Экстрасенс. За все надо платить

Проблемы питания, как я в скорости осознал, для меня нынешнего вообще не стояли слишком уж остро. Я вспомнил, как бывший хозяин этого тела во время интенсивных тренировок свободно обходился вообще без какой-либо пищи порядка десяти дней, а иногда и более. Что для меня было действительно важно, так это вода, и маленький чистый ручеек я отыскал в тот же день. Располагался он не очень близко, но как говорится в поговорке: «Бешеной собаке и сто вёрст не крюк». Аккуратно сделав кинжалом в русле ручейка небольшое углубление, я дождался, когда ямка наполнится чистой, незамутнённой водой, и с удовольствием напился, черпая живительную влагу прямо ладонью. Вечер, резко перешедший в ночь, застал меня, спокойно сидящим на своём ложе на дереве, погружённым в свои мысли. Тьма в ночном лесу была просто непроглядная. Это вам не город, в котором из-за его яркой иллюминации никогда не сможешь заблудиться, но зато в небе всегда видны только самые яркие звёзды. Здесь звёзд не было видно вообще, но только лишь потому, что надо мной нависали густые ветки могучих деревьев. Я прислушался к звукам, которые в это время суток вовсе не походили на дневные. Ночью начинали свою обычную жизнь совсем другие обитатели леса, и большинство из них являлись хищниками. Вот что-то заухало вдали, в ответ на этот крик откуда-то с противоположной стороны раздался сердитый клёкот другой птицы. Где-то совсем рядом послышался заунывный волчий вой.

Я слушал и удивлялся дивным названиям пернатых, которые «озвучивала» мне моя новая память. В своём мире я особенно не интересовался ни фауной, ни флорой. Знал разве что те растения, что росли у меня на приусадебном участке, да птиц, прилетающих зимой ко мне под окно, где я устроил для них кормушку. Эти странные названия птиц я не мог идентифицировать ни с одним современным, зато, когда моя новая память воспроизвела слово «Хорт», перед моим мысленным взором тут же возник образ дикого волка – зверя большого и грозного, со страшной разинутой пастью и горящими глазами. Несколько минут спустя осторожные шаги этого лесного хищника я услышал прямо под деревом, на котором расположился на ночлег. Несмотря на остроту моего молодого зрения, разглядеть зверя как следует я не мог. Видел лишь неясные очертания чего-то большого и чёрного, почти бесшумно шныряющего внизу и то и дело принюхивающегося к незнакомым ему запахам, оставленным мною днём.

В здешних местах волк был не просто лесным хищником, как у нас. Здесь он был чуть ли не священным тотемным животным. Его уважали и почитали. По местным преданиям он был, своего рода, связным между мирами Нави и Яви, то есть между миром живых и миром мёртвых на современном языке. Получив всю эту информацию, я подсознательно проникся уважением к этому лесному жителю и ещё некоторое время прислушивался к его крадущимся шагам. Когда они, наконец, удалились, я прилёг на ветки и вскоре заснул чутким сном.

Ночью меня ничто не потревожило, а утро встретило свежестью и бодрым щебетанием птиц. Я потянулся, прислушался (уже, видимо, по привычке) к окружающему меня пространству. Мне показалось, что что-то изменилось по сравнению с предыдущим днём, а главное, вновь появилось неприятное ощущение в области сердца, которое вчера к вечеру немного притупилось. «Ну что ж, – подумал я, отгоняя подальше дурные мысли, которые пыталась навязать мне моя старая память, – я сюда не на отдых приехал, а значит, нужно быть начеку. Если бы всё было так просто, то какое бы это было испытание? Так, прогулка, отпуск на природе…» Подбодрив себя такими мыслями, я слез с дерева и направился к ручью умыться и напиться. Как подсказывала мне моя новая память, после водных процедур мне надлежало как следует размять тело, после чего заняться дальнейшими исследованиями и обустройством своей лесной жизни.

Опасность я почувствовал ещё не доходя до ручья. Это уже был не робкий намёк моего организма, который я не смог идентифицировать всю дорогу сюда и весь вчерашний день, это был настоящий набат. Тревожный сигнал моментально привёл моё расслабленное тело в боевую готовность. Вмиг оно сжалось, как пружина, и было готово в любой момент распрямиться с невероятной скоростью, чтобы поразить любого противника, приблизившегося ко мне на расстояние вытянутой руки. Благо с мечом, кинжалом и луком я приучен был не расставаться ни при каких обстоятельствах. То, что это не дикие звери, не простые грибники и не обычные охотники, бродившие по лесу в поисках добычи, я ощущал каким-то неизвестным доселе мне чутьём. «Видимо, начинается, – с усмешкой подумал я, прислонившись спиной к стволу старого дерева. – Ну что ж, никто и не говорил, что будет легко». Повинуясь неведомому моей старой памяти, но, видимо, хорошо знакомому моему новому телу инстинкту, я развернулся к дереву лицом и обнял его руками, словно близкого родича. Полностью обхватить могучий ствол у меня не получилось из-за его толщины, но в то же мгновение, как моё тело слилось воедино с этим гигантом, сознание тут же объединилось с сознанием старого, мудрого дуба и стрелой взлетело ввысь до самой его макушки. Казалось, что мои глаза теперь находятся на каждом листочке, едва колышущемся на лёгком ветру. Этим всеобъемлющим зрением, видящим одновременно во всех направлениях, я осмотрел ближайшие окрестности. Мои ощущения теперь подтвердились визуально. Рассредоточившись по лесу, в сторону поляны, на которой я остановился, продвигались неизвестные мне воины. Было их человек двадцать. Стараясь издавать как можно меньше шума, чтобы остаться незамеченными, они, маневрируя между деревьями и кустарником, неуклонно приближались ко мне.

Моя старая память подсказывала, что принимать бой в одиночку, несмотря на всю мою прекрасную подготовку, было бессмысленно. Я отпустил ствол дерева, и необъятное видение сразу же уменьшилось до пределов зрения моих глаз. Однако расставаться со своим помощником я не торопился. Поплевав по старой привычке на ладони, я с проворством обезьяны начал карабкаться по шершавому стволу. И вновь мне пришлось расстаться с некоторыми своими стереотипами. Кто бы мог подумать, что обычный человек, имеющий себе в подмогу лишь один кинжал и крепкие пальцы, способен на такое. Не прошло и минуты, как густая крона старого, раскидистого дуба скрыла меня от глаз приближающихся врагов. Вскоре я услышал под собой их тихие шаги. Сквозь прогалины между ветвями были видны мощные торсы и хмурые лица врагов, вооружённых мечами и щитами. Шли они молча, лишь изредка подавая друг другу какие-то условные знаки.

Пока воины не скрылись из виду, я быстренько «влез» в мозги одного из них. Он, проходя под деревом, бросил осторожный взгляд вверх, и я сумел его перехватить. Теперь у меня появилась возможность слегка «покопаться» в его голове. То, что я услышал, меня не порадовало. Оказывается, это был всего лишь передовой отряд – разведка по-современному. Основная же часть войска находится в нескольких верстах отсюда, ожидая сведений от разведчиков. Мои слабые надежды на то, что это всего лишь люди, нанятые моим отцом для проверки моей боеспособности, развеялись, как утренний туман. Ну а раз так, то и действовать нужно было соответственно ситуации. В этот момент у меня возник важный вопрос: что делать? Одна моя половина, умудрённая жизненным опытом, подсказывала, что нужно возвращаться в город, чтобы предупредить о приближающейся опасности. Вторая – юная и дерзкая – рвалась в бой. К сожалению, так же, как и в нашем мире, молодое безрассудство заглушило голос разума, и выбор был в его пользу. Вот старший отряда остановился и подал своим подчинённым несколько знаков руками. Немногочисленное войско быстро разделилось на несколько группок по три человека, которые разошлись в разные стороны и скрылись из виду. «Вот это уже лучше, – прикинул я в уме. – Сражаться с тремя – это всё-таки не с двадцатью одновременно».

Бесшумно покинув своё укрытие, я быстро настиг одну из троек, ту, что была правее всех, и без проблем и шума отправил их души к праотцам: двоих уложил из лука, а третий испустил дух с кинжалом в шее. Легко расправившись с первой группой, я воодушевился ещё больше. Теперь даже сорокасемилетний скептик во мне притих, ожидая, что же будет дальше. Вынув кинжал из тела поверженного противника, я вытер его об его же одежду и через несколько минут, идя по следу, который, как охотничья собака, мог распознать только опытный следопыт, догнал следующую тройку. С этими, к моей огромной радости, тоже проблем не возникло, и их души вскоре полетели вдогонку за своими однополчанами. Я улыбнулся пришедшему на ум определению «однополчане». Вообще-то, это слово у меня почему-то всегда ассоциировалось с пожилыми ветеранами второй мировой, но другого мне в голову в тот момент не пришло.

С третьей тройкой воинов вышло, к сожалению, не так гладко. Стрела, поразившая второго бойца, попала чуть выше сердца, и тот не умер сразу, как его предшественник, а перед тем, как упасть издал глухой звук. Мне было на руку то, что противники шли не плечо к плечу, а на расстоянии нескольких шагов друг от друга. Это и позволило выкашивать их по очереди, не привлекая внимания остальных. Третий воин тоже был не лыком шит и, услышав голос товарища, быстро среагировал. Сделав широкий прыжок в сторону, он развернулся на лету, выставил перед собой меч и без промедления бросился на меня. Пришлось выхватить из ножен своё оружие и вступить с врагом в поединок. Это был хороший боец, но навыки моего юного тела, а также опыт старого морского десантника перевесили его мастерство. Проведя серию финтов и ощутив на своей коже лёгкий ветерок от просвистевшего в нескольких сантиметрах от моего лица вражеского клинка, я нанёс молниеносный смертельный удар в грудь. Не проронив ни звука, поверженный враг рухнул у моих ног. Но и теперь радоваться было рано – это был всего лишь девятый воин из двадцатки неприятелей, которых я преследовал. К этому времени лёгкий мандраж, возникший в первые минуты боя (всё же по—настоящему я убивал человека впервые), прошёл. Не мешкая, я пустился по следу следующей тройки.

Однако, похоже, на этом моё везение закончилось. Когда я в очередной раз оторвал взгляд от практически невидимого следа, то прямо перед собой увидел бородатые лица преследуемых мной врагов, искажённые гримасой злобы. Похоже, это были все оставшиеся из передового отряда воины, вновь собравшиеся в один отряд. Мечи их были обнажены, глаза горели ненавистью. Наверное, они тоже услышали возглас своего умирающего товарища. Недолго размышляя, бойцы, словно по команде, не издав ни звука, всей толпой ринулись на меня. Видимо, передовому отряду запрещено было шуметь, чтобы не привлечь внимание случайных прохожих из близлежащих посёлков, забредших в лес в поисках грибов или ягод. Враги имели намерение тайком подойти к нашему городу, чтобы застать его жителей врасплох.

Засвистели клинки, разрезая воздух на лоскуты, зазвенели, высекая снопы искр, при ударах о мой меч. Их молчаливая ярость, несомненно, могла бы привести в смятение любого неопытного воина, но только не меня. В жарком поединке все мои чувства будто бы отключились. Для того, чтобы сражаться с десятком врагов одновременно, обычных навыков было недостаточно. Освободившись от всех посторонних мыслей, я крутился между мелькающими вокруг меня мечами и кинжалами, словно волчок, повинуясь понятной только мне интуиции. Похоже, в это время я вошёл в доселе мне неизвестное, изменённое состояние сознания и двигался с невероятной для обычного человека скоростью.

Вот в сторону улетел меч врага вместе с отрубленной кистью, вот просвистевший в воздухе клинок оставил ещё одно тело без головы. Что ж, надо было ей подумать о последствиях прежде, чем вступать со мной в этот поединок. Вот повержен ещё один враг и ещё… Когда передо мной остался всего один человек, только тогда я смог немного расслабиться и обратил внимание, что их предводитель с серьёзным выражением на лице в бой ещё не вступал, а, расположившись поодаль, казалось, с интересом и некоторым удивлением наблюдает за всем происходящим. Пронеслось ещё несколько стремительных секунд, и последний из нападавших, истекая кровью, тоже мирно лежал на мягкой, лесной подстилке из листьев и хвои. Я окончательно вернулся в своё обычное состояние сознания и, насколько получилось, строго взглянул в глаза вражеского командира. На лице воина не дрогнул ни один мускул. Оно оставалось всё таким же серьёзным и сосредоточенным. В нашей дуэли взглядами не победил никто. Тогда в ход пошли более весомые аргументы – наши мечи.

Этот противник был намного опытнее и искуснее своих подчинённых. Нельзя сказать, что его команда состояла из новичков, в разведку таких не посылают, но командир был на несколько голов выше их всех. Теперь мне пришлось действительно не сладко. Прошла минута, пять, десять… а мы всё кружились и скрещивали мечи, не желая уступать. Уступка или слабина здесь была равнозначна смерти. Ещё через пять минут я ощутил, что начал терять силы: слишком много их было потрачено в бою с превосходящими силами противника. Похоже, что опыт моего визави всё же перевешивал мой юношеский пыл и задор. Воспользовавшись моим неосторожным разворотом, воин сделал еле заметное движение телом, и я, непонятно как, очутился лежащим на земле. В голове закружилось, и появилась знакомая мне тошнота. Последнее, что я успел заметить, так это удивлённое лицо застывшего на месте врага с торчащим во лбу наконечником стрелы и стоящего вдали наставника с небольшой группой воинов из отцовской орды.

* * *

Я открыл глаза и осмотрелся. Напротив меня сидела Валентина и с тревогой всматривалась в моё лицо. Она уже один раз присутствовала при таком вот обмороке и была предупреждена мною, что в таких случаях ничего делать не нужно. Не нужно вызывать скорую помощь, не нужно совать под нос ватку с нашатырём… Всё равно ничего мне не поможет, пока я сам не вернусь из своего очередного путешествия. Благо, что часы или дни, проведённые мной в иных мирах, здесь, в реальном времени, исчислялись лишь секундами и минутами. Увидев, что я открыл глаза, сестрёнка как можно небрежнее смахнула выступившую в глазу слезинку и с волнением в голосе спросила:

– Как ты?

Несмотря на моё предупреждение и объяснения, она всё же переживала за меня. Я, постепенно приходил в себя после всех переживаний и после всего того, что со мной только что происходило. Даже моё дыхание на некоторое время участилось, будто я только что, уже в этом времени, проделал какую-то работу. Словно впервые попав в свой дом, окинул взглядом кухню, которая почему-то показалась мне такой маленькой и тесной.

– Нормально, сестрёнка, – улыбнулся я, но, видимо, мой притянутый за уши оптимизм показался ей не очень убедительным.

– Серёж, – всё еще с тревогой в голосе произнесла Валентина, – может, не поедешь сегодня никуда? Посмотри на себя… Тебе сейчас лучше прилечь, отдохнуть…

Я вспомнил про Нестерова и про то, что у калитки меня уже давно ждёт машина. Конечно, после такого вот путешествия сейчас действительно лучше всего было бы остаться дома, прийти окончательно в себя и отдохнуть, но я привык держать свои обещания, поэтому сказал:

– Нет, Валюша, я уже нормально себя чувствую. Раз обещал человеку помочь, то поеду.

– Неугомонный… – бросила мне сестра с укоризной, и, встав с табуретки, принялась быстро убирать со стола.

Помыв посуду и прибрав продукты в холодильник, она начала собираться. Одевшись, она помогла и мне, после чего мы не спеша вышли из дома. Мне было немного грустно. Не так просто вновь возвращаться в своё приближающееся к полтиннику тело и брать в руки опостылевшие мне костыли после того, как буквально несколько минут назад я ещё был молод и полностью здоров. Вдохнув осенний воздух родного города, я бросил быстрый взгляд на свой двор. К кованой железной калитке, выкрашенной в зелёный цвет, вела красивая, аккуратная дорожка, засаженная по оба края кустами роз. Весной во дворе всё утопало в зелени и цветах, сейчас же здесь царили пустота и уныние.

Я перевёл взгляд на мою гордость и отраду – небольшой садик из молодых фруктовых деревьев, который мне помог посадить муж Валентины. Молодые яблоньки и груши всего несколько лет как начали плодоносить, и каждый год были просто усеяны плодами. Сейчас деревца стояли мокрые от прошедшего недавно дождя, и вид их был грустным и жалким. Осенний ветер давно оборвал с них всю листву, полностью обнажив их тонкие и, казалось, такие хрупкие тельца. Мне они сейчас показались несчастными, худыми сиротками, оставшимися без крова и пропитания. Чтобы развеять грустные мысли, пришлось энергично потрусить головой, а для сестры изобразить на лице подобие улыбки.

Повернув ключ в замочной скважине, я, чуть склонившись, незаметно сунул его в потайную щёлку возле порога. Живу я в частном доме, построенном ещё моим дедом до Великой Отечественной войны, и этот тайничок придумал он.

Как только мы вышли со двора, боковая дверь фургона скорой помощи отъехала в сторону, и оттуда выпрыгнул крепкого телосложения мужчина неопределённого возраста в белом халате, медицинской шапочке и маске на лице. Седой шофёр, тупо пялившийся куда-то вдаль сквозь лобовое стекло, также был в маске. После объявления пандемии коронавируса, ношение масок являлось обязательным требованием ко всем обычным жителям, а к медикам особенно. Я только мысленно улыбнулся. Нельзя сказать, что я не верил в эту заразу. «Видел» я эту пакость, встречаясь на улице с только что заражёнными ею людьми, но вот, чтобы это было в таких масштабах, до каких эту самую пандемию раздули…

– Вы сестрёнку по пути не подбросите? – спросил я в приоткрытое окно у водителя, подходя к машине.

– Извините, – вежливо отозвался вместо водителя мужчина-санитар или кого там прислали вместе с шофёром. – У нас строгое распоряжение посторонних не брать. Сами понимаете…

– Ладно, понимаю, – согласился я. – Сестрёнка, – повернулся я к Валентине, – давай прощаться, раз такие сейчас строгости.

– Ничего, Серёж, не переживай. Доеду на маршрутках, мне не впервой, – сдержанно улыбнулась она и на прощание поцеловала меня в щёчку. – Так и не побрился, – укоризненно добавила сестра. – Поедешь теперь, вот, на люди не бритым.

– Ничего, переживут люди, – улыбнулся я в ответ, передал костыли санитару и с его помощью влез в машину.

Медик быстро последовал за мной и захлопнул дверь. Только сейчас я на своём тонком уровне ощутил едва уловимые вибрации волнения, исходящие от мужчины. «С чего бы это?» – успел подумать я, и в тот же момент к моему лицу плотно прижался носовой платок, бесхитростно смоченный хлороформом. Моё сознание тут же затуманилось и, кувыркаясь, ухнуло в чёрную дыру. Я провалился в глубокий сон.

Глава 4

Вначале сон был неприятным, со множеством коротких и сумбурных сновидений. Затем мне почему-то приснился гроб, в котором меня хотели заживо похоронить. Широко открыв глаза, я с ужасом наблюдал, как медленно опускалась надо мной массивная крышка, обтянутая белым шёлком, после чего снаружи раздался стук молотков по гвоздям. Пока меня закрывали и заколачивали гвозди, я изо всех сил пытался крикнуть, чтобы сказать, предупредить, что я не умер, что я просто сплю. Но моё горло словно одеревенело, и я не смог выдавить из себя даже звука, не говоря о том, чтобы закричать. От доносящегося снаружи гулкого, зловещего стука моё сердце завыло вместо меня. Казалось, ещё немного и оно просто разорвётся от безысходности и боли. Было ощущение, что эти гвозди вбивают не в крышку, а прямиком в моё несчастное сердце. Однако, когда гроб опустили в яму, и сверху застучали комья низвергающегося на него грунта, мне почему-то стало спокойно и безмятежно. Я успокоился, словно ничего и не произошло, а лёгкие наполнились свежим воздухом, неизвестно откуда взявшимся под землёй в этой тесной домовине. Прошло ещё некоторое время, и моё сознание вдруг взлетело куда-то ввысь и, словно птица, воспарило: сначала над нашим городом, а затем, поднимаясь всё выше и выше, над всей Землёй. Я парил в невесомости, радуясь охватившему, наконец, мою душу блаженству. Ощутив лёгкость полёта, мой ум, точно кораблик, потерявший управление, тут же пустился по волнам пространных рассуждений, а затем, перед моим внутренним взором поплыли воспоминания прошлых лет.

* * *

Я человек по натуре не жадный. Если знаю, что кто-то действительно в чём-то нуждается, то всегда чем смогу – помогу. Миллионером я никогда не был и всех страждущих облагодетельствовать, естественно, не могу, но людям из ближайшего окружения стараюсь, по возможности, всегда оказать посильную помощь. А вот воровство в любом виде ненавижу с самого детства. В школе, после того как записался на бокс, немного набрался силёнок и подкачал мускулатуру, приходилось не раз «учить» одного несознательного одноклассника, который, казалось, не мог и дня прожить, чтобы какую-нибудь мелочь у своих же товарищей не потянуть. В школе, особенно в старших классах, я был чуть ли не главным борцом за справедливость. Такой себе Бэтмен местного разлива. На это меня подталкивали как врождённая честность, так и приобретённые мной знания, приходящие свыше.

В общем, такая вот черта характера у меня имелась. Во время моей учёбы в горном техникуме я не раз сталкивался с явлениями несправедливости: и со стороны старшекурсников, и со стороны учителей, но, вот, про кражи мне слышать не приходилось. Может, их действительно не было, а может просто эта информация как-то обходила меня стороной. Тем неприятнее мне было столкнуться с воровством на шахтах, где я работал. Мне всегда казалось, да и отец частенько рассказывал, что шахтёрский коллектив – это что-то крепкое, как монолит, и там друг за друга горой. По сути, так оно и было, в шахте иначе просто не выживешь, но и в этих вот монолитах иногда встречалась трещинка в виде какого-нибудь подленького воришки.

На первой шахте, где я работал сразу после армии, у меня уже в первые дни кто-то спёр новенькие рабочие сапоги. Вместо прочных и надёжных литых сапожек, выйдя в смену после выходного дня, я обнаружил поношенную «скумбрию» – так здесь называли сапоги с характерной ребристостью. На мои жалобы бригадир только хмыкнул, негромко выматерился, но ничего не решил. Делать нечего, пришлось одевать то, что есть, благо, что обувь была хотя бы не дырявая. Гораздо большие неприятности произошли со мной позже, когда, поддавшись искушению, а может в силу каких-то ещё обстоятельств, я перешёл на другую шахту. С первых дней начала моей трудовой деятельности на новом месте я, время от времени, начал слышать от мужиков из нашей бригады о том, что: то у одного, то у другого что-то пропало. Всегда пропадала какая-то мелочь, на первый взгляд, вроде бы, ерунда, но главное, что пропажи начались именно с того времени, как я появился в этом дружном коллективе. Кто-то, с явно криминальными мыслишками в голове, видимо, ждал подходящего момента, чтобы начать реализовывать свои тёмные желания. Появление нового, незнакомого никому человека оказалось очень кстати.

Так тянулось несколько месяцев: то у кого-то мелочь из кармана пропадёт, то какая-нибудь вещица. На меня уже как-то косо поглядывать начали, а мне и сказать-то нечего в своё оправдание. Напрямую меня, вроде бы, никто и не обвинял, но мысли-то я читать умею – пришлось, скрипя душой, заглянуть пару раз в головы своих товарищей по работе. Так вот, мысли эти были для меня весьма нелестными. Шахтёры, как уже было сказано, народ дружный, и если такое напряжение возникло, то стоило только небольшой искре, маленькому прецеденту возникнуть, и крепкой мужской разборки мне не миновать. Масло в огонь подливало ещё то, что, в сравнении с другими членами нашего коллектива, я чувствовал себя белой вороной: не курил, не пил, а если и участвовал в праздновании какого-либо торжества, то сидел особняком, так как пьяные разговоры мне были не по душе. Вырос я в семье, в общем-то, не трезвенников и видал, в каком состоянии приходил отец после так называемого шахтёрского бутылька. Сейчас, уже во многом разобравшись, мне всё же трудно было понять: зачем, убивая свой организм под землёй и вдыхая килограммы пыли в лёгкие, зарабатывая всевозможные специфические болячки, которые не поддавались лечению, шахтёры после работы шли и добивали своё здоровье ядами, содержащимися во всех алкогольных напитках. Анализируя всё это со стороны, я понимал, что в глазах бригады, я выгляжу наилучшим кандидатом на «должность» карманника-тихушника. Мне даже кличку за глаза дали – Сектант.

Конечно, я пытался своим особым видением найти вора. О моём даре на новом месте никто не знал. На старой работе самые внимательные и прозорливые уже начали догадываться, что есть во мне что-то необычное, но и там, чтобы наверняка, не знал никто. Я всячески скрывал свои способности и уже с детства каким-то особым чутьём понимал: не нужно их афишировать, добром это не кончится. Эти догадки, наверное, всё же в первую очередь послужили причиной смены шахты. Объявившийся воришка тоже, может быть, что-то чувствовал, но, скорее всего, просто так получалось, что на глаза мне ни разу не попадался. Мне для того, чтобы понять кто вор, и нужна-то была малость – просто взглянуть в его глаза. Но вот и с этим была проблема. Все члены бригады при встрече, словно сговорившись, старались спрятать от меня свой взгляд. Даже Николаич, наш звеньевой, и тот, давая задание, смотрел куда-то мимо меня, будто разговаривал не со мной, а с тем, кто за мной стоял. Всё разрешилось вскоре само собой, но при таких обстоятельствах, что я бы всё отдал для того, чтоб эти обстоятельства тогда хмурой ноябрьской ночью как-нибудь не сложились. Лучше бы меня избили ни за что, чем случилось то, что произошло той ночью.