скачать книгу бесплатно
Нынешний, уже покойный Верховный правитель Троеуделья Тит из рода Длинноруких, правитель города Сухая кочка на юге острова Птица успел побывать у власти почти полтора года вместо положенных трёх лет. Не только в нашей семье, но и односельчане удивлялись его скоропостижной смерти, ведь он, как говорится, был мужчина в расцвете лет, и никто не слыхал, чтобы он болел или каким-то образом не сдюжил. Даже считали, что после истечения срока своего владычества родня снова выдвинет его в Верховные правители. Однако вышло иначе, возможно, приятнее тем, кто в нетерпении метил на его место.
Люди стоят на площади угрюмые, жмурясь от яркого света Сияющей, они не ожидают ничего хорошего примерно на ближайшие недели две – со смертью Верховного правителя в Троеуделье наступало преждевременное Межвладычество – произвол ушкуйников, причём безнаказанный. Теперь от них можно ожидать всякого разного, но для сельчан и горожан – ничего хорошего. Не поздоровится и тем, кто попадётся им в море, в любом проливе, да и на островах, формально не входящих в Троеуделье, не исключены даже грабительские набеги.
Время, когда правители городов решают, кто станет следующим Верховным правителем Троеуделья длится примерно от пяти до восьми дней. После избрания Верховного правителя Троеуделья выбираю правителей уделов – каждого из трёх островов. Опять совещаются и выбирают долго, но за меньший период от трёх до пяти дней. В этот избирательный период уделами практически не управляют, то есть те правители, которых должны сменить не несут ответственности за действия своих ушкуйников.
Затем наступает период передачи полномочий, то есть прежние правители вводят в курс всех дел тех, кто их заменит. На каждом острове – уделе – от двух до четырёх дней, в Троеуделье от трёх до пяти дней. В этот период ни те, кто уходит со своего поста, ни те, кто на него заступает опять же не несут никакой ответственности за действия поданных. Весь этот период называется Межвладычеством. И ушкуйники Троеуделья используют это время, чтобы обобрать или присвоить себе добро других, ведь каждый глава рода ушкуйников мечтает заполучить право носить плащ из шкур рыб сверкающий луч, длиной до пола – быть избранным в Верховные правители Троеуделья, но до того ещё надо получить право носить сверкающий плащ, прикрывающий колени – стать правителем удела-острова, но и до этого необходимо заиметь из этих шкур сверкающий короткий плащ – правителя города, где проживает большая часть его родни. Но решает не столько количество родни, сколько количество богатства и в том числе самое главное сокровище – мера богатства Троеуделья – шкуры сверкающих лучей.
Однако на территории Троеуделья эти рыбы с драгоценной шкурой не водятся, зато их вдоволь у альбиносов, им то не составляет труда добыть их в море Льда. На островах альбиносов даже стены домов простых горожан украшены кусочками шкур и сияют, словно замурованные звёзды. А стены дворца правителя альбиносов – сверкают, что Сияющая! Его так и называют Сверкающий. Земля альбиносов всегда была заманчива для ушкуйников, но чаще недоступна из-за их магии. Но есть ещё страна Независимых, где ремесленники на сооружали много всяких вещей и механизмов. Независимые, конечно, ловкие и отчаянные, но магией-то не обладают. Да и у других тоже найдётся, чем поживится, хотя со сверкающими лучами и не сравнить.
На площади поселения Ровное среди народа стоят и ушкуйники, но в отличии от ремесленников и крестьян их настроение от угрюмости далеко. Они пытаются скрыть радость от преждевременного Межвладычества и, будьте уверены, кончина Верховного правителя их волнует в той степени, в какой может радовать начало разгульного приумножения своего богатства, и прорывается в порывистых движениях, в интонациях, в блеске бирюзовых глаз, в едва сдерживаемой улыбке. Им теперь есть, где разгуляться, только надо решить с чего начинать, а хочется много и всё сразу.
II
Находясь ещё под впечатлением от увиденной карты альбиносов, да к тому же придавленный известием о преждевременном начале Межвладычества, не только я, но и, пожалуй, вся наша семья внимала, мягко говоря, не весьма сосредоточенно. Однако речь Ватаса из рода Лесных переселенцев, старейшины ушкуйников, ибо он же являлся старейшиной или правителем нашего поселения, мало-помалу стала доходить, в частности до меня, потому что прозвучало имя отца и моё. Конечно, мы были не единственные, кого назвали. В конце концов до меня дошло. Шесть человек отправляют представлять наше поселение на похороны Верховного правителя, дабы отдать дань, то бишь проявить уважение от подданных Ровного.
Признаюсь, что меня известие обрадовало. Мне не приходилось ездить на другие острова. Плавал только с отцом или с его приятелями вдоль нашего северного берега и, если мы и выходили из бухт, то совсем недалеко, чтобы не потерять из вида берега, так что никогда не заплывали в Срединное море, а за ним Страна Альбиносов, туда так хотелось добраться. Но теперь предстоял путь в другую сторону. Заманчиво! Уж не знаю, жаль или лучше, что, скорей всего, мы туда поедем не только названным составом, а по дороге, наверняка присоединятся из других поселений. И, возможно, поплывём на большом ушкуе!
III
Нам надлежало отправиться на юго-запад Троеуделья. Ремесленники предложили, чтобы отправились мы с отцом, самые привычные к плаванию, хоть и недальнему, другие вообще предпочитали ловить рыбу с берега или в долблёнках поблизости от него. Мы же в свободное от чеканки время уходили далее многих. Но почему меня выбрали не совсем понятно, обычно молодых никуда не выдвигали и почему из троих приятелей отца, тоже ремесленников, которые вместе с нами ходили добывать рыбу, ни один из них не поехал? Перед отправлением дома я высказал своё недоумение. Мать немедля, но тихо, как бы ненароком, кто из соседей не услышал тут же высказала предположение, звучащее как утверждение.
– Кому охота связываться в такую пору с ушкуйниками? Ясно никому. Мало ли что им взбредёт в голову в пути. Некоторые считают, что у нас есть защитники – наши знакомые альбиносы. А как они помогут? Куда вы отправляетесь и где Страна Альбиносов?! Да и с какой стати они должны мчаться вам на выручку, у них теперь и своих забот полно: так и смотри, чтобы ушкуйники не заявились за сверкающими лучами.
Признаюсь, возражать трудно, она права. Отец промолчал, да и я тоже.
Вместе с нами ехали от крестьян нашего поселения: Ангур, сын Анугра, которые выращивали вкусный горох и Ивел, сын Брюля – среди их овец водились с нежной и длинной шерстью и её быстро раскупали ткачихи и вязальщицы. Ангур и Ивел моложе моего отца, но уже имеют свои семьи, у каждого по двое детей. У Ивела девочки, ещё малышки. У Ангура два сына, малые подростки. Даже на беглый взгляд видно было, что никто из крестьян ехать не хотел. Но пришлось и кому – решил жребий – вытянули чёрную горошину из суммы, наполненной горохом. Конечно, же не обошлось без ушкуйников, в нашем поселении их немало. Эти наоборот, все хотели ехать, но можно было лишь двоим и снова пришлось решать жребию, снова тянули чёрную горошину. С ликующим возгласом показал на ладони желанный выбор Хантур – ушкуйник – молодой вдовый и бездетный, его жена умерла во время родов, не выжил и ребёнок и в последнее время стал я замечать, что поглядывает на Лиую с б?льшим интересом, чем мне хотелось бы, уверен, что и ей тоже. Его отец – Шантур – глава короба, одного из сторожевых судов. Второй ушкуйник немного моложе Хантура ? несколько месяцев назад женился и его молодая жена ждёт ребёнка ? Сабат, сын Мулока, который вскоре после собрания отправился с другими ушкуйниками к побережью, всем понятно для чего…
IV
Наш вместительный ушкуй направился в сторону захода Сияющей, как только она взошла. До этого мы с отцом встали ещё затемно, поели на дорожку и, с приготовленными ещё с вечера матерью и сестрой, котомками и заплечными мешочками пришли на площадь поселения, где встретились с остальными, потом на возу, запряжённым тройкой волов, по волу от каждого сословия поехали к пристани.
По мере того, как на горизонте Сияющая выползала из толщи морской воды, ушкуй продвигался из Бурой бухты в Голубой залив. Бурой назвали не столько из-за бурых водорослей, кустисто росших на небольшой глубине, сколько за цвет дна, вернее бурого песка. Даже в прохладный и ясный день, когда над бухтой нависало яркое сине-голубоватое небо, прозрачная вода казалась бурого цвета. Зато дальше глубина резко увеличивалась бухта переходит в более широкий залив, где стайками плавают несъедобные для людей мелкие рыбёшки с голубоватыми бочками. В ясные утренние часы залив особенно хорош: снизу просвечивают голубоватые пятнышки, где частые, где пореже, а гребни волн сверкают розово-золотистыми оттенками. Прибрежные коричневые камни и скальные выступы отливают красно-пурпурными оттенками. В то же время на горизонте слева, возвышаясь полупрозрачным лежачим великаном, похожим на сизую дымку миража раскинулся дальний от нас полуостров Утиный, к которому мы держим путь.
Отец мне глазами показал назад, говоря: «видать из города За холмами свой ушкуй отправили». Я обернулся, из бухты в залив выходил ушкуй покрупнее нашего, набитый народом. «О, невтерпёж…», – многозначительно прошептал отец. Опять я посмотрел назад и снова из бухты вышли уже два ушкуя, но меньшего размера, один почти сразу завернул направо, другой последовал прямо. «Не ужель к альбиносам и независимым?..», – подумал я и взглянул на отца, тот лишь вздохнул.
Мы шли мимо разных береговых выступов: каменных или заросших кустарником и низкорослыми деревьями, а также различных углублений в скалах, выбитых не только яростными волнами во время ураганов, но и рыбаками, чтобы укрываться от дождя и бурь.
Сизая дымка лежащего великана впереди становилась всё явственнее и чётче, заполняя собой весь горизонт, но наш ушкуй повернул вправо и пошёл вдоль его туловища к оконечности, к мысу Утиный клюв.
Здесь на пристани нас ждало пополнение. Двенадцать человек пёстрой струей: зелено-желто-красной перелились по мелким ступеням качающейся складной лестницы к нам на ушкуй. В это же время мимо мыса проплыл большой ушкуй, на борту которого красными буквами выведено За холмами. Теперь уже мы пошли позади него, держа курс почти прямо на юг по проливу Птичий.
После того, как мыс скрылся за горизонтом – вокруг, куда ни посмотри – простиралась только вода, а если вспомнить, что под нами глубина в несколько человеческих ростов, то совсем становится не по себе. Может вся эта колышущаяся вода и неописуемо красива, но это тогда, когда не боишься и подобное плавание становится привычным. Я же оказался впервые на таком расстоянии от берега. Прямо скажу, жутко стало. Благо погода маловетреная, на небе крохотные полупрозрачные облачка. Ушкуйники то гребут, то направляют ветрила. Но кажется, что мы никуда и не плывём, а так качаемся, как щепка в лохани… Я широко расставил ноги, а руками крепко держался за какой-то канат, что тянулся от одного из ветрил к какому-то столбу, потом ещё куда-то.
Нет, надо признать, что не смотря ни на что, всё же красиво вокруг. Я смотрю на мелкие волны, бесконечно рождающиеся и на водную рябь, бесконечно убегающую куда-то и… успокоился, если не совсем, то в какой-то мере, потому что стал способен думать не только о себе. Вспомнил, как отец чувствует себя? Он тоже никогда не уходил так далеко от берега, а другие, наши крестьяне, те вообще не ходили дальше бухты! Отец стоит, как вкопанный с побелевшем до зеленоватого оттенка лицом, хотя ещё Зелёнка не взошла. Не лучше выглядели и другие, практически все, кто в жёлтых и зелёных одеждах. Лишь ушкуйникам всё нипочём, они посмеиваются над нами, ходят по ушкую как по земле, никакого волнения или, тем более, страха.
Я почувствовал, что отцу нужна поддержка и, забыв свой страх направился к нему, улыбаясь. Похлопал его по плечу, кивнул остальным бедолагам, и сказал: «Скоро должен показаться берег полуострова, который мы будет огибать». Мне отец потом сказал, что я произнёс так спокойно, уверенно и бодро, что ему, как он признался стало стыдно своей боязни, другие тоже, как будто стали держаться менее напряжённо и с интересом оглядываться вокруг, надеясь увидеть берег одними из первых.
Что-то на горизонте протянулось темноватой полосой. Я боялся обмануться, а вдруг это не земля, а скопление дождевых туч… Ушкуй За холмами, что мчался впереди нашего, никуда не сворачивал, продолжал тот же курс. Слева показались ещё два ушкуя, они словно вынырнули из-под воды, такие же небольшие, как и наш и тоже пошли в том же направлении. Фу, я вздохнул свободней и чего боялся? мы же тут не одни, другие тоже туда едут, потом, наверное, ещё прибавятся с южного и восточного побережья Промежуточного, а ещё придут ушкуи с Острова Желанного. О, сколько народа соберётся! Я совсем успокоился, тем более тёмная полоса уже стала видна значительно лучше – берег – без сомнения.
Земля на горизонте росла и удлинялась, заполняя собой его весь. Я вспомнил «свою» карту, да это же Правое крыло – полуостров на юго-востоке острова Птица. Он такой длинный, что, наверное, мог бы поместиться в проливе Птичий, соединив Промежуточный с Птицей. Ещё я вспомнил как на карте альбиносов видел лежбища живородящих морских животных, почти всё северо-восточное побережье этого полуострова в серо-бурых пятнах, их там видимо-невидимо. Скоро, недели через две начнётся сезон охоты на них, тогда их поубавится, зато у кого-то хватит мяса до конца весны, а шкур на выделку для одежды и обуви. И, конечно, в первую очередь, наживутся ушкуйники. Ну, да ладно, ведь если их не отлавливать они истребят всю рыбу в прибрежных водах и сами помрут от голода.
Наш ушкуй, как, впрочем, и другие повернул налево, поплыл вдоль побережья. Уже стало хорошо видно этих животных, неуклюжие и продолговато-большие они еле ползали на коротких ножках по камням, сглаженным волнами и собственными телами, переползали на землю, нежились на травке, а заметив ушкуи, уползали под кусты, прятались в тени деревьев, некоторые бухались с плеском в воду.
Долго мы плыли вдоль побережья. Вдали слева на горизонте показались маленькие точки, которые быстро росли, это ушкуи везли людей на последний поклон Верховному владыке. Когда подошли к острому и длинному мысу, вокруг уже собралось более десятка ушкуев разных размеров. Наш ушкуй резко повернуло направо, и остальные тоже. Я шепнул отцу, что огибаем полуостров в входим в пролив Горячий, отделяющий Птицу от острова Указующий Перст. Оттуда никто не присоединился к нам, жители не входили в Троеуделье, но это не спасало их от набегов ушкуйников. И сейчас один из ушкуев направился не вправо, чтобы со всеми плыть вдоль южного берега Птицы, а пошёл прямо на юг, не исключено, что собирается пересечь пролив и пристать к северному побережью Указующего перста.
Мимо нас прошли более крупные ушкуи из остальных городов Троеуделья, на борту каждого можно было прочитать названия, например, Низменный, направлялся из города на юге Промежуточного; за ним потом последовали друг за дружкой ушкуи с острова Желанный: Туманная горка – с юга; Речной располагался севернее реки Жижа, вытекающей из озера Шкура в западной части острова; Долина – меж горных хребтов в северной части.
Я уже освоился, да и отец перестал бояться плыть, это заметно было по его лицу и настроению, он явно приободрился, похоже, что и остальные тоже. Наш путь лежал уже давно вдоль побережья, недалеко, часто даже близко, насколько позволяла глубина. Никто из нашего поселения, и, скорей всего из других, я имею в виду ремесленников и крестьян никогда не бывал в этих краях, хотя и слышали, конечно, о них, поэтому с большим интересом всматривались в берег, разглядывали всё, что там видели, будь то просто камни, обломки скал и какую-нибудь растительность или постройки местных жителей. Всё здесь казалось иным: и оттенки горных пород, и деревья, кусты, цветущие травы, и формы кровли и материал стен домов. Живо обсуждали увиденное, наверняка крестьяне уже не сожалели, что пришлось им ехать, теперь будет, что рассказать односельчанам. А впереди ещё церемония прощания.
Становилось всё жарче. Сияющая уже поднялась высоко и припекала. Однако тепло ещё шло и от… воды! Не зря пролив назвали Горячий. Здесь проходило тёплое течение, идущее из моря Огня. Но оно отсюда далековато и может быть вода успела бы остыть, если бы не горячие гейзеры, которые бьют в разных местах дна. Пролив глубокий, ушкуям тут проходить легко, не торчат близко к поверхности подводные скалы, нет и нагромождения донных отложений. Горячая вода, поднимаясь к поверхности успевает остыть, но не настолько, чтобы замёрзнуть даже в зимние холода. Бывалые рыбаки с острова Указующий перст, да и ушкуйники говорят, что в самых глубоких трещинах, под кучами подводных камней среди сизых водорослей таятся хищные рыбы-зубы. Торчащие из раскрытой пасти зубы растут, не только по краям челюсти, но и на языке и нёбе. Они оглушают своих жертв щелчком яркой вспышки, выстреливая из гибкого хвостового плавника. В поверхностные воды они поднимаются редко, но в брачный период могут увлечься до такой степени, что чуть ли не выпрыгивают из воды и тут же стремительно ныряют на глубину. Это время самое опасное для моряков. Могут толкнуть лодку или даже борт ушкуя, если их заигралось несколько. Человека, упавшего в воду в такой период уже никто не выловит. Брачный период у зубов отодвигается на несколько недель вперёд или назад с каждым годом, поэтому трудно определить, когда их стоит особенно опасаться.
Ушкуи почти незаметно и плавно повернули опять направо и влажная духота, наконец, осталась позади, да и Сияющая перевалила самую высокую точку на небосводе и стала понемногу опускаться, пока мы шли вдоль южного берега Птицы. Земля здесь жёлтая, как мне потом объяснили местные она состоит из спрессованного за тысячелетия светлого песка и твёрдых останков: раковин и скелетов морских обитателей, потому что ещё несколько столетий назад всё ближнее побережье находилось под водой и было дном залива. С течением времени то ли море куда-то несколько переместилось, то ли оно усохло, так или иначе, а бывшее дно обнажилось. Ветер нанёс сюда крупинки земли и семена трав, образовался почвенный покров теперь уже способный удержать корни деревьев. Их тут на берегу полно. Берег дальше от моря поднимается и лес стройными рядами также поднимается, будто на земной горбушке и теряется из виду, пропадая вдали, по-видимому, там дальше местность понижается. Оказывается, что это лес показалось, когда ушкуй стал плыть ближе к берегу, присмотрелся – это сад, причём огромный. Среди деревьев ходят люди в зелёных одеждах, поэтому и незаметные среди листвы, держат корзины, некоторые из них взбираются по лесенкам, приставленным к стволам и накладывают, скорей всего, плоды, срывая их с ветвей. Потом мне рассказали, что этот сад – общая собственность жителей поселения, которое располагалось дальше и с моря не видно. Там живут только крестьяне-садоводы, и платят особый налог за то, чтобы к ним не поселяли ушкуйников. Я раньше о таком не слышал, рассказал отцу, и он высказался, что согласен платить тоже схожий налог, чтобы их не было и в нашем поселении.
Часть ушкуев, в том числе и наш, плавно завернула в ближайшую бухту, остальные пошли дальше. Оказалось, чтобы не скапливалось много ушкуев в одном месте, что затруднит вход и выход городские старейшины решили использовать две бухты, примерно на равном удалении от города Сухая кочка.
Оглядывая округу, спустились по лесенке на берег. Наконец, мы на твёрдой и надёжной земле. Забыл сказать, что кроме положенных двух ушкуйников от поселения с нами ехал и пожилой наш правитель, как я уже говорил, Ватас из рода Лесных переселенцев. Нельзя сказать, что он дряхлый, совсем напротив, ещё вполне в силе, но подходит моему отцу в отцы. Он обязан был явиться не только на церемонию прощания, но и на сбор правителей городов и поселений на период избрания в Межвладычество. Ватас сказал, нам, что он поедет в город вместе с другими правителями, а мы, то есть крестьяне и ремесленники можем отправляться вместе с ушкуйниками на повозках местных жителей, но за провоз надо им заплатить по треуглу[8 - Денежная система Средиводья: треуглы (треугольники) – самая мелкая денежная единица из меди.] с человека. Мы, конечно, захватили деньги с собой, но надеялись, что нас доставят в город бесплатно. Наивные.
V
Ехали, как показалось нам не так уж и долго, потому что обозревали окрестности, весьма приятные: уже убранные поля, небольшие рощицы, прорезанные узкими речушками, кучки коричневых крыш поселений невдалеке. Ещё издали догадались, что подъезжаем к городу, как обычно скопление домов, вперемежку с зеленью высоких деревьев. Город располагался на небольшой возвышенности, вокруг которой простиралась низина, частично вспаханная, частично обжитая, судя по краешкам крыш, заметных сквозь сады.
В Сухой кочке дома из той же жёлтой земли, какую видели мы с ушкуя. Земля эта твёрдая, что камень. Куски земли нарезаны иль выбиты почти одинаковыми кусками, выровнены грани и пригнаны друг к другу. Почти все дома с высокими подклетями[9 - Нижний этаж, если без окон, то нежилой. Используется часто как кладовые.], оконницы чуть ли не под крышей. Есть и хоромы[10 - Несколько построек, жилых и нежилых, соединённых крытыми переходами.], да тут их немало. Богато живут в Сухой кочке.
Ой, а народа сколько! Больше, чем на нашей пристани в праздничный день. Ещё бы, съехались со всего Троеуделья, благо, что не все жители. И все разбились на кучки, согласно своим поселениям и городам. Пёстрая толпа с приколотыми к одежде серыми лоскутами или лентами, цвета скорби в Троеуделье, потекла на главную площадь города.
Перед молельней Духу Древнего Дракона на постаменте в половину человеческого роста устроена высокая постель, где возлежит Верховный правитель Троеуделья. Слева от неё собралась, похоже скорбящая семья: впереди всех и ближе к усопшему пожилая женщина в серой длинной накидке, закреплённой на макушке и ниспадающей до земли, прикрывающей красное платье, скорей всего, мать бывшего правителя; левее и чуть позади другая женщина, тоже немолодая, но всё же значительно моложе первой – его жена и тоже в подобной серой накидке, впрочем, как и другие женщины, которые стоят позади них; правее от бабушки стоит Бук, наследник умершего, молодой и сильный, как мне показалось, с искренне печальным видом. За ним толпились мужчины разных возрастов, у всех на красную одежду наброшены серые плащи. Вид многих был далёким от естественного переживания горя. Возле них находились деревянные лавки, предназначенные, видимо для совсем убитых горем. Пока же на них никто не сидел.
Сияющая клонилась к горизонту, окрашивая дома в оранжевый цвет, придавая стволам деревьев золотисто-коричневатый оттенок, а лицам людей несуществующий загар, когда начался обряд прощания. Какой-то человек из дома Верховного правителя, кажется то был жрец местной молельни стал произносить нараспев заунывную молитву, а все на площади слегка покачиваться из стороны в сторону. Потом выступил помощник правителя, рассказав о своём восхищении, как мудро и умело Тит из рода Длинноруких руководил всеми делами Троеуделья, приумножая богатства жителей уделов. Я при этом подумал, что, почему-то мы за последние полтора года богаче совсем не стали, а вот размер некоторых налогов увеличился и нам приходилось работать усерднее и дольше.
Когда Сияющая спряталась за хоромы, возвышающиеся за спинами семьи правителя, с противоположной стороны из-за горизонта показался краешек Зелёнки. По мере того, как она подтягивалась вверх, на всё вокруг ложился зеленоватый оттенок, сумеречно-зеленоватое сияние усугубило тягостную атмосферу прощания.
В должности Верховного правителя умирали очень редко, и обряд прощания с таким высоким лицом ещё не устоялся, поэтому хоронили как обычно хоронят правителя удела-острова. Распорядитель похорон нам подсказал, что прощающимся нужно было не доходя до умершего, поклониться семье, имелось в виду близкие родственники: мать, жена, сыновья и дочери, потом последовать к постели правителя. Так как обустроили её высоко, примерно по грудь взрослому человеку, поэтому не нужно низко наклоняться, достаточно преклонить голову, постоять так немного, потом снова поклониться его родственникам и пройти в конец площади, освобождая место другим. Когда же первая часть обряда закончиться подождать второй части – облачения, затем в третьей части – захоронения проследовать со всеми вместе в похоронный лес.
VI
На моё удивление тогда, да и не только моё, наше поселение поставили в очередь на прощание первым. И, соответственно к умершему вначале шёл наш правитель. Не помню, как вышло, что я последовал за Ватасом, за мной – отец, потом – крестьяне и замыкали ушкуйники. Глядя на нас в других поселениях тоже встали в подобную последовательность.
Ещё раньше в пути замечал, что Ватас сильно расстроен и частенько смахивает слезу то с одной щеки, то с другой и недоумевал, чего он так расстраивается, неужели из-за смерти Тита? Где Тит жил и где живём мы, какая уж сильная связь между нами или между Ватасом с Титом? Если бы Ватас был значительно моложе, то можно было предположить, что он надеется в будущем стать Верховным правителем. Но возраст у него не тот, чтобы питать подобные надежды. Самое большее: ещё удастся избраться на следующий срок в нашем поселении, но не более того. Так, что выгоды от Тита ему никакой. Или я чего-то не знаю, что, скорей всего, именно так, иначе не был бы он настолько опечален.
И вот пришла пора нам подходить к покойному правителю. Честно признаюсь, волновался, да не я один, но на Ватаса жалко было глядеть: бледный, с трясущимися губами, уже не сдерживая слёзы, еле передвигая ноги он приблизился к умершему. Взглянул на мать правителя, потом уставился на покойного. И вдруг воскликнул «Ай!.. кто ж…» и бросившись к телу, будто пытаясь обнять, приник и затрясся в рыданиях. Старушку-мать покойного, словно подкосили, она чуть не упала, Бук подхватил её за локоть, его мать ? за другую руку. Родственники и служители тут же притащили заготовленную на подобный случай скамью и усадили туда пожилую женщину, которая закрыв лицо покрывалом тоже содрогалась в рыданьях. Все остальные смотрели почти не скрывая недоумения.
Пока Ватас рыдал над телом, кроме удивления я ещё думал, почему у Тита такие розовые губы, я с высоты своего роста ещё не доходя до него, заметил эту странность. Обычно такие губы бывают у Лиуи, когда она красит их на праздники, но у покойника?..
Может быть неутешный Ватас ещё бы зависал над телом, но другим тоже прощаться надо, и распорядитель помог ему приподняться. Не знаю заметил Ватас или нет, утирая мокрое от слёз лицо, что у Тита произошли изменения. А я аж ахнул, надеюсь, не вслух. Губы Тита уже не были розовыми, их цвет стал почти синий и нижняя часть лица сильно посерела. Однако распорядитель быстро натянул серую накидку, закрыв нижнюю часть лица и губы, захватив и кончик носа умершего.
Я проделал перед усопшим то, что от меня требовалось, за мной и остальные. Отходя от постели покойного размышлял, и пришёл к выводу, в семье Тита что-то скрывают и, наверное, лучше если они не поймут, что я кое-что заметил. Мне хотелось поразмышлять над увиденным, но обнаружил, что на меня пристально смотрит какой-то человек из толпы родственников, которому что-то говорит распорядитель и поэтому попытался сделать вид любопытствующего простака, рассматривающего, что делается вокруг. Не знаю, насколько мне удалось, но время от времени ловил на себе взгляды того человека.
Ватас, наконец, более-менее успокоился на то время, когда проходила первая часть обряда. Я стоял возле него и заметил на левом рукаве его красной одежды две короткие розовые полоски и большое пятно бежевого цвета. Что-то они мне напомнили… Цвет губ Тита до того, как Ватас бросился на него с рыданиями… а пятно? Уж не стёр ли Ватас рукавом и краску с нижней части лица? Но зачем его… Тут распорядитель объявил, что пора переходить ко второй части и Ватас охнув, сжал кулаки. На этом и ограничился, но мне, да и всем нашим видно было, каких усилий ему стоило стоять спокойно.
Распорядитель кликнул слуг-ушкуйников. Прибежало несколько человек, четверо несли большую шкуру одного из тех морских животных, которых мы, проплывая мимо берега, видели на лежбище. Ещё четверо осторожно взяли покойного вместе с постелью, приподняли, а те под неё подложили шкуру. Ещё один слуга, принёс толстую и длинную иглу, что даже издали видна и моток таких же толстых нитей, стал сшивать края шкуры, закрывая в ней бывшего повелителя полностью.
Когда шкуру зашили распорядитель объявил, что вторая часть обряда закончена и предстоит третья. Старушка встала со скамейки и пошла первой, она возглавила шествие, как самая старшая в роду, за ней пошёл наследник, потом его мать и остальные совершеннолетние родственники, присутствующие на обряде вместе со слугами, их помощь ещё понадобиться, как мы убедились в последствии.
За ними направились мы, за нами – остальные.
Шли долго. Зеленоватый сумрак окружал, с любопытством я вглядывался в окружающее пространство. С каждым шагом всё дальше и дальше огни в оконницах городских домов, вот они уже совсем крохотные, большей частью скрываются за ветвями придорожных деревьев. К моей радости прямо за нашими спинами стала всходить Голубика – любимая звезда многих[11 - Голубика – планета в двойной системе звезд: Сияющей-Зелёнки. Эта планета находится гораздо дальше от основной звезды, это голубой газовый гигант и светит отражённым светом, а также в её недрах идёт процесс, в результате которого также выделяется тепло и свет. Жители Средиводья видят её как огромную и яркую голубую звезду.]. И стало светлее, хотя и не сильно. На зеленоватый оттенок накладывается голубоватый и округа становится не только красивой, но загадочно манящей.
Мы пересекаем какое-то поле всё по той же мощённой светло-желтоватым камнем, дороге, тянувшейся ещё от площади. Идти легко, но от множества ног, и, соответственно шагов, сделанных по твёрдой поверхности стоит гул, который я вначале не замечал, но потом уже раздражающий. Может тому виной не то, что множество людей ступает друг за другом, а цель всего этого похода. Я совершенно не понимаю, какая необходимость собирать столько людей? Признаюсь, что, наверняка и другие, как и я порядком притомились, мы перекусывали последний раз только, когда ехали на повозках в город, а прошло уже несколько часов. Хорошо, хоть позволили на ходу попить, поэтому кроме стука и шуршания по дороге ещё слышны возня с котомками и заплечными мешками, и приглушённый рокот многоголосого шёпота, и жевания тех, кому уже надоело ожидать окончания обряда.
Впереди показалась тёмная масса. Дорога заканчивалась, подходя к лесу. Распорядитель приказал зажечь фонари тем, у кого они имелись и предупредил, чтобы не разбредались по сторонам. Хотя не так, как днём, но достаточно светло, да ещё и с фонарями. Однако споткнуться о корни деревьев или нижние ветви кустов вполне возможно. Ведущие процессию уже вошли в лес и, не знаю, как они определяли правильное направление среди почти одинаковых деревьев. Птицы то ли разбуженные шумом, то ли они спят урывками, так или иначе, продолжали потихоньку гомонить, словно спрашивая друг у друга, что тут происходит? Как я понял в этом лесу хоронят избранных, только правителей городов и правителей уделов. На всех тут места не хватит.
Пахло свежесрубленным деревом… Кажется пришли. Родственники остановились. Распорядитель объяснил, чтобы все подтягивались и обходили место, где остановилась семья покойного правителя, образуя большой круг. Видя, что все собрались, объявил, о начале третьей заключительной части похоронного обряда.
В центре нашего круга стоят три высоких пня, на них взгромождён небольшой домик-сруб без окон, дверей и крыши. Те же слуги-ушкуйники, которые проделали всю работу во второй части обряда, тут тоже взялись за дело. Четверо из них сняли с повозки покойного правителя, зашитого в шкуру и понесли к срубу. А к нему уже другие слуги приставили две лестницы, к двум ближним стенам так, что между ними оказался угол сруба. Взобрались на лестницы на две нижние ступени, ещё один слуга поставил возле лестниц большие рогатины. Те первые четверо поднесли к углу между лестниц покойного. Те, что на высоте взяли за противоположные концы шкуру, но вдвоём им, конечно, не удержать и тем более не поднять, поэтому те, что освободились быстренько ухватились за рогатины и подпёрли ими тяжёлую шкуру. Те, что на лестнице поднимаются на ступеньку, а снизу им помогают поднимать с помощью рогатин. Так и добрался бывший правитель, зашитый в шкуру до верха сруба. И оказалось, что заранее на концах шкуры обмотали верёвки, а я их и не заметил. Теперь, положив на стены на угол сруба слуги разматывают веревки со шкуры и наматывают себе на руки. Далее к ним поднялись по лестницам другие и забрали концы верёвок. Самые верхние опускают шкуру с угла сруба внутрь, а те, что ниже их придерживают, чтобы резко не упала. Понемногу ослабляют, выпуская из рук и шкура медленно сползает вниз сруба, хотя никому иже не видно из-за стен. Шкура с покойным дошла до пола сруба, догадались присутствующие, потому как слуги сбросили верёвки внутрь.
Те, что на лестнице не уходят, им подают другие слуги доски, брёвнышки, крупные ветви, всё что осталось от этих трёх срубленных деревьев, и они делают неплотную крышу, чтобы с покойным Верховным правителем Троеуделья мог общаться Древний дух Дракона через воздух, а тот в назначенное время ушёл к нему.
Так объяснял нам распорядитель. Хотя, кто этого не знает?
Зелёнка уже сверху, буквально над нашими макушками и кронами деревьев по-прежнему окатывает округу зеленоватым светом, к ней поднялась Голубика, прибавляя голубоватый отсвет, и в лесу стало светлее. А лес оказывается состоял из двух частей. В той, что находилась вереница прощающихся деревья возвышались не часто, потому что между ними в разных местах помещались срубы-домики на высоких пеньках. Другая часть леса намного темнее, потому что гуще и на многих деревьях, словно огромные плоды свисали продолговатые и, можно сказать более-менее узкие мешки. Этот лес – место упокоения простых ушкуйников, крестьян и ремесленников города Сухая кочка. Каждое высокое дерево вмещало на крепких сучьях и ветвях усопших. Простой люд после смерти зашивают в коровьи шкуры и вешают на достаточно надёжную ветку молодого дерева. По мере роста дерева, покойники поднимаются выше к Духу Древнего Дракона. Так, что деревья, которым перевалило уже лет за шестьдесят и больше самые высокие и ветвистые, следовательно, на их ветвях повисли уже по несколько умерших. Обычно на одном дереве размещают родственников пока хватает место и крепких ветвей. Получается, что на самых верхушках, те, которые умерли раньше других родных.
V
II
Откуда то взялись повозки, там разместились: мать, вдова, сын и другие родственники покойного правителя, не забыли и распорядителя. Остальные отправились опять пешком.
К городу подходили в голубоватом полумраке, Зелёнка уже скрылась за горизонтом, а до восхода Сияющей оставалось ещё далеко. Глаза слипались, ноги заплетались. Я готов был лечь куда угодно, лучше, конечно на чистую траву. Толпа разбилась по своим городам и поселениям и тут обнаружилось, что ни Ватаса, ни ушкуйников нет. Ну и ладно, мне было всё равно.
Между вернувшимися сновали возницы, предлагая довести до пристани. Местные пользовались возможностью подзаработать. В желающих уехать недостатка не наблюдалось. И вскоре прощальная вереница истончилась, пока на городской площади не осталось никого, не считая тех, кто направился навестить своих родственников, живших в Сухой кочке или в окрестных поселениях.
Представляя, как растянусь на ушкуе и как волны будут убаюкивать, я чуть не улыбался предстоящей скорой возможности выспаться. Вот и бухта… Мы огляделись, выискивая, где приткнулся наш ушкуй. Что-то не то… А, люди радостно спешили по лесенкам на свои ушкуи, весело размещались, но мы не могли понять, где же наш. Обежали всю пристань, весь берег, который кстати казался иным, чем прошлым днём… Ну, так и есть. Возница привёз нас в другую бухту, догадались мы. И побежали искать, кто бы отвёз туда. Ушкуйник в залатанной рубахе, что нас привёз ещё не уехал, копался в своей повозке. Мы обрадовались и накинулись на него, но пришлось снова заплатить. Возница, высказывая сожаления, перекладывал вину на нас, что, мол, не смогли объяснить, куда надо ехать. Мы не спорили, лишь бы довёз.
И вот, наконец, бухта… пустая. Ни одного ушкуя!.. Как же нам быть?.. Озадаченные мы тупо смотрели на набегающие маленькие волны, что облизывали каменистый берег.
– Может, ещё куда отвезти? Решайте, пока я не уехал, а то уж охота вернуться домой, – услышали мы голос возницы-ушкуйника.
«Уехали без нас!» – нашему возмущению не было предела. Что делать? Как добраться обратно и на чём?
Вспомнилась карта. Если пересечь остров там, где у Птицы «шея», то окажешься напротив Промежуточного! Остаётся только пересечь пролив, может повезёт нанять лодку рыбаков, а там и пешком дойдём. И не надо будет так долго плыть вдоль Птицы, огибая её полуострова и мысы!
– Сколько возьмёшь, – обратился я к вознице, – чтобы довести нас до пролива Птичий?
– Что ты надумал? – спросил отец. Крестьяне в недоумении воззрились на меня.
Пока возница подсчитывал, сколько на нас заработать, я отцу напомнил про карту и как можно ещё добраться.
– Что остаётся? Давай попробуем, но рассказывать им, – прошептал отец и повернул голову в сторону наших односельчан, – не будем.
Я кивнул, соглашаясь.
Возница запросил по восьмёрке[12 - восьмёрка – более крупная денежная единица Средиводья из меди, имела форму плоского восьмиугольника, равна 8 треуглам (треугольникам).] с каждого. Конечно, дороговато, но и путь не близкий. Мы согласились и разместились на повозке, надеясь на благополучный исход.
Хотелось спасть, есть и пить. Ну, что же в повозке можно и подремать.
– Если хотите пить, отведайте заброда, нашего застоявшегося плодового сока, – предложил возница и, когда мы на него молча посмотрели, добавил, – считайте его приложением к оплаченной поездке.
Мы с удовольствием попили слегка хмельной напиток и не заметили, как заснули. Проснулись уже на берегу, на утоптанной траве. Сияющая уже во всю освещала округу: песчано-бурый прибрежный песок и воды пролива, которые тянулись до горизонта.
Глава вторая. Приплыли, да не туда
I
Оглядываясь, мы увидели недалеко от берега небольшую лодку, из неё рыбак в зелёной одежде закидывал сеть в воду. В другой стороне лодка, как будто побольше подплывала к берегу, в ней двое в жёлтых одеждах осторожно гребли. Я быстро побежал к ним. Пока я подбегал, нос их лодки уткнулся в песок.
– Прошу вас, перевезите через пролив, нас четверо! Мы заплатим, – взмолился я. За мной подбежали отец и крестьяне.
Рыбаки оглядели нас, молча переглянулись и тот, что постарше спросил:
– К родственникам?
Я замешкался, почему-то мне показался странным вопрос, но было не до того. Ответил «да», остальные тоже закивали.
Рыбаки согласились. Опять пришлось заплатить по восьмёрке на каждого, да ещё на три треугла купили рыбу. Так, что им и выгружать не пришлось свой улов.
Пока отец и крестьяне размещались в лодке, я сбегал в прибрежный кустарник, наломал старых и засыхающих веток. Вскочил в лодку, когда один из рыбаков уже отталкивал её из песка. Отец достал металлическую складную пластину, которую всегда носил с собой, когда приходилось уезжать из поселения, положил её на дно лодки. Крестьяне, достав складные ножи принялись чистить рыбу. На пластину я положил несколько разломанных на мелкие куски веток и поджёг. Пока костерок разгорался, я заточил с одного конца четыре длинных и самых толстых ветки. Проткнул им каждую рыбину, и мы вчетвером стали держать рыбу над костерком. Рыбаки гребли и наблюдали за нами, усмехаясь.
– Мы со вчерашнего дня ничего не ели, – сказал отец, – поэтому огромная благодарность вам, можно сказать спасаете нас от голода и от вынужденного сидения на Птице.
Ремесленники-рыбаки в ответ молча кивали. Конечно, такая неразговорчивость несколько удивляла, но нам было не до того. Рыба, поджариваясь источала такой запах, что чуть ли не текли слюнки в прямом смысле. Как только она приготовилась, мы обжигаясь набросились на еду.
II
Отец сидит в задумчивости, крестьяне потихоньку делятся впечатлениями от прощания и похорон Верховного правителя. Рыбаки-ремесленники молча прислушиваются и переглядываются. Я же сытый и довольный смотрю на бегущую и будто стоящую на месте воду и уже стал опасаться, что долго тут болтаемся, не видя никаких признаков берега, как вдали показалась тёмная полоса. Справа на горизонте увидел точку, которая вряд ли была рыбой. Скорей всего это ушкуй.
– Дику, у тебя голова болела, когда проснулся? – спросил отец, наконец, выйдя из угрюмой задумчивости.
– Ещё как болела.
– И у меня, – добавил Ивел.
– А, у меня, так и раскалывалась, – сказал Ангур. Но теперь стало лучше.
– Да. Да. Ага – подтвердили мы.
– Странно, – сказал отец, с чего это так? Неужели от усталости?.. И ещё странно, что я, да, кажется и вы тоже не ощутили, как нас возница снял с повозки и переложил на траву. Только ли усталость в том виной?
– Мы же выпили заброда, – вспомнил я. – Наверное ещё и из-за него.
