гликерия проводит вас, – сказала она наконец и устало прикрыла веки.

Гликерия ждала снаружи. А вот огромного пса в этот раз рядом с ней не было. Видимо, выражение облегчения на их лицах проявилось настолько явно, что она не смогла удержаться от подковырки.

– Мрака повели кормить. Вас так долго не было…

Кезон насупился, а вот Лукана распирало от смеха.

«Колючая девчонка, такой палец в рот не клади – откусит», – подумал он, а вслух произнес:

– У тебя красивое имя, и очень тебе подходит.

Девушка смутилась и повела себя так, как будто это был первый в ее жизни комплемент от мужчины. Зарделась, отвела взгляд, но быстро совладала с собой и дерзко вскинула свою маленькую темноволосую голову.

– Да, и это имя – греческое!

Ее огромные зеленые глаза буквально искрились лукавым озорством, словно она умышленно дразнила его, втягивала в какую-то свою игру. Возможно, в другое время Лукан и пофлиртовал бы с ней, но сейчас был не тот случай. Похоже, она поняла его без слов; легко, на кончиках пальцев, развернулась и направилась к выходу.

Когда они подошли к забору, девушка скромно отошла от двери, уступая право отпереть ее мужчинам. Кезона упрашивать не пришлось, и через мгновение он был снаружи. А вот Лукан задержался, совсем на немного. Гликерия робко прикоснулась к его руке и почти прошептала:

– Удачи тебе, римлянин…

Повинуясь какому-то неосознанному порыву, он достал из сумки нитку с ракушками и вложил в ее пальцы…

Кезон встретил его дружеской ухмылкой.

– Понравилась девчонка?

Отвечать Гай не стал, вместо этого поинтересовался:

– Что дальше?

– Навестим уважаемого Эвмена. Договоримся обо мне, а заодно узнаем о ближайших кораблях для тебя. Уж он-то должен знать!

Он хлопнул его по плечу и первым зашагал к центру города.

Глава 5

Темные воды понта ласково плескались о борт корабля. Шторм закончился, в прозрачно-голубом небе ярко светило солнце, и только изрядно вымотанные люди, вповалку лежавшие на настилах носа и кормы, являли собой живое свидетельство того, что совсем недавно здесь бушевала стихия.

Все утро команда отважно боролась со шквалистым ветром и противостояла коварным волнам, то обрушивавшим на судно холодные массы воды, то норовившим завалить его на бок и пустить ко дну. Однако моряки действовали слаженно и решительно, капитан оказался опытным мореходом и, по всей видимости, превосходно знал непредсказуемость местных вод. Как только стало очевидно, что шторма не избежать, были убраны оба паруса, груз в трюме укрепили, чтобы он не сместился, когда корабль начнет швырять по волнам, задраили весельные гнезда. Все эти действия, включая мужество экипажа, и позволили кораблю выстоять…

Кезон стоял у форштевня и вглядывался в горизонт. Где-то там, за чертой слияния неба и моря, была земля. Со слов Эвмена, их сильно снесло к северо-востоку, в воды, которые контролировал флот Боспора, и существовала большая вероятность того, что они наткнутся на патрульные корабли. Последствия такой встречи трудно было предугадать, поскольку, опять же со слов купца, в настоящее время и Херсонес, и Византий находились с Пантикопеем не в самых лучших отношениях.

Расчетливый грек в свое время сделал все возможное и невозможное, чтобы обезопасить свой груз, и, на взгляд Кезона, весьма в этом преуспел. Начал он с того, что по броской цене купил боевую бирему, которые уже давно не использовали по назначению, и модернизировал ее – убрал нижний ярус для гребцов, увеличив таким образом место под товары. Затем нанял опытного капитана и два десятка профессиональных воинов, к которым добавил из числа своих людей пятерых хорошо обученных лучников. С капитаном он не прогадал, так как тот сразу же проникся новой идеей и внес личный вклад в переоборудование судна. По примеру больших кораблей, предложил установить в носовой части дополнительную мачту, парус которой не только увеличил бы скорость их детища, но и улучшил его маневренность.

Разумеется, затраты на содержание такого корабля были немалыми (приходилось платить охране и содержать гребцов), но Эвмен с лихвой компенсировал их тем, что сумел значительно увеличить товарооборот. К тому же товары его были негромоздкими и специфическими: ткани, кожи, посуда, оружие. Теперь его чудо-бирема, с гордым названием «Олимпия», курсировала между Византием и Херсонесом, как шустрая неуловимая рыбка. Она успевала выгрузить товар и вернуться в порт приписки, тогда как неуклюжие и медлительные торговые корабли конкурентов только приползали в пункт назначения. Ну и, конечно, безопасность. Обнаглевшим за последние два года таврийским пиратам «Олимпия» явно была не по зубам.

Все это Кезон узнал от самого Эвмена, расписывавшего достоинства своего судна с такой любовью, точно речь шла о дорогой его сердцу женщине. Дородный и холеный грек с радостью согласился взять на борт прибывшего издалека «сирийца», путешествие с которым обещало не быть скучным. Помог устроить на идущий в Томы корабль и его товарища.

Уже в первый день плавания они стали закадычными друзьями. Потягивая разбавленное вино, грек с жадностью истинного торговца слушал рассказы о странах, в которых успел побывать его пассажир, расспрашивал о рынках и товарах, цокал языком и качал головой. Его любознательность Кезона забавляла, и он с охотой делился с ним всем, что вынес из своих странствий. Умалчивал только об одном – по какому делу направлялся в Херсонес. Торговец не имел привычки лезть в чужие дела, и Кезона это устраивало.

– Да, потрепал нас Эвксин знатно! – услышал он за спиной голос хозяина судна. – Разминается, видать, перед будущими штормами.

Кезон обождал, когда грек встанет рядом, и только тогда заговорил с ним:

– Надежный у тебя корабль, Эвмен, но я уже не прочь ощутить под ногами землю. Не знаешь, как долго еще нам болтаться в море?

– Капитан говорит, что при хорошем ветре не меньше дня.

– Такая его уверенность радует. Тем более что ветер, как я вижу, попутный.

И действительно, увлекаемая пузырями парусов, «Олимпия» резво неслась на запад. Кормчие возвращали ее на прежний курс, и возвращали, повинуясь не только приказу капитана, но и собственному нетерпению, которого и не пытались скрыть. За ним стояло единственное и общее для всех желание – быстрее убраться из здешних небезопасных вод.

– Я думаю, боги послали мне знак, – благоговейно произнес Эвмен, – и этот шторм был их предупреждением.

– И что теперь? – поинтересовался Кезон. – Свернешь торговлю?

– На этот сезон, да. И дома дел хватает.

– Тебе виднее. Но я бы тоже рисковать не стал.

– Никто и не рискует. Зимой по Эвксину не ходят, опасно.

Кезон усмехнулся:

– То-то я смотрю, ваш понт не такой уж и гостеприимный!

Грек посерьезнел, приложил пальцы к губам.

– Ты осторожнее со словами, уважаемый. Море таких шуток не любит.

И словно подтверждая его слова, на горизонте всплыла полоска земли, а следом, будто вынырнув из нее, возник пока еще плохо различимый по цвету парус. Он быстро приближался, двигаясь им наперерез.

– Земля! Корабль! – запоздало выкрикнул проревс – матрос, в обязанности которого входило первым оповещать о встречных судах.

Между тем парус увеличивался в размерах, и скоро стало очевидно, что их два, кроваво-красных, туго наполненных ветром. Кезон приставил ладонь ко лбу, всмотрелся – яркое солнце отражалось от водной глади, слепило глаза – и разочарованно покривился.

– Не могу разглядеть эмблему на флаге, – сказал он, обращаясь к Эвмену.

Тот, не менее пристально следивший за приближающимся судном, неуверенно пробормотал:

– Кажется, это пентера. И, вероятнее всего, боспорская.

– Все на весла! – отдал команду капитан, и «Олимпия» ожила.

Гребцы загремели уключинами и деревом, послышались нервные голоса, и вскоре оба борта биремы напоминали ощетинившегося иголками ежа. Ощетинились копьями и выстроившиеся на мостиках носа и кормы воины охраны. Глядя на них, Кезон мрачно ощупал свой кинжал. Слабое оружие в серьезной схватке, но уж лучше такое, чем вообще ничего. Он повернул лицо к греку.

Тот стоял, нервно вцепившись в фальшборт, и скрипел зубами:

– Принес их Борей на нашу голову! За что мне это?!

– Так, может, все еще обойдется? – осторожно заметил Кезон, сам не особо веря в то, что говорит.

Эвмен отрицательно мотнул кучерявой головой.

– Не обойдется. Смотри, как летит! Ну, прямо ястреб на добычу!

Пентера, вспенивая воду, уверенно шла на сближение. С ее борта прозвучал высокий и грозный рев трубы, полетел над морем и растворился в прозрачном воздухе, наполнив его тревогой и безысходностью.

– Требуют остановиться! – прокричал с кормы капитан.

– Не дождутся! – со злостью бросил торговец и с удивительной для своего немалого веса прытью поспешил к нему. Катастрома между скамьями гребцов жалобно заскрипел под его сандалиями.

Кезон остался на месте. Его пальцы непроизвольно сжались на рукояти кинжала, глаза сузились, сосредоточившись на чужом корабле, но сознание оставалось ясным, а расчетливый ум уже вырабатывал возможные варианты действий на ближайший час. Впрочем, вариантов было немного: сражаться и умереть либо позорно прыгнуть за борт и утонуть в бездонных водах Понта Эвксинского. В любом случае конец был один – смерть. Вот только смерть с оружием в руках выглядела предпочтительней, поскольку именно такая была достойна мужчины.

Тем временем пентера продолжала пенить воду и уверенно сокращать расстояние, но и «Олимпия», подталкиваемая веслами, заметно ускорила свой ход. Их разделяло не больше стадия, когда рев трубы во второй раз разорвал пространство. Рядом с Кезоном кто-то громко выругался:

– Дунул бы лучше себе в ухо, осел!

Ему ответил дружный хохот. А Эвмен с кормы поддал жарку:

– Парни, покажем этим боспорским задницам, где живут рыбы!

«А я бы попробовал оторваться», – пронеслось в голове Кезона, и капитан словно услышал его мысли.

– Налегай! – прогремел над кораблем его голос. – Если дорожите жизнями, гребите живее, мать вашу!

Дважды повторять ему не пришлось; гребцы с удвоенной силой навалились на весла, и бирема буквально воспарила над морем. И все-таки, чтобы значительно оторваться от боспорского корабля, этого оказалось недостаточно. Тот заметно настигал, все так же шел наперерез с нарастающей скоростью. Два ряда весел с каждого его борта ритмично буравили темную воду понта, оставляя на ней белый пенистый след. Расстояние сокращалось, и уже можно было разобрать на змеевидном флаге главной мачты золотое изображение трезубца. Последние сомнения насчет принадлежности пентеры, если у кого и оставались, были окончательно развеяны.

– Забирай влево! – скомандовал капитан.

Кезон увидел, с каким рвением кормчие припали к рулевым веслам, как вздулись мускулы на их обнаженных руках, исказились от напряжения лица. «Олимпия» стала послушно отклоняться в сторону открытого моря, но и на вражеском судне, заметив ее маневр, принялись соответственно менять курс. Начиналась погоня, и неизвестно, кто вышел бы из нее победителем, если бы с пентеры, предупреждая окончательный разворот беглеца, не дали залп из баллист.

Одно из ядер достигло цели и в щепки разнесло рулевое весло у самой лопасти. «Олимпия» судорожно всколыхнулась и на какое-то время потеряла управление.

На корабле противника дали сигнал к атаке.

Понимая, что схватки не избежать, Кезон обнажил кинжал и огляделся. На корме спешно меняли вышедшее из строя весло и разжигали жаровню. У хитрого грека, оказывается, на такой случай был заготовлен сюрприз, и Кезон в очередной раз подивился его изобретательности. Лучники опустили наконечники стрел в пламя, и промасленная ветошь на них вспыхнула. А уже в следующее мгновение в сторону пентеры полетел рой несущих огонь стрел. Большинство из них упало в море, и Эвмен в сердцах плюнул прямо на палубу. За первым залпом последовал второй, более прицельный и более удачный. Две стрелы вонзились в борт корабля, а две прошили его артемон.

Боспорцы ответили: небольшие свинцовые ядра раскрошили несколько весел правого борта «Олимпии» и пробили надпалубное ограждение кормы. Капитан бросился оттаскивать покалеченного кормчего и занял его место. Эвмен взвыл:

– Стреляйте, порази вас гром! Стреляйте!

Лучники, прячась за поднявшими щиты греками, пустили стрелы, потом еще и еще. С палубы пентеры потянулся дымок, вспыхнул малый парус. Однако боспорцев это только озлобило: их баллисты выплюнули новую порцию снарядов, а стрелки послали целый град стрел. Одна из них, прошив горло, пригвоздила к мачте воина, перебегавшего в носовую часть судна. Вероятно, Эвмен послал его к пассажиру, так как активно жестикулировал, пытаясь что-то донести. Кезон даже не стал вникать, что именно: все его внимание было приковано к пришпиленному, точно жучок, человеку, в расширенных глазах которого застыло удивление. Ни боль, ни ужас, а именно удивление. Из открытого рта на подбородок и грудь хлынула густая алая кровь, ноги подломились, обмякшие руки безвольно повисли вдоль тела, разжались пальцы, выронив уже бесполезный меч.

– Берегись!

Кезон оглянулся на крик. Пентера надвигалась на «Олимпию», нацеливаясь обшитым бронзой тараном в ее корму. На мостике, по обе стороны форштевня, сгрудились воины с занесенными над щитами копьями, кто-то из них выкрикивал оскорбления в адрес византийцев. Эвмен не остался в долгу.

– Пусть собаки съедят вашу печенку, а вороны выклюют глаза! – заорал он так, что надорвал голос. – Пусть Зевс пора…

Вошедшее в грудь копье, оборвало его на полуслове. Он рухнул на палубу как подкошенный, широко разбросав руки и ноги. И сразу за этим «Олимпию» сотряс мощный удар.

Кезона отбросило к левому борту, и он сильно ударился плечом. Кто-то завопил, послышался треск ломающегося дерева. Приподнимаясь на локте, он обнаружил, что, падая, выронил кинжал. Рядом его не было. Видимо, отлетел под ногами воинов, ринувшихся на корму, где вот-вот должен был начаться бой. Одного из них пронзила стрела, и он свалился прямо на головы гребцов. Его товарищи, дико крича и потрясая оружием, с ходу влились в самую гущу свалки.

Кезон освободился от сумки с письмом Гипепирии и, не раздумывая, бросил ее за борт. Затем подобрал меч сбитого стрелой наемника и побежал на шум битвы.

Боспорцы уже запрыгивали на площадку и, ступая по трупам, шаг за шагом выдавливали византийцев с кормы. Двоих прижали к фальшборту и добивали мечами, остававшихся теснили к скамьям гребцов. Последние, не имея оружия, с ужасом наблюдали за происходящим; кое-кто, спасая свою жизнь, уже прыгал в бурлящее вокруг сцепившихся кораблей море. В спешке Кезон наступил на руку одного из них. Тот вскинул голову и прошил его обезумевшим взглядом, а мигом позже прилетевшее с пентеры ядро превратило эту голову в кровавое месиво. Ошметки мозга полетели на Кезона; он отшатнулся, едва не оступился, но чудом удержался на ногах. Правда, ненадолго.

– Твари! – прохрипел, падая на него, один из людей Эвмена.

Он вывалился из последнего ряда и буквально придавил его изрубленным телом к палубе. Обездвиженный, Кезон еще успел увидеть, как падали под ударами боспорцев последние защитники «Олимпии», как их капитана проткнули сразу двумя копьями, а он, продолжая рычать и брызгать слюной, снес топором одному из врагов полруки.

Что-то тяжелое ударило Кезона в висок, и он отключился.

* * *

Вода, окатившая лицо, была соленой и отдавала рыбой. Кезон поморщился, с трудом разлепил глаза. Над ним, развязно скалясь, стоял боспорский воин. В руке он держал кожаное ведро, из которого, видимо, и выплеснул на него дурно пахнущую жидкость. Хохотнув, боспорец наклонился, подмигнул и участливо поинтересовался:

– Как тебе, уже легче, засранец?

– Уже легче, – с трудом вымолвил Кезон, но только для того, чтобы не злить его. – Благодарю.

– Чумазый очнулся! – сообщил кому-то воин и пошел прочь.

Сознание возвращалось, постепенно восстанавливая картины последних событий – неожиданных, стремительных, жутких. Кезон пошевелился. В боку кольнуло, а шея затекла так, что любая попытка двинуть ей доставляла боль. И все же он заставил себя повернуть ее, чтобы осмотреться.

Он лежал на широкой сплошной палубе чужого корабля, у главной мачты, несвязанный. Впрочем, такая беспечность победителей имела довольно простое объяснение – бежать-то, по большому счету, было некуда, разве что прыгнуть за борт, но безжалостное море только отсрочит на какое-то время смерть и сделает ее особенно мучительной; сражаться и умереть, захватив с собой пару-тройку жизней, также не представлялось возможным, поскольку не было оружия. Оставалось довериться судьбе и ждать.

Совсем рядом Кезон увидел лежавших у борта пленных из числа команды «Олимпии». В основном это были гребцы и трое или четверо уцелевших в бою моряков. Выглядели они настолько жалко, что разобрать, кто из них кто, было сложно. Но Кезон и не пытался, сейчас его занимало другое: чем он заслужил свое особое положение? Во-первых, его не связали (у других пленных руки были стянуты веревками), а во-вторых, бросили (или уложили) отдельно. Такое внимание к своей персоне он мог объяснить только бросающимся в глаза внешним видом: дорогие сандалии, восточный головной убор, по азиатской моде подстриженная борода и смуглая кожа. Другой причины Кезон пока не находил.

– Откуда ты?! – услышал он резкий, скрипучий голос, неприятно резанувший слух. – Я тебя спрашиваю, олух!

Последовал грубый пинок в бок, тут же отозвавшийся болью во всем теле.

– Из Сирии, путешествую, – кривясь, отозвался Кезон.

– И каким ветром надуло в наши края?

Расспрашивал его высокий крепкий воин, судя по дорогим браслетам на запястьях, офицер.

– Я ученый, изучаю страны, составляю карты.

– Карты, говоришь? – Офицер явно заинтересовался.

– Да, я географ, – кивнул Кезон, хотя это движение и принесло ему новую боль.

– Географ – значит, шпион! – сделал вывод боспорец и вынес свой приговор: – Ладно, полежи пока. В Пантикапее решат, что с тобой делать.

Он удалился, на ходу отдавая распоряжения своим подчиненным, и Кезон еще долго слышал его мерзкий голос. Теперь, когда ситуация прояснилась, у него появилась почва для размышлений, а именно: как в дальнейшем выстраивать свое поведение. Клеймо шпиона – не лучший вариант для пленника. Тем не менее впереди забрезжил слабый огонек надежды.

Кезон облизал потрескавшиеся губы и с искренним сожалением посмотрел за корму корабля, в синюю даль моря. Где-то там, в мрачных водах Эвксина, опускалась на дно пробитая вражеским тараном «Олимпия».

Глава 6

Томы, это же время

В Томы Лукан прибыл во второй половине дня и сразу отправился на поиски постоялого двора. Прежде чем явиться к наместнику провинции, не мешало привести себя в порядок, да и время явно не подходило для аудиенции, которые обычно проводили до обеда. Поэтому, сойдя с корабля, он не стал утруждать себя блужданиями по городу, а выбрал более-менее приличную гостиницу недалеко от порта и въехал со своей скромной поклажей в комнатку на втором этаже. Чуть позже служанка принесла ему ужин и таз с подогретой водой – именно то, в чем он нуждался больше всего. Умывшись и перекусив, Лукан с наслаждением вытянулся на набитом соломой тюфяке и попробовал заснуть. Все-таки, что бы ни говорили его друзья и родственники в Риме, а путешествия имели и свои приятные моменты.