В погоне за мечтой

– Понимаю – не просто всё это, но твёрдость её убеждений похвальна!

– Согласен, пап, но… О-о-ох…

– Ай, хватит, не вздыхай. Это же не ты старый дед, а я. – И мы начинаем улыбаться, но как бы сдержанно, грустно. А после небольшого раздумья Гришка сам возобновляет беседу:

– Пап, а можно я задам вопрос?

– Спрашивай, что пожелаешь, – я на всё отвечу!

Итак, после ещё одной недолгой паузы, собравшись духом, он наконец-таки решается спросить:

– Внизу, перед тем как подняться, Ольга попросила меня присмотреть в Москве за Ростиславом; но когда я ответил, что всё будет нормально, что не стоит и переживать об этом, она сказала: за мечтой гонятся многие, но догоняют не все. Или как-то иначе… Впрочем, мысль, полагаю, передал верно. В общем, это так зацепило меня; я даже вспомнил об отце и матери: как они безудержно гнались за своими мечтами, но, увы, были разбиты. В голове пронеслись такие горькие воспоминания, а то, что в своё время узнал от тебя и мамы… Словом, ощущаю себя точно в трауре: будто всё на днях происходило, а сегодня похороны. Но, знаешь, мне вспомнилось не только это. Мы с мамою беседовали однажды (как помнится, это был день похорон моей родной матери); она тогда объяснила, почему отец так плохо повёл себя, а в заключение хотела поделиться какой-то тайной; но что это была за тайна, до сих пор не знаю: мы так и не договорили… Странно, уже второй раз вспоминаю об этом.

– А когда был первый?

– Три года назад, когда хоронили. Я тогда не стал тревожить расспросами, но, быть может, сейчас? Папа, ты же знаешь, о какой тайне шла речь. Да и кто как не ты может знать об этом. Скажи, это что-то серьёзное? – И хотя внутренность моя закипает – на лице даже мускул не дрогнет; только лёгкая, непринуждённая улыбка озаряет лик.

– Гриша, ты как ребёнок, ей-богу! Да какие там страшные тайны! Это ведь женщины: для них загадкой века, тайной бытия даже маленькая присказка бывает. Тем паче для Аглаи или Ольги. Да ты и забыл, наверное: они романы о любви, с интригами и сплетнями, взахлёб читают. Так что фантазии, изысканности речи у них не то что на тебя – на всю деревню хватит! При всём при этом моя Аглаюшка проста как валенок. Вот я – другое дело, полный дом сюрпризов: что ни история, то одна сплошная тайна. Аглаша не такая. Одно время я даже подшучивал над ней… «Святая простота», – кажется, так её называл.

– Святая простота! Но почему? Она же была неглупой.

– Да, неглупой, но, согласись-ка, больно уж открытой, искренней: собственные тайны у неё не задерживались. Зато, признаюсь, мои хранить умела: верная была.

– Да-а-а, здесь ты прав.

– Только здесь?! Ну и где ж, по-твоему, я был не прав?

– А-ха-ха, папа, не придирайся, это выражение такое.

– А-а-а, ясненько. – И мы смеёмся.

– А про Ольгу не переживай: она мать – по-другому не может. Волноваться стоило бы, если бы не попросила; но раз уж попросила, что переживать? Наоборот, тут радоваться нужно!

– Это да.

– Честно, когда изо дня в день наблюдаю, насколько сильно Ольга любит Ростислава, даже завидую: меня ни мать, ни отец так не любили.

Немного же помолчав, хладнокровно продолжаю:

– Впрочем, неважно. Пойдём лучше к столу, а то весь праздник пропустим. – И мы неспешно спускаемся вниз. И если ему стало хорошо после нашей беседы – то мне страшно, если ему стало спокойно – то мне не по себе! Поскольку разговор о наболевшем совсем разбередил ту рану, которую зализывал три года. Теперь же, когда сидим за кухонным сто лом, горячее мгновенно стынет в горле. А всё из-за увёрток, из-за лжи, которыми кидался, не краснея. И в итоге да, я вы шел победителем, но лишь посредством унижения других. К сожалению (а может, и нет), этот до боли знакомый почерк всегда был моим. И, полагаю, никогда уже, никогда не изменится.

* * *

Гурьбой вываливаемся наружу, обнимаемся, целуемся, прощаемся.

Гляжу на Ростислава: столько счастья на его лице, столько ликования, что невольно вспоминаю деревенского мальчишку, который, вопреки насмешкам сверстников и взрослых, всего того, о чём они мечтали, добился сам. С тех пор насмешки помнящих меня угасли – на смену им пришла глухая зависть. Да разве и не странно! Моя жизнь была похожа на негодное разбитое корыто в начале; однако прошли десятилетия, я вернулся в деревню – и, безусловно, теперь оно зачищено, покрашено, но всё так же разбито. Поскольку того, чего я сам хотел (а не другие), так и не достиг. Ибо, желая сделать мир лучше, разбил несколько жизней, а детские мечты о мире, о процветании повсюду – до сих пор остаются мечтами. И притом несбыточными. Лишь Ольга с Гришей, словно пара вишен на негодном торте, скрашивают горечь поражений. Но Ростислав – другое дело! Он и не стремится сделать мир лучше. По крайней мере, сейчас, когда его волнуют слава и успех. Поэтому уверен: поскольку цель его ничтожна, а возможности значительны, он преуспеет как никто другой. Правда, один вопрос, которым задаюсь три года, всё-таки смущает: а вот нужно ли ему это?.. Ох, если не умру, узнаю скоро! А пока что наблюдаю, как за поворотом, под лай собак и рёв толпы, пускай и деревенской, машина спешно исчезает, в которой похититель девичьих сердец неумолимо мечется и рвётся как злодей к очередным победам, заведомо в которых побеждает. Но так ли это?.. Опять же, если не умру, узнаю!

Часть 2. Новый герой

Глава 5. По возвращении в столицу

Место действия: Москва, столица России.

Повествующее лицо: Белинский Ростислав Викторович, светловолосый юноша с зелёными глазами.

Способ изложения: поэтическо-прозаический дневник Ростислава, на титульном листе которого написано: «Пишу лукавою рукою, // А изощрённый ум порою // Уводит очень далеко // И топит очень глубоко».

Пока одни пишут романы о вечной и прекрасной любви, зарабатывая десятки, сотни тысяч, а я с издательством поддерживаю это… (из 2-й главы).

Четверг, 14 октября 2021 г.

Я белым стихом[16], не имеющим рифмы,Хочу описать мою радость. НескромноПусть будет всё это. Зато не слукавлю,Сказав, что я рад был вернуться из грязиВ большой муравейник, где хищником статься —Задача из главных, чтоб выжить. Не так ли?!Со мною поспорят, быть может, десятки,Возможно, и сотни, и тысячи смелых;Но что мне за дело, когда я готовлюсьВзойти к пьедесталу, как тот победитель,Который желает одной только славы.Вторые и третьи места – пораженье.Пустой утешитель – победы такие.Всё это – быть первым среди проигравших.К такому абсурду не стану стремиться.Ведь только победа над всеми приноситОбширную славу на долгие годы.

Поэтому без колебаний и каких-либо сомнений я уверен – невзирая ни на что на свете, взойду на пьедестал! Поскольку находясь в столице только день, я сделал важный шаг к успеху: свой первый сборник стихотворений и рассказов сдал в печать.

Ещё утром с дядей мы отправились в издательство. Оно напоминало чем-то соты из улья (да, банальный образ, но уж больно подходящий), где сотрудники, как пчёлки, то и дело шумели, спорили, смеялись, но корпели над трудами авторов, до сегодняшнего дня мне неизвестных. Интересно, сколько остаётся их, таких безликих, жаждущих признания, успеха, ежегодно? Наверно, тысячи, десятки тысяч, сотни тысяч… А сколько отправляются в печать? Не говоря о большем… Однако стоило здесь появиться – я оказался на коне: контракт подписан – и работа закипела!

Завистники, конечно, скажут: «Ах, если бы не дядя, как бы ты тогда выкручивался, а?» Задирам и глупцам отвечу так: мой дядька, я не спорю, выглядит смешно, зато алмаз от камня лучше многих отличать умеет. Между прочим, он давно меня приметил: ещё тремя годами раньше он без ухмылок о моём успехе говорил. А ведь тогда я был не так хорош, как ныне, когда в писательском искусстве мне что море по колено, что и небо по плечу. В итоге вместо жалоб, ропота и недовольства идите-ка учитесь лучше, развивайте свой никчёмный гений, пока заслуженная слава на меня галопом мчится…

Среда, 20 октября 2021 г.

Прошла неделя; не спеша подкрался вечер, солнце скрылось, за окном покрапывает дождь. Но, невзирая на угрюмую погоду, все, кто есть в доме, чем-нибудь увлечены: глава семьи в делах издательства погряз, супруга – целиком в турецких сериалах, а дочка с книгою в руках и кружкой шоколада, горячего, конечно, и только я сижу, скучаю, не знаю даже, чем заняться: всё осточертело, и писать стих за стихом без перебоя больше не могу: нет ни желания, ни мыслей – словом, ужас! Такого и в деревне не припомню, где отсчитывал года и месяцы, а после и недели, дни, часы, минуты до отъезда, где писал стихи по вдохновенью днём и ночью; но вот я здесь – и паника спустя неделю только. Хватит! Развеюсь лучше, отдохну с друзьями – и всё закрутится no-старому как раньше.

Суббота, 1 января 2022 г.

Вот и окончилось утро: на часах было 12:02, когда я проснулся. Признаюсь, поднялся я не сразу: голова звенела и раскалывалась. Но когда открыл глаза, увидел девушку в кровати и бардак повсюду. Если со вторым не так всё страшно: я в гостях, – то с девушкой проблем не оберёшься: мы знакомы! Где-то месяц как она работает в издательстве, и у нас так закружилось-завертелось… Правда, не месяцем раньше, а совсем недавно – вчера. Но как так получилось, когда вертелся я перед другой девчонкой? Почему проснулся в комнате с Кристиной, почему не с той, что приглянулась? Ничего не помню. Зато невольно замечаю в третий раз, как быстро и бесшумно я могу одеться и уйти не попрощавшись. Хватит! Так не может больше продолжаться: не горстку пьянствующих от бесцельной жизни покорить желаю – к большему стремлюсь. Поэтому довольно и бездумных связей, и беспечных вечеринок. Я выше этого, и точка.

Воскресение, 15 мая 2022 г.

Всё тем же стихом, не имеющим рифмы,Я оду пишу, восторгаясь безмерноОдним человеком, несчастным, но вернымСвоим идеалам, к которым стремитсяУверенным шагом поступков кричащих.О всех я не знаю, но то, что увидел,Меня восхитило, заставило вздрогнуть…

Глава 6. Новый герой

Время действия: воскресение, 15 мая 2022 год.

Место действия: Москва.

Повествующее лицо: Твардовский Алан Анатольевич, стройный молодой мужчина 29 лет.

Величественные горы Кавказа, покрытые густой непроглядной зеленью, обласканные жарким июльским солнцем, – вот что открылось ранним утром моему детскому восьмилетнему взору в один знаменательный, но мрачный день, когда ближе к обеду, испуганный до дрожи, я прятался в курятнике без кур, куда отец меня запрятал немногим ранее до леденящей душу сцены. Итак, родные папа, мама, поставленные друг напротив друга на колени, в последний раз молились Богу, а двое из боевиков, стоящие по разным сторонам, им целились в висок. Когда же прозвучали выстрелы – я замер, дыхание перехватило, я точно умер вместе с ними. Наверное, поэтому и спасся: стоял как вкопанный, как статуя, как столб, наваленный на стенку, и через щель смотрел, как убивали маму с папой… После того как люди с автоматами ушли, хотелось выйти и обняться – но так и не решился. И, больше суток просидев в сарае, только ночью разрешил себе поплакать, да и то недолго: боялся, что они вернутся. А ближе к вечеру, после бессонной ночи, дверь в курятник отворилась – и предо мною очутился незнакомый дядька с оружием в руках. Он был такой огромный, двухметровый, устрашающего вида, что я затрепетал, забился в угол в ожидании конца, как вдруг услышал: «Мальчик, не бойся, я не обижу тебя…»

С той поры двадцать лет пролетело, и два года, как его не стало: он умер на гражданке от ножа бессовестного человека. Но сегодня так же слышу тот приятный низкий голос, мирный, не подающий никакой угрозы, что помог мне успокоиться тогда, подняться с корточек… И я, доверившись, последовал за великаном-незнакомцем – и вот он дал мне всё, что только смог: образование, немаловажный опыт, семью, имущество, отцовскую заботу и любовь, но главное – на всю оставшуюся жизнь достойнейший пример для подражания. Никогда не позабуду, как осетинского мальчишку он назвал без колебаний сыном. Так что для меня он герой из героев, не вымышленный, не из комикса – реальный, на которого всегда пытаюсь походить, люблю которого… Правда, теперь, если он и есть где-нибудь, то уж точно не здесь. Где именно – не знаю, но не здесь.

И как же было горько: когда его убили, он собирался просто погулять. Валентина – так звали вторую жену (первая, Тамара Викторовна, лет десять как умерла) – говорила: «Ну и куда ты на ночь глядя, на улице вдобавок сыро, моросит», – но его уж было не остановить. В тот вечер девушка, которую он защитил, рассказывала нам: «Я возвращалась из магазина, где в одном из переулков меня прижали к стенке. Их трое было, и они хотели надругаться надо мной… Если бы не ваш супруг, боюсь представить, что тогда бы стало. Но, удивительное дело, он раскидал их чуть ли не одной рукой, а когда они сбежали, неспешно проводил меня до дома, до подъезда. Всю дорогу улыбался, шутил (наверное, пытался успокоить), как вдруг свалился на одно колено, затем и вовсе рухнул набок. Смотрю – а у него спина в крови. Позвонила в скорую – но его не стало раньше, чем они домчались». Потом добавила: «Я соболезную вам, правда, сочувствую всем сердцем». И хотя её сочувствие нам ни отца, ни мужа не вернуло, мы были ей признательны. Убиты горем, но признательны.

Беседа окончилась, и я отвёз Валентину домой. Честно говоря, мы никогда с ней не ругались, ни о чём не спорили, всегда были почтительны, любезны друг к другу, да только тёплых отношений между нами ну никак не наблюдалось. Однако после трагедии всё изменилось: я вновь переехал в отцовский дом, где за два-то года стал для неё сыном…

Боже, вот почему, забрав одну семью, ты даришь мне другую? Почему, измучив болью от потери близких, ты облекаешь меня в новую надежду, окружаешь новыми людьми? И почему ответь мне, ты их так же рано или поздно забираешь?..

И так всё утро пролетает: вспоминаю прошлое, задаюсь очередным вопросом – почему?! А происходит это по одной простой причине: сегодня исполняется два года, как его не стало.

* * *

Почти 12 часов дня, воскресенье, у многих выходной, но большинство куда-то спешит, зачем-то торопится. Я же, по отцовскому примеру, решился погулять немного. Теперь брожу по тротуарам и аллеям, ища спокойного пристанища для грустных мыслей, да, к сожалению, нигде не нахожу: на каждой лавочке или скамейке кто-нибудь сидит: то пара голубков воркует, то недовольным языком кому-то косточки перемывают две старухи, а на одной скамье, как на кровати, пьяница разлёгся. Ах, какой же замечательный-то день сегодня! Любимой – нет, друзей пожаловаться я не нахожу, а пьянствовать – да ни за что! Ведь это гиблое дело. Притом я и не пью. В общем, одно только солнце ласкает да греет меня. И всё бы ничего, но вижу, как три здоровых парня пинают одного бродягу вдалеке. Тем временем, пока другие люди, будто бы не видя, спешно направляются куда-то, бегу навстречу кулакам спасать беднягу… Итогом стало избиение младенца. Но если у меня разбитая губа и кровь из носа, вдобавок ссадины да синяки повсюду, то им досталось несравненно больше: какие-то два мужика, увидев меня в деле, равнодушными остаться не смогли, но защитили и того бродягу, и меня.

Итак, хотя той тройке здорово досталось, столпотворение народа не над ними происходит. К примеру, те, что вдалеке стоят, с каким-то жгучим любопытством осматривают с ног до головы меня и тех двух мужиков, а те, что рядом, похлопывая по плечу, безудержно и беспощадно хвалят. Также один бесстрашный парень, приобняв меня покрепче, успевает пару селфи сделать; другим измазанного кровью обнимать не к спеху, а вот засняться целою гурьбой на редком фоне толпами идут. Бедняги, вступиться за бродягу не смогли, а селфи сделать, да ещё с избитым человеком, невтерпёж. Как будто бы на фоне знаковых людей, что проявили храбрость, мы сами делаемся храбрецами.

Но – слава Богу! – происходит чудо: один парнишка видит, что мне нужно, и, пробираясь сквозь толпу селфи-героев, кричит простую фразу, которая сейчас ценнее похвалы: «Пойдём со мной: я тут недалеко живу умоешься», – и я, конечно же, иду. Проходит две минуты (ну или три-четыре) – и мы подходим к дому, заходим во второй подъезд многоэтажного громилы – и наступает радость, облегчение: нам только на второй этаж. Итак, мы спешно поднимаемся – а дверь уже открыта: она встречает нас, та девушка, что станет мне женой. Уверен – здесь не проиграю! По крайней мере, очень в этом постараюсь.

* * *

Интересно, сколько в мире парней и девушек, которые, увидев друг друга, тут же проникаются симпатией, влюбляются и становятся неразлучными до самой смерти? (От автора книги.)

– …Рану нужно обработать. Вы, главное, не дёргайтесь! Хорошо?

Я тут же замираю, хотя всё тело щиплет и болит, но, глядя на неё, готов стерпеть любые муки, только бы она сидела рядом. И она сидит, да и не просто рядом, а касается так нежно и красиво прямыми пальцами до огрубелых рук. И пальчики её – как кисточки в руках искусного художника, а кожа – чистый шёлк. Когда она касается меня любой частичкой тела – млею, а стоит приподнять глаза, взглянуть – сгораю, трепещу…

И это я – влюблённый, бестолковый романтик двадцать первого века, мечтающий обнять, кольцо надеть, поднять фату, поцеловать? Даже сейчас я перед ней как маленький ребёнок: ещё не научился лицемерить, поэтому и чувства точно оголённый провод. А впрочем, так даже лучше: не люблю все эти игры, не умею в них играть и не хочу. Да и зачем таиться, когда Наташа (я, быть может, нравлюсь ей) сама вступает в разговор:

– Пока вы были в ванной, Слава сказал – вы первый из толпы, кто бросился на амбразуру, говорил, что вы кого-то защитили.

– Боюсь, я только попытался – всё остальное сделали другие. А драться я, как видишь, вовсе не умею.

– Может быть, и так, не знаю, но если бы не ваша неудачная попытка, никто бы и не дёрнулся в защиту… ну, того мужчины.

– Что ж, тогда я рад, что эти ссадины на мне не понапрасну.

– Конечно же, не понапрасну. Если бы не ваша храбрость, то вы не оказались бы затянутыми в драку и вас бы не побили, а значит, что и Ростислав вас так и не позвал бы к нам домой, и я…

Тут лицо Наташи розовеет, она смущённо опускает голову и на меня уже не смотрит, но фразу, пусть неуверенно и робко, всё же завершает:

– Э-э-э… не увидела бы такого храброго, достойного человека. Ну, в наши дни… такие вот, как вы, – это большая редкость. Ну, вы, надеюсь, понимаете, что я хочу сказать.

– Да всё нормально. Но, если можно, давай-ка перейдём на «ты». Не против?

– Да-да, конечно. Я полностью с вами… Ой! С тобой согласна. – И её улыбка расцветает!

– Тогда представлюсь. Меня Алан зовут.

– Алан! Какое красивое имя, а меня Наташа.

– Знаю: из ванной слышал, как Ростислав тебя по имени назвал. Впрочем, он и раньше называл тебя Наташей: когда ты нас встречала у порога. – И она вновь заливается краской приятного смущения.

Да неужели я, такой избитый, ей по нраву?.. Если так, то, Боже, ты и вправду велик! Но, умоляю, когда подаришь мне такой цветок, не забирай!

Глава 7. Непоколебимый принцип

Время действия: 15 мая 2022 года, 9 часов утра.

Место действия: Москва, квартира Стрельцова Григория Тимофеевича, дяди Ростислава.

Повествующее лицо: Стрельцова Наталья Григорьевна, 23 года.

– …Скажи, как дела у Наташеньки? У неё, как помнится, был ухажёр, так почему не женились?

– Из-за принципов (из 4-й главы).

Воскресенье. У раскрытого окна, на подоконнике, отредактировав по просьбе Ростислава рассказ с закрученным сюжетом, сижу, тоскую и опять без дела. Неужто снова день уныния, день скорби, сожаления о прошлом? Как же надоело, когда не тосковать хочу – любить. Да вот беда: любви всё нет и нет. Гуляет где-то – обо мне забыла: и в гости не заходит, и на улице не спросит, а мимо проходя, и не окликнет вовсе. Наверное, спешит куда-то, гонится за чем-то… А может, это я спешу? А может, это я гонюсь? Боюсь, что не успею, не отыщу своего принца. А может, и искать не надо?! Ох, не знаю. То ли сидеть и ждать – когда же он нагрянет, то ли бежать и надрываться, идти и спотыкаться, ползти и унижаться… пока не встречу моего героя, мудрого и волевого, которому важнее поступить достойно, чем выгоду искать на каждом переулке. Такой мужчина – верю! – будет верным и надёжным. Не так, как Игорь, которому что ванна, что болото – всё одно и то же. Одаривал цветами, комплиментами… и в любви даже клялся – но при этом спал с другой. В защиту только и нашёл, что крикнуть: «Пока ты строишь недотрогу, что ещё мне остаётся делать?» Да что же это за любовь такая?! До свадьбы пару месяцев осталось – он стерпеть не может. Красноречив и статен точно принц – а поступает как собака. Предателей на фронте убивали, между прочим: наказывали смертью всякого, кто с ненавистными врагами сделку заключал. А ведь измена – будь то на войне или в семейной жизни – такое же предательство, и точка.

Хорошо, что грязная натура Игоря за пару месяцев до свадьбы проявилась, а не после. А то бы вновь трагикомедия семейной жизни разыгралась, но уже не так, как в полюбившихся кинокартинах, где боль, страдания и слёзы, а в заключение бездумный happy end. Причём во многих жанрах: в боевиках и мелодрамах, комедиях и детективах, даже в ужасах, где порою хоть какой-нибудь бедняга, к счастью, выживает. Поэтому почти у всех, как правило, один конец: спаслись, всех победили, все переженились и готовы к новой схватке с кем и чем угодно: со злом, пришельцами, соседом, обстоятельствами жизни… да хоть с богами, лишь бы оказаться круче, чем они: сильнее и быстрее, проворнее, умнее и хитрее, – что называется, хотим не посрамлёнными и на коне остаться. А оказаться в луже и под ним, избитым и в плевках, под смех со всех сторон, – да кто захочет!

Но одного не понимаю вовсе: почему на радость о спасении, победе, об успехе или мире каких-то пять минут в конце и выделяют? Как будто это и не главное в картине. Тогда зачем к тому, что не настолько важно, стремятся все герои? По-моему, мы заблудились, когда процесс погони оценили более чем результат. Поэтому выходит так: мы рьяно жаждем добежать до цели, но, добежав, не знаем, что и делать. А ведь один поэт как-то сказал: «Сберечь приобретённое – не меньшее искусство, чем его приобрести[17]». Отсюда и вопрос: как сохранить, что получили, а не начинать сначала? Но много ли об этом говорят или снимают? Конечно, нет. Нас чаще развлекают, веселят, местами побуждают достигать чего-то вопреки любым преградам жизни, а сохранить ту ценность, что может получить или достигнуть человек, увы, не учат. Не говоря о том, что я ни разу не видала фильма, где от начала до конца всё так прекрасно! Где в начале, середине и конце нет ни единого конфликта – только радость, счастье и любовь. Да нет, такое лицезреть неинтересно. Но тогда вопрос: зачем к неинтересному стремимся? Вот что с нами не так?!.

* * *

К 12 часам убралась по дому, приготовила обед; но скука дня не ослабляет хватку а шагает по проторенной дороге снова: у раскрытого окна, на подоконнике, сижу, тоскую и опять без дела. Неужто день уныния, день скорби, сожаления о прошлом набирает силу? Не успеваю толком всё обдумать, как, испугавшись, понимаю – нет, не набирает; однако неподдельный ужас захватывает душу: какой-то странный незнакомец, весь в крови, плетётся через двор за Ростиславом. Что за мужчина, я не знаю, но, срываясь с места, пулей долетаю до двери.

Итак, волнуюсь и трясусь, дверь нараспашку – я в цветах. То есть в пижаме летней, которая в цветочек, ведь сегодня никуда не собираюсь – ни на работу, ни за хлебом, ни к какой-нибудь подруге. Но по бетону стук мужского каблука – и вижу: короткие чёрные волосы, точно смоль, одет со вкусом, несмотря на рваную одежду, а также мирный взгляд, приветливый такой, которым, правда, он по мне блуждает… Ах да, едва заметная улыбка, что очень даже странно. Ведь когда рубашка, брюки в пятнах крови, то чего тут улыбаться?

– Наташа, нужна твоя помощь, – начинает Ростислав, обращаясь тут же к молодому человеку: – Это, кстати, моя сестра. Но не время для знакомства – идём!

Заводим гостя в дом и сразу в ванную, умываться. Я за аптечкой, Ростислав за чистым полотенцем, новыми вещами. Проходит около пяти минут – выходит незнакомец с оголённым торсом – я тут же заливаюсь краской. Наконец он надевает майку, предложенную братом, и я берусь за дело. Под рукой зелёнка с йодом, пластыри с бинтами, лёд… Только теперь, начав беседу с молодым мужчиной, в полной мере замечаю, насколько сильно завлекают мой смущённый взор черты его лица. Но, главное, какой самоотверженный поступок совершил! Ой, только б не влюбиться. Хотя кольца не видно. Может, он свободен? Как было бы прекрасно! И в этот миг надежды он аккуратно предлагает:

– …Если можно, давай-ка перейдём на «ты». Не против?

– Да-да, конечно. Я полностью с вами… Ой! С тобой согласна.