скачать книгу бесплатно
они ждут. Не подвергайте себя опасности.
Павел надел штатское, чтобы не раздражать, ненавидящих
враждебную форму пролетариев. Повесив на плечо походный мешок, помахал рукой дорогим женщинам и вышел, к ожидающим красноармейцам.
3
Гражданская Война охватила всю страну. Павла определили в полк,
входивший в состав Будёновской дивизии, которым командовал Сидор Борисович Зубавин. Комиссаром в полку значился Трофим Егорович Обухов. Он был намного моложе командира, горяч, своенравен и до атомов пронизан коммунистическими идеалами. Ему было лет двадцать пять, но выглядел старше. За то время, как вступил в партию, а получил партийный билет в восемнадцать, перенёс в судьбе немало жизненных катаклизмов. Его ссылали на каторгу, за антиправительственную агитацию, бежал, был снова пойман и опять вышел невредимым. За свою деятельность в рядах ВКПБ коммунист Обухов не показал ни малейшей слабости, личными делами доказывал преданность ленинским идеям. Для него богом был Ленин. Малограмотность, необразованность Трофима Егоровича партии не мешала. Пользовался авторитетом среди большевиков, его ставили в пример, как преданного сына делу революции. Место комиссара занял временно, когда убили прежнего, старого и опытного большевика Григория Афанасьевича Седельникова. Показал себя политически подкованным. Из-за нехватки этой должности в полках дивизии его оставили на этом посту приказом командующего. Он как никто умел выступать, агитируя однополчан перед сражением на подвиги, да так страстно поднимал революционный дух бойцов, что после пламенной речи, те бесстрашно шли в бой и умирали во имя пролетарских идей.
К вновь прибывшему Павлу комиссар отнёсся с недоверием, лишь
прочитав его собственноручно заполненную анкету. Толи не поверил социальному происхождению, взирая на почерк, толи были другие мотивы.
О том, что по роду дворянин, Павел не говорил, назвался сыном
сапожника. Документы нарочно оставил дома. Обухов поглядывал за парнем, часто расспрашивал о нём бойцов, с которыми Синицын общался. Брата Дмитрия приставил шпионить за ним.
– Глаз с него не спускай, – говорил Митяю. – Пролетарское чутьё
подсказывает – не сапожника он сын.
А назвался Синицын сыном сапожника потому, как знакомо было это
дело. В кадетском корпусе не раз приходилось набивать подковки, перебивать каблуки, и делал это лучше остальных. И если, думал, захотят проверить, то с лёгкостью выдержит экзамен.
Обухов старший любил брата Дмитрия, баловал и всё прощал. К
другим же красноармейцам относился строго. Пользуясь родственной поддержкой, тот порой открыто наглел, покрикивал и даже командовал над остальными. Его даже побаивались сослуживцы. В присутствии его старались не говорить о серьёзном, особенно о политике, зная, что разговоры гадёныш обязательно передаст брату. Ни одного исполнения приговора, вынесенного трибуналом, по расстрелу пленных или своих, оступившихся солдат не обходилось без участия Митяя. Уж как любил участвовать в казни! Митяй убивал не сразу, в несколько этапов, и получал удовольствие, наблюдая, как враги умирали от его рук. За склонность к садизму, его свои же прозвали извергом.
Павел постепенно привыкал к боевой походной обстановке, а вскоре
и вовсе освоился в чуждом для него коллективе, в котором были полуграмотные крестьяне, рабочие, кто недавно горбатил спину на элиту общества – дворян. Были, конечно, и грамотные, мудрые люди, наученные жизненным опытом. С ними любил общаться, многое, о чём говорили, брал на ум. Нравилось сидеть возле костра в минуты отдыха, спорить о жизни, о любви, о смерти, да и вообще о всякой мелочи. Молодой Синицын наконец-то уразумел нужды простого народа, понял, к чему стремятся, чего хотят. Иногда ловил себя на мысли, что согласен с коммунистическими идеями, что не зря народ совершил революцию, но потом вновь отталкивал весь этот бред и мысленно переносился в райские времена детства. И тут же делалось неспокойно, лишь вспоминал про Лизу.
«Как там без меня, любимая», – думал и считал дни, когда жена
родит. Неоднократно мечтал перебежать к белым, но не исключал, что Лиза с матерью могли остаться на территории красных и вездесущий Обухов сможет разузнать. Это и сдерживало. Решил не рисковать, пока не узнает где семья.
– Что призадумался Синицын? – с подковыркой подсел на привале
Митяй. – К своим удрать надумываешь?
– Почему так решил? – равнодушно спросил Павел. – Я такой же, как
и ты, красноармеец. Что в душу-то лезешь, зануда. А ну тикай отсель! – За время пребывания у красных Синицын освоил их жаргон и разговаривать старался так же, чтобы не выделяться. Он оттолкнул локтём Митяя, тот пересел на другое место. Сворачивая «козью ножку», продолжал доставать: – А то не вижу, как воюешь? Ни одного беляка не подстрелил! Почему не прикончил того золотопогонника, когда Болотное брали? Отчего не стрелял?
Участвуя в боях, Павел старался не убивать, если не грозила
опасность. И подпоручика действительно отпустил, когда обезоружил в схватке. Мог взять в плен или пристрелить. Но, увидев испуганные глаза молодого парня, вспомнил юношеские годы, учёбу в кадетском корпусе. Почувствовал себя вдруг предателем. Видел перед собой сверстника, возможно, обучался с ним в одном училище. Личность офицера напоминала кого-то. Он тогда навёл на подпоручика карабин и прошептал, чтобы тот уходил.
«Вот гнида, – думал Павел. – Следит за мной. Братец, не иначе,
приказал».
– Что молчишь? – играл на публику Митяй. – Зараза! Нечем
оправдаться?
– Карабин заклинило, – ответил Павел. – Осечка вышла! Такого
разве не бывает?
– Осечка? Правильно братан говорил! Не наш ты!
– Отваливай! Пошёл! А то зубы повыбиваю! – встав с места, шугнул
Митяя Синицын. – За собой лучше поглядывай, а то прячешься за спины других!
Павел был один из немногих в отряде, кто не боялся младшего
Обухова и к словам не задумываясь, мог приложить и действие. Митяй это почувствовал и отвалил подальше.
Однажды в сражении за хутор Малый, Павел проявил себя геройски.
Спас от неминуемой смерти командира Сидора Зубавина, которого в сабельном бою оттеснили казаки и втроем напали. Тот с трудом отбивался. Увидев, что у командира кончаются силы, вихрем помчался на помощь. Атаковал неприятеля, срубив одного, заколол другого и принялся биться с третьим, дав командиру передышку. Павел отлично владел холодным оружием. В училище урок фехтования был любимым предметом, он держал первенство на курсе, пока не составил ему конкуренцию Сергей Рунич, с которым впоследствии крепко сдружился.
Синицын смело рубился с казаком. Тот оказался сильным и очень
ловким. Но поединок продлился не долго. Казак упал с коня подстреленный из нагана Зубавиным.
– Эх, молодчина, герой! – услышал похвалу от Сидора Борисовича.
Лихой боец! Красавец!
После этого случая к бойцу Красной Армии Синицыну пришла слава.
И совсем по-другому посматривал Обухов, да и Митяй стал оббегать стороной, опасаясь за зубы. Командир лично благодарил смельчака перед строем после сражения и приказом назначил обучать неопытных солдат фехтованию, передавать, так сказать, боевой опыт.
– Где так рубиться научился? – спросил Зубаваин. – Умеешь драться
по всем правилам.
– Отец научил, – подумав, соврал Павел. – Отца в своё время дед
тренировал, он у нас денщиком у одного царского генерала был. Тот и привил деду нашему это искусство, упражняясь с ним чуть ли не каждый день. Дед отца учил на батогах, а отец меня заинтересовал этим баловством.
– Хорошее баловство! – усмехнулся комполка. – Кабы не это
баловство не сидел бы сейчас рядом.
Прошёл год, как Лиза с мужем расстались. Всё это время Павел
думал о ней. Затянувшаяся война не давала возможности разузнать, где Лиза обитает, удалось ли уехать.
Бои шли жестокие, передышек почти не было. Бойцы порой не
успевали вылезать из сёдел, как звучала новая команда, зовущая в поход. В конце июня дивизия расквартировалась в восьмидесяти вёрстах от Новочеркасска, в одном из хуторов. Павлу не давала покоя мысль побывать в городе, где расстался с женой. Щемило сердце. Многое отдал бы тому, кто позволил бы хоть на минуту забежать в тот дом, где остались тёплые воспоминания о любимой.
– Синицын! – услышал Павел голос посыльного. – К командиру,
быстро!
Петька Ярок выкрикнул ещё несколько фамилий и, потоптавшись на
месте, вновь обратился к Синицыну: – Где комиссар? Не видел, Павлуша?
– В караулке, посты проверяет, – ответил Синицын и направился к
Зубавину по избитой подковами улице, вдоль которой белели мазанки, с соломенными крышами. Шёл быстро, боясь не успеть. Будто кто-то подталкивал в спину. Войдя в низенькую хату, отведенную для штаба полка, отрапортовал: – Разрешите, товарищ командир? Боец Синицын прибыл по вашему приказу.
Сидор Борисович встретил весело: – А, Павло? Сидай сюды. Сейчас
другие подтянутся. Посыльного за всеми отправил.
Собралось ещё с дюжину красноармейцев, и пришёл комиссар.
– Вот что, хлопцы, – сказал комполка, закуривая цигарку. Дело
обстоит такое. Меня вызвал сам комбриг в штаб дивизии по важному вопросу. Вы, друзья-однополчане, поедете в сопровождении. Комиссар Обухов останется вместо меня.
Трофим Егорович, послушно кивнул.
– Распорядитесь, товарищ комиссар, чтобы бойцам выдали пайки и
боеприпасы. А теперь собирайтесь, путь предстоит не близкий.
– Далеко ли едем, товарищ командир? – поинтересовался Павел.
– Я же уже сказал! В штаб дивизии, в Югоморск.
У Павла заклокотало внутри, вселилась радость, воссияла надежда.
Бог видимо услышал его молитву.
По дороге отряд обстреляли какие-то вооружённые люди, но хлопот
особых не принесли. Всадники, охраняющие командира, разогнали наглецов, те скрылись на лошадях в лесу.
– Кто это мог быть? – вопрошал командир. – Беляков здесь по
данным разведки не предвидится.
– Местные бандиты, товарищ комполка, – определил командир
взвода Михайлов, – по всему видно – шкурники, поживиться хотели, не за тех приняли.
Приехали в назначенный пункт, как и задумали без опоздания. На
разъезде встретил караул и, признав Зубавина, назвавшего пароль, впустил в город. Здесь шли передвижения воинских подразделений. Строем проходили роты, кони тащили пушки. Вдоль улиц, рядами стояли тачанки. Город был переполнен военными. Солдаты вели хозяйственные работы. Во дворах, на походных кухнях варилась каша, и аппетитный запах дымом расстилался далеко по округе. Дружина Зубавина подъехала к штабу, напротив, в большом здании располагался лазарет. Медсёстры с красными крестами копошились на улице. Стирали бинты и марли, развешивали на верёвках. Сидевшие поблизости бойцы, заигрывали с ними, время от времени громко хохотали.
– Ждите у штаба, – сказал Зубавин. – Никуда не расходиться, до баб
не бегать, магарыч не пить.
– Товарищ командир, – обратился Синицын, – на полчасика
отлучиться бы.
– Что понос поджал? Али по мужским надобностям соскучился? —
усмехнулся Сидор Борисович, поглядывая на хохотавших однополчан.
– Мать проведать надобно, давно не виделся, – соврал Павел. —
Может, её и нет здесь вовсе, хотелось бы узнать.
Командир строго взглянул на Павла: – Не слышал, что у тебя здесь
родня проживает! А, герой? Мне доложил бы об этом комиссар.
Не моргая, Павел смотрел в пронзительный взгляд Зубавина.
– Ну да ладно, ступай! Верю! Только одна нога там, другая здеся.
Комполка поднял руку и успокоил разговорившихся сослуживцев.
Обратился к ординарцу: – Хохлов! Остаёшься за старшего. Остальным никуда! Только Синицыну разрешил мать проведать. Понятен приказ?
Павел запрыгнул на гнедого и помчался на Зелёную пять. Хохлов
подозвал молодого Витю Мокрушина и шепнул на ухо: – Проследи. Узнай куда отпросился. Это приказ Обухова – следить за ним.
Дверь открыла Надежда Васильевна и вздрогнула, увидев мужчину в
военной форме. Вспомнила роковую ночь, когда красноармейцы забирали Павла и сильно напугали.
– Вам кого? – прошептала, не узнав.
