Миссия. Эликсир

– Ты чего к нам припёрся? – ещё немного хватая воздух ртом, прохрипел он.

– Так я вроде бы не к вам, – удивился такой постановке вопроса Андрей.

– Я имею в виду наш посёлок.

– Так дело у меня здесь есть.

– Наших девок портить приехал? – напрямую задал вопрос здоровяк.

– А зачем мне ваши девки, у меня своя есть, – спокойно ответил Столяров.

Его спокойствие немного убавило горячности у собеседника, но информация, полученная от их нового знакомого Лёхи, не давала покоя.

– Мне тут нашептали, что ты у себя дома чужую невесту попортил.

– Так обманули тебя, брат, – всё также невозмутимо и весьма дружелюбно ответил Андрей. – Ну и мне, конечно, интересно было бы узнать, кто ж это такую чушь про меня тебе нашептал?

– Да вот он, – Коляныч повернулся к своим товарищам и только сейчас обратил внимание, что Лёхи среди них нет.

– Кто из них? – взглянув в указанном направлении, попытался уточнить Андрей.

Амбал покрутил ещё головой, шаря глазами по окрестности, но, не обнаружив того, кого хотел увидеть, крикнул своим дружкам:

– А где этот?

Те поняли, о ком идёт речь, и тоже начали вращать головами по сторонам. Результат был тот же, что и у Коляныча. Пока всё их внимание было приковано к событиям, происходящим перед ними, никто не обратил внимания, куда делся их новоиспечённый друг Лёха.

– Вот только что здесь, – Петруха указал пальцем на лужу рядом с собой, – вот на этом месте стоял… Сбежал, получается.

– Ребята, – вновь обратился Андрей к местным парням, – я не знаю, кто и что вам наговорил, но тут явно какая-то ошибка.

Коляныч, несмотря на выпитую дозу алкоголя, был самым трезвым из своей немногочисленной компании, а потому начал понимать, что здесь, действительно, что-то не то. Обвиняемый спокоен и ничего не боится, а обвинитель таинственным образом исчез, будто его и не было никогда.

– Слушай, – уже более спокойно обратился он к Столярову, – так ты это, действительно, не портил девку там, у себя дома?

– Да не портил я никого, – Андрей немного повысил голос, – откуда у вас такие мысли?

– Да не мои это мысли, а… Ладно, проехали, – махнул рукой Коляныч, – будем считать, что ошибка вышла. Давай мириться что ли? Меня Колянычем зовут.

– Меня Андреем, – Столяров краешком пальцев обхватил для рукопожатия протянутую ему широченную ладонь.

– У тебя курить есть? – спросил Коляныч по привычке, хотя у самого в кармане лежала только начатая пачка сигарет.

– Нет, Коля, я не курю.

Стоявшие до сих пор в сторонке ребята подошли поближе и тоже познакомились с учеником лекаря.

– Слушай, а как ты это делал? – спросил Петруха, угощая остальных друзей сигаретами.

– Чего делал? – не понял Андрей.

– Ну это, – Петруха изобразил боксёра, уклоняющегося от ударов противника.

– А, это… – улыбнулся Столяров. – Так годы тренировки.

– Так ты боксёр что ли? А Лёха вот говорил, что ты массажист.

– Не, ребята, я и не то и не другое, – Столяров снова засмеялся.

– А кто ты тогда? – в голосе Петрухи послышались нотки разочарования.

– Я, ребята, на лекаря учусь. А спортом с самого детства занимаюсь.

– А чо, у вас в Донецке на врачей не учат? – это вступил в разговор, молчавший до сих пор Игорёк.

– На врачей-то учат, но вот такому, как ваш Никодим, ни один медицинский институт обучить не сможет, – развёл руками Андрей. – Если бы в городе был кто-нибудь, кто мог бы по своему мастерству сравниться с Никодимом, чего бы тогда я сюда приехал.

– И чего, хочешь сказать, что наш захолустный доктор знает больше, чем профессора в вашем институте? – не унимался Игорёк.

– Видишь ли, я и сам не понимаю, как так получается. Каждый год выпускают сотни врачей, специалистов разных профилей, а больных вот в больницах почему-то всё не уменьшается. Вот только когда эти выучившиеся в институтах доктора закормят своего пациента пилюлями, тогда тот плюёт на всю их учёность и приезжает к вашему захолустному лекарю, и он поднимает больных с кровати и вылечивает то, что городские сделать не смогли.

– Так что, выходит, Никодим, действительно, хороший лекарь, не шарлатан? – допытывался любознательный Игорёк.

– Хороший, не то слово, он целитель, что называется, от Бога. Разве к шарлатану такие очереди будут каждый день стоять? – теперь задал вопрос Андрей.

– Так ты, стало быть, у Никодима в учениках? – будто размышляя сам с собой, спросил Коляныч.

– Стало быть, так оно и есть, – подтвердил Столяров.

– А научился уже чему-нибудь?

– Ну, могу уже кое-что.

– А такое вылечить можешь? – Коляныч закатил рукав куртки и показал приклеенный крест-накрест к руке лейкопластырем марлевый тампон. – Вторую неделю гноится и не заживает.

Андрей положил свою ладонь на повязку Коляныча и прикрыл глаза. Увидел особым зрением блок на энергетическом канале, сделал несколько манипуляций пальцами вдоль этого канала. Ощутил, как энергия потекла более свободно, и ещё раз повторил свои манипуляции. Теперь канал был прочищен, и можно было рассчитывать на быстрое выздоровление.

– Ты, случайно, не ушиб руку? – спросил Столяров, окончив лечение.

– Было дело, – подтвердил его догадку Коляныч, – доской ударил сильно.

– Понятно. Ну, думаю, что через пару деньков заживёт, только мазь не забывай прикладывать, чтоб ранка не засорилась и быстрее затянулась.

– И что, вот это и всё? – засомневался в эффективности проделанных Андреем манипуляций здоровяк.

– Всё-всё, не сомневайся. Завтра убедишься, – улыбнулся ученик лекаря скептицизму своего первого пациента, которого он лечил сам, без надзора со стороны учителя.

– Ладно, посмотрим, – всё ещё с сомнением в голосе сказал Коляныч, закатывая рукав. – Если пройдёт, с меня бутылка.

– Спасибо, друг, но я не пью.

– Чё ты за мужик такой? Не курю, не пью… – довольно похожим на Андрея голосом передразнил Игорёк.

– Да потому что понял, что не хочу травить себя, а хочу быть здоровым и не болеть.

Поговорив ещё немного, Андрей попрощался со своими новыми знакомыми и продолжил свой путь по ночному посёлку. Сегодня, за несколько последних дней, впервые не было дождя. Днём из-за редких облачков выглядывало солнце, а сейчас в разлившихся по дороге лужах отражались многочисленные пуговки звёзд и располневшая в течение двух недель луна.

Компания парней, тем временем, пошла в своём направлении.

– Чёрт, – ругнулся Петруха, когда перед ними промелькнула чёрная тень, – опять этот кот. И не спится ему у бабки Матрёны, шастает по ночам, людей пугает.

Он сплюнул три раза и, подождав пока его товарищи пересекут условную черту, оставленную пробежавшим животным, двинулся за ними дальше.

Глава 5

Хмурое осеннее утро не прибавляло оптимизма и вряд ли могло развеять грусть, от которой уже несколько дней не могла избавиться Светлана. Небо было затянуто облаками, а по стёклам медленно стекали капельки холодного дождя. Сегодня был выходной, но девушка проснулась, как обычно, рано. Полежав немного с закрытыми глазами, она снова незаметно погрузилась в дремоту, но тут же вновь резко проснулась от громкого звука разбившейся посуды. «Опять баба Дуся что-то на кухне разбила», – подумала Светлана и, накинув халат, поспешила к «месту происшествия». Войдя на кухню, девушка убедилась в том, что не ошиблась в своих выводах. Старушка, опираясь левой рукой на стол, правой пыталась веником собрать в кучку черепки разбитой тарелки. В последнее время у Евдокии Нестеровны сильно болела нога, и она с трудом могла на неё опираться. Палочки у неё не было, поэтому ей приходилось помогать себе руками, держась то за стол, то за ручку двери, то за другие предметы мебели. Одной свободной рукой было очень неудобно что-либо делать, и сегодня это был уже третий случай за неделю, когда посуде не повезло. Сначала была разбита тарелка, вчера – чашка, и вот сегодня ещё одна тарелка приказала долго жить.

– Баба Дуся, ну я же вам говорила, что не нужно самой браться за посуду. Вы всегда говорите мне, и я всё сделаю, что вам нужно, – в который раз попыталась вразумить девушка неугомонную старушку, забирая у неё веник.

– Ты же спала ещё, что ж я буду тебя из-за всякой мелочи будить. Поспи хотя бы в свой выходной.

Светлана быстро смела черепки, разлетевшиеся по всей комнате, на совок, выкинула их в мусорное ведро и, повернувшись к Евдокии Нестеровне, с улыбкой сказала:

– Баба Дуся, вас не перевоспитаешь. Вы как маленький ребёнок, говоришь вам, говоришь, а вы всё своё. Вот, разбили ещё одну тарелку, и меня всё равно разбудили.

– Ты меня прости, деточка, иди, ещё полежи, я сама потихоньку здесь…

– Евдокия Нестеровна! – голосом строгого воспитателя детского сада начала Светлана, – давайте ещё раз договоримся, что вы не будете браться за какие-либо дела сами, если я дома, и не важно, сплю я или не сплю. Хорошо?

– Ладно, ладно, Светочка, хорошо, не буду, – в который раз пообещала старушка.

– Вот и договорились, – ответила Светлана, нисколько не сомневаясь, что и в следующий раз будет всё точно так же.

Конечно, всё это старушка делала не из вредности. Она очень привязалась к своей квартирантке и любила её, как свою внучку, а потому старалась, по возможности, не беспокоить девушку по пустякам, и сама пыталась делать мелкую работу, не требующую больших усилий. Вот только получалось это у неё всё хуже: и руки стали слабее, и ноги всё чаще подводили.

– Так что вы хотели с тарелкой-то делать? – спросила Светлана, помогая Евдокии Нестеровне присесть на кухонный табурет.

– Да вот, кашки хотела сварить на завтрак, – словно извиняясь, ответила та.

– Сейчас я всё сделаю. Вы какую кашу хотите?

– Пшёнки мне что-то захотелось.

– Сделаю вам пшёнку, – сохраняя на лице улыбку, как учил её Андрей, сказала Светлана.

На всякий случай она заглянула в холодильник, чтобы вспомнить, что там есть, и к радости обнаружила половинку тыквы, которую купила ещё на прошлых выходных. Она достала завёрнутый в пакет овощ и, показывая его старушке, торжественно объявила:

– Сегодня у нас на завтрак будет тыквенная каша с пшеном! Как вы на это посмотрите?

– С удовольствием посмотрю, – ответила, просияв улыбкой, баба Дуся.

Когда каша была сварена и разложена по тарелкам, они присели за стол и приступили к завтраку. Не спеша, медленно разжёвывая – так тоже посоветовал Андрей; Светлана задумалась о нём, и настроение вновь резко ухудшилось. Она всей душой хотела быть с ним рядом, но у них всё время это почему-то не получалось. Сначала он долго работал у своего директора на даче, и они виделись за это время всего несколько раз. Потом, когда он, наконец, закончил работу, они провели вместе всего пару недель, которые пролетели незаметно, особенно если учесть, что она ещё и работала сутки через двое. И вот снова разлука. На этот раз он уехал ещё дальше – учиться у знахаря. Этот деревенский лекарь приезжал к Андрею в больницу, когда тот лежал у них в реанимации. Видимо, тогда тот и положил глаз на её возлюбленного и, возможно, предложил ему сменить сферу деятельности. Странная смена профессий, со столяра на лекаря, удивляла Светлану. «Может, это он, глядя на меня, на то, что я медик, и решил изменить свою жизнь, – думала она, – но только зачем мне эти жертвы? Лучше бы был здесь со мной, а не пропадал в каком-то захолустном селе».

Евдокия Нестеровна, сидя напротив девушки и наслаждаясь любимым блюдом, сразу заметила перемену в её настроении и, проглотив очередную порцию каши, спросила:

– Что ж ты грустная сегодня такая, деточка, погода влияет или на работе неприятности?

– Да нет, баб Дусь, всё в порядке, так, взгрустнулось немного.

– Понятно… – старушка хитро прищурилась, – за Андрюшей соскучилась.

Она произнесла это не в виде вопроса, а как утверждение, и Света, оторвав взгляд от тарелки, подняла глаза на свою домохозяйку. Их взгляды встретились – и тотчас, словно забыв о том, где она сейчас находится, Евдокия Нестеровна погрузилась в далёкие воспоминания. Её рассказ начался как бы сам собой, без всяких предисловий, будто давно зрел в сердце старушки, но только не было ни подходящего слушателя, ни подходящего момента, чтобы он сорвался с её языка.

* * *

Вечерело, и где-то на краю села послышался звук гармошки. Услышав его, Дуся, молодая девушка девятнадцати лет, замерла, прислушиваясь к доносившимся издалека переливам мелодии. Выждав несколько секунд, она загадочно улыбнулась и, отложив в сторону вышивку, стала поспешно собираться. Одев свой новый сарафан, Дуся заплела потуже свою гордость – толстую, русую косу с яркими цветными лентами – и выскочила на порог, чуть не сбив с ног свою младшую сестру Галину. Та состроила ей смешную рожицу и показала язык. Дуся показала в ответ свой и, рассмеявшись своей детской выходке, на ходу накинула на плечи большой цветастый платок и направилась к воротам. Солнце уже спряталось за соседней рощей, и теперь оно, словно театральная рампа, подсвечивало из-за горизонта редкие облачка, раскрашивая их в яркие оранжево-красные цвета.

– Опять к своему гармонисту бежишь? – с чуть заметной насмешкой в голосе крикнул ей вслед отец, возившийся во дворе с колесом от телеги. – Смотри мне, чтоб долго там не засиживалась.

– Хорошо, папа, – ответила девушка, не оборачиваясь, уже от самой калитки.

Был август сорок пятого года. Ещё не позабылись те бесконечные и жестокие пять лет войны, ещё не все выжившие в той войне вернулись домой. В их село пришла не одна похоронка, а из тех, кого ждали, вернулся пока что только потерявший в сражении ногу бывший бухгалтер совхоза, которого сразу восстановили в должности, да на прошлой неделе, весь в орденах – Мишка-гармонист. Высокий черноволосый парень, родители которого погибли в оккупации, сразу стал объектом пристального внимания местных девушек. Много жизней унесла проклятая война, много жён она сделала вдовами, а невест оставила без женихов, поэтому на Мишку поглядывали как подрастающие девицы, так и те, что остались без мужей. Не исключением была и Дуся, которой гармонист приглянулся ещё до того, как он ушёл на фронт, вот только тогда на четырнадцатилетнюю девчонку он даже не смотрел. Теперь, по прошествии пяти лет, она из угловатого подростка превратилась в стройную, с округлившимися формами, красавицу, на которую парень теперь смотрел совсем по-другому. Точнее, даже не так. Отважный орденоносец, получивший ранение в грудь и побывавший во многих переделках, в каждой из которых рисковал потерять жизнь, при появлении Дуси сразу опускал глаза и становился каким-то робким и нерешительным.

С его возвращением вновь возобновились молодёжные посиделки на краю села. Сигналом к их началу служил звук Мишкиной гармошки, разлетавшийся далеко вокруг и сопровождавшийся красивым мужским голосом, который тоже был в наличии у музыканта. И музыка, и особенно приятный тембр его голоса какими-то доселе непривычными тёплыми волнами расходились и вибрировали по всему телу Дуси, каждый раз заставляя замирать и вздрагивать её сердечко от прокатившейся очередной волны. «Выходила на берег Катюша, на высокий берег на крутой», – пел Мишка своим лирическим тенором, лихо перебирая кнопки своего старенького инструмента, когда девушка, отдышавшись и приосанившись, присоединилась к постепенно собирающейся компании. Гармонист, как обычно, приподнял голову и, встретившись с ней взглядом, еле заметно улыбнулся. Она улыбнулась в ответ, а он, засмущавшись, словно школьник, тут же опустил глаза на свою «Тальянку» и, добавив громкости в голосе, продолжил: «Пусть он вспомнит девушку простую, пусть услышит, как она поёт…».

Когда Мишка спел ещё несколько песен, закончив лирической «Тёмная ночь», его начали просить рассказать чего-нибудь из армейской жизни. Рассказывать про свои подвиги парень не любил, а потому начал, как обычно, отговариваться. Тогда компания, будто сговорившись, посмотрела на Дусю. То, что парень был к ней неравнодушен, было для всех очевидным, и её влияние на героя также нельзя было не заметить. Девушка покраснела и несколько смущённо и робко произнесла:

– Миш, ну пожалуйста, расскажи что-нибудь.

Тот с укоризною взглянул на Дусю, как бы говоря: «Ну зачем ты заставляешь меня делать то, что мне не нравится» – однако отказать был не в силах и просьбу девушки удовлетворил. Служил Мишка в разведке. В окопах ни ему, ни его сослуживцам из разведвзвода отсиживаться не приходилось, а потому ему было что поведать молодёжи, которая, к счастью, не видала всего того, что повидали они, делая вылазки за линию фронта. Рассказывая о том трудном периоде своей жизни, парень, тем не менее, никогда не хвастал своими подвигами, но всячески старался выделить заслуги своих соратников. Ребята и девчата слушали затаив дыхание, иногда задавая вопросы. Мишка степенно, как повидавший жизнь старик, отвечал на них, а когда возобновлял свой рассказ, то не забывал украдкой заглянуть в восхищённые Дусины глаза. Когда вечерние посиделки подошли к концу, а на звёздном августовском небе появилась полная луна, все начали потихоньку расходиться. Бывший солдат закинул, словно автомат за спину, выполнившую на сегодня свою работу боевую подругу – гармонь. Вот только сегодня не ушёл, как в прежние дни, домой, а наконец-то отважился предложить Дусе проводить её. Та, уже давно мечтавшая о таком предложении, с удовольствием согласилась. Парочка молча пошла по неровной сельской дороге. Обоим сейчас было так хорошо и приятно от того, что они, наконец-то, вместе, что говорить о чём бы то ни было совсем не хотелось, хотя в голове у каждого крутились тысячи прекрасных слов, готовых сорваться с языка. Мишка провёл девушку до ворот её дома, и они ещё долго болтали до тех пор, пока одна из створок не приоткрылась и оттуда не появилась голова матери.

– Дусенька, девочка, – тихо проговорила она, с укоризной взглянув на парня, – иди домой, папа уж серчает.

– Хорошо, мама, уже иду, – девушка бросила прощальный взгляд на Мишку и, улыбнувшись, поспешила вслед за матерью.

На следующий день всё повторилось, а потом и на следующий, пока их прогулки под луной не стали нормой. Теперь маленькая проныра Галинка называла их не иначе как «жених и невеста», на что Дуся притворно злилась и шутливо пыталась догнать малявку, чтобы отшлёпать. Это доставляло радость младшей сестрёнке и оживляло приятные воспоминания о встречах с Михаилом у старшей. Отец больше не ругался, лишь строго поглядывал на дочь, когда та возвращалась, по его понятиям, уж слишком поздно, а мать прятала улыбку, тихонечко радуясь за свою старшенькую дочь.

В один из вечеров подогреваемый пламенем своих чувств и подгоняемый ритмом своего влюблённого сердца Мишка бодро шагал к месту встречи со своей возлюбленной. Вдруг его окликнула молодая черноволосая девушка, стоявшая возле двора, мимо которого он проходил. Мишка не раз видел её на сельских молодёжных посиделках, и она так же, как и многие другие девчата, бросала недвусмысленные взгляды на музыканта. От взглядов этой девушки у парня по спине почему-то всегда пробегала непонятная, еле заметная дрожь. Звали девушку несколько необычно – Гертруда, и была она не местная, а из немецких переселенцев, приехавших в их село накануне войны в сорок первом году. Все приезжие семьи местное правление совхоза обеспечило жильём. Ей с матерью тоже выделили старенький домик, где они и проживали до сих пор. Во время войны, когда германская армия оккупировала Донбасс, все немецкие семьи уехали в неизвестном направлении, а Шульцы – такая фамилия была у матери с дочкой – каким-то чудом задержались. За всё время оккупации немцы, как ни странно, не проявили к этим женщинам никакого интереса, как, впрочем, и советское НКВД в послевоенное время.

– Мишань, не подсобишь, – спросила чернобровая немочка, одарив парня лучезарной улыбкой, и в её тёмных и глубоких, как бездна, глазах, точно искры, вылетевшие из костра, закружили, заиграли бесенята.

– А чего нужно-то? – поинтересовался тот, притормозив у недавно поставленного нового забора и исподволь окидывая оценивающим взглядом стройную фигурку девушки.

Про эту семейку ходили разные не очень хорошие слухи. Поговаривали, что, якобы, мать Гертруды ведьма, и что она насылает на не угодивших ей односельчан всякие порчи и прочие сглазы. Но только комсомолец, да ещё бывший боец Красной Армии, в эти сплетни, конечно же, не верил: «Мало ли о чём народ судачит…»

– Да вот, карниз новый приобрели, прикрепить не поможешь? – спросила Гертруда, продолжая лукаво стрелять глазками.

– Так, я это… – замялся было Мишка, но тут же, словно забыв, что хотел сказать, произнёс: – Помогу, конечно.

– Тогда пошли, – девушка, не сводя с парня глаз, сделала приглашающий кивок головой и, изобразив изящный разворот, первая направилась в сторону дома.

Своими мыслями Мишка был сейчас где-то у реки, рядом со своей Дусей, однако цепкий взгляд молодого мужчины и разведчика не смог не оценить ладную фигурку хозяйки дома, подчёркнутую приталенной блузкой. Вслед за ней он вошёл в старенькую, но довольно ухоженную избу. В небольшой комнате с двумя кроватями, в которую они попали, миновав гостиную, возле окна действительно стоял новый карниз, а возле него лежали молоток и гвозди. Оценив опытным взглядом объём и порядок выполнения работ, Мишка в течение нескольких минут водрузил карниз на положенное ему место, один лишь раз поинтересовавшись у хозяйки, ровно ли он его расположил. Та, облокотившись спиной на лутку двери и скрестив на груди руки, с таинственной улыбочкой наблюдала за тем, как ловко парень справляется с заданием. Закончив работу, Мишка, отойдя в сторону, сам критически взглянул на простенькую деревянную конструкцию и, убедившись, что всё сделал правильно, кивнул сам себе в знак одобрения.

– Ну, я пойду, – буркнул он, поворачиваясь к двери.

– Куда ж ты так торопишься, Мишенька? – проворковала Гертруда ангельским голоском, – я уж и на стол накрыла, мастерового ведь угостить полагается.

– Да что там я такого сделал, – вяло попытался протестовать мастер, но хозяйка мягко, но настойчиво подталкивала его в соседнюю комнату, где действительно был накрыт стол. «И когда только успела, – подумал Мишка, – всё время ведь возле меня крутилась?» Он присел на край табурета, всё ещё чувствуя неловкость и за угощение, которого он, практически, не заработал, и за то, что сейчас в условленном месте его уже давно ждёт Дуся и, наверное, волнуется.

Хозяйка за стол не садилась, она сняла крышку с чугунка, стоявшего на столе, и оттуда повеяло аппетитным запахом овощного рагу с мясом, приправленного ароматными травами. Начерпав деревянной ложкой в Мишкину миску ароматное блюдо из чугунка, Гертруда пододвинула ему пару ломтиков чёрного хлеба и налила в стаканы красного вина из небольшого глиняного кувшина.

– Спасибо тебе, Мишенька, что не отказал в моей просьбе, – сказала девушка и подняла свой стакан.

Парень хотел было отказаться от вина, но только лишь открыл рот, чтобы сказать об этом хозяйке, как та опередила его:

– Не обижай меня, Мишенька, выпей со мной за то, чтобы карниз исправно служил, да за моё здоровье.

– Ну, если за здоровье, – промямлил парень и, подняв свой стакан, чокнулся им с хозяйкой.

Вкус у вина был несколько необычный. Приятная терпкость сочеталась с чем-то ещё, едва уловимым, а потому парень не смог определить, что именно придавало напитку этот привкус, да и не та ситуация была, чтобы в этом разбираться. Он выпил половину стакана и принялся за рагу. Девушка же лишь пригубила и, не спеша вкушая свою стряпню, с интересом поглядывала на то, с каким аппетитом поглощает пищу её гость. Управившись с едой, Мишка допил оставшееся вино и, поблагодарив Гертруду за угощение, направился к выходу. Остановившись у дверей, оглянулся и сказал:

– Спасибо, хозяйка, за хлеб да соль, пойду я. Будь здорова.

– Иди, Мишенька, иди, – улыбнулась ему радушная хозяйка, а когда за гостем затворилась дверь, сама себе тихонько произнесла, – иди, всё равно ко мне вернёшься, никуда ты теперь от меня не денешься.

– Прости, что задержался, – неловко оправдывался Мишка, крепко обхватив подбежавшую к нему девушку за талию.

Сделав со своей возлюбленной оборот вокруг своей оси, парень аккуратно опустил Дусю на землю и, сняв с себя пиджак и накинув на плечи девушке, вновь обхватил её хрупкое податливое тело своими сильными мозолистыми руками. Она не стала слушать больше никаких объяснений, а, взяв Мишкину шею своими жаркими ладошками, притянула его голову к себе и прильнула к шершавым, обветрившимся на ветру губам. В предвкушении наслаждения Дуся прикрыла глаза, однако слиться в сладострастном поцелуе не получилось. Парень неожиданно отпрянул от её лица и как-то удивлённо на неё посмотрел. Та не поняла, в чём дело и, предположив, что он с ней так играет, решила ещё раз попытаться его поцеловать. Мишка снова отстранил её и, взяв девушку одной рукой за талию, как-то невразумительно пробурчал: