Войны эволюции: враг за спиной

– И так передаю слово нашим бравым военным инструкторам. Всего доброго, господа! – бросил Мильке напоследок и засеменил к выходу, по дороге погрозив пальцем Ермолову, – Профессор, я вас жду!

Майор Мартино, проводив взглядом Мильке до дверей, решился продолжить презентацию. Он заговорил четко, как будто докладывал по уставу вышестоящему начальству:

– Господа! Меня и моего коллегу уже представили. Поэтому сразу перейдем к делу. Объект №01121958 проходил обучение всем военным дисциплинам, предложенным в Военной Академии для диверсионных и разведывательных операций. По итогам обучения стоит отметить высокие показатели объекта. Объект №01121958 в совершенстве овладел навыками ближнего боя без оружия, обращения с холодным и стрелковыми видами вооружения. Показал самые высокие результаты по тактике.

Ермолов слушал сквозь уши. Ему поскорей хотелось отправиться в лабораторию и самому убедиться, что с Александром все в порядке. Всю остающуюся часть презентации он мысленно был вне стен Академии. Время тянулось бесконечно долго, пока профессор не услышал, что с ним кто-то заговорил. Это был Мартино. Капитан Тук стоял за трибуной. Профессор даже не заметил, что они сменили друг друга.

– Профессор! Профессор Ермолов? Вы меня слышите? Вам идти отвечать на вопросы. Мы заканчиваем, – полушёпотом забасил военный, склонившись над ним.

Ермолов встряхнул головой, удивленно хлопая глазами.

– Да-да, конечно.

Он направился к трибуне, растеряно слушая заключительную часть речи Тука:

– И, как видно, в условиях запрета на использование самообучаемого искусственного интеллекта объект №01121958 избегает всех правовых и юридических проволочек в данном вопросе. По сути дела, он – биологический робот, но в отличие от киборгов, способных выполнять лишь шаблонные задачи, робот без ограничений. Объект в девяноста девяти процентах случаев может руководить простыми киборгами посредством своего биочипа. За счет этого можно избежать больших издержек на массовое производство биокиборгов, но при этом по максимуму использовать простых киборгов. Спасибо, у меня все. На вопросы по протоколу ответит профессор Ермолов, – военный закончил и чуть ли не строевым шагом направился к своему креслу.

Ермолов вновь обосновался за трибуной. Со своего места поднялся мужчина азиатской внешности:

– Профессор, мы все восхищены вашей работой, – начал он и захлопал.

Зал взорвался аплодисментами. Но мужчина поднял ладонь и, как по команде, оборвал их.

– А теперь по говорим по существу. Я – министр обороны Ямамото Хагакурэ. И я думаю, что после нескольких часов презентации никто не будет задавать вопросы по столь разжеванному материалу. Но меня интересует еще один аспект, который вы грамотно обошли. Несмотря на то, что обоснование трат и представление результатов не вызывает нареканий, хотелось бы понять, кто этот ваш объект номер как там его? Что им движет? Для нас он – робот. Но вы сами обмолвились, что он, прежде всего, человек. Это же ваше мнение? Насколько опасно его человеческое начало? Не может ли он струсить или сломаться? И может ли он за Конфедерацию безрассудно рискнуть своей жизнью? И не станет ли он угрозой для всего общества, если выйдет из-под контроля? Ведь такая возможность есть – вы сами сказали!

Ермолов смотрел в пустоту, понимая, что у него нет ответа на эти вопросы.

– Так что же профессор?

Ермолов закивал головой:

– Да, мистер Хагакурэ, вы правы, что задаете эти вопросы. Но ответы на них лежат, прежде всего, в понимании ситуации каждым из нас индивидуально. Для меня он, прежде всего, человек. Тот мальчик, которого в два года принесли в нашу лабораторию. А для вас? Для вас этот вопрос решит комиссия психологов. Она и озвучит результаты, по которым и будет определена дальнейшая судьба проекта «Эволюция» и самого объекта №01121958.

– Я хоть и человек военный, но понять вас могу. И все же. Если он – человек, что может заставить его выполнить приказ, препятствующий его воле?

– В его биочипе, – после некоторого раздумья ответил Ермолов, – стоит ограничение на уровне гормонального контроля. Сложный механизм подавляет его волю, стирает ненужные воспоминания. Я уверен, что благодаря этому, он выполнит любой приказ.

– И все же я не понимаю. Почему нельзя было, как это у вас там делается, отрезать, пришить ему, ввести препарат, чтобы он вообще не испытывал никаких эмоций, а только выполнял приказы. Я же знаю, эксперименты такие проводились.

– Проводились, но не у нас. Мы делали совершенного человека и не хотели из него лепить биологического робота.

Министр напрягся. Он так и не получил ответы.

– Профессор, вы, верно, меня не хотите слушать. Я сошлюсь на ваш стресс, все-таки Мильке переборщил с последним тестом, и я видел ваши переживания. Но ответьте мне четко. Сейчас объект – больше робот или человек?

Ермолов, которому надоел этот бестолковый диалог, закрыл глаза, выдохнул и цокнул языком:

– С вашей точки зрения, я повторюсь, он – робот. Он выполнит все ваши приказы и даже не спросит ничего. Но человеческий потенциал в нем есть. И этот потенциал закрыт для него кодом. Но доступа к нему, как я уже говорил, у биокибернетического организма нет и не будет.

– Спасибо профессор, – удовлетворенно кивнул Хагакурэ и занял свое место.

Глава 2

Едва презентация закончилась, Ермолов поспешил избавиться от надоедливых слушателей, которые даже же после слов министра обороны осыпали его градом вопросов. Теперь же он спешил по коридорам Академии в кабинет руководства, располагавшегося на девяностом этаже здания.

Место строительства Военной Академии наук Конфедерации никогда не обсуждалось. Где еще, как ни на Марсе в городе Аресе было строить. Здание, возведенное более двух веков назад, по-прежнему считалось эталоном научной и архитектурной мысли. В его основании находился цилиндрический каркас из современных металлических сплавов, возвышающийся над землей на девяносто пять этажей. Каркас обрамляли конструкции из двух декоративных спиралей, которые по специальным желобам приводились в движение. Создавалось впечатление, что Академия, будто огромный бур, стремительно взмывала ввысь, вырвавшись из подземелья на дневную поверхность. Здание, облицованное тончайшим стекло-титаном, кружилось в завораживающем танце, искрясь мириадами огней в лучах марсианского солнца. Венчала башню воинствующая пика, а там, где окна здания выходили на стороны горизонта, двигались скоростные лифты, способные за несколько секунд домчать человека с первого этажа и до самых звезд. Именно до звезд, поскольку последний этаж Академии занимала самая совершенная во всей Конфедерации планетная обсерватория.

Внутри здание выглядело столь же необычно. Даже простые стены часто удивляли диковинкой. Вместо серых однотонных перегородок стены Академии зачастую представляли собой интерактивную площадку, на которую выводилась открытая для доступа информация. Это могло быть и изображение проводимых в стенах Академии экспериментов или прогноз погоды с его изменением, дополненный изображением атмосферы Марса из космоса.

Ермолов спешил, но понимал, что разговор с Мильке предстоял трудный. Заместитель директора Агентства Безопасности Конфедерации был личностью весьма закрытой и предельно своеобразной. Его на дух не переносили коллеги и подчиненные. Но его боялись. Он не щадил никого на своем пути. Мильке был прагматиком до мозга костей и к тому же, наверно, самым верным Конфедерации генералом. Отыскать более самоотверженного человека, столь ретиво отстаивающего государственные интересы, было не то, что трудно, невозможно. Если генерал находил себе мишень, то, как показывала практика, своего он уже не упускал. И теперь его мишенью почему-то стал Ермолов. Или Александр? Он хотел уничтожить Александра или отстранить от работы профессора? Какая в этом была выгода для него? Слишком много вопросов. Они мешали думать, мешали сосредоточиться.

Тяжелые мысли витали в голове Ермолова. Он вышел из лифта и оказался перед единственной внутри кругового коридора дверью девяностого этажа. Профессор не успел приблизиться к ней, как та открылась, впуская внутрь посетителя.

За огромным столом в необъятном рабочем кабинете сидели Мильке, отчего-то оказавшийся здесь раньше Ермолова Хагакурэ и руководитель Академии – доктор Брюс Чан. Чан – приветливый пожилой человек, отметивший свое двухсотлетие, бодро поднялся со своего места и устремился к Ермолову. Протянув ему свою сухую ладонь, он взволновано проговорил:

– Приветствую тебя, Алексей, мой славный ученик и последователь.

Ермолов ответил на его рукопожатие и в знак уважения слегка поклонился.

– Здравствуйте, доктор Чан, – он через плечо пытался разглядеть выражение лица Мильке, но оно, как и всегда было непроницаемым.

Его взгляд поймал Чан и прошептал:

– Ничего не бойся! Я не дам тебя в обиду!

Если Чан с этого начал, значит, все было совсем плохо. Собираясь с духом, Ермолов неспешным шагом подошел к столу. Сопровождавший его руководитель Академии по-хозяйски указал ему, за какое кресло присесть. Профессор безропотно повиновался. И без того удобное сидение приняло форму спины Ермолова. Включился индивидуальный климат-контроль. На подлокотнике высветился цветной дисплей с набором дополнительных настроек кресла. Профессор установил себе микроклимат на двадцать градусов и, посмотрев на своих собеседников, улыбнулся. Он старался выглядеть уверенным в себе, уже решив для себя, что будет сражаться с генералом до последнего, чтобы Мильке ему не уготовил.

– А что это вы, мистер Ермолов, улыбаетесь. Уже прошла тревога за подопечного? – тут же начал свое наступление генерал.

– Я, конечно, понимаю, что форма обращения «мистер» принята за официальную, да и просто вежливую на территории Конфедерации, но позвольте заметить, когда вы меня сегодня уничтожали словесно, вы так не делали, – сразу парировал его выпад Ермолов, – или вы стесняетесь доктора Чана?

– Алексей! – удивленно вскинул бровями старик.

Хагакурэ изучал лицо Ермолова с живым интересом и одобрительно улыбался. Ему профессор понравился еще на презентации уже тем, что позволил себе пойти против Мильке. К тому же Ермолов первоклассно парировал и его вопросы, чем поначалу утомил министра. Но, тем не менее, за свою принципиальность профессор и тут заработал порцию уважения. Реакция Мильке на столь храбрый выпад Ермолова мало интересовала Хагакурэ, поскольку генерал был его старым приятелем и партнером в политических интригах. К тому же статус министра обороны котировался выше генеральского чина и должности в АБК Мильке. Поэтому Ямамото не упускал возможности открыто симпатизировать храбрецу, бросившему вызовов заоблачной для себя по статусу персоне.

Мильке вида не подал, но в голосе его проскользнула напряженная нотка:

– Хорошо, профессор. Как вам будет угодно. Я опущу вежливые формальности. Более того, я сразу перейду к сути вопроса, чтобы не отнимать у вас драгоценное время, – последние слова он цедил уже сквозь зубы.

Это был плохой знак, поэтому Хагакурэ заулыбался еще больше и вступился за Ермолова:

– Ну что ты дорогой, Маркус. Не стоит так реагировать на такие пустяки. Ты действительно был несколько колок на сегодняшней презентации. И профессор Ермолов имеет право предъявить тебе претензии, – открыто съязвил он.

– Дорогой мой, Ямамото. Мне действительно бы хотелось, чтобы ты сейчас, – злобно втянув голову в плечи, Мильке зашипел, – замолчал и не лез не в своё дело!

Теперь Хагакурэ опешил. Чан попытался разрядить обстановку:

– Друзья! Друзья, давайте не будем доходить до выяснений отношений. Может быть, выпьем чаю? Внемлем голосу разума и почувствуем вкус мудрости великих трав?

Мильке привычно заулыбался:

– Спасибо, доктор. Но мы обойдемся без мудрости вашего пойла. Внимать разуму будем сегодня исключительно моему. А по сему, Ямамото, я тебя прошу, как соратника, как старого товарища, не лезть в этот разговор. Это не твое дело. Пришел, увидел, что технология работает, что деньги вашего министерства затрачены не зря, и успокоился. Договорились?

– Маркус, что значит успокоился? Деньги выделяло министерство обороны, мы рассчитываем на эту технологию.

– Как бы ни так. У меня был разговор с президентом. Джексон поддержал меня. Еще на стадии проектирования деньги выделило министерство обороны только потому, что деньги Агентства привлекают слишком много лишних глаз. Ты же понимаешь, как это опасно?

– Нет, Маркус, изволь выслушать меня. Ты же знаешь какая напряженная обстановка твориться в резервациях. Там полноценные армии готовятся.

– А то я не знаю, – перебил министра Мильке, – у них там взвод солдат, а считаешь уже, что армия. Сиди, Ямамото, молчи и слушай. У нас утечки технологий идут, у нас страшные вещи творятся. Кругом предатели. Не будет утечек технологий – не будет в резервациях армий. Я же не слеп, чтобы не видеть по разведданным, что их армия строиться на наших разработках. Понимаешь, на новейших разработках. А сколько пиратов появилось. У нас научные базы переводятся на усиленный режим охраны. Иначе все, пиши пропало. Кстати, профессор, как у вас дела с охраной?

Хагакурэ сдался, но недовольно поморщился. Ермолов, заслушавшись устрашающей речью Мильке, вздрогнул, но не растерялся:

– Лаборатория на Олимпе охраняется отделением спецназа с армейской базы.

– Хорошо, – успокоился Мильке и попытался извиниться перед министром обороны, – не серчай, Ямамото. Я может быть и резок, но все делаю и говорю с пользой для дела.

Ермолов пребывал в легком недоумении. Генерал заткнул за пояс министра обороны. Впрочем, удивляться этому долго ему не пришлось, Мильке вновь взялся за него:

– А, вы, профессор, не спешите на рожон лезть. Можно упасть больно. Никакие ваши связи, как заслуженного деятеля науки не помогут. Через два месяца, свой пост покидает директор Агентства Безопасности Конфедерации. Я, так сказать, вам приватно сообщаю, что, скорее всего, это место займу я. К тому же директор сейчас сдает все активные дела, и, по сути, исполняю его обязанности тоже я. А после никто не помещает мне убрать из своей должности приставку «и.о.». Но вопрос сейчас не об этом. Вопрос о проекте «Эволюция».

Чан хотел воспрепятствовать не слишком приятным высказываниям генерала, но Мильке движением руки призвал старика к молчанию. Удаль Ермолова быстро сошла на «нет». Он понимал, что сейчас был не тот момент, когда пешка могла доставить неприятности ферзю. Тем не менее, Ермолов нашел в себе силы продолжить беседу, как будто ничего и не произошло:

– Что вы хотели обсудить по проекту?

– Уважаю, профессор. Не думайте, что я весь такой мерзкий. Действительно уважаю вас и как профессионала, и как достойного оппонента. И я не хочу ходить вокруг да около. По своим каналам я узнал, что вы вывели свою разработку на новый уровень. Это так?

Ермолов развел руками:

– Я так понимаю скрывать что-то нет смысла.

– Само собой, – прищурился Мильке.

– Хорошо, – сдался профессор, – это не то, чтобы новый уровень, но благодаря моему открытию новые биокибернетические организмы могут быть выращены за год.

Мильке оказался шокирован. Хагакурэ нервно сглотнул, и лишь Чан мудро улыбнулся, радуясь за своего ученика.

– Год? То, что вы сделали с объектом за двадцать шесть лет, теперь вы можете осуществить за год?

– С Сашей, – Ермолов осекся и, посмотрев на генерала, быстро поправился, – с объектом №01121958 использовался другой подход. Тогда и сам биочип выращивался долгое время. А теперь я научил клетки самостоятельно ускорять процесс строительства. Это сложная технология, но у меня получился последний эксперимент. К тому же вживленный биочип теперь может перепрограммироваться, помогать всему организму правильно использовать вводимые препараты и тем самым ускорять модификацию. Да и длительность работы с объектом была обусловлена, в том числе, долгими годами его восстановления после страшной аварии.

– Значит год, – Мильке задумчиво постучал пальцами по столу.

– Да, но это что-то меняет?

– Все, профессор, все меняет. Мы не можем рисковать такой технологией. Она не может достаться врагам Конфедерации. Ваш центр слишком открыт для продолжения такого рода работы. Я надеюсь, вы соблюдаете регламент? Вы дублируете ваши записи на накопитель?

– Да, конечно, все по регламенту. Все записи дублируются на переносное запоминающее устройство, любезно предоставленное вашей конторой.

– Хорошо, а теперь слушайте внимательно, – Мильке стал совсем хмурым, – с завтрашнего дня и в течение нескольких дней с вашим подопечным будут проводиться заключительные тесты психологов. Так вот, они должны быть провалены. После чего должно быть объявлено о закрытии проекта. Формулировка – невозможность выполнения приказов в стрессовых ситуациях и высокая вероятность выхода объекта из-под контроля. Этого будет достаточно, чтобы признать эксперимент провальным. Вы передадите нам объект и все наработки в рамках этого проекта. Все копии должны будут быть уничтожены. Созданному архиву с проектом будет присвоена высшая степень секретности. Но это еще не все. Вы уволите всех своих сотрудников, закроете «Биокиберию» и никогда не будете вспоминать о последних двадцати шести годах работы. Все указания получены на высшем уровне. Отвертеться не получится, что-либо изменить – тоже. Даже не пытайтесь, все уже решено.

Ермолов пережил второй сильнейший шок за день. Он ослабил пуговицу на рубашке костюма и посмотрел на Чана. Старик недоуменно развел руками. Руководитель Академии был не менее шокирован, чем профессор.

– Вы же понимаете, что это вся моя жизнь? – умоляюще спросил Ермолов.

– Алексей, можно с тобой на «ты», по-дружески? – не дожидаясь ответа, Мильке продолжил, – Не стоит расстраиваться. Ты молод. Тебе всего шестьдесят. У тебя перед глазами – Чан, живой пример для тебя. Ему двести, и он руководит крупнейшей в Конфедерации Академией. И тебя ждет такое же блестящее будущее. Правда, если все сделаешь, как надо.

Ермолов обреченно уточнил:

– А если я откажусь? Если тесты пройдут хорошо? Если, как и планировалось, объект «Эволюция» рассекретят, и состоится мировая презентация объекта от лица министра обороны?

Мильке зацокал и быстро замотал головой:

– Не стоит, Алексей, не стоит. Даже не думай. Но, если вдруг. Во-первых, не уверен, что твой подопечный дотянет до следующего дня. В Конфедерации так не стабильно сейчас. И очень много террористических организаций, много пиратов, которые охотятся за технологиями. Ты же не хочешь сделать кому-либо плохо. К тому же, думаю, уж они-то точно захотят навестить создателей чуда науки, чтобы никто из вашей команды больше ничего не смог создать. Да, я именно так и думаю, именно так и будет, – цинично закивал он головой.

– Подлец, – зашептал Ермолов.

Мильке демонстративно изучил лица своих собеседников. Заострив свое внимание на профессоре, генерал недоуменно пожал плечами и продолжил:

– Не понимаю твоей реакции. Убивать всех вас в реальности никто не собирается, а вот закрыть от внешнего мира, это, пожалуйста. Некрологи можем написать, как по заказу. Но ты пойми – это политика. Это безопасность Конфедерации. Я не допущу даже мизерной возможности дестабилизации и без того не самой спокойной обстановки. Поэтому соглашайся на то, что предлагаю. Не самый худший вариант. Это первое и последнее предложение.

– Что будет с Александром, со мной, с моим персоналом? Что ждет проект?

– Объект навсегда будет для вас потерян. Будь он в руках военных, это была б очередная игрушка устрашения. А мы его будем использовать совсем в других целях. Но о его судьбе ты вряд ли что-то узнаешь. Что же касается персонала, то мы распределим их по разным фирмам и научным компаниям. Команда у тебя хорошая, спрос будет. Ну а ты. Ты улетишь с Марса. На год. В отпуск. Ты случайно выиграешь в лотерею миллион пиров и захочешь, естественно, отдохнуть. Полетишь на Венеру, в курортной зоне купишь себе виллу. Не раньше, чем через год сможешь вернуться и начать преподавать в Академии. Сможешь вернуться и к проектам, но биокибернетика будет для тебя закрыта. Чтобы не было соблазнов. А твой объект будут курировать совсем другие люди. Жаль, что ты не сделал его менее человечным. Мне до сих пор дико видеть твою привязанность к нему. И если б не интересы государства, то уже, поэтому тебя стоило отстранить от проекта. Своим поведением, а я сегодня в этом убедился, ты поставил под угрозу многомиллионную разработку. Объект – не человек, объект – наше секретное оружие. Это твоя большая ошибка. Но ты спас и себя, и его. Как ты говорил? Его эмоции ограничиваются собственным биочипом? Что ж, уже отлично. Меньше будет с ним возни. А то я уже подумывал о специальной операции на головном мозге. Ты же знаешь, у нас есть умелые хирурги, которые где надо могут поправить, и человеческого в нем будет меньше, чем в этом столе, – Мильке ударил ладонью по дубовой столешнице, – а тебя я призываю не отчаиваться. Твоя разработка принес много пользы Конфедерации.

Ермолов уткнулся лицом в свои ладони и закрыл глаза. После секундного размышления, он медленно стал поднимать голову вверх. Прижатые ладони сползали вниз, выдавая замершее в отчаянии лицо. Не открывая глаз, профессор произнес:

– Хорошо, я согласен.

– Вот и славно, – оживился Мильке и обратился уже ко всем, – разговор этот был очень закрытым. Поэтому во избежание лишних проблем попрошу вас молчать.

Он приложил палец к губам и привычно хитро улыбнулся.

***

Пока профессор Ермолов спешил в кабинет руководителя Академии, из зала, где проходила презентация, вышел высокий брюнет, в строгом сером костюме. Его лицо отличалось болезненной бледностью, а черные как смоль волосы были зализаны назад. Над верхней губой проходила тонкая линия усов, взгляд его голубых глаз казался чрезвычайно надменным и холодным.

– Как вам презентация, сенатор Борджиа? – окликнули его в большом холле.

Брюнет не удосужился даже обернуться и продолжил неспешной походкой направляться к выходу.

– Мне понравилось, особенно то представление, что устроил генерал Мильке, – бросил он брезгливо на ходу.

Сенатор предавался своим мыслям, пока среди идущих навстречу людей, не заметил весьма необычную для здешних стен особу. Короткая стрижка пылала ярко-оранжевым цветом. Желтые, тигровые глаза смотрели на мир хищно и злобно. Черная матовая одежда подчеркивала превосходную фигуру. Выглядела она эффектно, но очень пугающе.

Борджиа не сводил с девушки глаз, и она отвечала ему взаимностью. Они так и шли, пока не поравнялись. В этот момент в ладони сенатора оказался крошечный металлический цилиндр. Худая рука незаметно опустила его в карман матовой куртки незнакомки, а девушка, не сбавляя шага, продолжила идти вперед.

Сенатор неспешно направился к лифту, а незнакомка вытащила цилиндр, легким нажатием разломила его на две части и извлекла на свет маленький клочок бумаги. Девушка развернула его и прочитала:

– Презентация прошла успешно. Настаиваю на завтра, иначе будет поздно. Мильке что-то задумал.

Она небрежно бросила записку и стала спускаться по лестнице. Медленно планирующая к полу бумага вдруг ярко вспыхнула и очень быстро прогорела, не оставив после себя даже пепла.

***

Лаборатория «Биокиберии», облюбовавшая склон Олимпа, со стороны ничем себя не выдавала. Простой обыватель или залетный турист вряд ли мог предположить, что именно здесь ученые занимались секретными правительственными разработками. А все потому, что производственные помещения лаборатории уходили на три уровня вглубь склона, и на поверхности высился только огромный двухэтажный особняк. Его фасад украшали исполинские колонны, удерживающие над собой не менее внушительную террасу. На нее в свою очередь выходили большие окна, всегда открытые солнцу. В ясный погожий день особняк утопал в его лучах. В комнатах становилось светло, что непременно сказывалось на настроении персонала, по совместительству здесь же и проживавшего. Это место любили, этой работой дорожили.

Виноградные лозы укутывали особняк сплошным ковром. Здание купалось в зелени. Хотя в зелени купалось здесь все. Склон Олимпа по праву считался одним из самых красивых мест на Марсе. Вечнозеленые леса устремлялись к вершине и, постепенно редея, сменялись иссиня-белым ледником, который намертво сковал уснувшего навеки гиганта.

Первые минуты пребывания внутри коттеджа могли удивить любого человека. Столь велик был контраст между жилой частью и лабораторными помещениями. Спартанские условия в лаборатории с ультрасовременным оборудованием сменялись уютной домашней обстановкой в коттедже. Камины, колонны, мраморные лестницы, величественные картины и гобелены, изумительные по красоте люстры, сияющие мириадами хрустальных подвесок. На стенах коттеджа красовалось холодное оружие, у каминов стояли рыцарские доспехи. Дом был богат и величествен и полностью отражал вкусы его хозяина. Ермолов любил историю, любил вещи, пахнущие временем. Это был его самый настоящий фетиш.