Интернатские. Мстители. Любовь и дети Ханум

И через некоторое время произошло то, что просто не могло не произойти. В один из поздних, особо промозглых зимних вечеров Рита, будучи девушкой доброй и, в рамках приличия, гостеприимной, пригласила продрогшего до костей Амирхана к себе погреться за чашкой горячего чая. Потом ещё раз, и ещё… и, в конце концов, однажды Амирхан, впервые за свою с Тамарой супружескую жизнь, если не считать их посменной работы на уборке урожая минувшим летом, не пришёл домой ночевать. Не спавшей всю эту холодную во многих смыслах ночь жене объяснил, что задержался якобы по служебным делам – была, дескать, неотложная загородная поездка с начальством, а позвонить и предупредить не успел…

Такие случаи, похожие один на другой, как их дети-близнецы, со временем стали повторяться систематически: никаких предупреждений об изменении обычного распорядка – работа, репетиция и… внезапное исчезновение. Тамара понимала, что руководитель области, амирханов начальник, в отличие от большинства людей, работает если и не круглосуточно, то, во всяком случае, очень-очень много. Территория области огромна и, чтобы уследить за всем, ему необходимо регулярно бывать на местах. И ничего удивительного, что в сложные поездки, в том числе с ночевой, Богатырёв предпочитает брать лучшего из своих штатных водителей – Амирхана. Понимала и не противилась периодическому, поначалу не слишком частому, но чем дальше, тем всё более регулярному отсутствию мужа. Проверять правдивость объяснений мужа она сочла бы унизительным и для себя, и для него.

Дети, почти не видевшие своего отца, потихоньку подрастали, начали ходить, затем – бегать, почти не болели. Зарплаты Амирхана и Тамары хватало для более-менее благополучного существования семьи, тем более что как причастному к высшим властным структурам обкомовскому работнику, хоть и рядовому, Амирхану были доступны для приобретения некоторые блага специального снабжения, в частности – особо дефицитные продукты и товары, которых на полках обычных магазинов обычные люди и в глаза не видели. Единственное, что ей всё-таки ощутимо, даже, порою, остро не хватало – это его мужской ласки. Усталый Амирхан, поздно возвращаясь домой, и нередко отказываясь ввиду этой жуткой усталости от ужина, молча падал в кровать и мгновенно засыпал. Тамара же, прижавшись к нему, крепко спящему, загоняя вглубь себя нерастраченную нежность, долго не смыкала заплаканных глаз, мечтая о тех временах, когда любимый сможет бросить эту беспокойную шоферскую работу и станет профессиональным артистом. Вот тогда-то, когда он будет меньше выматываться вне дома, а сил и времени у него будет достаточно и для жены, они и налюбятся, наконец, всласть!

Как-то в воскресенье Тамара, оставив детей под присмотром приехавших погостить родителей Амирхана, сделав в магазинах и на рынке необходимые покупки, не удержалась и заглянула в здание областного драмтеатра. В большом зале шла генеральная репетиция праздничного концерта к сорокалетнему юбилею Октябрьской революции. Войдя в полутёмное помещение, она увидела на ярко освещённой сцене Амирхана и миловидную, чуть моложе его, блондинку, которые, взявшись у микрофона за руки, исполняли попурри из современных советских песен о любви.

Боже, как красиво они пели! У Тамары на глаза навернулись слёзы умиления. С гордостью она представила себе, как во время концерта талантом её мужа будут восхищаться тысячи людей. Может быть, его выступление даже прозвучит по радио.

И в то же время откуда-то исподволь в чувствительное женское сердце прокралась смутная тревога. Тамара не хотела и мысли допускать, что это – обыкновенная бабья ревность. Но неконтролируемая, грозящая перерасти в ненависть неприязнь к незнакомой блондинке, на которую так влюблённо смотрел Амирхан, уже возникла, и справиться с этим незваным чувством было невозможно.

В какой-то момент Тамара ощутила лёгкую тошноту, похожую на испытанную однажды в её жизни. Примерно такое было спустя какое-то время после их с Амирханом свадьбы. Сопоставив это ощущение с тем, что и на этот раз не случилось в срок обычного ежемесячного женского недомогания, смущённо-растерянно подумала: «Неужели опять беременна? Вот Амирка обрадуется-то! Но… обрадуется ли? Может, он давно уже любит другую – эту поющую блондинку? Нет, влюблённость в их глазах – концертная роль, не более того. А Амир принадлежит мне и никому больше!»

Тошнота между тем давала о себе знать, и она, стараясь не привлекать к себе внимания, тихо вышла из зала, чтобы глотнуть на улице свежего воздуха. Да и пора было возвращаться к детям, которые, хотя и под надёжным приглядом бабушки с дедушкой, но наверняка заждались, соскучились по матери.

Амирхану, так и не заметившему её краткого присутствия на репетиции, Тамара пока ничего об этом посещении театра и новых ощущениях и чувствах сообщать не стала, решив, что обрадует его, когда твёрдо убедится в своей беременности и в необоснованности зарождающейся в её сердце ревнивой ненависти к блондинке, возможно, ни в чём и не виноватой.

X

В одну из рабочих поездок Амирхана под началом кого-то из сослуживцев Богатырёва по отдалённым районам области, уже на обратном пути, когда все трое крайне утомились, произошло несчастье. В густом тумане на обледенелой дороге их машина столкнулась лоб в лоб со встречным грузовиком. Дремавший на заднем сиденье пассажир погиб сразу, а Амирхан, со множеством переломов конечностей и тяжёлой черепно-мозговой травмой, был доставлен в областную больницу. К нему долго никого не допускали, так как самочувствие его было нестабильным, и в сознание он приходил редко. Дневавшей и ночевавшей в больничных коридорах Тамаре её начальство предоставило внеочередной отпуск по семейным обстоятельствам, прекрасно понимая: женщине, поглощённой своею бедой настолько, что её состояние иначе как затянувшимся шоком не назовёшь, за руль лучше пока не садиться.

За детьми и в этот раз присматривали часто гостившие у молодых родители Амирхана. Своих отца и матери у Тамары не было – они давно умерли, и свёкор со свекровью старались заменить их невестке, как могли.

Постепенно Амирхан начал поправляться. Он чаще стал приходить в себя, и даже пытался двигаться. Разговаривать пока не мог, но глазами показывал, что всё слышит и понимает. Тамару, по такому случаю, врачи уговорили, наконец, не ночевать больше в больнице, а вернуться домой к детям, и навещать теперь мужа как типичного выздоравливающего. Немного успокоившись, та вернулась к обычному распорядку жизни, забегая к мужу ежедневно утром и вечером – по дороге на работу и с неё.

В одно из таких посещений, подходя к палате Амирхана, Тамара услышала через приоткрытую дверь нежный женский голос, показавшийся ей немного знакомым:

– Милый мой, любимый Амирчик! Умоляю тебя, не говори больше так. Ты не умрёшь, и инвалидом не сделаешься. Будешь петь, как и раньше, даже ещё лучше. Станешь знаменитым артистом. А я рожу тебе очаровательную дочку. Вот, потрогай, как она уже в моём животике даёт о себе знать. Чувствуешь, как ножкой толкается? Что, хочешь мальчика? Я согласна, пусть будет мальчик, такой же сильный, красивый и так же хорошо поющий, как его папка. Будем вместе ездить на гастроли, возможно и за границу выберемся. Тебя должен узнать весь мир! Только, пожалуйста, выздоравливай поскорее…

Ноги Тамары будто приросли к полу. Она не могла сдвинуться с места, сделать ни шагу ни вперёд, ни назад. Стоя как оглушённая, она силилась понять, осознать только услышанное. Первой мыслью, однако, было: какое счастье, что Амирхан, как явствует из содержания речи незнакомки, наконец-то заговорил – это ощутимый шаг к выздоровлению! Пусть не Тамара первая услышала его голос после трагедии и долго потом длившегося молчания, пусть из его уст прозвучало всего лишь опасение умереть или остаться инвалидом. Но он заговорил, и это главное… и с каждым днём будет разговаривать всё больше, так и до его любимых песен дело дойдёт. Скорее бы уж! А с другой стороны – что же это такое: если верить своим собственным ушам, у этой женщины, и довольно скоро, будет ребёнок от Амирхана? И он, судя по всему, с таким обстоятельством согласен. А это – конец всем надеждам её, Тамары, на выстраданное и казавшееся незыблемым супружеское счастье. Даже если он не бросит семью, а трое детей-первенцев окажутся для него дороже, чем один от этой новой женщины, и перетянут отца обратно к себе, всё равно предательство уже совершено. Такую душевную рану, подобно треснувшему стеклу, не склеишь уже никаким клеем. И чем сильнее она сейчас чувствовала, насколько крепка и нежна её любовь к единственному в жизни мужчине, тем больнее было ей переваривать в себе быстро растущее ощущение катастрофы. К тому же, плохо, что Амирхан не знает о предстоящем рождении ещё одного ребёнка. Сообщать ему об этом сразу по обнаружении признаков беременности она, по простодушной глупости, посчитала преждевременным, теперь же, наверное, поздно – соперница и в этом оказалась проворнее. А может, всё-таки, сообщить? И побороться за свою любовь? Да только нужно ли это Амиру? Он же явно хочет сына от другой…

Дверь палаты приоткрылась шире, и в проёме появилась та самая певица, которую Тамара видела репетировавшей с Амирханом в театре в то злополучное воскресенье. Проходя по коридору мимо остолбеневшей Тамары, блондинка вдруг, словно наткнувшись на невидимую стену, остановилась с испуганными глазами. Лицо её густо покраснело, затем – сильно побледнело: очень уж безжалостно испепеляющим и одновременно трагически беспомощным был обращённый к ней – глаза в глаза – взгляд стоявшей как вкопанной красивой смуглой женщины, по всей видимости – жены Амирхана. Взгляд этот не поддавался однозначному описанию – слишком большая гамма чувств промелькнула в нём. И сила его была убийственна. Рите сделалось дурно. Пошатываясь, она медленно двинулась к выходу. А Тамара, опустошённая душой и обессиленная телом, кое-как дошла до ближайшего диванчика, присела и лишилась чувств.

Придя в себя с помощью вовремя оказавшихся рядом дежурного врача и медсестры, она в состоянии полной прострации побрела домой, мало что видя и слыша вокруг себя. Пройдя некоторое расстояние, посмотрела на свои так и не освободившиеся от сумок с передачей для мужа руки, остановилась:

– Да что же это я, а бульон для Амирки, фрукты?.. Ему же необходимо домашненькое, витамины…

Повернула назад, но ноги не слушались, отказывались нести её туда, где только что побывала вместо неё другая… так и топталась посреди дороги в раздумье, периодически поворачиваясь то в одну, то в обратную сторону.

Резкий скрип тормозов совсем рядом заставил всё же отреагировать на окружающую действительность. Вернувшись, насколько позволяло её состояние, в реальность, Тамара увидела большую чёрную легковую машину, из которой поспешно вышел и устремился к ней с озабоченным лицом Артемий Иванович Богатырёв.

– Тамарочка, что с вами? Вам плохо? Ах, да… – он осторожно взял сжимаемые ею в руках сумки с непереданными гостинцами для Амирхана. – Это, как я понимаю, судя по кастрюльке с горячим – нашему выздоравливающему?

Тамара вяло качнула головой:

– Передать забыла…

– Вы уже побывали у него? Вас что, не допустили к нему? Что-то не так? Голубушка, да вас лица нет! То-то я смотрю, идёте прямо посреди дороги то туда, то обратно, а руки полны… – пытался заглянуть ей в глаза Артемий Иванович. Не оборачиваясь, приказал водителю:

– Бегом в больницу! Занесёшь в пятую палату Азимову. На, вот, ещё от меня этот свёрток передай.

Бережно усадив Тамару на заднее сиденье, а сам, расположившись на дополнительном откидном месте, Богатырёв нервно, и в то же время очень нежно сжимал её руки в своих и соображал, как ей лучше помочь. Решившись, пересел к ней, подтянул ногой стоявший на полу портфель, достал из него бутылку дорогого коньяка и походный складной стакан, налил половину. Приобняв за плечо пребывающую в абсолютной отрешённости

женщину, поднёс стакан к её губам:

– Дорогая моя, если не хотите осиротить из-за какого-нибудь сердечного приступа таких прелестных детей, как ваши, выпейте-ка!

– А они с сегодняшнего дня и так уже наполовину сироты, – мёртвым голосом произнесла Тамара.

– Как?! Разве с Амирханом что-нибудь случилось? Мне докладывали, что ему, наоборот, сегодня особенно заметно полегчало.

– Но я-то ведь не секретарь обкома, а всего-навсего жена, которую не обязательно так оперативно оповещать… а вот любовницу его известили, как и вас, своевременно.

– Ах, вот вы о чём… понимаю. И именно поэтому вам сейчас так плохо… значит, тем более, надо выпить от греха подальше. Пейте, пейте! – Богатырёв всё же заставил Тамару выпить до дна коньяк. – И тем не менее, лучше, наверное, радоваться, чем горевать: Амирхан не погиб, а теперь и вовсе пошёл на поправку, уверенно и необратимо. А любовница… что ж, если даже ваши опасения имеют под собой какую-то почву, с кем не бывает по молодости да по глупости… всё образуется.

– Не образуется! – с Тамарой, в организм которой, переживающий тяжёлый психологический стресс, влили сейчас неудобоваримую, пусть даже это элитарный коньяк, дозу спиртного, начиналась истерика. Эта истерика, как констатировали бы медики, была уже некоторым облегчением общего состояния с чуть было не случившимся сердечным приступом… но – тоже не из лучших вариантов развития событий. Поэтому Богатырёв заставлял и заставлял Тамару вбирать в себя глоток за глотком живительную влагу – настоящий армянский коньяк, хорошо расширяющий сосуды, и вообще, способствующий улучшению самочувствия человека.

Тамаре и впрямь полегчало. Её перестал колотить озноб, по телу разлилось приятное тепло. В машине было мягко и уютно. Захотелось ехать, и ехать бесконечно, неизвестно куда и зачем – лишь бы подальше… забыться от всего происходящего… Ой, а дети? Так они же под надёжной опёкой стариков – родителей Амирхана. А сам Амирхан? И он тоже под присмотром, не волнуйся, милая жёнушка… блондинки умеют ласково и нежно ухаживать, может, поэтому на них так и западают наши черноволосые мужчины. А что такое – мужчина? Защитник, кормилец? Нет, защитить и прокормить мы себя сможем, в случае чего, и сами. Мужчина – прежде всего самец. Кобель, охотно ласкающий, когда ему хорошо, ту, что ближе, ту, что рядом. А когда ему становится плохо, он частенько пытается вернуться обратно к той, которую бросил когда-то, которую предал, но которая, как

дура, всё ещё любит этого подлеца и, конечно же, простит. И Амирка оказался таким же, как все обычные кобели…

Стоп, стоп, стоп!.. Амирка никогда не был таким как все. На первом этапе, конечно, когда у него всё в целом складывалось, он уподобился заурядным мужичонкам и похулиганил в отношении супружеской верности. Но теперь-то, когда ему плохо… любовница его не бросила, да и он не отказывается продолжить отношения с ней. Ребёнка ждут. И о возвращении в семью в том сегодняшнем разговоре с блондинкой Амир даже не заикнулся. Нет, здесь всё не так, и стереотипы отпадают.

Её опять начал мучить озноб, и она уже безо всякого сопротивления выпила поднесённый в очередной раз к её губам коньяк. Попросила ещё. Артемий налил, и она опять выпила всю порцию до дна крупными глотками, закусила из рук Богатырёва шоколадом. В голове зашумело, но быстро стихло. Тамара смутно помнила, как машина раза два-три ненадолго останавливалась, водитель и Богатырёв куда-то поочерёдно отлучались. Когда Богатырёв властным голосом скомандовал «Домой!» она попыталась сообразить, куда же домой-то, ведь не было названо адреса. Хотя, впрочем, водители служебных автомашин всегда и без слов знают, куда ехать. Да и… не всё ли теперь равно, куда домой? Главное, с детьми всё в порядке. А она так хочет спать! И какой вкусный, – ты погляди-ка! – этот приятно обжигающий нутро коньячок, хоть и непривычный как напиток вообще, да в таких «лошадиных» дозах в частности. Как облегчает страдания! А шоколад в качестве закуски – ещё вкуснее. Ну, почему этот несносный Богатырёв вдруг перестал поить и кормить её из рук? Ой, нет, не перестал! Опять даёт…

За этими полубредовыми мыслями под грузом выпитого, Тамара из полузабытья незаметно переместилась в сон. И приснилось ей, что её, совсем как когда-то в детстве, ласково обняв, кормит из ложечки почему-то шоколадом и поит из пиалы почему-то коньяком родная мать. Затем берёт её нежно на руки и, целуя в щёки, глаза, лоб, несёт в постель. Уложив, осторожно раздевает донага. Раздев, на прощанье крепко, почему-то при этом возбудительно поигрывая языком, целует в губы. Очень похоже её раньше целовал Амирка. Она почувствовала, что и в самом деле начинает возбуждаться. Страстный поцелуй с матерью, вдруг превратившейся в Амирхана, хотелось продолжать до бесконечности. Редко ласкаемое в последнее время мужем, изнывающее от переизбытка нерастраченной нежной энергии, созданное для любви совершенное тело Тамары устремилось навстречу сладостной силе, исходящей от любящего её, оказывается, по-прежнему Амирки. Только почему не ощущаются его усы, которые всегда приятно щекотали её лицо при поцелуях, куда они подевались? Кто их ему сбрить успел? Да и, весь он какой-то непонятно громоздкий и тяжеленный? Запах не тот… ничего, разберёмся, лишь бы блаженство, овладевшее в настоящий момент телом, подольше не кончалось.

Забывшись несколько раз подряд в приливе высочайшего наслаждения, Тамара провалилась в долгое небытие, не осознавая, где она, кто такая и жива ли вообще. Пробуждение было необычно и непривычно поздним. Кое-как придя в себя, обессиленная всеми членами и с туманом в голове, она с удивлением, переходящим в лёгкий испуг, обнаружила, что лежит в незнакомой широкой кровати в солидно обставленной комнате с большими окнами, занавешенными тяжёлыми шторами.

Что это за апартаменты, как я сюда попала? – забеспокоилось возвращающееся к критическому осмыслению действительности сознание. – Попробуем-ка по порядку: больница… чужая женщина в палате Амирхана… Богатырёв с машиной, коньяк с шоколадом… и всё, провал… а в том провале – прекрасный сон о любви с Амиркой, который был какой-то не такой… А сон ли это был? И с Амиркой ли в самом деле её уставшее от недостатка плотской любви тело так расслабилось? Боже, стыд-то какой! Какой позор…

Её затошнило. Кое-как справившись с подкатившим к горлу судорожным спазмом, включила ночник на прикроватной тумбочке, увидела рядом невысокий стол, уставленный бутылками коньяка, шампанского и других дорогих напитков, вазами с конфетами и фруктами. На видном месте на столе лежала записка: «Любимая! Прости, что так спонтанно всё получилось, да в такой трудный для тебя момент, хотя этот же момент и послужил толчком к такому сценарию. Но я тебя уже давно люблю и ценю больше своей жизни. Детей твоих полюблю, уверен, так же, и готов усыновить их. Для них, как и для тебя, я сделаю всё, что в моих силах. Мне, к сожалению, пора на работу, поэтому оставляю тебя в своей, а в недалёком будущем, надеюсь, нашей квартире за хозяйку. Будь как дома. Хотя… ты и так дома, правда? За детей не волнуйся, я обо всём позаботился, дал машину – они уже в яслях. Вечером заберём таким же образом. Скоро переведём их из яслей в младшую группу в садик. Ну, в общем, отдыхай спокойно. Но, единственная просьба: не заглядывай в комнату за дверью, обитой мягкой кожей. Ради нашего же с тобой счастья. Днём туда придёт женщина-медработник, она знает, что делать. Потом я тебе всё объясню, и всё утрясём наилучшим образом. Да, дорогая моя Тамарочка, я впервые в жизни сдрейфил и, как последний трус, буду сидеть в своем кабинете на работе до тех пор, пока не услышу по телефону твой приговор – станем ли мы мужем и женой, или… минувшая ночь останется в моей памяти как единственная по-настоящему счастливая за всю прожитую жизнь. Жду с замиранием сердца твоего звонка по номеру, указанному ниже. Целую крепко, твой навсегда Артемий».

Тошнота мало-помалу отступила, уступая место растерянной озадаченности. Наряду с чувством гадливости к себе продолжая ощущать в расслабленном теле предательскую истому после бурной, хоть и бессознательной ночи, Тамара пыталась сосредоточиться. Ну, почему мир так устроен? Она хочет любви, умеет любить и любит преданно, верно, самоотверженно. А её любимый и, что не каждый день случается на свете – взаимно любящий Амирка взял, да и отдал свою страсть на сторону. Где логика, где справедливость? Дальше – больше. Даже в беспомощном состоянии, еле выжив в страшной аварии, он продолжает шашни со своей новой пассией…

Ну, хорошо, выздоровеет он. А захочет ли вернуться к законной пока жене и своим троим, а возможно, скоро уже и к четверым детям? Или всё же предпочтёт остаться с той, другой?

Поехали, как говорят коллеги-шофера, дальше. Её, Тамару, любит достойный человек, к которому она, в свою очередь, равнодушна как к мужчине. Конечно, ради благополучия детей и из уважения, а даже и из жалости (хотя в жалости личность такого масштаба вряд ли нуждается) можно выйти за этого достойного мужчину. Но ведь сердце её будет всегда принадлежать Амирке! Получается, она готова обманывать хорошего человека, вернее – двоих сразу. Ну, а то, что произошло минувшей ночью, разве – не свершившийся уже обман? Она вроде бы безвольно отдавалась постороннему мужчине, представляя на его месте своего мужа. В любом случае, как ни суди, а – грех это великий. В старые времена за малейшее подобное, пусть и не всегда по своей вине совершённое, женщин на её родине забрасывали камнями до смерти.

Но, опять же, как ни рассуждай, а удовольствие-то она этой грешной ночью получила? Получила, да ещё какое!.. Организм, после немалого перерыва в интимной жизни, наконец-то как-то удовлетворён и, чувствуется, не очень запротестует, если происшедшее повторится. Стоит только закрыть глаза и представить, что с тобой прежний Амирхан, и всё в полном порядке! Вот и выход для тела, неистово требующего любви, особенно после случившегося, опять же, не по её вине перерыва… а что касается души… от лишних тяжёлых мыслей поможет избавиться вот это… Тамара налила в фужер побольше армянского коньяка, и залпом выпила.

XI

Артемий Иванович Богатырёв был ещё далеко не старым человеком и, как уже говорилось, – личностью сильной. «Крепок телом и духом» – это как раз о нём. Его энергии, работоспособности и оптимизму могли бы позавидовать многие молодые, годившиеся ему в сыновья. А теперь он и вовсе расцвёл, переживая свою новую молодость – страстную всепоглощающую любовь, которая, наконец-то, сумела вызвать в предмете обожания что-то похожее на взаимность. Но какой ни была сила любви Артемия, он никогда не позволил бы себе ради собственного удовольствия разрушить счастье другого. Да и может ли быть вообще счастливым человек, в корыстных целях обездоливший себе подобного, укравший у него что-то жизненно важное? Нет, Артемий Богатырёв – не вор. Он видел, как Тамара буквально боготворит своего Амирку, страдал от этого, но терпеливо держал свои чувства при себе.

В то же время он давно заметил увлечённость Амирхана белокурой прелестницей Риточкой, но и в эти взаимоотношения не считал себя вправе вмешиваться. Хотя, как руководитель и коммунист, даже обязан был одёрнуть семейного человека, вступившего на путь нравственного отклонения. Но… не мог. Почему, сам пока не разобрался до конца. Но, как бы ни было, а Артемий Иванович твёрдо исповедовал принцип: прежде чем копаться в поведении других, разберись с самим собой. Вот и весь сказ.

Может быть, именно поэтому не стал Артемий Иванович излишне реагировать на поведение в тот день своего секретаря, которую следовало хотя бы пожурить за допущенную бестактность, нарушение как минимум служебной этики: приняв утром телефонное сообщение из облбольницы о том, что самочувствие водителя Азимова улучшилось настолько, что он способен теперь общаться с близкими, Рита вместо того, чтобы доложить об этом в первую очередь ему, Богатырёву, а затем оповестить жену Азимова Тамару, сразу же, как последняя эгоистка, помчалась в больницу сама. Но подлежит ли осуждению эгоизм влюблённой женщины, редко бывающей такой сильной личностью, как, например, он сам, Богатырёв. Ведь женщина, даже если она такая незаурядная, как, скажем, великие царицы прошлого египетская Клеопатра, грузинская Тамара или русская Екатерина, сердцем думает куда чаще, чем головой. Что же в таком случае говорить о простой современной секретарше – милой девушке, почти ребёнке? До этого, впрочем, ни в чём себя не скомпрометировавшей и, несмотря на молодость и относительно небольшой опыт работы, одной из лучших сотрудниц канцелярии Богатырёва. К некоторому оправданию допущенной Ритою на этот раз безответственности можно отнести и её осведомлённость о том, что Богатырёв и без докладов секретарей всегда знал всё, что ему было нужно.

Проезжая в тот день в густых сумерках по городу и заметив Тамару, топчущуюся туда-сюда с отрешённым лицом прямо посреди проезжей части улицы, Артемий Иванович мгновенно забыл обо всём на свете. Он видел, что у любимой женщины что-то стряслось, она нуждается в помощи, и всё остальное для него уже не существовало. Усадив Тамару в машину, постарался привести её в чувство первым же оказавшимся под рукой средством – коньяком. Догадавшись по нескольким отрывочным фразам о причинах потрясения, Артемий Иванович категорически решил не оставлять её сейчас один на один со своей бедой. Остановившись накоротке у больницы, чтобы водитель доставил Амирхану не переданные ему Тамарой гостинцы, сделав по пути некоторые неотложные распоряжения, в том числе и об отмене вечернего совещания, он поспешил отвезти Тамару к себе домой.