От Чудовища до Снежной королевы

Кроме того, японский профессор очень ответственно подошел к изучению романа, и рассчитал также продолжительность жизни, частоту сердечных сокращений, давление и частоту дыхательных движений лилипутов и великанов – но этими формулами я вас уже грузить не буду.

Кто-то скажет – "упоролся на отличненько", а я отвечу – а чем самураю еще заняться? Господин Тошио Куроки – профессор-эмерит. Эмерит, если кто не в курсе, это ученый, преподаватель или священник, который в связи с преклонным возрастом освобожден от выполнения своих ежедневных служебных обязанностей.

Факт девятый. Гулливер и безумные ученые.

Во всем мире наибольшей популярностью пользуются первые два путешествия Гулливера – к лилипутам и великанам. И только в Японии просто обожают третью часть про летающий остров Лапута – достаточно вспомнить, например, замечательный фильм Хаяо Миядзаки.

Возможно потому, что в третьей книге с большим старанием оплеваны долбанутые ученые (служителей науки Свифт тоже не любил, а Ньютона – просто ненавидел).

Чем лапутянские исследователи только не занимаются! Извлекают солнечный свет из огурцов и строят дома, начиная с крыши, выводят голых овец, создают пряжу из паутины, пашут землю свиньями, превращают дерьмо обратно в еду, создают порох изо льда и лечат больных, выдувая хворь с помощью мехов, вставленных в задницу.

А тамошние политики из враждующих партий, кстати, периодически обмениваются мозговыми полушариями, чтобы привести свой ум в равновесие.

Почитав про очередные законодательные инициативы наших избранников, категорически рекомендую перенять опыт.

А про долбанутых ученых – шутка, если вдруг кто не понял. Разумеется, третий том японцы любят потому, что там Гулливер путешествует в Японию.

Факт десятый. Лилипуты и коротышки.

Да, чуть не забыл. Коротышки из книг Николая Носова – Незнайка, Знайка, Пончик, Пилюлькин и прочие Фуксии и Селедочки были, как известно, «размером с небольшой огурец».

То есть примерно того же роста, что и свифтовские лилипуты.

Подозреваю, что они вообще – "адиннорот".

Еще 3 факта, или Гулливер и переводы

Факт 11. Перевод, затмивший оригинал

Знаете ли вы, что почти полтора века "Путешествия Гулливера" переводились на европейские языки не с английского, а с французского языка?

Дело в том, что французы, как всегда, быстро подсуетились. Уже на следующий год после издания романа Свифта в Великобритании вышел французский перевод, сделанный Пьером Франсуа Гюйо-Дефонтеном.

Очень занятный, надо сказать, был персонаж – буян и расстрига, бывший иезуит, вышедший из ордена и ставший скандальным литературным критиком и переводчиком, постоянно попадавшим в тюрьму за драки, буйства и, извините, сексуальные похождения с молодыми людьми. Его фамилия даже вошла в историю литературы в несколько необычном качестве – как составная часть популярного обзывательства. Смачное и сочное словосочетание "плюгавый выползок из гузна Дефонтена" использовали в своих эпиграммах Вольтер, Пушкин и множество других поэтов разных стран и народов.

Но при этом переводческим и редакторским ремеслом Дефонтен владел на уровне "бог" и, в отличие от злобного мизантропа Свифта, прекрасно знал, что читателям нравится, а что – нет. Поэтому в своем переводе он обошелся с текстом Свифта весьма вольно. Сославшись на необходимость избавиться от «непроницаемых иносказаний, пресных намёков, мальчишеских выходок, тривиальных рассуждений, пошлых шуток», этот неприятный тип "удалил почти половину текста, дописав свое и основательно переписав остальное".

В итоге французский перевод всем понравился гораздо больше, чем английский оригинал.

Версия Дефонтена стала международным бестселлером, до 20 века вышло более 200 переизданий и именно с нее, а не с английского оригинала, более полутора веков делались все переводы на иностранные языки. Именно к "переводу" Дефонтена были созданы классические иллюстрации Жана Гранвиля, что вызвало определенные проблемы – когда переводы начали все-таки делать с оригинала, выяснилось, что половину иллюстраций в книгу не вставишь – гравюры были нарисованы к эпизодам, придуманным Дефонтеном.

Но при этом Дефонтен, блистательно переделавший оригинал, знатно облажался с попыткой срубить еще немного денех, написав продолжение. Изданная им книга "Новый Гулливер, или Путешествие Жана Гулливера, сына капитана Гулливера" почему-то не получила и десятой части популярности оригинала и сегодня прочно забыта.

Очевидно, кроме понимания вкусов читателя, автору необходимо обладать чем-то еще.

Факт 12. Приключения Гулливера в Российской империи

Российская история великого сатирического романа, написанного деканом Свифтом, развивалась в русле общемировой.

Первый перевод "Гулливера" вышел почти через полвека после английского издания и делался, разумеется, с французского перевода Дефонтена. Назывался он «Путешествия Гулливеровы в Лилипут, Бродинягу, Лапуту, Бальнибарбы, Гуигнгмскую страну или к лошадям», а выполнил его Ерофей Каржавин – еще один человек уникальной судьбы.

Сын ямщика-старообрядца, показавший незаурядные способности к учению, он официально отрекся от "старой веры", но это не сильно помогло. Тогда он бежал за границу – покинул пределы Российской империи без паспорта и не получив разрешения. Добрался до Парижа, умудрился поступить в Сорбону, где изучал юриспруденцию и философию, попутно овладев в совершенстве французским и латынью. Долго жил во Франции, потом покаялся, вернулся на Родину и работал архивариусом и переводчиком в Коллегии иностранных дел.

Каржавинский перевод переиздавался до 1820 года, потом появилось множество других, но все они делались с французского языка.

Первая попытка обратиться к первоисточнику была задумана в Холмогорах. В этом северном городке, малой родине Ломоносова, отбывали политическую ссылку два "подозрительных элемента" – полтавчанин Валентин Яковенко, сосланный за рукописный перевод энгельсовского "Анти-Дюринга" и мелкий харьковский помещик Петр Кончаловский, попавший под кампанию "наведения порядка" и потому севший реально ни за что – очень занятная история была, как-нибудь расскажу.

Да, да, тот самый – будущий сват художника Василия Сурикова, отец художника Петра Кончаловского, дед писательницы Натальи Кончаловской и прадед кинорежиссеров Никиты Михалкова и Андрея Кончаловского.

Работы в Холмогорах не было никакой, особенно для ссыльных. А у обоих народовольцев к тому времени были семьи, у Кончаловского особенно – шестеро детей в возрасте от года до десяти. Вот они от безнадеги и решили попробовать вписаться на дистант.

Именно эти двое и сделали с выписанного в Холмогоры оригинала первый в истории русской литературы полный перевод "Путешествий Гулливера", причем Кончаловский в процессе еще и выучил английский. Их перевод считался лучшим вплоть до времен советской власти.

Факт 12. Приключения Гулливера в СССР

Ну а большевики, всерьез занимавшиеся народным просвещением, вложились в "Гулливера" по полной.

В итоге сегодня у нас есть целых три классических перевода, окучивающих разную целевую аудиторию.

Есть пересказ для детей Тамары Габбе и Зои Задунайской.

Есть адаптированный для подростков перевод Бориса Энгельгардта.

И есть академическая, полная и многократно выверенная (в том числе и после смерти переводчика) версия Адриана Франковского.

С ней, кстати, вообще получилось любопытно. В 1920-е годы издательство Academia посадила Адриана Антоновича отредактировать перевод Кончаловского и Яковенко, подготовив академическое издание. Однако этот чудак и полиглот, обладавший невероятной эрудицией в области филологии и истории, но плохо приспособленный к реальной жизни, посидел-посидел, да и заявил руководству, что проще новых детей понаделать, чем этих отмыть.

Мол, народовольцы ваши пользовались не самым удачным английским изданием, свифтология с тех пор ушла далеко вперед, уже практически восстановлена оригинальная версия романа и давайте я лучше заново все переведу, а?

И перевел.

Причем даже в предисловии написал:

Перевод Свифта на русский язык задача нелегкая; большая часть текста настоящего издания переведена заново, ибо старый перевод Кончаловского и Яковенко часто невозможно редактировать: не говоря уже о большом количестве допущенных в нем искажений, он слишком беспомощен и слишком разбавлен водой.

Но возникла другая проблема – перевод Франковского иногда чуть ли не дословно повторяет "юношеский" перевод Энгельгардта (например, оба неочевидно переводят "старого коня" как "лошака", то есть называя помесью ослицы и коня) и вообще очень близок ему. С учетом того, что оба переводчика были знакомы со времен обучения на историко-филологическом факультете Императорского Санкт-Петербургского университета и всю свою жизнь крепко дружили – версии можно строить самые разные.

Оба филолога умерли во время блокады Ленинграда, причем смерть окончательно связала их судьбы единым узлом.

Вот как описывает их последние часы востоковед и филолог Александр Болдырев:

«Когда ушел он (Франковский) – неизвестно, известно лишь, что около 12 ч. в ночь с 31-го на 1-е февраля он шел по Литейному на угол Кирочной и ощутил такой упадок сил, что вынужден был отказаться от мысли дойти до дому. Он свернул на Кирочную, чтобы искать приюта у Энгельгардтов (дом Анненшуле), но по лестнице подняться уже не мог. Упросил кого-то из прохожих подняться до квартиры Энгельгардта, известить их. Было 12 ч.

В этот момент как раз испустил дух на руках у жены сам Энгельгардт. Она, больная, температура 39, крупозное воспаление легких, сползла вниз (прохожие отказались помочь) и втащила А. А., уложила его на "еще теплый диван Энгельгардта". Там он лежал и там умер 3-го утром.

Жена Энгельгардта кого-то просила передать, чтобы зашли к ней знакомые его, узнать обо всем. Сразу они не смогли, а когда зашли, числа 7-го, 8-го, обнаружили, что жена Энгельгардта тоже умерла накануне. По-видимому, перед смертью ей удалось отправить в морг Дзержинского района тела Энгельгардта и Франковского вместе, на одних санках».

Так что, боюсь, особенности взаимоотношений двух друзей в процессе довоенного перевода на русский язык "Путешествий Гулливера" мы с вами не узнаем никогда.

В истории такое часто случается – все ушли и уже не спросишь.

Как неприличная политота стала детской сказкой

"Путешествия Гулливера" – совершенно не детская книга. У нее абсолютно не детский автор, совершенно не детская тема и совсем не детское содержание.

Во-первых, автор натолкал в "Путешествия Гулливера" всякой злободневной политоты примерно столько же, сколько ее сегодня в телеграмм-каналах Дмитрия Медведева или Леонида Волкова – чуть более чем полностью.

Как точно заметил кто-то из исследователей, "Путешествия Гулливера" – мастерски сделанная книга-обманка. Она написана в популярнейшем тогда жанре рассказов о путешествиях за три моря, которые люди читали, чтобы хоть мысленно побывать в необычных экзотических странах. С экзотикой в книжке было даже лучше обычного, вот только читатели романа Свифта, формально путешествуя по Лилипутии или Блефуску, вдруг неожиданно оказывались в современной им Англии, которую автор к тому же чихвостил и в хвост, и в гриву.

Сегодня, разумеется, никто уже не считывает присунутых в книгу намеков и аллюзий – кроме историков литературы, чьи комментарии к тексту, наверное, не уступают по объему книге. Но их мало кто читает. Признаемся честно – сегодня уже далеко не всем интересно, на что намекал Свифт, рассказывая про лилипутских плясунов на канате и к чему отсылают цвета трех ниток, которыми награждались победители. Проехали уже, сорян.

Во-вторых, книга изобилует совсем не детскими эпизодами – грубыми физиологизмами и откровенно неприличными сценами, часто с эротическим оттенком.

Помните сцену, которую рисуют, наверное, все иллюстраторы Свифта – армия лилипутов, марширующая между ног Гулливера?

При этом и иллюстраторы, и даже переводчики часто "забывают" про одну занятную деталь этого торжественного марша:

"Его величество отдал приказ, чтобы солдаты, под страхом смертной казни, вели себя вполне прилично по отношению к моей особе во время церемониального марша, что, однако, не помешало некоторым молодым офицерам, проходя подо мною, поднимать глаза вверх; и, сказать правду, мои панталоны находились в то время в таком плохом состоянии, что давали некоторый повод и подивиться, и посмеяться".

И такого добра в книге – выше крыши: лилипуты, вывозящие тачками отходы жизнедеятельности Гулливера, великанские фрейлины, писающие в ночные горшки, из которых можно было бы наполнить бочку, прогулка Гулливера вокруг обнаженного соска великанши и прочие путешествия по ее телу.

Не случайно самопальные эротические версии путешествий Гулливера так любят сочинять и в России, и за рубежом.

Впрочем, в большинстве изданий романа Свифта все эти неприличные эпизоды благополучно купируются, хотя иногда это достаточно сложно сделать, поскольку часто они являются узловыми событиями сюжета.

Взять хотя бы эпизод тушения пожара в королевском дворце, из-за которого Гулливер попал в немилость у королевской семьи и вынужден был бежать из Лилипутии в Блефуску. Приведу выдержку из самого первого русского перевода, сделанного Ерофеем Каржавиным еще в XVIII веке.

«Пожар начал распространяться, дворец столь великолепный превратился бы неминуемо в пепел, есть ли б по некоторому особливому присутствию разума не выдумал я тот час способа к отвращению такового несчастия. Минувшим вечером пил я очень много белого вина, называемого глимигрим, кое привозится из некоторой Блесфуканской провинции и гонит очень на низ воду, коя до того самого времени, власно как для надобности, отнюдь не делала мне беспокойствия; а тут жар от огня, усилие к утушению оного и находящееся во мне количество вина, власно как соединясь, понудили меня к спущению воды. Пустил я оную в таком великом множестве и намечая столь исправно в те самые места, где надобно, что в три минуты пожар во всем утих. . .»

В-третьих, и в главных, сам Джонатан Свифт был кем угодно, только не детским писателем.

Честно говоря, он и для взрослых-то был слишком мрачноват. Признаюсь как на духу – я не знаю большего мизантропа, то есть человеконенавистника, среди великих писателей. Этот британский классик действительно ко всем людям относился одинаково – терпеть не мог абсолютно всех.

«Вы и все мои друзья должны позаботиться о том, чтобы мою нелюбовь к миру не приписывали возрасту; в моём распоряжении есть надёжные свидетели, которые готовы подтвердить: с двадцати до пятидесяти восьми лет это чувство оставалось неизменным.

…С каждым годом, а вернее, с каждым месяцем я становлюсь все более гневным, мое бешенство настолько неблагородно, что мне становится ненавистным, в его глупости и трусости, этот порабощенный народ, среди которого я живу… Правда, я думаю, …что уже пора мне покончить с этим миром, но перед тем, как перейти в самый лучший мир, я хотел бы быть в чуть лучшем, а не умереть здесь в бешенстве, подобно отравленной крысе в дыре».

Эту ненависть и злоба очень чувствуются в текстах, особенно в последнем, четвертом путешествии Гулливера – "к лошадям", как писали в первых переводах. Путешествие в страну гуигнгнмов он писал уже в состоянии тяжелейшей – на грани сумасшествия – депрессии.

К сожалению, вскоре после завершения книги Свифт действительно сошел с ума, был признан недееспособным, много лет маялся, наконец отмучился и был похоронен в центральном нефе собора св. Патрика, которым много лет руководил.

К счастью, понимая, к чему все идет, он сильно заранее сам сочинил текст для своей надгробной плиты:

"Здесь покоится тело Джонатана Свифта, декана этого собора, и суровое негодование уже не раздирает его сердце".

Как же так получилось, что чрезмерно политизированный, совершенно неприличный, издевательски-желчный и злобный роман стал любимой детской сказкой?

Некоторые винят большевиков, выхолостивших книгу, но, видит бог – абсолютно зря.

Переделывать роман Джонатана Свифта в детскую сказку начали еще в начале XIX века, причем в европейских странах, а Россия к этому процессу присоединилась много позже. Зато потом взяла свое. Вот только несколько детских изданий второй половины XIX века.

"Детского" Гулливера" в Российской империи было так много, что предисловие к своему первому полному переводу с оригинала Кончаловский и Яковенко начали словами:

"До сихъ поръ на русскомъ языкѣ не было полнаго перевода классической сатиры Свифта, и потому мы рѣшились познакомить читающую публику съ этимъ міровымъ его произведеніемъ. Путешествія Лемьюэля Гулливера переведены и переводятся на всѣ европейскіе языки, выдерживая десятки изданій. Только русская публика знаетъ Свифта по жалкимъ дѣтскимъ передѣлкамъ, не имѣющимъ ничего общаго съ оригиналомъ, кромѣ ничтожныхъ обрывковъ фабулы, уродующихъ не только характеръ сатиры, но и характеръ всего разсказа, какъ глубоко задуманнаго и цѣльнаго художественнаго произведенія. Намъ кажется, это менѣе всего дѣтская книга".

Перевели. И что же?

И детских версий стало гораздо больше!

Я уже молчу про советские времена, когда количество изданий классического "пересказа для детей" Тамары Габбе и Зои Задунайской исчислялось (и исчисляется) сотнями.

А ведь эта версия была не единственной. И я сейчас не про "подростковый" перевод Энгельгарда. В благородном деле перелицовки отметились даже гениальные поэты.

Я понимаю, что у читателей уже вертится на языке: "Ты нам картинками зубы не заговаривай. Это все, конечно, очень благоро-о-одно, но ответ на вопрос будет? Как все-таки получилось, что желчный скабрезный памфлет стал милой детской сказкой?".

Мне кажется, ответ очень прост.

Джонатан Свифт действительно был вредным, как почтальон Печкин, человеком с тяжелым характером и при этом зацикленным и упертым политическим активистом.

Но при этом – невероятно талантливым.

Поэтому, учиняя агитацию и пропаганду (а все его тексты без исключения – агитация и пропаганда) он все время думал о том, как сделать ее более действенной. И в этом деле проявлял невероятную креативность, постоянно выдумывая всякие неожиданные кунштюки.

В "Путешествии Гулливера" его находкой стало использование модного литературного жанра "записок путешественников в жаркие страны" для массового привлечения лохов, а также маскировки истинного содержимого книги – агитации и пропаганды.

А потом… Потом случилось неожиданное.

Река времени вымыла из романа все суетное и злобное – сиюминутную ругань и актуальные обличения, политически намеки и скабрезные шутки, даже вездесущая желчь и беспросветное отчаяние автора – не устояли.

А вот декорации, наспех сколоченные им для антуража, уже несколько столетий стоят несокрушимо и простоят еще не один век. Политический активист нечаянно написал настоящую сказку, а сказки живут долго.

Выпавшая из времени фантастическая история о приключениях обычного человека в стране маленьких людей и государстве великанов вновь и вновь заставляет детей мечтать о дальних странах и белокрылых кораблях в синем море.

О доблестях, о подвигах, о славе…

Бывает, чо. От человека часто остается совсем не то, что он полагал главным делом своей жизни. Вон, Игорь Тальков написал стопятьсот политических песен про тетрадь расстрелянного генерала, а люди помнят и слушают "Чистые пруды" и "Летний дождь".

Но кто может запретить людям разменивать жизнь на суетное?

Про хирургию ножницами, песенки детства и неожиданные глаголы

Братья Гримм подарили человечеству множество знаменитых сказок – от "мальчишески-приключенческих" Бременских музыкантов и Храброго портняжки до "принцессно-девчачьих" Белоснежки и Рапунцель.

Но для меня лично было открытием, что "Волк и семеро козлят" – это тоже их вклад в мировую культуру.

В составленном братьями этапном для человечества сборнике немецкого фольклора "Детские и семейные сказки", изданном в 1812 году, среди прочих мегабестселлеров была и сказка Der Wolf und die sieben jungen Geißlein – то есть "Волк и семеро козлят".

Именно оттуда эта история о великой победе с помощью ножниц травоядных над хищником и начала свое триумфальное шествие по планете.

Добралась, разумеется, и до России – благо, от Германии недалеко. Обитателям одной шестой сказка понравилась – настолько, что быстро перешла в разряд "русских народных сказок". Коллегами Шурика из "Кавказской пленницы" – то есть собирателями фольклора – было записано целых 20 русских вариантов, а также 4 украинских и 3 белорусских. Плюс – авторская версия педагога Константина Ушинского.

При этом, несмотря на всю вариативность различных версий, преемственность от братьев Гримм налицо – общая фабула сказки совпадает стопроцентно, различия только в деталях. У нас, например, тонкий голос волку кует кузнец, а в немецкой версии серый для этих целей сжирает купленный в лавке мел.

В России уцелевший козленок спрятался в печке, а в Германии – в футляре от часов.

Оно и понятно – откуда в русской деревне футляр для напольных часов с боем?

Они бы еще в рояль козленка затолкали.

Тем не менее сказку эту в России всегда нежно любили, потому что всегда знали, что не надо пускать к себе всяких мимопроходилов.

Настолько любили, что как только появились новые формы искусства – тут же принялись переносить на экран старую сказку.

Первая экранизация сказки "Волк и семеро козлят" появилась в 1938 году и стала одним из первых кукольных мультфильмов в СССР.

И неудивительно – сняла его Сарра Яковлевна Мокиль, непревзойденный кукольный мастер, сделавшая, например, кукол для фильма Александра Птушко "Новый Гулливер". Да-да, того самого советского фильма, ставшего событием мирового масштаба, о котором я хотел, но так и не рассказал в предыдущих главах. Сарра Яковлевна вообще была своеобразным талисманом "Лукича" – великого сказочника Птушко – он ее обязательно задействовал в каждом новом фильме.

Но я отвлекся.

Рисованную версию мультфильма "Волк и семеро козлят" снял уже после войны режиссер-мультипликатор Петр Носов – родной брат другого великого сказочника, но уже не режиссера, а писателя – Николая Носова.

Это была классическая советская анимация, улучшить которую невозможно, но можно создавать вариации на темы.

И они, разумеется, последовали.

В начале 70-х поэт Юрий Энтин и композитор Алексей Рыбников, бывшие тогда на пике формы, сочинили совершенно отвязный мини-мюзикл "Волк и семеро козлят на новый лад".

Помните это музыкальное хулиганство? "Отворите поскорей мамаше дверь! Я устала, я голодная как зверь!" и прочие "Баста, карапузики, кончилися танцы!".

Эту историю тоже, разумеется, экранизировали – в 1975 году появился советский пластилиновый музыкальный мультфильм Леонида Аристова.

Но мне, честно говоря, гораздо больше нравится снятый за три копейки выпуск программы "Будильник", где этот мини-мюзикл отыграли Ирина Муравьева (Коза), Евгений Стеблов (Маэстро) и Сергей "Усатый нянь" Проханов в роли волка и в кепочке.

Ну а что вы хотите? Детство, воскресенье, в школу идти не надо. В 9:30 утра – "Будильник". Потом "Служу Советскому Союзу", потом "Утренняя почта". У нас все ходы записаны, в программе все нужное подчеркнуто.

В 1976 году появился еще один мюзикл на эту же тему, только снятый уже за несколько большие деньги. Первоначально планировали уложиться в сумму 2 миллиона 200 тысяч рублей, но в процессе съемок бюджет вырос почти втрое – до 6 миллионов. Расходы раскидали по-братски – по 35 процентов киностудии «Мосфильм» и «Букурешть» и 30 процентов – французский "Ралюкс-фильм".

Я имею в виду, разумеется, фильм "Мама!" – совместного производства СССР, Румынии и Франции.

В то время в советских кинотеатрах периодически появлялись такие масштабные совместные постановки, куда скооперировавшиеся страны вкладывались по серьезному – достаточно вспомнить советско-американскую "Синюю птицу" все того же 1976 года с Элизабет Тейлор, Джейн Фондой и Авой Гарднер.

Фильм "Мама!", кстати – лучшая иллюстрация к распространению сказки по планете и ее вариативности. Съемки начались с конфликта по поводу численности парнокопытных – румыны настоятельно напоминали, что в их стране каждый знает, что сказка Иона Крянгэ называется «Коза с тремя козлятами». Представители СССР, разумеется, настаивали на семи.

В итоге сошлись на среднем арифметическом – козлят в фильме пять.