скачать книгу бесплатно
Человек всё рассказывает тёплому комочку на груди о своей маме, какая она была добрая и красивая… А собачонок всё думает, как это у них славно придумано, есть Бог, который следит за тобой и помогает, и, уже засыпая, робко просит человека:
– А ты не можешь побыть немножко моим богом? Ну, хотя бы пока я сплю…
– Я попробую, – прижимает к груди собачонка человек, – я попробую.
Так началась вторая земная жизнь Счастливчика, за которую он часто благодарил Судьбу. Стажёр при этом бросал удивлённый взгляд на Бога, а тот разводил руками и хитро улыбался. Судьба с почтением принимала благодарности и не догадывалась, что её можно всё-таки обмануть. Напоследок Стажёр сумел устроить Счастливчика в престижный московский научный институт. Сторожем.
P. S. В божественной канцелярии переполох. Из комнаты волшебных подарков и чудес пропал щенок говорящей собаки…
Живые и мёртвые
«Здравствуй, Бог!
Я знаю, что Ты существуешь, и мне кажется, Тебе сейчас нужна помощь. Я хочу помочь Тебе, надеюсь, у меня получится.
Люди часто спрашивают друг друга: «Веришь ли ты в Бога?» «Верю», – отвечают одни. «Не верю», – другие. Вопрос неправильный. В то, что существует, глупо верить или не верить. Бог – это не вопрос веры. Это вопрос доказательств. Лично я в своё время получил такие доказательства, как и многие другие люди. Но миллионы остальных вынуждены полагаться исключительно на веру, что совершенно недопустимо в наше время. Не надо верить, что дважды два – четыре, это надо просто выучить, знать и помнить.
Уважаемые люди науки требуют доказательств здесь и сейчас. Их никак не устраивает получение оных после собственной смерти. Их можно понять. Их необходимо понять. И дать им неопровержимые доказательства здесь, на земле. Сейчас, когда атеисты после смерти попадают к Тебе и видят, с какой любовью и теплотой ты встречаешь и окружаешь их, они понимают, что ошибались, но не сразу осознают цену этой ошибки. А у этой ошибки нет цены, на небе эта ошибка непрощаема. Вечно непрощаема. Там внизу на земле её можно было исправить, искупить, покаяться и получить в конце концов прощение. Здесь даже отблагодарить Тебя не получится. Не принимаются на небесах заверения в любви и преданности. Всё это надо было делать там, на земле. И что же теперь получается? Нет вокруг ни чертей, ни сковородок раскалённых, всё тихо и спокойно, увидел кого хотел, переговорил с кем надо. Только вот осознание вечной теперь невозможности быть прощённым Тобой превращает всё вокруг в ад. И всё это лишь потому, что этим людям там на земле не были представлены очевидные доказательства. И это – твоя ошибка, Бог. Я знаю, ты не так всемогущ, как описывают тебя священные тексты, знаю великую силу того, кто тебе противостоит. Но то, что необходимо, на мой взгляд, сделать сейчас, не будет очень сложным для тебя. Пусть от тебя к нам, живущим, придут трое простых людей, умерших в разное время по разным причинам, и расскажут всё, как там наверху устроено. Ветхозаветные воскрешения и чудеса не принимаются, извини, по сроку годности, а современные технологии помогут развеять какие-либо сомнения в подлинности гостей.
Вот рассказы этих, по-земному – мертвецов, и будут доказательством. Неплохо будет и то, если имена этих трёх назовешь не Ты, а живущие сегодня на земле люди, обычные люди. Мы просто назовём имена, а ты их пришлёшь. Согласен?»
Бог дважды перечитал письмо. «До сих пор никто не догадался, – улыбнулся он, – что атеистами не рождаются и не становятся, атеистов назначает специальный отдел Небесной канцелярии. Как правило, выбирают людей умных, с развитым критическим мышлением. Спецназ Бога – вот кто такие атеисты. И их задача – чтобы священники и богословы в церквях и семинариях не расслаблялись».
Потом Бог наблюдал, как весело играют дети на зимнем облаке. Тысячелетняя забава – помогать скидывать горы снега вниз на головы тех, кто так рано отпустил их на небо… Затем он взял листок, написал быстро что-то, вложил письмо в конверт, лизнул, запечатал и отправил в Москву. На листке каракулились два слова: «Согласен. Называйте».
Иллюзии
Сразу же после звонка громкий собачий гавк известил, что нам очень рады и скоро откроют дверь. Дверь открыл небритый мужик в шортах и рваной майке с надписью «EIMIC». Гавк превратился в счастливый визг, Воклевитанг нагнулся поприветствовать симпатичного терьерчика, который в ту же секунду сорвал с него пыжиковую шапку и жизнерадостно помчался в дальнюю комнату. Мужик с криком: «Фу, Кася, нельзя!» – бросился вдогонку. В течение нескольких минут в комнате шла невидимая, но очень хорошо слышимая ожесточённая борьба человека и его маленького друга. Потом вышел вспотевший мужик и протянул Воклевитангу слюнявонадорванную шапку.
– Извините, не успел предупредить. Пошла на место! – заорал он на рискнувшего показать свою невинную бородатую мордочку терьера. – Ещё раз извините, вы по какому вопросу?
– Нам нужен писатель, – вежливо сказал Берлен.
– Это я, – ответил мужик, – слушаю вас.
– Нам нужен писатель, тот, который написал книгу «Призент кантинис», – уточнил Вокля.
– «PRESENT CONTINUOUS», – поправил его Берлен.
– Это я, – сказал мужик.
Трудовик недоверчиво стрельнул взглядом по шортам и майке (декабрь на улице) и насторожился. Берлен же, напротив, с каждой секундой чувствовал приближение того самого мира, в котором жила его девочка. Об этом уже говорили картины и фотографии. Гвардейцы в медвежьих шапках и красные телефонные будки застыли на стенах коридора. Откуда-то из глубины выплывало небесное «Wish you were here»…
– Вы проходите, – пригласил Писатель, – садитесь, где кому удобно, я сейчас.
В огромной комнате Берлен сразу же увидел фотографию той, ради которой пришел сюда. Он сразу узнал её, именно такой она и пронеслась по страницам «Present Continuous».
– Чем могу вам помочь? – спросил переодетый в нормальное Писатель. Шапкожадный мелкий хищник невозмутимо попытался тоже примкнуть к беседе, но был жёстко отослан на место. Со злобным удовлетворением отследив собачий уход, трудовик обернулся к писателю и кивнул на Берлена:
– Помощь нужна ему. Он влюбился.
– Рад за вашего друга, а может быть, он сам расскажет, в чём дело?
– Нет, – скатегоричил трудовик, – говорить буду я. Мы так договорились.
– Хорошо, – согласился писатель, – я слушаю.
– Значит, так, – медленно начал Воклевитанг. Было заметно, что новые слова и выражения, которые он заготовил для этой важной встречи, совершенно вылетели из его головы. Что было тому причиной – волнение от встречи с живым писателем или горечь по загрызенной шапке, – неизвестно, но говорить никак не получалось. «И зачем я на год «зашился? – мелькнула в голове досадная мысль. – Антропогент херомантов, амвон ректильный!» Это не вслух, так можно.
Выручил неожиданно Берлен. Глядя на фотографию девушки, он тихо спросил:
– Это она?
Писатель вздрогнул от этого тихого, но пронзительного по глубине и до боли знакомого вопроса. Старая, казалось, уже забытая история светлой и трагической любви Линги и Гражданинова мгновенно прокрутилась перед глазами. «Рубите всех, Бог заберёт своих».
– Да, это она, – так же тихо ответил писатель. Он уже догадался о цели визита этого бедного юноши.
So you think you can tell heaven from hell… Берлен долго не мог отвести взгляд от фотографии, потом прошептал что-то тёплое.
– Прости, это не твоя девочка, – услышав тёплое, сказал Писатель, – забудь её.
– Я знаю, – тихо ответил Берлен. – Я пришёл попрощаться.
Он последний раз взглянул на Лингу и, повернувшись к Писателю, печально вздохнул:
– Мне всё больше и больше кажется, что это я её не сберег… что меня зовут Гражданинов…
– Значит, так, – мобилизовался наконец Воклевитанг. – Первое. Шестую страницу книги, когда Линга входит впервые в аудиторию, надо переписать. На первой парте должен сидеть он, – указал на Берлена трудовик. – Линга сядет к нему, они здесь и познакомятся. На десятой странице он, именно он, пригласит её в кино. Никаких заграничных фильмов. Наше. Родное. «Летят журавли» подойдёт. Дальше… В пятой главе Скарабей не должен промахнуться. Что это за солдат Советской армии, что с двух шагов попасть в негодяя не может. Короче, убьём Гражданинова в пятой.
Берлен при этих словах вздрогнул.
Воклевитанг был настоящим другом. В течение получаса он уничтожил в новой версии романа всех, кто хоть как-нибудь мог помешать Берлену и Линге быть вместе. Захваченный своей новой версией «Present Continuous», трудовик не замечал покрасневшего Писателя, который из последних сил сдерживал рвущийся изнутри смех. Берлен тоже улыбался и не пытался остановить друга. Но когда в новом воклевитановском финале из роддома выходила акушерка и радостно сообщала Берлену: «Поздравляю, у вас двойня, мальчик и девочка», – разразился неслыханный здесь никогда хохот. Смеялись сначала двое слушателей, потом к ним присоединился и сам рассказчик, а потом и хитрый терьер, который всё это время подслушивал, а теперь повизгивал от смеха.
Уже прощаясь, Берлен спросил Писателя:
– А помните, там, в больнице, ну, когда я буду умирать, но не умру, помните, вы в своём романе начали рассказывать о человеке по имени Бескрылый? Откуда он?
– Конечно, помню, – ответил Писатель. – Я расскажу о нем всё, что знаю. Только не сейчас. Притомился немного, давай через пару страниц. И вот ещё что, – он протянул Берлену большой конверт с виниловой пластинкой, – здесь их любимая музыка. Я думаю, тебе будет интересно послушать.
Весь обратный путь, покачиваясь в 182-м, Воклевитанг беспрерывно повторял странную фразу «помните, как я буду умирать, но не умру». И даже не заметил, как грустная проводница с красным флажком, нежно позвякивая, принесла чай Берлену в фирменном железнодорожном подстаканнике.
«Вижу – плохо тебе», – подумала она.
«Да, мне плохо, очень плохо», – подумал в ответ Берлен.
Дома, отменив Воклин английский, Берлен попросил проигрыватель и закрылся в своей комнате.
Ночь нежна
Виниловое волшебство всегда начинается с лёгкого потрескивания иголки. Так разжигаемые в печке дрова предупреждают о скором спасительном потеплении. Предвкушение восторга плавно нарастает с обратным отсчётом флойдовского сердца, три, два, один – рванули! – гилморовские аккорды бережно окунают твою оболочку в космическую философию, наполняют её красивыми цветными смыслами. Ты медленно начинаешь понимать – здесь, на тёмной стороне Луны, действительно всё по-другому. Не так, как там, на Земле, где деньги, машины, стены. Где ты самонадеянно считал, что знаешь разницу между раем и адом. Здесь, на тёмной стороне Луны, привычное сознание расщепляется подобно легендарному лучу на тёмном конверте, и ты становишься таким же небожителем, как и эти длинноволосые боги. И ты счастлив. И ты летишь со скоростью 33 оборота в минуту, и ничего уже не может остановить твой сказочный полёт. Единственное, о чём ты жалеешь, что твоей единственной рядом нет, а ты бы так хотел, чтоб она была сейчас рядом…
Когда прогулки влюблённого лунатика заканчиваются, счастье аккуратно возвращается на полочку. Оно здесь, оно теперь всегда с тобой, вон оно, стоит, слегка прижатое небесной лестницей. Какой лестницей? Что за странный вопрос? Ты ещё спроси, что это за дым над водой или кто это стучит в двери рая. Стук. Стук. Вуд. Сток. Слёзы дождя, пропитавшие вчерашние тексты, и подкрученная слейдовская юла улала – ничто, нигде и уже никогда… О, непредсказуемые метафоры второй половины двадцатого! Готов ли ты основательно поджагериться под неистовым солнцем катящихся камней, раствориться без осадка в богемских рапсодиях, вдохнуть уверенность в лирической лэтытбимости или, подобно сыну моря, замертво рухнуть перед закрытыми дверями. Чёрные и белые виртуозы, сколько вас… услышавших музыку Бога, но не устоявших перед дьявольской дозой… 33 оборота…
В уставшую душу крадутся ирландские тытожести. И среди них голос отчаявшегося, но не сдающегося лысого ангела. Не бойся. Не бойся – ничто не может сравниться с тобой. И с твоей прелестной лысиной.
Да здравствуют ищущие любовь июльским утром, спасибо вам, очумелым НЛОшникам, бросившим пароль «Belladonna» в безначальность космоса. Всё, что нам нужно, – это любовь, и не смей лгать мне, что ты не влюблён, мальчик на модном «Харлее» объёмом десять кубических сантиметров. Спасибо всевидящему слепому за простой телефонный звонок. Спасибо кусту с русским именем Катя. Очередные 33 оборота нежно и неизбежно закручивают меня в любовь. Я становлюсь белее мела и снова и снова готов слушать историю о девочке, которую ты любишь, и о том, что любовь может ранить. Печальные придыхания ливерпульцев плавно переходят в кричащую от боли исповедь назаретян. На предпоследнем обороте появляется усталость, в районе Канзаса сильный ветер пылью забивает глаза, ты начинаешь мечтать о знаменитых криденсовских ливнях, и – о, чудо! – маленький калифорнийский отель предлагает спасение, и та, которая давно в твоём сердце, – она уже здесь, она ждёт тебя.
И мы вдвоём с тобой в этом прекрасном доме, и мы стоим, обнявшись, и смотрим, как всходит солнце.
Авиатор
Фломастерное объявление о защите кандидатской диссертации Ковырякина понуро стояло в повестке Учёного совета в самом конце, перед «Разным». «Разное» всегда обижалось на свою малозначительность, подобно девочке на уроке физкультуры, которая, замыкая шеренгу, каждый раз делала шаг вперёд и бодро выдавливала унизительное «двадцать седьмой, расчёт закончен!» что означает – я опять сегодня последняя замухрышка.
Первым, как всегда, гордо шёл отчёт о проделанной на факультете работе. На второе привычно предлагалось обсуждение планов на будущее. Как правило, планы полностью совпадали с отчётами и наоборот, за исключением временных форм глаголов. На компот, традиционно, шли конкурсные дела. Следуя этому традиционному меню, защита ковырякинской диссертации позиционировалась как десерт. Сегодня именно из-за этого десерта аудитория была битком забита не только сотрудниками кафедры летательных аппаратов, но студентами и аспирантами со всего факультета самолётостроения. Среди гостей, конечно же, присутствовали Берлен и неразлучные Слепой плюс Лутэ равняется любовь. За полчаса до начала на входе пришлось поставить охрану и пускать только по пропускам. По институту уже год перебегали из кабинета в кабинет слухи об удивительном изобретении соискателя Ковырякина, и число желающих услышать правду из первых уст превысило число сидячих мест.
Текстолёт, которому не нужны крылья, хвост, шасси, и, самое главное, никакого керосина! Сладкий шведский сон троечницы Греты Тумберг! В курилках говорили даже, что ковырякинскому текстолёту вообще ничего не нужно – сел и полетел, на что прокуренный оппонент резонно возражал – ну, стул-то хотя бы нужен, куда садиться-то? Одним словом, назревала научная сенсация.
За минуту до выступления Ковырякина к закрытым дверям аудитории подошёл мужчина и попросил охранников пропустить его.
– Меня зовут Бескрылый, – спокойно сказал незнакомец. – Я принёс «Последнюю книгу» инженеру Ковырякину, хочу полетать.
Стража озадачилась. Бескрылый – это ещё ладно, мало ли в Москве бескрылых, но вот упоминание загадочной «Последней книги» подействовало зловеще убедительно, и мужчину пропустили.
Пробираясь поближе к трибуне, он рассматривал представителей научного сообщества, как будто разыскивая кого-то. Вскоре взгляд его остановился на Лутэ, и Бескрылый улыбнулся. Лутэ почувствовала этот взгляд и даже не глядя ещё на незнакомца поняла, что пропала…
А Ковырякин уже начал свою речь.
– Что такое книга? Определений существует великое множество, и все будут верны. В результате наших исследований многие респонденты отмечали, что книга для них, помимо всего прочего, ещё и источник энергии. Я думаю, что многим из присутствующих здесь знакомо это чувство внутреннего подъёма, бодрости, воодушевления после прочтения интересной книги. А теперь, если внимательно изучить процесс написания той же самой книги, то авторы часто в своих дневниках признаются, насколько энергозатратным является создание текста. Сравнение с выжатым лимоном типично для многих из них. Таким образом, текст – это аккумулятор, который заряжается энергией писателя для дальнейшего потребления этой энергии читателем. Разумеется, этот тезис не нов, об особой энергетике текста говорили ещё в Древней Греции. Я хочу лишь зафиксировать этот факт. Зафиксировали.
Аудитория напряглась, разглядывания портретов по стенам и затылков потенциально красивых аспиранток прекратились.
Краем глаза Ковырякин увидел, как сидевший рядом с Лутэ знакомый очкарик почему-то встал и пошёл к выходу, а на его место тут же перебрался незнакомый мужчина.
– Идём дальше, – продолжил Ковырякин, – если художественный текст, как мы только что установили, несёт в себе заряд энергии, в нашем случае пока духовной, то создание трансформатора для преобразования этой духовной энергии в механическую – всего лишь вопрос времени. Мне потребовался год, чтобы создать такой трансформатор. Признаюсь, это было не так и сложно. Гораздо сложнее было отрегулировать цепь «источник – потребитель». Эту цепочку Бродский называл «Продукт взаимного одиночества писателя и читателя». Необходимо полное совпадение по многим параметрам. Поясняю, если вам понятен и нравится рассказ или роман, если вас, как говорится, текст «цепляет», то с помощью моего трансформатора вы вполне можете рассчитывать на получение дополнительного вида энергии. Ну, например, свет электрической лампочки в вашей спальне.
Лутэ изнемогала от жара справа. Её сердце металось внутри, пытаясь вырваться и убежать вслед за очкариком… Великая сладостная сила исходила от того, кто сидит уже ближе, чем просто рядом, и в этой неведомой ей прежде мужской силе балтийская девочка начала стремительно растворяться… «…а с детства была крылатой».
– В течение нескольких месяцев испытаний, – продолжал Ковырякин, – студенты-добровольцы на бытовом электрическом уровне вполне комфортно чувствовали себя при помощи моего трансформатора и коротких рассказов русских писателей 19-го века. Кипятильники, утюги, стиральные машины, телевизоры и прочее – всё это успешно апробировалось в наших общежитиях, и результаты отображены в нескольких научных статьях.
Конечно, были и неудачи, но тщательный анализ показал, что зачастую причина была в отсутствии искреннего контакта в цепи «источник – потребитель». Можно сколько угодно декларировать свою любовь к текстам Фёдора Михайловича, но если его мальчики не заставили вас украдкой вытирать слезу, то вы не взлетите. Вполне возможно, что взлетите вы на каком-нибудь другом тексте. Полгода назад я начал экспериментировать с увеличением нагрузки и создал мини-текстомобиль, проехавший первые пять километров на поэзии американских поэтов-аболиционистов, чудесные переводы которых были любезно предоставлены моим другом, присутствующим здесь, – указал он на Берлена. – Естественно, что следующим шагом было создание текстолёта. Основная сложность в том, что для длительного полёта нужен мощный, качественный источник энергии класса романов Толстого или Маркеса и, соответственно, пилот, чувствующий, понимающий эту энергию и способный быть её проводником к трансформатору.
В результате многочисленных экспериментов мы пришли к выводу, что оптимальная загрузка нашего текстолёта – два человека. Максимальная – четыре. Опытный одноместный образец находится в соседней комнате, и в перерыве его можно посмотреть. Там же можно познакомиться с таблицей соотношения художественного текста и расстояния полёта. В экспериментальных полётах участвовали студенты и преподаватели нашего института. Разумеется, на добровольной основе.
От полного обморока Лутэ спасли аплодисменты. Очнувшись, она увидела Ковырякина за трибуной, слева торжествовали Слепой с Берленом. Мед-лен-но бледная девушка повернула голову вправо. «Привет, – сказал незнакомец, – меня зовут Бескрылый. Я за тобой». Нет, аплодисменты не спасли. Лутэ потеряла сознание.
Пресс-конференция
ВОПРОС. Господин Ковырякин, теоретическое обоснование вашего проекта противоречит всем законам физики. Трансформация энергии, о которой вы говорите, в принципе невозможна!
ОТВЕТ. Противоречия нет. Если законы физики, позволяющие моему текстолёту подняться в воздух, ещё не открыты, что ж, какое-то время придётся летать незаконно. Яблоки падали с яблони ещё до того, как под яблоню сел Ньютон.
ВОПРОС. У меня есть любимая книга. Кем или чем определяется искренность цепи, о которой вы говорили? И как я узнаю возможные параметры полёта?
ОТВЕТ. В текстолёте существует прибор наподобие известного всем полиграфа, который чётко определит возможную дальность и высоту полёта. Ответы на контрольные индивидуальные для каждого вопросы дадут необходимую информацию, включая степень искренности вашего контакта с текстом. Наш полиграф обмануть невозможно, и 90 % не взлетевших отчасти подтверждают этот факт.
ВОПРОС. У того же Маркеса, которого вы упоминали, миллионы искренних почитателей. Означает ли это, что все они смогут использовать его энергетический потенциал?
ОТВЕТ. Нет. Настоящая литература – иссякаемый источник энергии. Это не ветер. По моим расчётам, «Сто лет одиночества» – это примерно тысяча лётных часов на высоте до одного километра. Отработанные часы каждый раз заносятся в учётную карту, и так до полной выработки. Заниматься всем этим будет единый и единственный центр.
ВОПРОС. Вы не боитесь, что ваш трансформатор украдут, и вскоре откроются сотни таких центров по всей планете, вы запатентовали ваше изобретение?
ОТВЕТ. Не боюсь. Несколько моих коллег получили от меня именно такое задание: украсть и полностью скопировать изделие и технологию. Нечего не получилось. Я уже говорил о значении искренности и чистоте помысла как о научных категориях, в моём изобретении это работает успешно. Что касается вопроса о патенте, то… создание текстолёта было моей давней мечтой, которая, наконец, сбылась… В патенте нет смысла, мою мечту нельзя ни украсть, ни купить.
ВОПРОС. Планируете ли вы сделать ваш проект международным и есть ли страны, проявившие интерес к вашему изобретению?
ОТВЕТ. Конечно. На сегодняшний день нам поступили запросы от более чем тридцати стран. Литература, как вы понимаете, – одно из немногих, что объединяет сейчас все народы.
ВОПРОС. Возможно ли повсеместное разовое прекращение полётов? И у кого есть право на это отключение? Кто может нажать на кнопку «стоп»?
ОТВЕТ. Да. Такая возможность, конечно же, существует. Кроме меня, нажать на кнопку могут ещё два человека, они знают кодовую фразу, при которой основной трансформатор отключится, разумеется, при соблюдении регламента безопасности.
ВОПРОС. Существуют ли, на ваш взгляд, книги, энергии которых никогда не хватит для полёта?
ОТВЕТ. Конечно. По моим расчётам, крылатые книги составляют пять процентов от общего количества, это то, что мы называем классикой. Примерно столько же в мире и крылатых читателей.
ВОПРОС. Не приведёт ли ваше изобретение к появлению касты читателей-аристократов, созданию читательских элитарных клубов?
ОТВЕТ. Не вижу в этом ничего плохого, ведь критерием членства будет не наличие смокинга и «мерседеса», а любовь к чтению. Но, думаю, вряд ли такие клубы появятся. С любимой книгой – это как с любимой женщиной, процесс интимный.
ВОПРОС. Вы лично испытывали текстолёт? И если да, то какую книгу использовали?
ОТВЕТ. Да! Конечно! Это были рассказы С. Моэма. Я два часа летал над Москвой. Кстати, в соседнем зале можно познакомиться с подробным отчётом о наших полётах. Мы планируем ежемесячно публиковать такие отчёты.
ВОПРОС. Вы не боитесь, что завтра все побегут в книжный магазин или в библиотеку, и в небе возникнет коллапс?
ОТВЕТ. Коллапса не будет. Во-первых, люди разучились читать, и настоящий читатель – явление сейчас такое же редкое, как настоящий писатель, помните о 5 процентах. Во-вторых, не мы выбираем книгу, а и она нас. Открою маленький секрет. Если вы с интересом читаете книгу и каждый раз с сожалением видите, как уменьшается количество непрочитанных страниц, то, дочитав, можете смело бежать с ней к текстолёту, и вы полетите. И в-третьих, даже если человек обладает всем необходимым для полёта, это не означает, что он полетит… Страх высоты, возможные риски, фобии – всё это остается.
ВОПРОС. Можно ли для полёта использовать Библию? И известна ли вам реакция верующих людей на проект текстолёта?
ОТВЕТ. Энергия Священного Писания огромна, её вполне достаточно, чтобы путешествовать не только над землёй, но и во всей Вселенной. Другое дело, что воспользоваться этим могут только истинно верующие люди, я не из их числа, а им это, похоже, не очень нужно. Я спросил как-то своего друга, верующего, не хотел бы он слетать к Богу? «Зачем, – ответил он мне, – я и так с ним почти каждый день разговариваю…» А вот в каком-нибудь отдалённом приходе, где дорог нет, текстолёт очень даже пригодится.
ВОПРОС. Как с авторским правом? Нужно ли согласие писателя и как быть с изъятием энергетики из мировой зарубежной классики, не возникнут ли международные скандалы?
ОТВЕТ. Наши юристы работают над этим.
ВОПРОС. Господин Ковырякин, я по профессии сам писатель, могу ли я использовать для полёта собственную книгу?
ОТВЕТ. Так вы попробуйте. Если книга вам нравится (смех в зале), то непременно попробуйте.
