В пограничном слое

Но те, кто из своих сиюминутных политических и экономических интересов кричат о попранной свободе малых народов и слышать ничего не желают о том, что это сознательные и упертые рабовладельцы, в который раз наступают на одни и те же старые грабли. Русские добровольцы, заслуживающие высокий авторитет и уважение у себя на родине тем, что заступились за рабовладельцев – буров, боровшихся в начале двадцатого века с новыми английскими колонизаторами, напрямую рабство не признававшими, как оказалось, подали пример нынешним англичанам, которые выражают восхищение, сочувствие и поддержку, «порабощенным чеченцам», хотя те успели уже без зазрения совести держать кое-кого из их британских соотечественников заложниками-рабами в земляных ямах, насиловать женщин – англичанок, а кое-кому, так сказать, «для порядка» даже отрезать головы. Но какое это имеет значение, когда речь идет о достижении геополитических успехов? Ровно никакого, поэтому в устах британской пропаганды все чеченцы хорошие, а русские – дрянь, каковыми были для русских англичане в Оранжевой Республике и Трансваале. Ну, а уж в глазах таких деятелей, как Медлин Олбрайт Россия просто всегда обязана ходить в негодяях, а албанцы – сплошь выступать жертвами русско-подобных сербов. Но в итоге такое сердечное отношение к гнезду воинствующего ислама внутри Европы, когда на защиту несчастных мусульманских жертв НАТО обрушила современную военную мощь против Югославии, и тем нежданно-негаданно окрылила исламистов тем, что можно, да так за просто, стравить между собой христиан, хотя и разного толка, и побудило мусульманских планировщиков СВОЕГО плана захвата власти над всем миром отблагодарить своих пособников, вроде Олбрайт, взрывом двух Нью-Йорских небоскребов, здания Пентагона в Вашингтоне и даже попыткой атаковать Белый дом (она провалилась исключительно благодаря отчаянной доблести пассажиров захваченного исламистами пассажирского самолета – им в любом случае терять было нечего, а потому самолет воткнулся в землю во время схватки с угонщиками, не долетев до своей цели). Но это, повторяю, было результатом гражданской доблести пассажиров, обреченных террористами на смерть, а вовсе не заслугой американских властей. Последовательная эскалация глупости и недальновидности в политике со времен Олбрайт на самом деле вела не «от победы к победе» мирового капиталистического теневого правительства, а к новым и все возрастающим трудностям и осложнениям для него, к истощению, казалось бы, неограниченного могущества США в военной сфере и к увяданию производительного промышленного тела главной метрополии мирового капитализма. Как тут не вспомнить знаменательное резюме бывшего главы российского правительства Виктора Черномырдина по поводу трудов подобного же «ихнему» высшего органа исполнительной власти России: «Хотели как лучше, а вышло как всегда», только уже в приложении к теневому мировому правительству. – Хотели устранить СССР, а потом и Россию как важнейшую фигуру на мировой арене – получили приходящего в себя после долгой и опасной болезни все более усиливающегося соперника в делах геополитики, которого снова предпочли исторически бояться, вместо того, чтобы превратить в своего полезнейшего союзника и надежного партнера (а такие шансы у Запада, несомненно, были). Хотели сделать США инструментом абсолютного доминирования на планете Земля, но получили все менее послушную себе и все более явно эгоистически мыслящую в свою пользу Европу. Хотели очиститься от ряда грязных и вредных промышленных технологий – а в результате сели на китайскую промышленную «иглу», от которой теперь зависят в такой же степени, как наркоман от инъекций героина. Рассчитывали сразу натравить Китай на Россию, однако пока что просчитались. У Китая, как оказалось, были свои взгляды на то, когда это лучше сделать. Со страстью всей военной мощью набросились на Югославию, борясь с геноцидом албанцев, а на самом деле исключительно ради полной ликвидации в Европе «заразы коммунизма» (Боже! Какой там у Милошевича был коммунизм!) – а в итоге пустили в ход еще более опасную для всего мира заразу (в том числе и для «свобод человека») – исламский радикализм, терроризм и джихад. Надеялись сменить режим Фиделя Кастро на Кубе угодным себе режимом, а вместо этого доигрались в своей жадности до возникновения такой вредоносной фигуры на пути к доминированию в Латинской Америке, как Уго Чавес, который пользуется поддержкой почти всех южноамериканских стран, кроме Колумбии, да еще откачнули ненавистного им Чавеса в сторону Китая и России: к первому – чтобы продавать ему Венесуэльскую нефть, ко второй – чтобы закупать у нее за вырученные у Китая деньги эффективнейшее современное оружие, с которым Штаты не захотели бы иметь дело. Ну, и наконец, две самые показательные и как будто бы блистательно начатые особо важные акции: первая в Ираке, вторая – в Афганистане. В первой из этих стран главной целью в декларативном плане было уничтожение мерзкого типа Саддама Хусейна и его диктаторского режима, тогда как в действительности это была прямая попытка установления полного контроля над добычей и поставкой изобильной дешевой иракской нефти. Режим Саддама уничтожили легко и быстро – можно даже сказать – почти красиво (совсем красиво было бы, если бы потрудились не допустить срыва лавины тотальных грабежей, приведших, в частности, к расхищению даже важнейших исторических музейных ценностей). А установить новый, послушный «демократический» местный режим в исламской стране, давным давно привыкшей только к диктаторскому стилю управления, так и не сумели. Зато возбудили к себе национальную ненависть как к чужеземцам, поправшим их национальную гордость и фактически ввергшим страну в гражданскую войну, где основным способом ее ведения стал террор друг против друга разных слоев гражданского населения в обстановке американского бессилия на что-либо положительно повлиять. Какой уж тут тотальный контроль над Иранской нефтью, когда-то и дело совершаются диверсии на нефтепроводах и в портах, а в итоге поставки черного золота срываются день за днем. Хотели получать сверхприбыли в условиях сверхнадежности действия системы откачки иракских нефтяных богатств, добились лишь огромного роста затрат на нужды собственной оккупационной армии, а цен на «черное золото». А уйти из Ирака теперь просто скандально опасно – какой уж Америка Мировой владыка, если не может справиться с небольшой и в военном смысле уже разгромленной исламской страной? Кстати, потерпела крах еще одна затея, связанная с акцией в Ираке – запугать другие исламские, прежде всего арабские страны, всемогуществом Америки и ее союзников. Испуг, конечно, они вызвали вовсе немалый, однако не такой, на который рассчитывали. Оказалось, что эту оккупационную мощь достаточно просто распартизанить: вредить, нападая из-за угла, а затем, прячась среди якобы мирных, но на деле содействующих и сочувствующих жителей, легче легкого в насыщенный легким оружием стране – (она буквально наводнена автоматами Калашникова, гранатометами, минометами, минами и взрывчаткой, а также людьми, готовыми на полное самопожертвование во имя торжества своей исламской веры – не важно какой – шиитской или суннистской – ведь за это религиозные наставники гарантируют своим «камикадзе» немедленное обретение места в раю), – и тем самым свести на нет всю эффективность американской военно-стратегической операции.

В Афганистане вышло не лучше, а смысла в акции было еще меньше, чем в Ираке: там – то хоть была иллюзия нажиться и обогатиться, а с разоренного в войне с СССР и во внутренних распрях Афгана что можно было взять? Зато потерять в этой стране можно было много. В борьбе за ликвидацию вредоносной радикальной «Аль-Каиды» (кстати сказать, выпестованной американцами с целью навредить СССР), точно так же, как в Ираке, были быстро достигнуты немалые успехи, за исключением «пустяков»: разгромив основные полуармейские войсковые формирования ваххабитов, они не ликвидировали никого из главных лидеров «Аль-каиды»: ни Усама Бен-Ладен, ни мулла Омар так и не были пойманы или убиты. А сколько их сторонников погибло, для «Аль-каиды» не имело значения – в перенаселенной (с точки зрения обеспеченности кормовыми ресурсами) стране на место погибших вставали новые отважные нищие люди, которым нечего было терять и которым ничего не было надо, кроме одного: чтобы они жили себе так, как жили всегда и до английских оккупаций, и до советской. Более того, поскольку во время американских действий против моджахедов задевалось и погибало много людей из числа гражданского афганского населения, ряды сопротивления оккупантам множились. В стране с традицией кровной мести за смерть родственников обязаны были мстить даже люди, до того не настроенные против американцев и их союзников. Обнаружилась и еще одна неприятная особенность в ходе военных действий – силы «Аль-каиды» уходили от ударов за границу Афганистана в Пакистан. Если американцы их не преследовали или не громили с воздуха, они там отдыхали, набирались сил и возвращались назад, в Афган, в еще лучшем виде: с оружием, боеприпасами, с новыми адептами и с приобретенным боевым опытом.

Если же, видя, что пакистанские вооруженные силы ничего не предпринимают для разоружения или уничтожения моджахедов, американцы принимались за дело сами, а уж это до крайности возмущало все слои весьма чувствительного к боевым вторжениям чужаков на свою территорию пакистанского общества. Это сильнейшим образом расшатывало устои власти надежнейшего союзника США в Центральной Азии и на Индостанском субконтиненте – генерала Мушаррафа, президента Пакистана, получившего в своей стране разливанное море бунтов и безобразий. Между тем ненавистная Россия не утратила своего влияния на афганский «Северный альянс», а наоборот – существенно его укрепила. Зато американцы, уже лишившиеся поддержки многих своих союзников в данной операции, продолжали наступать на грабли, где уже получили удары в лоб их предшественники – английские и советские войска, а конца кампании, тем более – успешного – видно не было. И что же в итоге? Барахтанье в болоте, очень вязком болоте партизанской войны с опытнейшими специалистами в ее ведении, два поколения которых выросли в обстановке такой войны и воспринимали ее как свое естество, в котором выживали благодаря своей отваге, неприхотливости, стойкости (свойства, не лучшие для их изнеженных цивилизованными условиями существования противников – американцев) в боевом плане, а в смысле обеспечения ресурсами – выживали за счет всемирных исламских пожертвований «на джихад», а также за счет производства невиданного дотоле количества героина, который прямиком шел и в Европу, и в Соединенные Штаты, нанося им опаснейший ущерб изнутри. И здесь снова обнаружилось бессилие США переломить обстановку в свою пользу. Их политикой стал выражать открытое недовольство даже всецело зависимый от них их собственный ставленник – формальный президент Афганистана Хамид Карзай, не справляющийся с управлением страной с помощью иностранных штыков. Этого собирались достичь Соединенные Штаты – главный инструмент Мирового теневого правительства? Очень сомневаюсь. А оно уже ставит новые задачи – «привести в чувство» еще одного бедного нефтяного богатея – Иран с его режимом власти непримиримых исламских фундаменталистов, свергнувших проамерикански и проанглийски настроенного шаха. А за Ираном можно разглядеть и другие мишени для мирового жандарма, поборника порядка и свобод: уже упомянутые Кубу и Венесуэлу, безобразно ведущую себя Нигерию и уже однажды давший пинка войскам президента Клинтона Сомали, а то, кто знает? – может еще и Мексику, наводняющую Штаты нелегальными эмигрантами, так что статистики уже предсказывают – вскоре большинство американцев станут говорить не на английском, а на испанском языке.

Америка всегда наращивала свою мощь за счет сил, интеллекта и аварийного вложения самих себя в нескончаемый труд разносортных эмигрантов. Многие из них выбиваются наверх, тесня коренных американцев (разумеется, не индейцев, а белых старопоселенцев) благодаря своим способностям и неиспользованной на оставленной родине энергии – многие, но далеко не все, кто бы этого хотел. Как им мечталось попасть в страну, о которой давно было известно, что это страна «равных возможностей» для всех, кто там старается выдвинуться и преуспеть в любом направлении, если у него есть идеи, воля для их осуществления и умение воплотить их в жизнь! А что оказалось? Вранье? Нет, не всегда, не во всем и не у всех: просто фактически так же, как было на покинутой неласковой родине. Пробьешься какими угодно способами – хорошо, но если сам не пробьешься, ни за что не преуспеешь. Эта страна – Соединенные Штаты Америки – оказалась наредкость равнодушна к подлинным талантам, особенно художественным в любом смысле этого слова: в живописном, скульптурном, музыкальном, архитектурном, оперном, балетном, драматическом, кинематографическом. В ней всего было много, а равнялась она исключительно на вкусы тех, кто зарекомендовал себя знатоком того или иного вида искусства, причем в единственном смысле знатоком – что его суждения о предметах искусства, предсказывающие успех или неудачу того или иного предмета, окажутся соответствующими их рыночной стоимости. Здесь талант и его значимость уравнивались с производителями ремесленного ряда, если кто-то «компетентный» не объявлял, что данный человек – гений или удивительный талант, и этому беспрекословно верили, руководствуясь не собственными впечатлениями и вкусом, а принципом: «он специалист, в отличие от меня, ему и виднее», что свидетельствовало только об одном – о безрассудном доверии к чужому модничающему и купленному дяде, а также о глупом недоверии к собственному восприятию, собственной оценке красоты или безобразия.

Именно в силу этого в отношении всех видов художеств в Америке абсолютно утвердился «модерновый» эстетический принцип: «хорошо то, за что много платят». К художнику или скульптуру, получающему сотни тысяч долларов за одно произведение, проявляют глубокое уважение и часто относятся как к некоему гуру. К киноартисту, получающему за работу в одном фильме миллионы или десятки миллионов долларов, относятся как к кумиру, и он становится объектом всеобщего обожания уже не только в глазах кинозрителей, но и в целой куче стран. А к подлинному гению, если его заработки скромны, чью истинную художественную ценность признают только потомки, относятся в лучшем случае равнодушно, а чаще с жалостью и даже примесью презрения: дескать, не сумел человек найти свое место в жизни, чтобы она была у него достойной – и всë! А ведь нищие, малоимущие или среднего достатка мастера искусств создали большую часть шедевров., отобранных историей в антологию высших произведений человеческого духа, мысли, проницательности и мастерства. Богачей среди них достаточно мало.

Мой двоюродный племянник Сергей, эмигрировавший в Америку в начале «перестройки» в первую очередь из-за того, что у него не было здесь своей мастерской, в которой мог бы работать как скульптор (а скульптором он был без преувеличения от Бога, что обнаружилось уже в возрасте двух лет). Но и в Америке, где он достаточно быстро смог найти работу по специальности, Сергей больше двадцати лет не мог построить себе мастерскую, а потому вынужден был трудиться в фирмах по найму в качестве художественного рабочего – от звонка до звонка. В стране всевозможных хваленых свобод его постоянно душила атмосфера тупости общества, признающего только один вид ценностей – всеобщий денежный эквивалент. Даже когда он выезжал в Европу, особенно в Италию, где трудился (анонимно, конечно), на известного американского скульптора, именно там предпочитавшего выполнять заказ, с которым этот американский «мэтр» не мог самостоятельно справиться, он чувствовал, что люди там САМИ дышат красотой и ценят ее оттого, что родились среди нее, считают ее неотъемлемой частью своего естества, тянутся к ней вне зависимости от того, сколько за нее дают денег. И уж конечно, им при этом дела нет до мнения самопровозглашенных и вполне покупаемых авгуров от искусствоведения и критики, потому что граждане сами понимают толк в том, что хорошо, что плохо. Сережа со своим исключительным талантом пробьется, как я думаю, наверх и в Америке, но ему уже больше хочется жить и творить от своего имени в Италии, а вовсе не в Америке, где материально все куда изобильнее, где для удовлетворения основных житейских нужд всего хватает, зато найти применение своим лучшим силам там противоестественно трудно.

В СССР искусство должно было выполнять заказы коммунистического «агитпропа», в Америке – обслуживать запросы толстосумов, руководствующихся в этом случае главным образом нюхом на деньги маститых художественных критиков, а не своим собственным коммерческим чутьем.

Я целых полвека наблюдал за поведением власти в СССР и научился свободно переводить смысл ханжеских партийных деклараций, установок и даже текущих информационных сообщений с номенклатурного новояза на нормальный русский язык, после чего становилось понятным, в чем именно заключается лживость или нарочитые искажения действительности и о чем в них умалчивается. Раньше мне казалось, что в странах, где есть много печатных изданий и телевизионных компаний – нет, не свободных самих по себе, но вроде бы с разными хозяевами, мнения которых по определению не могут быть столь же унифицированными, как в СССР, и где якобы не может существовать такой унифицированной оголтелости и односторонности в оценках, как в «стране развитого социализма». Однако, когда удалось лучше познакомиться с тем, как официальная и закулисная власть в «свободных» странах обращается с «независимостью» средств массовой информации., с полной определенностью выяснилось, что на Западе точно так же УНИФИЦИРОВАННО, в одном и том же духе оболванивают и «информируют» народ все «независимые» представители журналистского цеха от хозяев до репортеров, не говоря уж об «аналитиках».

Уровень других безобразий в социалистическом, постсоциалистическом и капиталистическом обществе также оказался сопоставимым по величине, что неудивительно: крупные державы, играя каждая свою индивидуальную роль на мировой арене, противодействуя партнерам и соперникам и исходя из вполне эгоистических интересов, не могут придумать никаких особых, неизвестных противникам способов обуздания чужих претензий без ущерба для своих и потому прибегают к совершенно одинаковым средствам достижения своих индивидуальных целей, главной из которых остается желание не допустить чужого доминирования и по возможности создавать всяческие трудности конкуренту. Честной конкуренции в подлунном мире как никогда не было, так нет и не будет. Не обязательно вести войну насмерть – достаточно бывает просто настолько обессилить противника, чтобы он не мог больше представлять опасности, а потом уже решить, добивать ли его совсем или использовать как-то иначе, если собственные цели победителя от этого пока что не страдают. К постсоветской России отношение было именно таким, хотя Запад старался на словах создать другое впечатление. Поэтому когда Российская мощь снова ухитрилась устойчиво возрастать, истерическая реакция Запада на все действия Москвы, особенно в геополитике, была чрезвычайно острой и категоричной – Россия сразу стала черной во всем. Нет, ни европейские соседи, ни заокеанские партнеры не встретили освободившуюся от коммунистических устремлений к установлению мирового господства новую Россию с таким же расположением, с каким сорок-пятьдесят лет назад встретили и приняли в свои объятия денацифицированную Германию и демилитаризованную Японию. Любовь, как и дружба, устойчива только когда она взаимна. А когда невзаимна, то это уже не любовь и не дружба, а в лучшем случае – вооруженный нейтралитет. Теперь дай Бог хотя бы на этом уровне было б всем удержаться в рамках «партнерства» России и Запада. А какая была упущена возможность усиления именно европейской, условно говоря, христианской цивилизации перед лицом китайской и исламской! Ведь ничто не мешало Западу с огромной выгодой для себя и нее сделать новую Россию своим другом, а не источником дремучего страха. Она все равно для него враг, враг и враг. Такому подсознанию очень легко убедить разум, что Россия иной просто не может быть, и потому они сами делают Россию столь же недоверчивой и не сомневающейся в том, что ее хотят устранить или разорвать на части. А ведь Россия – это едва ли не половина слитного сверхконтинента Евразии, и для нее территориальные потери неприемлемы в куда большей степени, чем для Британской империи с ее колониями и доминионами, которые были разбросаны в разных местах планеты, на разных континентах и островах и единого физического целого тела в своей совокупности не представляли. К тому же и по площади, и по народонаселению английская метрополия существенно уступала своим бывшим заморским владениям, и уж им-то отпасть от империи, как говорится, Сам Бог велел. Так что для исторической зависти Британской империи к целостному состоянию России и то не видно прямых логических и физических оснований – они не аналоги. Впрочем, зависть никогда не относилась к числу логических категорий – она принадлежала к другому их классу – зоологических и аморальных. Вот почему члены Большой Восьмерки, в которую Россию было приняли, а теперь не против и исключить, своим поведением показали, что в его основе никогда не было желания видеть в России нечто родственное себе.

Итак, разные части мира, разные страны вновь начали впадать в пучину соревнования, кто кому причинит большие неприятности, но отнюдь не добро. Превентивные войны с целью не допустить усиления противника идут после Второй Мировой войны уже больше шестидесяти лет, но опасности для существования и процветания хотя бы некоторых стран так и не устраняют. Мир разделен не только на тех, кто богат и силен, и тех, кто беден и слаб. Есть и другая пограничная линия на том же множестве стран, разделяющая их по другому критерию: на тех, кто способен защищаться, и тех, кто пока или всегда не способен к этому. Обе системы отнюдь не статичны – то и дело какие-то страны переходят из одних категорий в другие. Геополитикам будет много работы в ближайшее время, а уж пропагандистам разных варьирующих идеологий и демагогий – тем более.

В мировом человеческом организме, как оказалось, так и не нашлось жизнеспособного неподавленного гена, который мог бы отвечать за развитие всех частей мирового сообщества в направлении сопроцветания. А если он и был когда-то встроен в общечеловеческий организм или хотя бы был предусмотрен, то его давно уже подавили действительно доминирующие гены национального эгоизма и вражды.

Глава 9

Мне по понятным причинам не очень хочется признавать, что в возрасте после семидесяти лет силы так или иначе убывают. Но ничего не поделаешь – таково естество. Да и вообще мне грех жаловаться, раз до семидесяти пяти Милостью Божией удалось дожить. Тем более, что старость оказалась в моем случае такой продуктивной (возможно, именно потому, что я частенько напоминал себе – если хочешь что-то еще успеть, надо очень поторапливаться) и в физическом плане пристойной. Однако становится все трудней и в каком-то смысле даже опасней активно действовать каком-то одном направлении, сознавая, что рискуешь привести в расстройство другое. Я еще могу наращивать физическую силу мышц почти до привычного уровня, но одновременно утыкаюсь в то, что моим волевым усилиям противостоит отказывающееся повиноваться мне в этом сердце. А будешь беречь изо всех сил сердце, станут дряблыми мышцы. И с сердцем не поспоришь, и в дряхлости не захочешь существовать. Как быть, каким образом вырываться из замкнутого круга, трудно понять. Да и может ли быть выход отсюда? Посвящение себя и своих сил исключительно отдалению конца этой жизни – вряд ли можно признать разумным, особенно когда вполне четко представляешь, от КОГО зависит, когда свершится заключительный переход. В последнее время я предпочитаю решать для себя другую проблему: чем лучше заняться в оставшиеся до конца дни, месяцы или годы: совершенствовать ли свои представления о мире, о жизни, о любви, о человеческом обществе, извлекая, что можно, из опыта своего бытия или передаваться поддержанию физических сил на приличном уровне, дабы это радовало душу, украшало быт и позволяло подольше набираться этого самого опыта, и в итоге выбираю работу за столом, когда есть о чем писать и извлекать, из этого свои выводы. Это не очень простая работа, когда знаешь, что надо поторапливаться. Кстати, обострение чувства дефицита времени жизни способно склонить и к ошибкам: побудить побольше сказать и поменьше отделывать качество сказанного. С Александром Исаевичем Солженицыным оно давно сыграло плохую шутку. Он так спешил, что, торопясь сказать о возможно большем, делал это все хуже и хуже, обесценивая свою мысль и сам смысл работы. Впасть в такой грех перед любимым поглощающим занятием мне бы не хотелось. Плохо сделанный предмет ни самого не порадует, ни другим не понадобиться, да и глупая, почти напрочь лишенная основания надежда на то, что твой труд может кому-то еще понадобиться и принести хоть какую-то пользу, лопнет, если твои откровения и заветы будет трудно и неинтересно воспринимать. Но все это – разговоры в пользу бедных в прямом и переносном смысле слова. Бедны ли те, кто не желают учитывать чужой опыт для своей же пользы? Бедны, конечно! Ибо вынуждены платить большую цену за то самое, что могли бы взять практически даром, либо деньгами из своего кармана, либо рубцами на собственной шкуре. Правда мир людей устроен так, а не иначе, им дано учиться исключительно на личном опыте. Только в науках существует традиция преемственности, поскольку все познанное человечеством одними индивидуальными мозгами заново не откроешь и не освоишь. А в итоге поневоле приходишь к выводу, что все экзамены, которые устраивает людям жизнь, каждому приходится лично сдавать в меру своей испорченности, праведности или подготовленности Главному Экзаменатору, даже не видя Его Лица и потому не имея возможности догадаться, верно ли излагаешь Ему ответ на очередной вопрос. По-существу для успешной сдачи экзамена любому надо самостоятельно стать и философом, и эзотериком, а многие ли хотят (я даже не говорю, что способны) заниматься такими вещами? Странно, но большинство живущих беспокоится об этом в последнюю очередь. Видать, сильна иллюзия насчет того, что если ведешь себя прилично в быту, соблюдаешь заповеди – эти канонические правила внутричеловеческого (то есть всеобщечеловеческого) распорядка, то можешь о будущности своей души и духа особенно не беспокоиться. И бесполезно пытаться докричаться, дозваться до глухих ко всему, чтобы они делали сверх соблюдения морального минимума миниморум, еще кое-как сохраняющего нас в статусе людей.