скачать книгу бесплатно
Сержант Костенко, по праву самого старого бойца группы, спросил осторожно:
– Товарищ капитан, куда?
Савушкин усмехнулся.
– Сейчас – на склад, будем получать амуницию, снаряжение и сухпайки. Потом – на аэродром, до вылета ещё поспать успеем. Ну а в восемь часов приедет Баранов, проверит готовность, подымет боевой дух командирским словом – и на запад! Всё, отставить разговоры, шагом марш во двор! Костенко, проследи, чтобы не забыли ранцы, сухарные сумки, футляры для противогазов, подсумки к автоматам и Некрасову, плащ-палатки, прочую мелочь… ну да ты в курсе. Мы должны быть схожи с немцами в любой мелочи!
Костенко кивнул.
– Все будет в лучшем виде! Будэмо липш за нимцев!
Около часа у группы ушло на выбор и подгонку обмундирования и снаряжения, упаковку оружия и боеприпасов, продуктов и рации в грузовые мешки, и ещё час – укладка парашютов. Успели бы и за полчаса, но инструктировала разведчиков сержант Тобольцева, в просторечии – Сонечка, специалист парашютной службы – так что торопится было ну никак невозможно! Не то, чтобы все откровенно пялились на её аппетитные формы – но нескромные взгляды нет-нет, да и бросали, тем более – было на что. Сонечка, конечно, всё понимала, как понимала и то, что ребятам вечером улетать за линию фронта – поэтому была решительно снисходительна к их молчаливому восхищению её фигурой, а лейтенанта Котёночкина, глядящего на неё с юношеским восторгом пополам со смущением – нет-нет, да и подбадривала кокетливой улыбкой. С грехом пополам всё же парашюты были уложены, группа загрузила имущество в полуторку управления – и к семи часам они уже были на аэродроме.
Быховский аэродром строили ещё при царе, до войны тут базировалась авиация Западного особого военного округа, потом его использовали немцы, а с начала июля с него летали на добивание отступающих дивизий группы армий «Центр» бомбардировщики пятого авиакорпуса. Три дня назад полки корпуса перелетели на аэродромы под Минском, и рулежные дорожки и взлётки аэродрома враз опустели – вместо непрерывно взлетающих, садящихся, рулящих и гудящих, как скопище огромных шмелей, «пешек» в капонирах одиноко скучала полудюжина транспортных «дугласов», да на стоянке скучилось звено По-2, исполняющих обязанности связных самолётов.
«Дуглас» управления укрылся в самом дальнем капонире, подальше от любопытных глаз – и на то была причина.
Группа выгрузилась у самолёта, и капитан Савушкин, критически оглядев своё войско – скомандовал:
– Переодеваемся!
Бойцы, не спеша, скинули с себя гимнастёрки, пилотки и галифе, и, оставшись в исподнем – развернули брезент с грудой серой униформы.
Савушкин достаточно придирчиво оглядел свой мундир гауптмана, выбрал фуражку – и тоже принялся переодеваться. Бриджи пришлись впору, а вот мундир оказался излишне просторным – и капитан, накинув его, почесал затылок.
– Костенко, глянь, вроде великоват? Когда мерял – был вроде как раз, а сейчас болтается, как на корове седло…
– Та ничого страшного, товарищ капитан, мы ж по легенде драпаем неделю, могли и схуднеть!
– Логично. Ладно, главное – чтобы сапоги пришлись впору.
По летнему времени Савушкин носил лёгкие брезентовые сапожки, выкроенные Сазоновым из трофейного танкового чехла – после такой обувки немецкие офицерские хромовые сапоги с жёстким голенищем попервоначалу показались ему более инструментом пытки, нежели обувью. «Ладно, привыкну.» – решил капитан, и, вправив в ремень кобуру с «парабеллумом», на немецкий манер, слева от пряжки – прошёлся в своей новой ипостаси вдоль самолёта. Несколько раз подпрыгнув, присев и проделав парочку простейших упражнений – пришёл к выводу, что форма вполне годная. Теперь главное – не высовываться из капонира…
Группа тоже переоделась. Кителя и бриджи у всех оказались ношеные, но целые и чистые, кепи и пилотки – достаточно выцветшие, чтобы не вызывать подозрений, но вполне годные для строя, сапоги у Костенко, Строганова и Некрасова – хоть и поношенные, но не прохудившиеся, из добротной юфти, Котёночку же достались шевровые ботинки с высокой шнуровкой – на его ногу тридцать девятого размера немецких сапог у Метельского не нашлось. Наверх кителя Котёночкин накинул «пантерку» – куртку камуфляжной окраски, в какой у немцев щеголяла мотопехота танковых и моторизованных дивизий вермахта и особенно СС, «панцер-гренадёры». Савушкин хмыкнул, но ничего на это не сказал – как-никак, они теперь бойцы авиаполевых частей Люфтваффе, а как говорил капитану один знакомый пилот в полку офицерского резерва – там, где начинается авиация, кончается порядок. Что у нас, что у немцев…
– Строганов, ты рацию освоил?
Радист, быстрее всех переодевшийся и теперь внимательно изучающий таблицу частот – поднял голову и кивнул.
– Так точно, товарищ капитан, майор всё объяснил и инструкцию на русском языке дал. Но там всё и так понятно, и удобнее, чем наш «Север». Хоть «Север» и хорош, ничего не скажу…
– Понял. Ладно, изучай свой талмуд, ты у нас завсегда – главный человек… Некрасов!
– Я, товарищ капитан! – Савушкин оторвал снайпера группы от увлекательной борьбы с ремнем его СВТ, решительно не желающим укорачиваться в предвидении грядущего прыжка с небес на землю.
– Патроны на твою «Свету» мы не получали. У тебя с прошлого выхода много осталось?
Некрасов скупо бросил:
– Сорок. Хватит…
– «Парабеллум» берешь или «вальтер»?
Некрасов пожал плечами.
– Да какая разница? Оба – пукалки никчемные, разве что для застрелиться… «Вальтер». Он полегче.
Савушкин кивнул. Сорок патронов – конечно, курам на смех, но специфика их работы в том, что, ежели придется Некрасову вести беглый огонь – то и четыреста патронов им не помогут. Если разведгруппа втянулась в огневой бой – значит, она раскрыта, а в тылу противника это с гарантией в девяносто девять процентов означает – всё, капут, спускай занавес и туши свечи… Оружие разведчика – глаза и уши, ну и рация, конечно. Всякое огнестрельное железо – это так, внешний антураж…
– Костенко!
Старшина группы, стоявший перед мучительным выбором головного убора – кепи, фуражка или пилотка – обернулся к командиру.
– Вже тридцать пьять рокив Костенко… Я, товарищ капитан!
– Из своего имущества ты что погрузил?
Сержант пожал плечами.
– Та ничого такого… Всё по накладным. Десяток взрывателей да столько ж толовых шашек, три метра бикфордова шнура. Как я розумию, на всякий случай… Мало ли шо. Мы ж туда не взрывать шось летим, товарищ капитан?
Савушкин отрицательно покачал головой.
– Наблюдать. Но просто мало ли что, вдруг подвернется шось подходящее – шоб було, чем взорвать…
– Будэ. Товарищ капитан, нам Метельский заместо тушёнки американского колбасного фарша загрузил, шеесят банок. Вы его пробовали, вин сьедобны?
Капитан кивнул.
– Вполне. Я его в госпитале, в Красногорске, в прошлом году попробовал. Ничего, вполне годная пища. Только цвет…
Костенко насторожился.
– А шо – цвет?
– Да розовый, как… Даже не знаю, с чем сравнить. Сам побачишь!
Костенко облегченно вздохнул.
– Розовый – не чёрный. Помните, как под Смолевичами горелую пшеницу жрали, две недели назад?
– Ну так не было больше ничего, нам в прошлый раз тушенки на неделю выдали, а бродить по немецким тылам пришлось восемнадцать дней… Не воровать же у населения? Тем более – там и воровать было нечего… Ладно, сапоги подошли? – У Костенко был сорок пятый размер ноги, и Савушкин опасался, что у Метельского не найдется подходящей обувки.
– Зер гут, герр гауптман! Подошли!
Капитан молча кивнул. И, обернувшись к своему заместителю, набивавшему магазин «парабеллума» – спросил вполголоса:
– Ну что, Володя, страшновато?
Лейтенант вздохнул.
– Боязно, товарищ капитан. Я вот на вас смотрю – и самому себя стыдно. Трус я какой-то, вы и ребята – вон какие бесстрашные…
Савушкин улыбнулся.
– Ты поменьше обращай внимания на внешний вид. Все боятся. Я и сам боюсь. Мне как-то наш комдив, ещё в Сталинграде, сказал – я, говорит, не против, чтоб боялись, я и сам боюсь, мне главное – чтобы дело сделали, а ежели человек смерти не боится – то он либо дурак, либо врун. Так что не дрейфь. Нам всем страшно. Это нормально, главное – свой страх держать в узде и не давать ему тобой овладеть… – Помолчав, спросил: – Ты чего вчера Котлыбу обругал ни за что, ни про что? Он ведь просто доппаёк офицерский принёс?
Лейтенант виновато посмотрел на Савушкина.
– Да из-за доппайка этого и сорвался. – Помолчав и собравшись с духом, продолжил: – Неправильно это. Доппаёк, в смысле. Мы ведь рабоче-крестьянская Красная армия. Армия равенства и братства. А я, когда под Обоянью наша дивизия под немецкие танки попала – назначен был сопровождать офицерскую кухню в тыл. Офицерскую! И доппаёк этот… Неравенство получается! Нечестно… Мы ведь воюем за справедливость во всём мире, а сами… Консервы эти рыбные, печенье, масло… Что бойцы наши о нас, офицерах, думают?
Савушкин пожал плечами.
– Ну, я свой доппаёк на общий стол выкладываю, да и ты, я смотрю, так же делаешь…
– Да не о нас речь! Я в принципе! Неравенство у нас, в нашей рабоче-крестьянской армии! А неравенство порождает несправедливость… Нельзя это! Мы должны пример для всего угнетенного человечества показывать, а у нас – офицерские кухни… А у немцев, как тот обер-фельдфебель говорил, которого мы под Смолевичами взяли, повар – даже генералы с солдатской кухни питаются. Нет у них офицерских кухонь! И доппайков нет!
Савушкин помолчал, а затем ответил вполголоса:
– Вот что, Володя. Давай-ка мы эту тему закроем. Раз командование решило, что офицерам надлежит выдавать полевой доппаёк – значит, будем его получать. И деньги, что нам финотдел начисляет – получать. Справедливо это или нет – давай уж после войны решим, хорошо?
– Ещё до конца войны дожить надо… – с сомнением протянул лейтенант.
– Доживём! Знаешь, куда нас сегодня планируют забросить?
Котёночкин пожал плечами.
– Судя по сводкам – куда-нибудь за Нёман…
– А за Вислу не хочешь? – И капитан, довольный полученным эффектом, вполголоса продолжил: – Я смотрел по карте – оттуда до Берлина всего пятьсот вёрст по прямой. Но… Это пока секрет. Приедет Баранов – озвучит бойцам… А вот и он; помяни чёрта – он и появится! – И действительно, к капониру управления подкатывал «виллис» подполковника.
Савушкин, обернувшись к бойцам, скомандовал:
– Группа, становись! – А после того, как его бойцы с лейтенантом на правом фланге быстро выстроились в куцую шеренгу – скомандовал «Смирно!», вскинув ладонь к козырьку, строевым шагом направился к подходящему командиру и, не доходя три шага, отчеканил:
– Товарищ подполковник, первая группа дальней разведки вверенного вам второго управления Разведупра Генштаба РККА к выполнению задания готова! Командир группы капитан Савушкин.
– Вольно!
Подполковник Баранов прошел вдоль строя, осмотрел амуницию и снаряжение, затем спросил Савушкина:
– Документы раздали?
– Никак нет!
– Раздайте.
Савушкин достал пачку серых книжечек, и в соответствии с вклеенными фотографиями раздал своей группе. Баранов кивнул.
– Ну а теперь – о главном. Товарищи разведчики, вам предстоит необычное задание. Вы впервые будете действовать за границами нашей Родины – в Польше. Задачу вам доведет ваш командир, я же должен вас предупредить об усиленном внимании и особой бдительности на территории иностранного государства. Вдобавок к этому, от вас будет зависеть очень многое, донесения вашей группы будут немедленно отправляться в Москву, начальнику Разведупра. И скажу более, вполне вероятно, что их будет читать… – Подполковник молча показал пальцем вверх. – САМ! Так что – бдительность, осторожность, внимание и максимальная достоверность донесений! Родина ждёт от вас выполнения задания и благополучного возвращения… – Помолчав, добавил: – Ребята, от того, что вы нароете там, в Польше – будут зависеть планы трех фронтов. Вы уж постарайтесь не подкачать!
Сержант Костенко ответил за всех:
– Сделаем, Иван Трофимович. Когда мы вас подводили?
Баранов кивнул.
– Верю, что сделаете. Кому ж верить, как не вам… И учтите, хлопцы, плена для вас нет. Таких, как вы, немцы в плен не берут. Так что если ситуация безвыходная – пуля в лоб. – Помолчав, обратился к командиру: – Ладно, Савушкин, пошли, пошепчемся, пусть твои пока привыкают к немецкой форме, – с этими словами он взял капитана под руку и увлёк к хвосту «Дугласа», в тенёк.
– Лёша, у тебя по-немецки только Котёночкин справно балакает, ну и ты немного, остальные, насколько я помню, туговато?
Савушкин виновато вздохнул и пожал плечами.
– Академиев не кончали…
– Не страшно. Если будут вопросы – бойцы твои из «фольксдойчей», из-под Познани. В наших лагерях военнопленных таких нынче полно! Да и вообще, сейчас у Гитлера под ружьём столько всякого ненемецкого сброда – что они сами меж собой едва ли не жестами переговариваются. Так что не тревожься по этому вопросу. Я с тобой о другом хочу поговорить. – Достав портсигар и закурив, Баранов продолжил: – Ежели так сложится, что вам будет проще нас на том берегу дожидаться – немцы Варшаву оставят, или вообще эвакуируют завислянские губернии, как они в пору моего детства назывались – то пробирайтесь на Жолибож. Там найдете настоятеля костёла Святого Станислава Костки. Костёл этот новый, перед самой войной принят в эксплуатацию – а командует там уже изрядно пожилой дядька, ксёдз Чеслав Хлебовский. Вот он вам и будет нужен. По-русски он говорит свободно, в русско-японскую служил в Варшавской крепостной артиллерии, защищал Порт-Артур. – Увидев, что Савушкин насторожился, добродушно улыбнулся. – Да ты не становись в стойку, он никакого отношения к нашей службе не имеет. В тридцать девятом он помог с передачей денег матери Сигизмунда Леваневского, когда немцы заняли Варшаву и наше посольство получило команду обеспечить старушку содержанием на пару лет вперёд… Я тоже тогда в этом участвовал, потому как служил в Наркоминделе… отсюда его и знаю. Старик правильный, так что если будет нужда в Варшаве схорониться – найдите его.
Савушкин кивнул.
– Принято.
– Ну вот и славно. Тогда – готовьтесь к вылету, времени у вас осталось… – Подполковник посмотрел на часы, – аккурат сорок минут. Как говориться, с Богом!
Как только «виллис» подполковника скрылся за капониром – Савушкин обратился к своей группе.
– Поняли, куда летим? Так вот, задача у нас простая – путем наблюдения за дорогами, опросов населения и допросов захваченных «языков», если получится – то изучением захваченных документов – определить, в каком направлении немцы будут отходить из Варшавы. Определив направление их отхода – переправиться через Вислу и соединиться с нашими войсками. Всем всё понятно? Вопросы есть? Вопросов нет. – Помолчав и собравшись с мыслями, продолжил: – Порядок десантирования следующий: первым – лейтенант Котёночкин, затем Строганов, мешок с оружием, патронами, амуницией и рацией, Костенко, мешок с продуктами, Некрасов. Я замыкаю. Десантируемся в лесу, так что любое промедление с прыжком – серьезный шанс не найтись в этой пуще. Ща подойдет пилот, уточним точное место выброса. Пока разбирайте парашюты и подгоняйте снаряжение!
Через десять минут к самолёту подошёл давешний лётчик.
– Ого! Прям живые немцы! Я даже струхнул слегка! – улыбнувшись, капитан Изылметьев обратился к Савушкину: – Командир, доставай карту. Будем смотреть, куда вам там сигать…
Они развернули свои карты на плоскости «дугласа». Лётчик сличил обе карты, довольно кивнул и сказал:
– Скидывать мы вас будем над этой поляной. – И указал пальцем, где именно. – Судя по карте, с востока на запад она, почитай, с километр, так что все будете друг для друга в прямой видимости. Не потеряетесь…
Савушкин кивнул.
– Хорошо. Грузиться?
– Валяй. Уже без десяти, пока прогреем моторы, выедем на рулёжку – аккурат будет девять.
Савушкин подозвал своих к карте.
– Так. Прыгаем сюда, – указал на карте поляну, одобренную пилотом. – Сбор – на юго-восточной окраине поляны, потом закапываем парашюты и бодро уходим в лес. До рассвета нам надо уйти в глубину чащи километров на пять-шесть. Всё, грузимся!
Как только группа погрузилась – правый мотор «Дугласа», несколько раз чихнув и громко фыркнув, завёлся – и несколькими секундами позже, утробно хлюпнув, закрутил лопасти винтов левый. Через минуту, когда оба мотора заревели на максимальных оборотах – к группе Савушкина вышел ещё один обитатель кабины пилотов, второй пилот или штурман, Савушкин в этом никогда не разбирался. Незнакомый лётчик был в унтах и меховой куртке. Лица его было не разглядеть из-за вороха тулупов, которые он нёс в охапку. Бросив их меж скамейками, на которых сидели разведчики – он жестами объяснил, что тулупы надо накинуть, а валенки, лежащие под скамьями – надеть.
Савушкин прокричал:
