Астарта

* * *

В пятницу в дверях лифта на меня налетел Пластеев. Врезался плечом – больно-то как! Буркнул что-то не глядя.

– Эй!.. – я удержал его за локоть. Он удивленно уставился на меня:

– Паша? Блин, извини… – он задержал дверь лифта рукой. – Что-то я сегодня… Слушай, до сих пор не обсудили! Как вахта-то?

– Как-как… А то ты фоток не видел?

– Вы ехать будете? – пропищала недовольная тетка из лифта. Из бухгалтерии, не иначе.

– Их не захочешь – все равно увидишь… – Пластеев протиснулся в лифт.

В субботу я вышел прогуляться до центра: хотелось вдохнуть город, очистить голову. Накрапывал мелкий дождик, впрочем, минут через десять он полил с удвоенной силой. Зонт я не взял, но на мне была неплохая куртка с мембраной: в такой можно полдня проходить под ливнем, прежде чем вода начнет просачиваться. Я накинул капюшон и чувствовал себя вполне уютно.

Я спокойно переходил дорогу по зебре, а слева приближалась машина – серая лада или логан, что-то неброское. Она ехала небыстро, и времени, чтобы затормозить, было более чем достаточно. Но она не затормозила вообще. Из-за капюшона я только в последний момент понял, что что-то не так, и изо всех сил прыгнул вперед, чтобы не угодить под колеса. Тормоз и шуршание резины по мокрому асфальту.

Я в ярости развернулся: хотелось вытащить водителя и съездить ему по роже. Но резкая остановка напугала меня. Сейчас еще выскочит какой-нибудь псих с травматом.

Водитель прижался лицом к боковому стеклу, но из-за струй дождя я не мог толком его разглядеть. Кажется, седой мужик лет пятидесяти. Машина тронулась и мягко покатила дальше. Я зло отвернулся. И только через несколько минут, когда спала волна адреналина, почувствовал, что спина взмокла от пота.

В Александровском было пустынно: дождь согнал туристов с улиц в кафешки. Только парочка с зонтом, да девушка в объемном розовом дождевике, фотографирующая Адмиралтейство. Ветер раздувал дождевик, и в его складках мне привиделось нечто странное. Будто рябь пробежала по краям, заставив их раздваиваться и подрагивать.

Я закрыл глаза и нажал пальцами на веки. Только сейчас я заметил, что все лицо у меня мокрое – и обтер его ладонью. Когда я открыл глаза, девушка в дождевике уже удалялась.

Промокнуть я промок, но домой не пошел. Вместо этого погулял еще и нырнул в бар, где взял сразу пиво и ледяной коктейль и сидел, упершись локтями в узкую деревянную стойку и залипая в телек с боевичком про роботов и огромных монстров из океана. Если бы астероид пробудил ото сна какую-нибудь гигантскую черепаху, наверное, я был бы удовлетворен. Главное, чтобы она не уползла в Антарктику или Гренландию, а пошла громить Россию. Разрушенные города, стрельба ракетами… и никакого «Газпрома», никакой свадьбы.

Не знаю, сколько я так просидел – из забытья меня вывела вибрация телефона. Ого: Даша уже дважды звонила. Да и время к двенадцати – пора домой.

Домой я пришел уже после полуночи и тихо отпер дверь. Перестук по клавиатуре с кухни. Выглянул из коридора: Даша, наморщив лоб, работала за ноутом. Рассеянно подняла голову и вздрогнула. Сощурилась:

– Это ты?

– Привет…

– Ты давно зашел?

– Только что.

– Ох… – она встала и подошла ближе. В голосе смешались испуг и облегчение: – Ты почему не позвонил?

– Так я все равно уже ехал…

Она вдруг поцеловала меня в щеку, потом пихнула кулаком в грудь и вернулась на кухню, закрыв за собой дверь.

* * *

В понедельник я не смог с первого раза пожать руку Роме: будто два идиота, мы не смогли попасть ладонью в ладонь. Сел за стол я раздраженным, и мое настроение не улучшилось от того, что Лена Ильина пялилась на меня через стекло между столами, будто впервые увидела. Посмотрел вопросительно в ответ, повел подбородком: «Что такое?» Она медленно покачала головой и перевела взгляд в монитор.

Забавно вспоминать! Каждое из этих происшествий: Пластеев, машина, дождевик, Рома… все они по-своему раздражали меня, но я не видел связи. Или не хотел видеть – до тех пор, пока не замечать стало невозможно.

Столкновения с людьми, сложность пожать руку или передать документ. Вдобавок у окружающих как будто появились проблемы со слухом: меня часто не слышали, приходилось повторять. А что стало вообще рутиной, так это долгие внимательные взгляды. Нелепость какая-то.

Город стал шатким и ненадежным. Вокруг шарахались силуэты людей, и я вздрагивал от гудков машин. Я больше не был уверен, что разминусь с ними, и жался к стенам.

Ах да, Даша. Неделя за неделей утекала и растворялась, а мы общались все меньше, но не потому, что скандалили. Напротив, у нас впервые за последний год установились удивительно ровные отношения: мы просто друг друга не трогали. Более того: зачастую Даша вовсе не замечала моего присутствия, а я и не стремился попадаться ей на глаза.

Пару лет назад я бы перепугался. Теперь же – не хотел вникать. Шутил про себя: мало ли у людей милых карманных бзиков? Не зацикливаться на проблеме помогал алкоголь – я зачастил в бары, а дома в холодильнике прописалась бутылка вискаря.

Когда осознание все-таки пришло, оно накрыло меня с головой и придавило к земле. Я обнаружил себя скрючившимся в офисном кресле, сжимающим пальцами виски. Очевидно: если у всего мира появились проблемы со слухом, зрением и координацией, то проблемы не у мира, а у меня.

Галлюцинации и бред. Они начались около месяца назад – вскоре после вахты – и усугубляются. Шизофрения?

Ха-ха, а что, если и астероид был галлюцинацией?!

Я резко выпрямился. Обойдемся без «ха-ха», у меня и без невменяемого смеха хватает проблем с крышей.

Если Астарта – вымысел моего воспаленного рассудка, то вымысел сложный и комплексный. Планы по защите объектов, регламент, вахта на платформе – а это, между прочим, новое для меня место. Это уже не милое карманное помешательство, а целая жизнь в структурированных грезах. Если все это и впрямь существует только в моей голове, впору гордиться.

Как-то это совсем уж неправдоподобно. А к тому же – бесперспективно. Не получится совладать со сломанной системой – то есть с мозгом – оперируя лишь самой системой. Иными словами, если я и впрямь настолько оторвался от реальности, можно расслабиться и тихонько ждать санитаров.

Я посерфил интернет и нашел неувязочку: вроде как, шизофреник не способен к самокритике и уверен в реальности своего бреда. Значит ли это, что я не сумасшедший? Ну, или у меня не шизофрения, а что поинтереснее…

Еще раз: все началось вскоре после пролета астероида. Что если… хм. Не знаю. Какое-то поле или вроде того, заражение? Нет, глупость. Это было бы проблемой множества людей… С другой стороны, немногие находились к Астарте так близко, как мы. Какие-нибудь военные суда… может быть, авантюристы. Вряд ли больше, чем тысяча человек, а скорее – несколько сотен.

Ладно, если я грешу на астероид, то следующий шаг очевиден: поговорить с коллегами по вахте. Ох и страшно было на такое решиться! Сочтут сумасшедшим – и хорошо еще, если оставят это суждение при себе. К тому же… заговаривая с коллегами, я признавал наличие проблемы, облекал ее в слова. Это значило отказаться от долго лелеемой надежды, что морок развеется сам собой. К сожалению, надежда эта уже и сама по себе отдавала концы.

Никто из коллег по вахте не работал со мной в одном отделе, а мне не хотелось привлекать внимание, связываясь с ними через руководство. Но перед вахтой мне присылали письмо с поименным списком, и я мог поискать в соцсетях.

Начал я с самого простого. Семен Павленко – главный специалист по организации ремонтных работ, он же – сверхновая звезда инстаграма. Судя по последним постам, сейчас Семен работал на судне «Газпромнефть норд»: ветер и дождь рвали воздух, холодные волны разбивались о красный борт. Тысячи лайков. И если к старым фоткам обязательно прилагался незамысловатый текстик, а к фоткам астероида – и вовсе буря эмоций, то к новым – ничего.

Я написал Семену в директ. Решил не тереться вокруг да около: сразу спросил, как здоровье и не замечал ли он в последнее время чего-то странного. Уточнять не стал: если замечал, то поймет сразу. Правда, оставался вопрос, заметит ли он мое сообщение среди писем поклонниц.

Алексей Михайлов – старший смены. Сотни человек с таким именем и в ВК, и в фейсбуке. Нашего найти не получилось.

Александр Клюжев – старший механик. Тут уже лучше – нашел в фейсбуке. Был онлайн две недели назад – мда… Может, тоже в командировке. Написал ему то же сообщение, что и Семену.

Ольга Балакина – медик. Одиннадцать человек на весь СПб, но нашу найти не смог. Хотя была пара полумертвых страниц с картинками на аватарке – может, одна из них, кто знает.

Благо, Ольгу я мог найти и без соцсетей: в клинике на Технологическом институте, которая обслуживала нас по ДМС. Рабочий день только начался, но я был уверен, что моего отсутствия никто не заметит.

От метро до клиники было буквально несколько минут. И снова дождь – закончится он уже когда-нибудь? Лицо Ольги на платформе… Почему я так и не поговорил с ней?

«Балакина больше не работает, – ответила девушка в регистратуре, когда я до нее наконец докричался, – Вот буквально три дня как ушла… истекли две недели. Да, по собственному желанию».

Александр ответил мне в «контакте». Его командировка заканчивалась через пять дней. Мы договорились встретиться.

* * *

После того дня, когда я впервые попытался поставить себе диагноз, я вдруг потерял к этому вопросу интерес. Происходящее с каждым днем теряло для меня… значимость. Окружение блекло. Галлюцинации, вроде бы, никуда и не делись, но перестали тревожить – скорее, я был рад, что отдаляюсь от привычного мира. На работе меня почти не замечали – но я продолжал туда ходить.

Лишь накануне возвращения Александра, под конец рабочего дня, я оживился. Мне пришла в голову забавная мысль: а почему бы не поискать в интернете конкретно мои симптомы? Конечно, их и сформулировать-то непросто: «Люди меня не замечают»? «В глазах рябит»? Но тем интереснее.

Вначале я искал на русском – выпадали тонны статей, с моей историей не имевших ничего общего. Уныло полистав результаты, я перешел на английский. Потом прикинул маршрут Астарты и установил перечень регионов: Россия, Швеция, Финляндия, Норвегия, Исландия.

Зажглись лампы. Коллеги сновали вокруг меня с папками бумаг, сливаясь в бледный водоворот. Я все читал и читал, постоянно залезая в переводчик, чтобы разобраться со сленгом. Голова гудела от сотен не связанных друг с другом заметок.

Кажется, я даже впал в транс: машинально просматривал статьи, думая о своем. Так что то самое сообщение я не сразу отличил от своих собственных мыслей. «Asteroid, collision, communication…» Мне пришлось потрясти головой, чтобы вернуться в реальность.

Это была статья некоего Амалека Мосби – физика в NINA, Норвежском институте природных исследований. Я пробежал статью глазами, большую часть не понял. Начал вчитываться снова.

Статья начиналась с «истории наблюдений», которую я бы назвал «историей из жизни». 5-го декабря, через девять дней после пролета Астарты, к Амалеку обратился его друг, пилот Хакко Ольден. Этот мужик проводил коммерческие полеты на легкомоторном самолете – летал он и под проходящим астероидом. Надо думать, туристы отвалили ему гору денег – уж не знаю, рад ли он теперь.

Хакко столкнулся с теми же проблемами, что и я. Галлюцинации (здесь дипломатично и мудрено названные «визуальными багами»), трудности коммуникации. Амалек описывал эффект со своей стороны: чаще всего он не замечал присутствия Хакко до тех пор, пока тот не привлекал его внимание в явном виде.

Когда Хакко двигался, Амалеку и его помощникам было трудно сфокусироваться на деталях его фигуры. Внимание приходилось возвращать силой – и тем сложнее, чем быстрее он двигался. Ученые вели журнал, где фиксировали постепенное усиление эффекта со временем.

Мне мучительно захотелось курить – такое со мной бывало редко. Я огляделся в поисках того, у кого можно было бы стрельнуть сигаретку, и обнаружил, что за окнами темно, а офис практически опустел. Только Антон еще сидел, напряженно всматриваясь в экран. Я подошел к окну и распахнул его настежь. В лицо ударил дождь, огни и гудки проспекта. Я поежился и слегка взбодрился.

Далее по тексту статьи шла попытка теоретического обоснования. Не уверен, что до конца понял ее. Попробую объяснить своими словами.

Есть такое понятие, как вторая космическая скорость. Это наименьшая скорость, необходимая объекту, чтобы покинуть орбиту небесного тела – если масса объекта мала по сравнению с массой тела. Например, такая скорость понадобится космическому аппарату, чтобы уйти с орбиты Земли.

Так вот, еще в 19-м веке при наблюдении за скоплениями галактик был отмечен тот факт, что галактики в скоплениях не разлетаются, хотя движутся быстрее второй космической скорости. То есть видимой массы скопления галактик недостаточно для удержания входящих в него галактик. Следовательно, имело место какое-то невидимое вещество. Цвикки – астрофизик, проводивший исследование, – назвал его темной материей.

Темная материя и по сей день считается «гипотетическим веществом». И вот Амалек Мосби замахнулся и поставил ее существование под сомнение.

Как известно из теории относительности, время для наблюдателя и объекта течет по-разному, если объект находится в гравитационном потенциале. Как предположил Амалек, гравитационный потенциал сам по себе создает некое «расслоение пространства-времени»: время в слоях течет по-разному, но вблизи какой-то одной скорости. Само «расслоение» он считал не дискретным, а непрерывным, и даже ввел новую величину, которую назвал «степенью расслоения».

Величина эта имела физический смысл только в том случае, если определена точка наблюдения. Допустим, мы с Земли наблюдаем за скоплением галактик. Для объекта вблизи гравитационного потенциала никакого «расслоения» не будет.

Амалек предположил, что объекты в слоях пространства-времени оказывают слабое воздействие друг на друга, в том числе гравитационное. Оно ослабевает со временем, потому что часы в этих «слоях» расходятся все сильнее.

Таким образом, галактики в скоплениях удерживаются от разлетания, помимо собственной массы, не темной материей, а гравитационным взаимодействием этих самых «слоев». А сам нынешний вид скоплений является таким исключительно из нашей точки наблюдения. Окажись мы за миллионы световых лет от Земли, на границе скопления галактик, в поле их гравитационного потенциала, мы увидели бы совсем другую картину: как галактики стремительно разлетаются в сосущие глубины космоса. Ведь из этой точки наблюдения никакого «расслоения» уже не существовало бы.

В обычное время все мы живем в схожем гравитационном потенциале – за исключением уникальных случаев вроде высадки человека на Луну, о которых мало открытой проверенной информации. Теперь же люди, находившиеся в непосредственной близости от Астарты, попали в ее гравитационный потенциал, и их слой пространства-времени еле заметно отделился. Друг относительно друга они продолжали жить в одном слое – так же, как и остальное человечество – в своем. А вот при взаимодействии между слоями начинались проблемы синхронизации. Амалек считал, что «расслоение» затронуло всех людей, просто в малой степени. Почувствовать эффект пока могли только те, кто был к Астарте ближе всего.

Я пересказал статью максимально просто, и то, как мне кажется, получилось мудрено. Я же над этим текстом всю башку сломал.

К трем часам ночи – охранник зашел, выключил свет, я снова включил его через десять минут – я уже скверно соображал. Все, что я прочитал, попахивало натянутым солипсизмом: этак вообще все происходящее зависит от точки наблюдения. Но в целом теория Амалека меня интересовала мало. Будь я ученым, такое отсутствие интереса можно было бы счесть преступным, но мне было важно не физическое обоснование, а подтверждение: проблема существует, я не сумасшедший.

Амалек заканчивал статью чем-то вроде социальной рекламы. Он предполагал, что Хакко такой не один, и страстно призывал всех, кто ощутил на себе эффект «расслоения», выйти на связь. Он был уверен, что «субъектам» нужно поселиться под профессиональным наблюдением и вместе с учеными искать лучшие способы взаимодействия с миром.

В NINA к его исследованиям отнеслись серьезно и выделили финансирование. Амалек не писал, в каком размере.

Я отодвинулся от компа и нажал пальцами на веки.

* * *

Мы с Александром встретились в ресторанчике в центре. Он посерьезнел и как будто постарел. Официант не подходил, но нам был и не нужен. Кажется, нам не нужно было и говорить. Рядом с Александром я впервые за долгое время ощутил себя спокойно: мне не нужно было ловить взгляд и мучительно напрягать слух. Он был здесь – настоящий, надежный – и не собирался никуда пропадать.

Я протянул распечатку статьи Амалека и мой вольный перевод. Александр пробежался глазами, кивнул.

– Собираешься написать ему? – спросил я.

Помедлив, он пожал плечами.

– Не знаю… посмотрим. – усмехнулся. – Время, как говорится, покажет.

– На всякий случай… если вдруг ты не понял. Вот здесь он пишет, что эффект может усиливаться, и с обращением лучше поспешить.

– Я все понял.

– Куда ты теперь?

– Поеду, попробую жену обнять. И тебе того же желаю. Я с самолета… не решался домой зайти.

Он внезапно протянул мне руку. Я осторожно пожал ее, и он вышел из ресторана. Вот и поговорили – пяти минут не прошло. Я уставился в окно – по стеклу извивались струйки воды. Где-то в Норвегии, среди студеных ветров и величественных фьордов, меня ждала уютная лаборатория Амалека Мосби. Там мне нальют горячего кофе, внимательно выслушают, поместят под наблюдение. Интересно, где я буду жить? В статье говорилось, что пилот Хакко по-прежнему живет дома, просто регулярно участвует в испытаниях, проводимых Амалеком, его помощниками и студентами. А мне предложат комнату в общаге?

И далеко ли пойдут эти исследования? Быть может, скоро сильные мира сего поймут, что в науке произошло нечто доселе невиданное. Об этом заговорит весь мир, а Хакко Ольден, Павел Федоров и другие станут знаменитостями. Большие светлые лаборатории, еще более светлые умы вокруг – похлопывают нас по плечам и показывают план исследований и помощи.

А может, нас закроют в застенках, как в «Районе №9», и будут проводить бесчеловечные эксперименты?

Ха-ха. Гораздо вероятнее другое: никто ничего не заметит. Практического смысла в исследованиях Амалека на первый взгляд не видно. По крайней мере, такого, который мог бы принести спонсорам деньги и влияние. А значит, исследования могут потихоньку заглохнуть без финансирования. Вот этот сценарий уже больше похож на реальную жизнь, чем на комиксы.

А что будет с Дашей и ребенком? Они – моя главная ответственность. То настоящее, что никуда не денется. Я уже не могу нормально работать по специальности, а дальше будет только хуже.

Писать Амалеку – самый разумный путь. В лучшем случае NINA профинансирует спокойное существование моей семьи, но если и нет, то Амалек поможет мне найти работу.

Борта корабля прохудились, компас сбился, доски размокли. По санпинам больше нельзя устроить здесь ресторан – может, хоть под склад удастся его сдать…

* * *

Дома было хорошо и надежно. Знакомый запах, сумрак, тихий перестук клавиатуры из гостиной.

Даша сидела перед ноутбуком и с легкой улыбкой поглаживала живот. Он стал еще больше. Она не замечала меня, и я подошел мягко и тихо, чтобы не напугать. Положил руку ей на плечо. Она подняла лицо с удивленной улыбкой: «Паша…»

Мне хотелось обнять ее, и я сделал это – аккуратно и не спеша. Все получилось.

– Нам надо поговорить, – шепнул я.

Стул напротив был завален одеждой, и я опустился в кресло. Я впервые отметил какое-то новое чувство – еще более странное, чем все, что было со мной в последний месяц. Меня что-то подталкивало – одновременно наружу и вовнутрь… еле заметно, как зуд. Будто схватил резиновый мяч, прижал его к груди и нырнул в бассейн.

– Знаю, дорогая, это прозвучит странно. В последний месяц я стал как будто… менее заметен для мира. Меня не слышат и, знаешь… Ну, иногда я не могу пожать человеку руку. И я тут нашел исследование… Александр подтверждает… точнее, прямо он не подтвердил…

Даша слушала внимательно, чуть склонив голову в сторону. Я замолк, собираясь с мыслями.

– Ну конечно, возьми отпуск! – она вдруг улыбнулась. – Хоть в тот же день.

– Что?..

– Ты так давно не делал мне сюрпризов, и тут… иди ко мне. – она протянула ко мне руки.

Всю жизнь я плыл по течению, успокаиваясь тем, что могу в любой момент мощным гребком покинуть поток. Даша определенно была частью течения, но вместе с тем – возможно, мне долгое время не хватало этого понимания – она любила меня. Повинуясь порыву, я встал и шагнул к ней.

Даша встала навстречу – в мои объятия. Зуд во всем теле усилился. Даша прошептала: «Мой хороший…» Давно я не видел ее такой спокойной.

Я вдруг все понял. Не знаю, как. И не знаю, как не лишился рассудка – наверное, эта волна накроет меня позже. Но тогда я подумал лишь: «Как быстро…» Зажмурился и с усилием шагнул назад. Внутри что-то порвалось. Я охнул, меня пошатнуло. Пальцы заледенели. Даша не размыкала рук: она по-прежнему обнимала его – другого меня.

Я был счастлив – за них и за ребенка. И вдвойне счастлив, что понял, как люблю Дашу – пусть и в последнее мгновение.

Увечный кораблик со сбитым компасом – чего ему ловить в открытом море?

Вполне возможно, новый мир окажется пуст, безжалостен, безразличен. Неважно. Я не жалел и не сомневался – возможно, впервые. К тому же, совсем пуст этот мир не будет – в нем есть Ольга.

Я тихо обулся, чтобы не мешать, и сбежал по широкой лестнице парадной. Толкнул дверь в ночь. Дождь наконец-то кончился, было свежо и влажно.

Примечания

1

Конструкторское бюро.