Стреноженная Россия: политико-экономический портрет ельцинизма

С лестничной клетки такая же лестница ведет вниз, ко второму выходу из подъезда. На ней тоже бьют. Вижу рядом массивную фигуру Ивана Шашвиаш-вили – его «обрабатывают» сразу несколько омоновцев. Бьют женщин – Светлану Горячеву, Ирину Виноградову.

Слышу пронзительный крик Сажи Умалатовой: "Прекратите! Прекратите!" Из гущи людей омоновцы вылавливают и куда-то уводят парня в форменных военных брюках. По многим свидетельствам, таких расстреливали.

Наконец, натешившись, нас (группу в шесть человек) выталкивают из подъезда. Улица ярко освещена – понимаем, что по ней не пройти. Проскочив вдоль стены, ныряем в спасительную темноту арки, в глубь квартала. Но и там приготовлены «сюрпризы». За кустами засели омоновцы, которые очередями гоняют из угла в угол пытающихся скрыться людей. В подъездах – ждут группы "на добивание". Оттуда доносятся душераздирающие крики – ОМОН "развлекается"…

Улучив момент, проскакиваю освещенное место и залегаю в темноте под деревом, но не надолго – заметили. Двое омоновцев идут меня искать и, конечно, находят. Удары, мат: "Застрелю, сука!" Один из омоновцев требует документы. Протягиваю ему депутатское удостоверение. Удивленно хмыкает, приказывает следовать за ним. Поднимаемся к проходной «Трехгорки». Здесь уже заканчивается избиение: людей разложили на асфальте и бьют прикладами, коваными ботинками. Омоновец докладывает обо мне офицеру, называет фамилию. Глянув мельком в удостоверение, офицер кивает: "В общем порядке" – и меня уже безо всяких церемоний волокут в автобус. Прибываем в штаб, на Петровку, 38. Оттуда нас направляют в 22-е отделение милиции на проспекте Мира.

Мне относительно повезло: я попал не в камеру, а за решетку в коридор, но – стоя. Напротив, на скамейке – восемь человек, все избиты. Вакиф Фахрутдинов едва сидит – все лицо в кровоподтеках, из уголков глаз сочится кровь. У незнакомого парня – каждые пять минут позывы к рвоте – видимо, сотрясение мозга. У Ермака Тимофеевича Филатова, сотрудника аппарата Верховного Совета, пальто набухло от крови – ударом приклада ободрали спину. На полу перед камерой еще один – без сознания, бредит…

Бесконечно длинная ночь. Стонут, мечутся в камерах избитые люди. Где-то вдалеке ухают орудия, слышны автоматные и пулеметные очереди (милиционеры пару раз выбегали с оружием, занимали оборону). Я лежу на полу в комнате для допросов и на оборотной стороне протоколов пишу эти заметки…»[270]

Чудовищно, но факт: в эти дни действительно готовилась мощная акция по чилийскому варианту. Омоновцы по внутренней электронной связи получили четкую команду: «Бить на поражение. В Белом доме нам свидетели не нужны».

Вот как ответил на вопрос «Чем вам запомнился 1993 год?» – генерал армии, бывший главный военный инспектор МО РФ К. Кобец: «Я руководил тогда опергруппой и до последнего момента пытался предотвратить кровопролитие. Должен признаться, что штурм Кремля в октябре 93-го был реален и помешала только разбросанность и нерешительность мятежников»[271]. Лжет бравый генерал: приплел и «штурм Кремля», и мятежников нашел. Лишь самое главное «забыл» – кто пролил кровь, по чьей команде и кто стрелял по мирным людям.

Еще более откровенно свою роль в событиях 93-го оценил бывший замглавы службы безопасности президента контр-адмирал Геннадий Захаров. «Мы защищали Ельцина, – весьма цинично заявил Захаров. – Наши действия обеспечили устойчивость психики президента…»

Не защита Конституции (Основного Закона) РФ, не закон волновали этого горе-контр-адмирала, а «психика» Б. Ельцина. Не удивительно, что этот контрадмирал, награжденный за штурм Дома Советов орденом «За личное мужество», с удовлетворением получил за пролитую по его вине русскую кровь и продление коррумпированного, олигархического режима ельцинизма этот орден.

Приведем откровения бывшего Генерального прокурора России В. Степанкова по поводу расстрела Белого дома. Он утверждал, что когда 5 октября следственная группа прокуратуры вошла в здание, то не обнаружила ни одного трупа. Причем он особо подчеркнул:

«Увиденное сильно отличалось от той картины, на которой Белый дом предстает как источник угрозы, начиненный массой оружия. Логически отсюда следовало бы, что там должна была развернуться жуткая картина боя с вооруженными националистами, бандитами. Но этот искусственно созданный образ абсолютно не соответствовал тому, что произошло на самом деле. То есть в бою должны участвовать две стороны, но даже первый визуальный осмотр свидетельствовал: бой вела одна сторона. Такую ситуацию я затрудняюсь назвать боем».

В этих показаниях – вся сущность бывшего Генерального прокурора РФ. Здесь высветилось желание подыграть и властям («ни одного трупа» – так хотелось остаться Генеральным прокурором), и защитникам Конституции (бой вела одна сторона – для истории!). Пройдет два года, и В. Степанков, прогнанный с должности Генпрокурора, видимо, переосмыслив события сентября – октября 1993 г., полупризнается, что при посещении 5 октября 1993 г. в 16.00 здания Белого дома «на выходе увидел убитого…»[272].

Убежден: если бы в «кровавые дни» 93-го В. Степанков не струсил, не занял страусиную позицию, а поступил бы так же быстро и решительно, как он «яростно» вместе со своим заместителем Лисиным действовал августе 91-го, действительно не было бы «ни одного трупа» вообще! И уж, конечно, людей не загоняли бы для фильтрации на ледовую арену в «Лужниках», где их содержали как преступников под мощной охраной. В частности, среди них находился и народный депутат И. Полозков. Да, тот самый, который в свое время снял в пользу Б. Ельцина свою кандидатуру на пост Председателя Верховного Совета РСФСР. Теперь тоже, наверное, жалеет, что поддался на уговоры елейного М. Горбачева.

В самый разгар расстрела Дома Советов в 15.00 в Кремле «правящая верхушка преступников» собрала совещание субъектов Федерации. Кирсан Илюмжинов и Руслан Аушев, вырвавшись из горящего Белого дома, пришли на это совещание. Вот как описывает ход совещания К. Илюмжинов: «…мы прямо из Белого дома с Русланом Аушевым какие были – грязные, так как пришлось по земле кататься, по коридорам этим, – пришли на совещание. По телевизору вы видели: в президиуме сидел Черномырдин, вокруг него – министры и субъекты Российской Федерации. Совещание только началось, а в это время прямой наводкой били по Белому дому. Встал Руслан Аушев, спрашивает меня: "Будешь ты говорить?" Я ответил, что нет, что-то в горле пересохло. Я впервые увидел такую ужасную картину. А Руслан ведь уже был в Афганистане. И он начал говорить, обращаясь к Черномырдину: "Виктор Степанович, там на глазах хорошие депутаты, плохие депутаты, хороший или плохой Верховный Совет, но мы там видели детей, женщин. Там где-то пятьсот или шестьсот трупов. Остановите бойню". На что руководители России сказали, что их вообще нужно уничтожить, стереть с лица земли. Потом выскочил Борис Немцов, губернатор Нижнего Новгорода: "Давите, давите, Виктор Степанович, времени нет. Уничтожайте их!" И другие губернаторы регионов начали говорить: надо их уничтожать, всех расстрелять»[273].

Но были другие факты, характеризующие, что не все продается и покупается. Журналист Андрей Бабицкий после расстрела Дома Советов отослал Ельцину медаль, которой он был награжден за участие в защите Белого дома в августе 1991 г. Этим он высказал свое неприятие нарушению Конституции и закона со стороны авторитарной власти. Что очень важно, сделал он это в то время, когда либеральная интеллигенция вовсю пела хвалу Ельцину.

Позднее я встречался со многими народными депутатами, попавшими «в переплет» 4–5 октября 1993 г. Они подробно рассказывали, что с ними творили омоновцы. Вакиф Фахрутдинов показал медицинскую карту, выданную в клинике Склифосовского: «Перелом 6-го, 7-го, 8-го ребер слева. Перелом 10-го ребра справа с повреждением легкого. Перелом головки лучевой кости…» Но никто до сих пор не понес наказание за это преступление!

Выйдя утром 5 октября 1993 г. из квартиры приютившего нас дома, я и сопровождавшие меня ребята из охраны госспецслужбы, которые вышли из Белого дома и ночевали вместе со мной, направились вверх к улице Рочдельская. Пересекли улицу. Вдруг слышим сзади сирену мчавшейся на большой скорости какой-то красной машины, которая направлялась в нашу сторону.

«Все, Юрий Михайлович. Это за нами. Сейчас нас арестуют», – проговорил Николай Н., прикрепленный сотрудник службы охраны. Однако красная машина, как оказалось, была пожарной машиной расположенной неподалеку пожарной части. Проскочив мимо нас 3–5 метров, она резко затормозила и остановилась. Из нее вышел молодой пожарный и бросился обниматься с Борисом М., другим сотрудником спецслужбы. Борис рассказал ему о всех перипетиях в Доме Советов и событиях последней ночи. Ребята крикнули мне немедленно садиться в машину, и мы быстро уехали из окруженного омоновцами участка. Просто повезло.

Пока ехали в машине, Борис рекомендовал мне примерно на месяц уйти «в подполье», никому не звонить, не показываться на людях, в том числе особенно на вокзале и в аэропорту, не ночевать дома и у родственников, чтобы, как он сказал, «не попасть в переплет беспредельщиков, "воинствующих победителей" примерно в течение 15–20 дней, пока ситуация не разрядится».

Машина остановились возле телефонной будки. Позвонил жене, договорились встретиться на углу Ленинского проспекта и ул. Крупской. Пожарная машина быстро доставила меня на место, жена, вся в слезах, уже ждала.

Дело в том, что, когда я не пришел домой вечером 4 октября, Инна Ефимовна начала звонить знакомым и друзьям, узнавать о моей судьбе. Дозвонилась до одного нашего старого знакомого – Виталия Джабути, работавшего пресс-секретарем у Павла Грачева. Тот сказал ей, что уточнит и вскоре перезвонит. Действительно, через час он перезвонил жене и сказал, что Юрий Михайлович не числится ни среди находящихся в МВД, ни среди погибших. Правда, сказал он, в кабинет Юрия Михайловича на пятом этаже Дома Советов попал танковый снаряд, в кабинете все разворочено, но был ли там Юрий Михайлович или нет, пока никто сказать не может, уточнят утром. Представляете состояние жены, получившей такую информацию, до того момента, когда мне удалось позвонить ей утром 5 октября?

Прощаясь, я искренне поблагодарил ребят из спецслужбы и пожарной машины за поддержку. Обменялись адресами.

Мы с женой, обсудив ситуацию и обдумав, где нас не будут искать, решили позвонить нашей близкой знакомой, подруге жены, бывшему инструктору ЦК КПСС Людмиле Артемовне Лесовой, которая проживала в доме ЦК КПСС по Ломоносовскому проспекту. Услышав наш голос, Людмила прокричала в трубку, чтобы мы немедленно приезжали к ней. Встретились. До самого вечера шла заинтересованная беседа о ситуации в стране, о том, как мы жили в оккупированном Доме Советов, как вышли, где ночевали. Но у Людмилы оставаться было нельзя, поскольку у нее была лишь однокомнатная квартира и, во-вторых, жильцы дома – бывшие сотрудники ЦК КПСС, многие из которых меня знали. Решили звонить друзьям.

Первому позвонили нашему общему другу Тарасу Мироновичу Шамбе. Этот звонок был обусловлен двумя обстоятельствами.

Дело в том, что я вместе с Тарасом Мироновичем в 1972–1975 гг. учился в Академии общественных наук при ЦК КПСС, где мы и подружились, часто семьями отмечали праздники.

В 1975-м он защитил кандидатскую диссертацию, а в 1985-м – докторскую. С 1987 г. Т. Шамба – профессор АОН при ЦК КПСС. Тарас Миронович – крупный специалист в сфере теории и практики государства, демократии и правопорядка, национально-государственного устройства и предпринимательского права. Разработчик текста проекта Конституции Республики Абхазия, инициатор проведения первых всенародных альтернативных выборов Президента Республики Абхазия. В 1992 г. он был избран президентом Всемирного Конгресса абхазо-абазинского народа. В 1987 г. был секретарем парткома Академии, в 1989 г. избран народным депутатом СССР. Я в это время был в докторантуре АОН при ЦК КПСС, жил в Москве, и наши дружеские отношения еще более укрепились.

Второе обстоятельство связано уже с событиями в самой Абхазии.

В июле 1993 г. я с женой отдыхал в санатории им. Фрунзе в Сочи. Перед поездкой Руслан Имранович попросил меня найти возможность конфиденциально встретиться с первым Президентом Республики Абхазия Владиславом Григорьевичем Ардзинбой, передать ему, что со стороны Верховного Совета Абхазия имеет полную поддержку, выяснить, чем можно республике помочь. Предупредил, что об этом никто не должен знать.

В санатории в это время отдыхали многие народные депутаты, в частности, Аман Тулеев с сыном, Владислав Ачалов с супругой Ларисой, Людмила Бахтиярова и другие.

Я обговорил с В. Ачаловым, который имел тесные связи с группировкой российских миротворцев в Абхазии, что хотел бы неофициально встретиться с В. Ардзинбой. Как-то вечером Владислав Алексеевич сказал мне, что завтра мы поедем в горы, где, скорее всего, и состоится наша встреча с В. Ардзинбой.

Утром я с супругой, В. Ачалов, его советник Георгий Николаевич Колбая, бывший член Верховного Суда СССР, выехали в горы.

Я хорошо помню дорогу, по которой мы ехали, поскольку наше с женой первое свадебное путешествие, а затем и поездки на отдых, на озеро Рица, в Новый Афон в другие годы проходили здесь, в Абхазии. Это был райский уголок. Теперь же нас везли по искореженной дороге, разрушенной местности, выжженной земле. Кругом опустевшие дома.

Напомню читателю ситуацию тех лет. В августе 1990 г. Верховный Совет Абхазии в ответ на непрекращающиеся шовинистические акции со стороны Тбилиси принял Декларацию о государственном суверенитете Абхазской Советской Социалистической Республики. Мы в Верховном Совете периодически обсуждали проблему Абхазии, поскольку она всегда была неотъемлемой частью России. В августе 1992 г. Грузия развязала открытую войну против этой независимой республики. Грузинские войска заняли восточную часть территории республики и столицу Сухум. Возникло вооруженное противостояние. На тот период государственные институты Абхазии были полностью разрушены. Армии фактически не было. Возникло народное ополчение, вставшее отстаивать свою независимость по велению сердца.

Приехали в горы, на правительственную дачу. Через некоторое время прибыл с небольшой группой В.Г. Ардзинба. Пока готовились шашлыки, я примерно час беседовал с Владиславом Григорьевичем, обговорили все вопросы, о которых я по возвращении в Москву рассказал Руслану Имрановичу. В ходе беседы я рассказал В.Г. Ардзинбе о наших давних отношениях с Т. Шамбой. В. Ардзинба весьма тепло отозвался не только о Тарасе Мироновиче, но и о всей семье Шамба. По прибытии в Москву я позвонил Т. Шамбе и рассказал о встрече.

Этот фактор побудил и Людмилу Артемовну и меня ему позвонить. Тарас Миронович немедленно откликнулся на нашу просьбу. Через час он вместе с супругой Нэлей приехал к Людмиле Артемовне и отвез меня на конспиративную квартиру, предупредив, чтобы я никому не звонил, не открывал двери, что никто из моих родных приезжать ко мне не должен, короче, вел себя как истый «подпольщик». Все четыре недели моего бытия на конспиративной квартире я усиленно, как говорится – по горячим следам, – писал книгу «Свинцом по России»[274], которую издал в 1995 г.

Зная, что я пишу книгу, народный депутат РСФСР, член Верховного Совета Г. Ахмедзянов[275] подарил мне страстные стихи, посвященные подвигу блокадных женщин, защитникам Конституции, которые с его согласия я привожу:

Тринадцатый день, как Парламент в осаде.У Белого дома шеренги солдат,И кольца Бруно, и спецназ в палисаде,И танки на всех перекрестках стоят.Я знаю, солдат, что ты верен присяге,Но прежде чем жать на крючок спусковой,Подумай – тебя не представят к наградеИ некому будет гордиться тобой.Ты вспомни бескрайние русские степи,Осенние запахи хлебных полей,Сиротами, знай, не рождаются дети,Не надо, взываю, стрелять в матерей!А может быть, мать твоя в доме блокадномИз окон глядит на шеренги внизу,Легендою став в своем подвиге ратном,Тебя вспоминает, роняя слезу.И шепчет: «Сынок, в этих окнах тревожныхВрагов твоих нет, здесь одни лишь друзья,С бескрайних равнин и просторов таежныхЗдесь гордость России, здесь совесть твоя».Но ты молчаливо взираешь на слезы,Не чувствуешь сердцем, о чем шепчет мать.Не видишь, как в горе склонились березы,Как стан их ломает железная рать.Ну что же, сынок, твое время настало,Стреляй в эту грудь, что вскормила любя,И в сердце, которое биться устало.Россия – живи, я прощаю тебя!Россия стыдливо глаза опустила,И танковый выстрел ударил мне в грудь.Сегодня убить ты меня разрешила,А завтра растопчут тебя – не забудь!Такой вот конец двухнедельной блокаде,Тот выстрел фатальный не просто, не вдруг,Но не было слез, и мольбы о пощаде,И вскинутых в горестном трепете рук.Мы вышли спокойно из Белого дома.Объятый огнем, он был сажей покрыт.И помнит пусть тот, кто войдет сюда снова,Ничто не забыто, никто не забыт!

Как указано выше, в августе 1995 г. Генпрокуратура завершила расследование дела о событиях 3–4 октября 1993 г. Собраны 400 томов доказательств, которые позволяют восстановить картину произошедшего (дело «Черный октябрь 93-го» № 18/123669–93). Следователями установлено, что в результате столкновений в те дни погибло не менее 147 человек. И все это, как записано в указе истинного убийцы – Б. Ельцина, в «целях безопасности». Главным толкователем ельцинского «единства и целостности России» на тот момент являлся глава сепаратистской Чечни Джохар Дудаев. Именно Дудаев был одним из немногих тогдашних глав регионов, кто публично поддержал действия Ельцина, оценив указ № 1400 как «правильное восприятие Москвой чеченского опыта».

Цифра 147 в документах «наших» прокуроров «установлена» весьма субъективно. Это тот «предел», который в свое время «указал» президент и которого придерживались и СМИ, и прокуратура. Чтобы не быть голословным, приведу факты. 5 октября 1993 г., рано утром Б. Ельцин позвонил руководителю администрации С. Филатову и сказал: «Сергей Александрович… к вашему сведению, за все дни мятежа погибло сто сорок шесть человек»[276].

Понимая всю щепетильность своего положения, следователи были вынуждены зафиксировать число погибших словами «не менее». На основании собранных доказательств Генпрокуратура пришла к выводу, что большинство погибших стало жертвой солдат внутренних войск МВД и Минобороны, которые стреляли по всякому движущемуся предмету. Разумеется, имена авторов государственного переворота, непосредственных исполнителей убийств, прокуратура не стала предавать гласности. Позднее материалы дела № 18/123669–93 были опубликованы. Поименно жертвы массового расстрела у Белого дома приведены в Приложении 5.

Но есть и другие данные, отличные от официальных. Вот что сообщил, например, один из офицеров внутренних войск о массовых убийствах тех, кто был внутри Дома Советов: «Официальными органами и официальными средствами массовой информации сознательно замалчивается все, что связано с массовым убийством… Всего в Белом доме было обнаружено 1500 (одна тысяча пятьсот) трупов, среди них женщины и дети. Все они были вывезенытайком оттуда через подземный тоннель, ведущий от Белого дома к станции метро «Краснопресненская» и далее за город, где были сожжены. Об идентификации и речи не было. Где сожгли – не знаю… Убитых так много потому, что из танков стреляли не болванками, как утверждают, а боевыми снарядами кумулятивного действия. Возникшая при разрыве внутри здания ударная волна была столь сильной, что у жертв разрывалась голова. Стены были забрызганы их мозгами»[277].

По сведениям правозащитного центра «Мемориал», полученным от рабочих и служащих крематориев за три ночи: с 5-го на 6-е, с 6-го на 7-е и с 7-го на 8 октября 1993 г. в Николо-Архангельском крематории сожжено 300–400 трупов, в Хованском – в первую ночь 58, во вторую – 27, в третью – 9[278].

В средствах массовой информации появлялись разные сообщения о жертвах сентября – октября 1993 г. Так, «Комсомольская правда» 25 ноября 1993 г. отмечала: «До сих пор… никем не дезавуирована просочившаяся в печать информация о письме трех силовых министров Президенту Российской Федерации, где названо точное – 948 человек – число жертв "Черного октября"».

В ночь с 5 на 6 октября 1993 года Владимир Сергеевич Бушин – фронтовик, советский и российский писатель, публицист, литературный критик, член Союза писателей СССР – написал стихи «Я убит в "Белом Доме"», которые легли в душу многим белодомовцам:

Я убит в «Белом Доме».Помяните меня!Бэтээры и танкиНе жалели огня.Вертолеты кружилиИ горел «Белый дом»,Стал он Черной могилойДля укрывшихся в нем.Я убит в «Белом Доме».Не жалейте меня!Мертвый сраму не имет,Честь моя спасена.Стыд, позор, униженьеЭто участь живых,Тех, кто милости проситУ сатрапов своих.А предатель-таманец,Расстрелявший меня,И иуда-рязанецДо последнего дня,До конца они будутВо бесчестии жить,И от крови им рукиНикогда не отмыть.Лучше здесь, с красным флагомСтоя, мне умирать,Чем пред гадиной наглойНа коленях стоять.Я убит в «Белом Доме».Видно – участь мне пасть,Как бойцы умиралиЗа Советскую власть.

Прошло двадцать лет с тех трагических для страны дней. Тайное все более становится явным. В 2011 г. в цикле передач «Суд истории» генерал-майор милиции Владимир Овчинский, бывший в 1993 г. помощником первого заместителя министра внутренних дел РФ, рассказал о документальном фильме, снятом по свежим следам в здании Верховного Совета после его захвата спецслужбами МВД. Комментируя показанное, сотрудники пресс-службы МВД тогда сообщали: «На этом месте стоял сейф. Теперь здесь расплавленное металлическое пятно». В той же комнате было другое расплавленное металлическое пятно вместо сейфа. От людей ничего не осталось, так как стреляли кумулятивными снарядами, которые выжигали все вместе с людьми. Таких кабинетов, по словам В. Овчинского, были десятки. В. Овчинский опроверг и официальную версию о 150 жертвах. «Трупов было не 150, а гораздо больше. Они штабелями лежали в черных пакетах в цокольном этаже… Это видели сотрудники пресс-службы. Я готов свидетельствовать об этом хоть на Конституции, хоть на Библии».

Приведем фамилии «героев», особо отличившихся при расстреле российского парламента, – Родина, народные депутаты РСФСР, их потомки должна знать их имена.

В штурме Дома Советов 4 октября 1993 г. принимали участие более 3000 солдат и офицеров, 10 танков, 80 БТР, 20 БМП, 15 БРДМ, свыше 50 БМД, подразделения, части и соединения Московского военного округа:

4-я гвардейская танковая (Кантемировская) дивизия, командир – генерал-майор Поляков Б.Н. Офицеры этой дивизии составили добровольческие экипажи танков, стрелявших по Дому Советов: заместители командиров танковых батальонов майор Петраков И.А. и майор Брулевич В.В., командир батальона майор Рудой П.К., командир разведывательного батальона подполковник Ермолин А.В., командир танкового батальона майор Серебряков В.Б., заместитель командира мотострелкового батальона капитан Масленников А.И., командир разведывательной роты капитан Башмаков С.А.;

2-я гвардейская мотострелковая (Таманская) дивизия, командир – генерал-майор Евневич В.Г. Наиболее отличились заместитель командира дивизииподполковник Межов А.Р., командиры полков подполковники Кадацкий В.Л. и Архипов Ю.В.;

27-я отдельная мотострелковая бригада (Теплый Стан), командир – полковник Денисов А.Н.;

106-я воздушно-десантная дивизия, командир – полковник Савилов Е.Ю. Наибольшую активность в операции проявили командир полка Игнатов А.С., начальник штаба полка подполковник Итренко А.С., командиры батальонов майор Хоменко Б.А. и капитан Сусукин А.В.;

16-я бригада спецназа, командир – полковник Тишин Е.В.;

218-й отдельный батальон спецназа, командир – полковник Колыгин В.Д.[279] Непосредственно операцией по расстрелу парламента и мирного населения руководили министр обороны П. Грачев, его заместители и советники генерал-полковник Г. Кондратьев, генерал армии К. Кобец, генерал-полковник Д. Волкогонов, генерал-полковник А. Барынькин. Каждый выслуживался, как мог, некоторые проявляли особую ретивость.

«Достойно повел себя в непростой ситуации, – откровенничал впоследствии А. Коржаков, – Виктор Федорович Ерин. Он без всякого нажима «сверху» послал милиционеров на защиту телецентра в Останкино… Взгляд у Ерина был абсолютно спокойным и твердым, никакого колебания в его воспаленных от усталости глазах я не заметил»[280].

Видимо забыл Александр Васильевич, что у Виктора Ерина уже был «богатый» опыт проведения карательных операций. Не только мне хорошо известен его взгляд, когда после кровавого разгона демонстрации 1 мая 1993 г. он докладывал президенту Б. Ельцину о благополучном завершении «зачистки» на Ленинском проспекте Москвы.

Неудивительно, что силы МВД в расстреле защитников Конституции России были не менее активны, чем подразделения, части и соединения Московского военного округа. К ним в первую очередь относятся Внутренние войска МВД – командующий генерал-лейтенант А. Куликов, проливший кровь тысяч невинных жертв, убитых и раненых в те дни; генерал-майор милиции П. Голубец, генерал-майор В. Дурбажев, командир оперативной группы ГУКВВ МВД РФ, один из главных организаторов блокады Дома Советов, генерал-майор В. Коваленко, руководитель штаба оперативной группы ГУКИИ МВД РФ в гостинице «Мир», генерал-майор А. Шкирко и спецподразделение «Витязь» – командир С. Лысюк, подло расстрелявшие демонстрацию в Останкино.