скачать книгу бесплатно
Отведи всему начало
Юрий Лугин
Первая любовь #1
Первые две части по жанру можно отнести к «школьной повести», все в целом – что-то близкое к психологическому роману воспитания и взросления. В определенном смысле, достаточно традиционная «любовная история». Время действия: начало 2000-ых. Место действия: рабочий городок в Свердловской области и Санкт-Петербург. Три ключевых момента жизни подростка, когда он становится взрослым. О герое, который сумел стать Личностью, потому что он – личность. На всех трех этапах повествования: «десятиклассник – выпускник средней школы – студент третьего курса».
Юрий Лугин
ОТВЕДИ ВСЕМУ НАЧАЛО
Памяти Виктора Губина
Часть первая
«СВИДРИГАЙЛОВ»
Отыщи всему начало, и ты многое поймешь.
К. Прутков
1. ДЕНЬ СВЯТОГО ВАЛЕНТИНА
– Витька, привет! С выздоровлением!
Виктор, разглядывавший расписание уроков, от неожиданности вздрогнул. Он не заметил, как они подошли и остановились рядом – Светка Белова и Алька Кабирова.
– Бледненький какой! Слабенький! Губенками шевелит…
– Здравствуйте, девушки! – подчеркнуто вежливо поздоровался с одноклассницами Виктор, почему-то испугавшись, не догадаются ли девушки про его интерес к расписанию уроков отнюдь не родного 10 «В», а параллельного 10 «А», и торопливо включил чувство юмора: – Это у меня осложнение после болезни. Нервный тик.
– Возьми направление к невропатологу, – посоветовала Алька.
– А может, сразу к психиатру?
Светка, вспомнив, наверное, что она блондинка, кокетливо поправила белокурые локоны и рискнула над Тороповым приколоться:
– Без невропатолога еще туда-сюда, а к психиатру – возьми обязательно. И вообще я думала, ты давно у психиатра не на учете.
В натуре блондинка: полгода проучилась с ним в одном классе, а все еще не поняла, что нельзя вот просто так прикалываться над Тороповым!
– Увы, – с легкостью согласился Виктор. – Вынужден признать, я действительно бываю не совсем адекватен, когда ты так близко рядом. Не могла бы ты отойди от меня метра на полтора, а лучше на два?
– С чего бы? – удивилась Белова.
– Понимаешь, Светка, кажется, у меня гормональный взрыв…
Светка, услышав про «гормональный взрыв», отпрыгнула в сторону – не на два метра, естественно, и не на полтора, но на метр точно.
– Ничем помочь не могу, извини!
– Тебе повезло: день сегодня для твоих гормонов подходящий, – улыбнулась Алия.
– Да ну?! – удивился Виктор. – Или я чего не догоняю? Просветите отсталого одноклассника, а то стою и тупо думаю, чем сегодня от прочих дней отличается?
Алька указала Виктору на плакат, который он почему-то сразу не заметил: «14 Февраля, в день Святого Валентина, поздравляем всех влюбленных».
– То-то, я смотрю, цирк в школе. И ведь что характерно, нам-то Святой Валентин с какого боку? Типа мы католики? – Виктор театрально всплеснул руками. – Блин, как быстро меняется мир! Стоит человеку проболеть пару недель и заявиться преисполненным жаждой знаний в стены любимой школы, а в школе черт-те что творится. Клоуны какие-то ряженые бегают…
– Посланники Амура. Каждый может через них передать валентинку тому, кто ему нравится, – пояснила Алия, а Светка ехидно добавила:
– Для тех, у кого гормоны, самое то!
Виктор ахнул, развернулся и уставился на Светку.
– Чего глаза выпучил? – спросила та, как всегда не подумав о последствиях.
За что очередной раз и поплатилась:
– Про «самое то» – это предложение? Вообще-то ты не в моем вкусе, но я подумаю…
Алия прыснула.
– Нахал! – возмутилась Светка. – Да я с тобой!..
Виктор тут же сделал виноватый вид:
– Не продолжай! Понял. Осознал. Больше не буду.
В школе праздничное настроение реально чувствовалось. Девчонки, даже пигалицы из младших классов, ходили нарядные, сосредоточенно серьезные. У парней, как обычно, эмоции проявлялись в толчках, беготне, резких движениях. Адресные номерки у ряженых почтарей брали все, и почти каждый держал ворох валентинок в руках.
Виктор от номерка отказался категорически. А почему – объяснил только давнему другу и нынешнему соседу по парте Сашке Карпинскому в кабинете литературы после того, как они от души отвалтузили друг друга в честь тороповского выздоровления:
– Смысла не вижу. Письма, которое хотел бы, мне не получить, а другие… хм!
– А ты сам ей напиши!
– Легко сказать, – вздохнул Виктор и замолчал, делая вид, что занят приготовлением к уроку.
Прогремел звонок.
– Готовился? – спросил Сашка.
– Не очень, чтобы очень. Но у меня отмазка: я болел.
– А на Митрича отмазки не действуют!
– Как-нибудь перебьемся.
– Только бы меня, ешкин кот, не спросил: что-то мне Достоевский в лом…
– Теперь обязательно спросит.
– Не каркай, ворона!
Виктор, изображая сочувствие, горестно вздохнул.
– Причем здесь я? От тебя такие флюиды ужаса и неуверенности в себе исходят – за километр видно.
Вошел слегка растрепанный и весьма энергичный Максим Дмитриевич Чимбарцев – учитель литературы, личность для школы колоритная. Даже слишком: его язвительные замечания и шутки, на которые он был великий мастер, били по самолюбию нерадивых учеников весьма болезненно.
– Приветствую, красавцы и красавицы, садитесь! Итак, поговорим о двойниках Раскольникова, – Митрич зловеще помолчал, выбирая жертву, продолжил: – Для начала послушаем нашу умную Машу. Потом кого-нибудь из тех, кто попроще… – и с выражением заранее ожидаемого разочарования уставился на Николаеву.
Маша, вспыхнув, вскочила…
На Чимбарцева не обижались. И не потому, что обижаться на таких – грех. Назвав Машу умной, он отнюдь не издевался: «Кому многое дано – с того и спросится». Издевался он над теми, кто попроще.
– В рамках метода фантастического реализма, в произведениях Федора Михайловича Достоевского огромную роль играют второстепенные персонажи, в характере которых отражаются отдельные черты, присущие главным героям. Их можно условно назвать двойниками, потому что благодаря им точнее раскрывается идея романа. Двойников мы видим и в окружении Родиона Раскольникова, и в окружении Сони Мармеладовой… – затараторила умная Маша, заглядывая в рабочую тетрадку.
Виктор усмехнулся. Предположить, что Николаева когда-нибудь окажется не готовой к уроку, можно с такой же степенью вероятности, как снежную метель в африканской пустыне Калахари. Поэтому он слегка расслабился и, как выяснилось, напрасно. Митрич по поводу Николаевой, похоже, был того же мнения:
– Достаточно! Почетное право назвать «двойников» поименно предоставляется… Александру Карпинскому.
Сашка встал, возложил длань на плечо Виктора: «Прощай, друг, не поминай лихом!» – и обвел тоскливым взглядом стены.
– Ну, к двойникам Раскольникова относится… этот… как его… – он наморщил лоб, демонстрируя временное помрачение памяти.
– Который? – ласково спросил Митрич.
– Ну этот… Разумкин?
– Разумихин, чучело! – подсказал шепотом Виктор.
– Ага, – подхватил Сашка. – Извините, я оговорился… Разумихин.
– Кто еще? – продолжал вопрошать настырный Митрич.
С подачи Виктора Сашка назвал Лужина и Свидригайлова.
– И какую же роль играют Лужин и Свидригайлов в сюжете романа?
Сашка молчал.
– Все-таки как-нибудь охарактеризуйте их, юноша. Хоть одним словом.
Сашка встрепенулся:
– Одним словом могу! – терять Сашке было нечего, и он довольно похоже спародировал небезызвестного политического деятеля: – Все они подонки, однозначно!
– Садитесь, Шурик, – Митрич вздохнул, скорбя от бестолковости подрастающего поколения. – Выдвинутый предыдущим оратором тезис развить попытается… Торопов Виктор.
Теперь уже Сашка сочувственно пожал Виктору руку.
Виктор встал.
– Повторите, пожалуйста, вопрос, Максим Дмитриевич.
Митрич величественно откинулся на спинку стула.
– Соблаговоляю повторить! Извольте, сударь, на примере одного из поименованных Александром Карпинским подонков, исключая Разумихина, естественно, – объяснить, как они помогают нам, читателям, правильно понять и оценить характер Раскольникова и сущность его теории.
– Извините, но я первый день после болезни и…
– Поздравляю с выздоровлением! Юноша, вы молчали так сосредоточенно, что нам показалось, будто вы способны изречь нечто умное, – Митрич посмотрел в журнал. – А между тем у вас были целых две недели на ознакомление с шедевром Федора Михайловича в наиблагоприятнейшей обстановке – авторитетными людьми (в том числе и мной) неоднократно проверено: лучше всего художественный текст усваивается в горизонтальном положении. И оценку я поставлю соответствующую глубине ваших знаний. И не обязательно «два», о чем некоторые подумали. Я готов дать вам шанс, юноша, изменить мое нелестное мнение о ваших умственных способностях. Если ответите на один единственный вопрос. Скажите, что вам показалось наиболее удивительным и непонятным в этих героях, чем они, может быть, вас поразили?
Виктор задумался.
– Вот Свидригайлов, например. Я не считаю его подлецом. Как можно называть подонком того, кто совершил больше добрых дел в романе, чем все прочие вместе взятые?
Про добрые дела Свидригайлова Виктор прочитал в одной умной книжке – а читать он любил, еще в начальных классах сообразив, что любовью к чтению при прочих равных достоинствах (и даже отсутствии таковых) способен заслужить особое уважение сверстников, – но мнение свое озвучил как внезапно снизошедшее на него озарение.
Митрич заулыбался и стал похож на кота Матроскина, рассуждающего о том, что две коровы лучше, чем одна.
– Браво, Торопов! Классная тема для доклада: «Свидригайлов – русский человек в его развитии». Вот и займитесь. К следующему уроку, аюшки?
– Постараюсь, Максим Дмитриевич.
– А уж постарайся, голубчик! – Митрич посмотрел на Виктора поверх очков и многозначительно постучал указательным пальцем по классному журналу.
– …Итак, красавцы и красавицы, «двойники» в романе – важнейшее доказательство тому, что теория, оправдывающая преступление, преступна. Жить и процветать по ней могут лишь законченные и прожженные подлецы, вроде Лужина – кстати, обратите внимание на говорящую фамилию вышеназванного господина. Потому что даже Свидригайлов, не будучи законченным подлецом – о чем весьма справедливо изволил заметить мсье Торопов, – не выдержал и покончил с собой…
Взгляд Виктора устремился в окно, на памятник Красноармейцу с поднятой в руках шашкой, на покрытую снегом гладь пруда, сопки на горизонте. До конца урока оставалось меньше пятнадцати минут. Еще немного – и он увидит ее.
С первого сентября, когда в актовом зале на торжественной школьной линейке их взгляды случайно пересеклись, мимолетные встречи с Галей для Виктора превратились в смысл существования. Вернее, он убеждал себя, что ему, кроме этих встреч, больше ничего и не надо. Видеть её хотя бы мельком, хотя бы раз, но каждый день – и уже можно жить. О прочем он старался не думать. Прочего просто не могло быть.
В тетради его рука непроизвольно выводила четыре буквы ее имени, и он сразу заштриховывал их, пряча даже от Сашки, которому полтора месяца назад на новогоднем школьном балу отрылся, как на исповеди.
Моя любовь проходит мимо,
Как стороной проходит дождь;
Она тебя не опалила —
Что не горит, не подожжешь…
С удивлением посмотрев на написанное – он все еще не переставал удивляться недавно открытому в себе умению оформлять мимолетные мысли рифмованными строчками, редко признавая их чем-то похожими на настоящие стихи, Виктор косым крестом зачеркнул написанное и с досадой захлопнул тетрадь.
Митрич продиктовал домашнее задание уже после звонка, но задержке Виктор обрадовался. Так легче удавалось выйти из класса последним. Он словно невзначай уронил дневник, долго и тщательно укладывал в рюкзак учебник, тетрадь, потрепанный библиотечный томик Достоевского…
И дождался: в кабинет по одному потянулись «ашники».
В дверях Виктор церемонно поручкался с Костей Илониным, давнишним своим знакомым еще по младшей группе детского сада:
– Буэнос диас, амиго Константэн!
