Могила Густава Эрикссона

Войдя на автомобильный мост, я первый раз увидел Кашинку. Она недавно освободилась ото льда, поэтому была полноводной и стремительной. Её наполнили вешние воды, и она бурлила, как горная река. Справа открывался тот вид, который в 1912-м году снимал Прокудин-Горский. Старинная фотография была вся усеяна куполами церквей и колокольнями. Сейчас от былого великолепия сохранился только массивный и масштабный, но несколько давящий, ампирный Воскресенский собор с его доминирующей над городком колокольней. А если обернуться назад, на правом берегу реки стояли двухэтажные купеческие особняки в разной степени сохранности, в которых и сейчас жили люди. Жили очень по-разному. Кто-то в симпатичном отремонтированном домике, а кто-то в разваливающейся на глазах халупе, лишь бы крыша была над головой. В целом, набережная была живописная и располагающая к неспешным прогулкам.

Кафе, которое я искал, располагалось в боковой пристройке к районному дому культуры на центральной площади городка. Я был слегка удивлён. Внутри всё было вылизано до блеска и стилизовано под двухэтажную Америку 70-х. И музыка играла, как на Среднем Западе, – хорошо подобранное кантри. Причём именно играла, а не грохотала. Значит, есть в этом городишке какой-то парень с деньгами, готовый вложиться и прогореть (что-то сомнительна особая прибыльность этого заведения), чтобы его земляки могли хоть на немножко почувствовать себя людьми. Но больше оформления кафе и музыки понравилась мне девчонка-зажигалка, которая сновала меж столиков, относила заказы на кухню и возвращалась оттуда с подносами. Может быть, насчёт «девчонки» я и переборщил, было ей лет тридцать. Вылитый Львёнок Р-р-ры Мяу. Конечно, если бы у Львьёнка Р-р-ры Мяу были такие формы. Она чувствовала себя полной хозяйкой заведения и совмещала в себе разбитную безаппеляционность и в то же время гостеприимную заботу. Отнеся заказ на соседний столик, она подсела ко мне.

– Здорово, парень! Ты со своим рюкзаком похож на Рэмбо из первого фильма, только постарел лет на двадцать.

Ого! Классная деваха! Честно говоря, так на форсаже ко мне ещё никто не подруливал.

– Здорово, красивая! Слава Богу, что не на Рокки из концовки первого фильма, – попробовал я сострить.

– Ты у нас первый раз, давай я тебе посоветую, что выбрать. А то, поди, проголодался. Издалёка путь держишь?

– Из Москвы. А как ты поняла, что я нездешний? – меня от души порадовало, что она при таких бёдрах ещё и правильно говорит. Согласитесь, фраза «с какого города будешь?» могла бы испортить впечатление.

– А у нас весь городок – тринадцать с половиной тысяч. Мы тут все друг друга знаем. Смотри, вот этот бургер очень вкусный и вот этот. Картошку возьми вот такую с этим соусом. Пить что будешь?

– Налей мне, детка, грамм сто тёмного рома и сделай два двойных экспрессо. Как думаешь, через сколько будет готово?

– Да минут через десять. Я тебе сразу всё принесу, – и Львёнок Р-р-ры Мяу, покачивая бёдрами, отправился на кухню.

Ну, что ж, моя поездка начинается совсем недурно. Я вышел на улицу покурить. Народа на площади почти не было. На редкость безлюдный городок.

Когда я вернулся в кафе, Джон Денвер вовсю наяривал: «Кантри роадс, тейк ми хоум!» Львёнок Р-р-ры Мяу принёс мне ром и хитро подмигнул. То ли от любимой песни, то ли от пиратского напитка настроение у меня стало бесшабашным. Когда она вернулась с подносом, уставленным моим заказом, я тормознул её:

– Посиди со мной пару минут, красавица.

– Да, давай я пару минут посижу, а ты побегаешь с подносами. Да ладно, не обижайся. Расскажи, какая нелёгкая тебя к нам занесла?

– Я ищу сокровища, – ответил я Львёнку без обиняков.

– У нас в городе?

– Да.

– И ты серьёзный искатель сокровищ и приключений? – мимика у Львёнка Р-р-ры Мяу была как в мультфильме.

– Серьёзней некуда. Главное, я их всегда нахожу. Уж если не сокровища, то приключения – точно.

– Классно! А я думала, у нас в городе только два сокровища.

– Это какие же? – мне нравилась наша пустая болтовня.

– Наш директор краеведческого музея и я, – ответил Львёнок без ложной скромности.

– Ну, вашего директора краеведческого музея я не знаю, а ты, точно, сокровище.

– Ладно, – сказал Львёнок Р-р-ры Мяу, состроив довольную мордочку, – мне работать надо. А ты ешь, давай. И заходи почаще. Меня, кстати, Маринка зовут. Тебе ещё стакан рома принести?

– Принеси, детка.

Вот уж точно

Из добра здесь остались иконы да бабы,

И икон уже, в общем-то, нет… *30

При такой музыке и такой Маринке в этом кафе ещё и чертовски вкусно готовили. И ром был настоящий, а не палёный. Из кафе я вышел в приподнятом настроении, а поскольку народа на улице больше не стало, затянул почти в полный голос

На этом скоке я поднял не малый куш

И лёг на дно, покуда не утихнет шухер.

И заповедная непуганая глушь

Меня узнала, как геолога Андрюху.

Провинциальная дремотная тоска

Меня опутывала, словно паутина.

И чтоб развеяться от этого слегка,

Я познакомился с буфетчицею Ниной. *31

Не скажу, что голос у меня такой же противный, как у Трофима, но редкие встречные прохожие шарахались от меня исправно.

Пора было заселяться в гостиницу. Я, нехотя, вошёл в вестибюль «Руси» и подошёл к стойке администрации. И охренел. Да, надо было с ромом поаккуратней… За стойкой сидела женщина лет сорока, миниатюрная и прекрасно сложенная. Одета она была скромно, но элегантно, обтягивающая водолазка и чёрный замшевый пиджак. Волосы тёмно-русые, длинные, очень гладкие и пушистые, как у соболя. Такие же соболиные брови. Ренуаровские глаза и скулы, как у Марины Влади. Наваждение. Я даже потряс головой, но это не дало эффекта. Толстая старая тётка, гораздо более подходящая по смыслу, вместо То-ли-девочки-а-толи-виденья за стойкой не появилась. Это что же? Два стакана рома на меня так подействовали, или Кашин населён роковыми красавицами? Ну, ладно – Маринка как картинка. Девка, конечно, хоть куда. Причём, увидел я её ещё до рома. Мой следующий ход – заселяюсь в гостиницу. И тут такое, что Львёнок Р-р-ры Мяу отдыхает и нервно курит в сторонке. Всё: пьянству – бой. Энд гёл.

– Здравствуйте, я в субботу бронировал в вашей гостинице номер на четыре ночи, – поздоровался я, стараясь представить на месте администраторши старую толстую тётку.

– А, Вы – Юрий из Москвы. Добро пожаловать. Давайте Ваш паспорт, пожалуйста, – это была та самая стеснительная Галина, с которой я говорил по телефону.

Я протянул ей паспорт, стараясь сохранять совершенно безразличный вид.

– Деньги сразу заплатите или в конце проживания?

– Сразу.

Я заплатил и получил ключ от номера, твёрдо пообещав себе, что, по крайней мере, сегодня больше пить не буду. Комната моя находилась на третьем этаже. Пока поднимался по лестнице и шёл по коридору, я представил себя персонажем фильма о Земле после ядерной катастрофы, в котором выжившие люди ютятся в уцелевших после взрыва развалинах. Представить было несложно. Антураж соответствовал.

Сам же номер потряс меня до глубины души. По уровню роскоши с ним мог соперничать только наспех устроенный пионерский лагерь для детей матерей-одиночек с ивановской ткацкой фабрики в советские времена. Уж на что я неприхотлив… Единственным достоинством этого суперлюкса был вид из окна. Как на ладони был виден великолепный Вознесенский собор с колокольней, построенной архитектором Львовым. Самое страшное ждало меня в ванной комнате. Ремонта там не было лет тридцать, и я терялся в догадках, какую заразу можно подцепить, если принять там душ. Скандалить не в моих правилах. Впрочем, скандалить я и не собирался. Просто спустился на первый этаж к стойке администрации.

– Галина, дорогая, сказать, что я потрясён, значит – ничего не сказать. Теперь я безумно хочу посмотреть, что же из себя представляет такой же номер за полторы тысячи в сутки.

– Вовсе нечего смотреть, – было видно, что ей очень стыдно за свою гостиницу. – В Вашем номере делали ремонт и мебель новая, а за полторы тысячи – там ремонт давно не делали.

– А, я сначала не догнал! У вас же концептуальный бутик-отель. Для настоящих панков!

То ли у них в городе чёрный юмор был не в ходу, то ли я слегка перегнул палку. Но ренуаровская красавица явно на меня обиделась и попыталась защищаться:

– Ну, видите ли, Вы приехали из Москвы, поэтому у Вас запросы. А у нас здесь останавливаются обычные люди из глубинки, для них это не так уж и плохо.

– Точно! Во всём зажравшиеся москвичи виноваты со своими запросами, это Вы, Галина, очень верно подметили! – попытался я пикироваться.

Но диалог явно не клеился. Вот Маринка почему-то решила, что я похож на постаревшего Рембо. А Галина, видимо, не смотрела таких фильмов, где я мог бы быть главным героем. Я примирительно махнул рукой и вышел из гостиницы. Было ещё только половина шестого, совсем светло. Вечер выдался тёплый, небо было в рваных облаках, и закат обещал быть красивым. И я решил пойти прогуляться, посмотреть на Кашинку. Не сидеть же в такой прекрасный вечер в этом номере из «Метро 2033».

……….

Шёл я вверх к Входоиерусалимской церкви, в которой размещался краеведческий музей. Оттуда я спустился по улице Чистякова к пешеходному мосту через Кашинку. На середине моста я остановился. Лучшего места, чтобы посмотреть на закат, трудно было придумать. Река здесь была широкой, с заводями и делала поворот на 90 градусов. Она упиралась в крутой и высокий берег, поросший ивами и кустарниками. Солнце шло на закат прямо над ним. На горе виднелись главки храма Входа Господня в Иерусалим. Небо было застлано рваной тканью облаков, которую прощальные лучи превратили в палитру Николя Пуссена. Тёплый весенний день уступал свои права такой же тёплой ночи, грозившей сожрать все остатки снега, где бы они не прятались. Планов на вечер у меня не было никаких, и я целый час курил на этом мосту, наблюдая переход золотистых и розоватых оттенков заката в багряные и лиловые.

Может, не откладывая дело в долгий ящик, гульнуть со Львёнком Р-р-ры Мяу? Пожалуй, нет. Думаю, нисколько она не соврала, когда рассказывала, что в городе Кашин всего два таких сокровища. И, конечно, такая классная девулька занята. Скорее всего, хозяином кафе. Он наверняка отдыхает с ней по полной от старой и сварливой жены. Да и перед Ланкой будет неудобно по возвращению. Во-первых, на шестом десятке пора и о душе подумать, а не бегать за всякими крутобёдрыми девицами. Во-вторых, если я жене за пятнадцать лет ни разу не изменял, пожалуй, не стоит и начинать. Так что извиняйте, всякие Львята и Тигрята, – я человек с высокими морально-нравственными принципами! А вот посидеть в каком-нибудь тихом местечке и уничтожить бутылку «Старого Кенигсберга» – не возбраняется. Мой друг отец Роман вполне мог бы гордиться таким праведным прихожанином и вряд ли кинул бы в меня камень за какой-то коньяк.

Кстати, когда я поворачивал на улицу Чистякова, справа вроде был целый ресторан под названием «Уютный двор». Не всё ли равно, где напиваться? И я полез обратно в гору.

Зал «Уютного двора» был большим и безлюдным, посетителей в понедельник вечером почти не было. Меня позабавило причудливое смешение вполне современного «хай-тек» с провинциальным стилем «дораха-бохато». Мальчик-официант спросил меня:

– Что будете пить?

– У тебя «Старый Кенигсберг» есть? – парень утвердительно кивнул. – Неси сразу бутылку.

– А кушать что будете?

– Вот его, родимого, и буду кушать.

В дальнем углу кабака галдела кампания из трёх человек. Спиной ко мне сидели два типичных птеродактиля, коротко бритых и в кожаных куртках. Они наперебой пытались что-то доказать солидному атлетичному мужику, слушавшему их с недовольным лицом. Был он на пару лет помладше меня, высокий и мощно сложенный. Морда смазливая и моложавая, губастый такой, из серии «бабам нравится». Пока птеродактили ему втирали, он, молча и пристально, глядел на меня. Я тоже его сразу признал, хотя за последние двенадцать лет, что мы не виделись, он растолстел. Во дела!

Судьба моя – змеюка подколодная.

Ужалит в тот момент, когда её не ждёшь.

Хоть я играл краплёною колодою,

Пропал, ей Богу, не за грош. *31

Какого чёрта я не взял в эту поездку Лёхину выкидуху?! Сейчас бы она очень даже пригодилась. Уходить было поздно. Я пристально смотрел на него и ждал развития событий.

……….

Но события развивались по-кашински, тягуче и долго. Официант успел принести мне коньяк, я выпил и выкурил сигарету. Разговора за столиком моего знакомца я не слышал, но было понятно, что мордатый сворачивает прения и отсылает птеродактилей восвояси. После их ухода, он встал и неторопливо направился ко мне. Я сосредоточился. Бутылку коньяка легко можно превратить в «розочку». Это, конечно, не выкидуха, но сойдёт для сельской местности.

– Гора с горой – нет, а человек с человеком… – сказал многозначительно Георгий Николаевич Сорокин.

– Здравствуй, Жора! – сказал я как можно спокойнее. – Присядешь?

– Отчего не присесть с нормальным пассажиром, – ответил Жора Ташкентский в своей лениво-придурковатой манере. – Как здоровьице, Юрий Владимирович?

Этого человека я сильно огорчил в начале марта 2009-го. Сотрудники всяких центральных структур по борьбе с организованной преступностью частенько накрывали воровские сходки, тормозили воров, документировали их и… отпускали. Сунуть в куртку лицу категории «вор в законе» пистолет или три грамма героина не у каждого хватит смелости, а реальной фактуры на них почти никогда и не бывает. Я же предпочитал действовать по-другому.

В начале 2009-го у меня на территории оставалось четыре вора, имеющих постоянную регистрацию. Кто-то из них должен был стать в первом полугодии счастливым обладателем турпутёвки на Колыму. Только вот за что? Беспредел я не уважаю. Если бы кто-нибудь за просто так подкинул мне волыну или белого, думаю, выйдя, завалил бы. И больше месяца я лопатил материалы по моим славным подопечным. На Важу Тбилисского, Гурама Одноглазого и Эдика Кутаисского мне ничего нарыть не удалось. А вот содержимое портфолио Сороки порадовало меня до чрезвычайности, я понял: в этом полугодии план выполнить удастся.

За полгода до этого дражайший мой Георгий Николаевич вернулся в Москву, неудачно съездив в Шымкент в 2005-м и прогостив там целых три года. Приехал он оттуда в полном расцвете сил и стоял очень близко к Деду. Занимался, правда, Жора полной фигнёй, в основном поставками оружия и наркотиков, да ещё кражами дорогих тачек. В прежние времена на такого пассажира вряд ли надели бы корону. Но к началу 2000-х все воровские принципы были давно забыты, и при наличии очевидной выгоды Воровской Ход закрывал глаза на подобные морально-этические моменты. И жил бы гражданин Сорокин долго и счастливо, и, глядишь, действительно мог бы стать пятым по влиятельности лицом в воровском сообществе, как про него тогда писали не отдупляющие в теме журналисты, если бы не одно прискорбное обстоятельство.

Незадолго до шымкентского вояжа Жору рядом с домом прихватили участковые. А у него в куртке был (обращу внимание: был, а не был подкинут) переделанный под стрельбу боевыми патронами «Фроммер – 37». Участковые из районного отдела «Вешняки», конечно, что-то о Жоре Ташкентском слышали, но даже не подозревали, что если его поймать, можно получить пенсию сразу лет за десять. Радости их не было придела. Уважаемого Георгия Николаевича отпустили под подписку о невыезде, а дело легло мёртвым грузом в вешняковском дознании. Сорокин тут же слинял в Казахстан. Бедные дознаватели решили, что объявлять человека в Федеральный Розыск по 222-й – геморрой, и не нашли ничего изящней, как приостановить дело за неустановлением лица.

Когда я всё это откопал, я полдня танцевал самбу у себя в кабинете. У меня на руках было готовое уголовное дело с крепкой доказухой на моего фигуранта. И надо отдать должное Жоре, поскольку пистолет был реально его, он этого и не отрицал. Теперь оставалось Сороку только тормознуть.

А дружил наш Георгий Николаевич с Вовой Питерским. Да, да, с тем самым Вовой, за которого меня принял со страху в Белоомуте несчастный Белый. Игорь Анатольевич Глазнев со всякой мусорской шелупонью, типа меня, никогда отношений не поддерживал. Но общаться с высокопоставленным сотрудником Департамента Уголовного Розыска МВД – это же совсем другое дело! Вот на этого уважаемого человека из ДепУРа я и вышел. Ему нужна была палка за привлечение к уголовной ответственности лица категории «вор в законе». А мне за кем пойдёт палка, было наплевать, у меня план закрывался посадкой подучётника. И мы расстались с коллегой из Министерства довольные друг другом.

Чёрный день для Жоры Ташкентского был помечен в календаре. Уголовное дело извлекли из небытия и отдали в производство аж целому начальнику отделения нашего окружного следственного управления. Потомок белочехов Серёга Гаек терпеть не мог следаков, разваливающих дела за деньги невинно обвинённых граждан. Но у каждого свой бизнес, в том числе и у безбашенного Гаека. Я полагаю, если бы наш отдел мог забашлять достаточно, Серёга не побоялся бы закрыть и кого-нибудь из правительства.

А 6-го марта, когда Гаек томился бездельем у меня в кабинете и распевал белочешские народные песни, Вова Питерский предложил Сороке скрасить время на турбазе в Есино, где их и упаковали доблестные сотрудники ДепУРа. Игоря Анатольевича задокументировали и отпустили укреплять воровские традиции, а несчастного Георгия Николаевича привезли ко мне в гости, где он сразу почуял неладное. Больше всего ему не понравился потомок белочехов. По своему богатому жизненному опыту Жора знал, что разговаривать со следователями можно и нужно. Правда, чревато это излишними тратами, но воля стоит денег. Но не знал Ташкент, что взятки, оказывается, можно брать не только с подозреваемых и обвиняемых, но и с сотрудников оперативных служб. А зарядили мы Серёгу Гаека настолько под завязку, что по сравнению с ним я выглядел даже не добрым полицейским, а прямо-таки близким Жоры.

Очень скоро после общения с Гаеком Сорокин уяснил, что дело – швах, и придётся на ровном месте отъезжать в командировку. И когда Серёга почапал облегчиться, и мы остались в кабинете одни, он посмотрел мне в глаза и сказал вкрадчиво:

– Слышь, мусор! Я же вижу, ты правильный пассажир по жизни. Мне сейчас отъезжать никак нельзя. На, возьми котлы и отпусти.

И он протянул мне свои золотые часы «Ролекс». Я смотрел потом по каталогу, такая модель стоит 45 тысяч евро. Но и без каталога было видно – котлы дорогие. Глумиться над людьми я не люблю. Это не моё. Поэтому ответил честно:

– Прости, Жор, не отпущу. Гаек – херня, ДепУРовец – тоже херня. Я инициатор твоей командировки. Сам смекни, заварить всё это, а потом тебя отпустить – глупо.

– Ну, как знаешь, – Сорокин говорил серьёзно, без своих обычных придурей. – Жизнь – штука сложная и поворачивается к нам неожиданными ракурсами. Смотри, не пожалей потом…

Эх, кабы знал я, что за счастливая жизнь ждёт меня после отставки…

Гаеку надо отдать должное, он был мастером своего дела. И на суде Жоре по трём гусям выписали больше большего, нарезали три года и девять месяцев. И вот теперь этот человек подсаживается за мой столик и спрашивает за моё здоровьице.

……….

– А здоровьице моё неважно: то лапы болят, то хвост отваливается. А намедни я линять начал… Коньячку-то со мной выпьешь? – предложил я вежливо.

– Отчего бы и нет? – согласился Жора. – Да, Юрий Владимирович, чего-то не молодеем мы…

– Как говорил один мой кореш, се ля ви. Как живешь, Георгий Николаевич?

– Да как живу… Ты лучше руки покажи.

– А что такого интересного в моих руках? – спросил я, растопыривая кисти.

– А где ж перстни то? – спросил Жора озадаченно.

– Что-то не пойму я тебя, Ташкент, какие перстни? – спросил я как можно спокойней.

Только этого мне сейчас и не хватало. Слухом земля полнится. Крестничек у меня очень не простой, и получить от него аргументированную предъяву…

– Да все добрые люди полгода шумели после того шухера, что ты в Белоомуте навёл, – угрожающих нот в голосе Сороки вроде бы не было.

– А теперь приутихли добрые люди? А что такого? Вору под цветного отработать не в падлу. Так почему бы менту не отработать под синего?

– Во-во! Рамаз так и сказал, когда ему предъявили. А ещё сказал, что ты ему близкий и за тебя порвёт.

– Он мне тоже близкий, – ответил я. Получается, из-за моей авантюры в Белоомуте у Дзнеладзе были проблемы.

Сорокин состроил смешную физиономию, как в молодости, и спросил:

– Слушай, ты объясни, я просто понять хочу. Я тебя, когда на зоне пробивал, мне сказали: «Это близкий Лёхи Адвоката. С ним лучше не конфликтовать». Лёха Адвокат, вроде, был из наших, под Дедом ходил. А Рамаз-то – человек Таро. Ничего не понимаю!

Мы выпили и даже чокнулись.

– Лёха особо под Дедом не ходил. Он был человеком Япончика. И Лёха всегда был слегка сам по себе. Сам понимаешь, Жор, краснопёрый вор – не по понятиям. А что касается их дружбы с Рамазом… Есть многое на свете, друг Горацио, что и не снилось нашим мудрецам.

Ташкент заливисто заржал.

– Во, Владимирыч, теперь точно тебя узнаю! Ты самый прикольный мусор из всех, с которыми меня сводило. И страха в тебе нет, никаких предъяв не боишься.

– Ты не прав, Жора. Я трус, какого свет не видывал, всего боюсь. Просто обстоятельства так складываются, что приходится канать под бесстрашного.

Со стороны казалось, что это встреча двух друзей после долгой разлуки. Сорокин опять от души захохотал. А я подумал, что пора переходить в контратаку.

– Слушай, а ты мне тоже объясни. Ты вроде всегда нормальным человеком был. Зачем было валить Вадика Краснодарского?

– Я тебе отвечаю – не сном, не духом, – по реакции Сороки было ясно, что убийство в Анталии было для него полной неожиданностью. – Меня послали просто вопросы задать. Ты же слышал, наверное, как Вадик широко кубанский общак расходовал. Знаешь, поди, как он сидельцев в Краснодарском крае обирал. Но я должен был только спросить. Сам был в шоке, когда Монгол с Циркачом стрелять начали.

– Реально верю, Жора. Я ещё офигел, когда тебя начали к этому приплетать. Нет, думаю, крестничек мой не мокрушник!

– Конечно, не мокрушник. Тебя бы только надо завалить. Надо же, закрыл меня тогда на ровном месте только в путь! – эти слова Георгий Николаевич сказал с восхищением. – Ладно, чего уж там. Кто старое помянет…

– Вот и правильно! Нечего меня мочить. А то с кем потом в аду будешь углями перебрасываться?

Мы от души чокнулись и выпили.

– Жор, а что всё-таки произошло в Антальи 25-го июля 16-го?

На Сорокина было страшно смотреть. Казалось, кто-то сзади из-под тишка огрел его здоровенной дубиной.

– А что ты, Юр, об этом знаешь?

– Только в самых общих чертах. Знаю, что нашёл тебя там Мераб Сухумский. Подтянул с собой Црипу Кутаисского, Матевича, Зуру Зугдидского и Котому Сенакского. И предъявили они тебе Дедовский прогон по Таро. Это я всё понимаю. Не могу понять только двух вещей. Во-первых, зачем ты пошёл к ним на сходку?

– Ну, Владимирыч, ты меня не смеши! Ты же наши законы знаешь. Если к вору от семьи вопросы, он должен на них ответить. Не мог я не прийти.

– А на кой ляд ты тогда сказал, что был неправ и что тебя заставили под этим прогоном подписаться?

Жора посмотрел на меня непонимающе и закурил сигарету:

– А было бы лучше, если бы пиковые меня пописали?

Я тоже закурил:

– Видишь ли, дружище мой! У каждого своя работа и на каждой работе свои риски.

Я примирительно разлил коньяк по стаканам:

– Давай выпьем, за то, что живы. Честно говоря, если б тебя отправили в космос, мне бы – никакого удовольствия.

– За это спасибо. Выпьем, – мы опрокинули стаканы и помолчали.

– А что же, Сорока, получается? Раз тебя лишили имени, ты не вор теперь?

– Получается так.

– Ну и как живётся после потери статуса? Это я, Жор, не издеваюсь, мне просто реально интересно, как пенсионеру.

– Плохо живётся, Юр, стрёмно и голодно. Любая блядь тебе может предъявить и будет права. Ну, а ты, наверное, катаешься как сыр в масле на эмведешную пенсию?

– Это ты точно подметил. Но мне то попроще. Мне всегда было плохо, стрёмно и голодно…

Сорока слегка окосел от коньяка, поэтому треснул кулаком по столу:

– А я говорил тебе тогда! Отпусти и возьми котлы. Одни котлы 45 евро стоили, а ты на теме банковал. Повёл бы разговор правильно, глядишь старость бы себе и обеспечил.

– Чего искать прошлогодний снег? А тебе не кажется, Николаич, что мы с тобой похожи: я на пса в маразме, а ты на волка, которому перешибли задние ноги?

Жора опять заржал и протянул мне пять:

– Слышь, Юр! Нормально сидим! Давай ещё коньячка возьмём. С тобой квасить можно. Во всяком случае, ты в отличие от Вовы и Забавы ментам не сдашь.