Без иллюзий

Нет, насчет Светы он Ане ничего рассказывать не стал. Это был предмет обсуждений и разговоров главным образом с Мариной, а временами еще и с Витой и с Таней Кочергиной. Света была единственной из всех внуков и внучек, вся сознательная жизнь которой с полуторалетнего возраста прошла на глазах и под влиянием Марины и Михаила. После того, как Коля разбился на испытательном полигоне в Эмбе, Света с матерью переехала из гарнизона в Москву и несколько лет прожила в бабушкиной квартире. А потом, когда ее мать получила, наконец, свою, новый дом оказался совсем неподалеку и большую часть времени Света все равно проводила у Марины и Михаила. Ей тут нравилось больше, чем у матери. Люда однажды передала им разговор с дочерью, когда она принялась ее воспитывать по какому-то поводу. – «Ты меня воспитываешь?» – возразила Света. – «Да, а то кто же?» – «Ты меня только кормишь и одеваешь. А воспитывает меня дед!». В этом ответе было два преувеличения. Кормила и одевала Свету не только мать, но и бабушка с дедом, хотя по крови он и не был родным. И воспитывал внучку, конечно, не один Михаил, а в не меньшей степени и бабушка. Но вот где влияние Михаила на внучку было превалирующим и бесспорным, так это на ее интеллектуальное развитие. Михаил воспитал в Светлане логичный, взыскательный и скептический ум, который впоследствии так пригодился ей как во время работы юристом в правозащитной организации «Право матери», так и в дальнейшем в крупной страховой компании, где она уже выступала в роли менеджера и проектировщика. Хотя Михаил и не мечтал о том, чтобы Света по своему собственному влечению стала заниматься тем, что интересовало его, ему представлялось вполне реальным, что внучка в случае удачи на собственном поприще издаст его труды хотя бы после смерти деда. Чем обернулись мечты о том, что Света станет его душеприказчицей, стало ясно еще до конца ее обучения в Московской Государственной Юридической академии. Прошло уже лет пять или шесть с тех пор, когда мать Светы передала Марине и Михаилу еще одну значимую сентенцию дочери: «Самое противное – это то, что дед всегда прав». Когда Михаил услышал это, его наполнило что-то вроде гордости за себя и за признание его правоты духовной воспитанницей. Радоваться, конечно, было чему, однако другое возникшее вслед за этим чувство не помешало ему распознать в выражении «самое противное» не только образное подтверждение правильности его рассуждений и прогнозов. На самом деле его следовало понимать не метафорически, а буквально, то есть так, что постоянная дедова правота ей обидна, противна и в некотором смысле ненавистна. Это выяснилось в ту пору, когда она утвердилась в своем сознании как самостоятельный, успешный и хорошо зарабатывающий человек. В самом деле, за всю свою жизнь Михаил и Марина не зарабатывали вместе столько денег в свободно конвертируемой валюте, сколько совсем молоденькая Света за несколько лет, так что ей было чем задаваться. Но не здесь скрывалось главное, а главного на самом деле было два. Первое легко выводилось из Светиной формулы, если присоединить к ней всего несколько слов: «Мне, самостоятельному и успешному человеку, противно, что всегда бывает прав дед, а не я, уже доказавшая ему свое превосходство по крайней мере в отношении заработка Почему я как маленькая девочка должна продолжать смотреть деду в рот в ожидании, пока он что-то скажет? Почему он вообще ожидает, что я должна думать так же, как и он? Почему он всегда уверен, что так и будет выигрывать интеллектуальное соревнование со мной впредь?»

Светлана исходила из здравых посылок, ошибаясь лишь в одном. Михаил ее тренировал, не думая соревноваться. Вероятно, соревнование ей чудилось из-за того, что ее ум жаждал комплиментарного признания, и она его действительно получала, в том числе и со стороны Михаила, но только не по поводу тех проблем, которые удается решать после осмысления опыта собственной жизни, чего не может заменить в полной мере никакая образованность и никакое воспитание. А ей казалось, что она уже вполне достаточно научена жизнью и вразумлена. Относиться к деду как к гуру Светлане больше не хотелось, а раз не хотелось, то уже всякий новый тренинг с его стороны не только пропускался мимо ушей, но и начинал заметно раздражать. Михаилу хватило всего пары фраз с ее стороны, чтобы почувствовать в них это, и он резко изменил свое обращение к ней. Собственно, интеллектуальное общение со Светой начисто прекратилось. И тут стало ясно, что других общих интересов у них не было и нет, если не считать их разговоров и обменах мнениями о собаках, которые по-прежнему оставались между ними искренними и откровенными. Марина, да и Михаил тоже, переживали, что Света очень мало читает, а то, что все же читает, вообще лучше было бы не читать. Регресс в интересе к чтению и вкусовых предпочтениях в сравнении со временем их молодости был пугающе страшным. Но говорить со Светой на эту тему не имело смысла. Этому регрессу содействовала общая мода, витающая в обществе молодых и хорошо устроившихся в жизни людей. Однако существовало еще одно главное. Света с первого курса влюбилась во влюбленного в нее студента из ее же группы и вступила с ним в связь в девятнадцать лет. Как Света сама сообщила деду, у Андрея она была первой, так же как и он у нее. В ответ Михаил просто удовлетворенно кивнул. Он не считал, что людям следует избегать общения в постели, когда они созрели для этого, откладывая полное узнавание до той поры, какую предписывает ветхозаветная мораль (впрочем, и она отличалась от нынешней не только большей строгостью, но и тем, что позволяла выдавать девок замуж, как только они могли начинать рожать, то есть кого в одиннадцать лет, кого в тринадцать, по существу разрешая то же самое, что сейчас). Мать Светы, Люда устроила дочери бенц по поводу потери невинности. Заплаканная Светка пришла к бабушке и деду и спросила: «Можно я у вас поживу?» Ее приняли с дорогой душой, вскоре дали согласие и на то, чтобы она жила у них со своим Андреем. В те поры он благоговел перед Светланой. Длинный, приятного вида, в очках, он походил на типичного студента из фильмов, которые немного странны, немного нелепы, но в основном хороши. Таким они, то есть Марина с Михаилом, его и приняли. Молодые люди учились на вечернем отделении, поскольку оба работали. Выяснилось, что место работы Андрея – это бывшая советская академия народного хозяйства, в которой готовили к более ответственной работе выдвиженцев из низших слоев партхозноменклатуры. Он там работал на компьютере среди людей, очень слабо разбирающихся в возможностях персональной техники, и потому Андрей довольно долго котировался там как ценный работник. Было видно также, что Андрей старается быть полезным в доме, где его держат, не требуя свидетельства о браке. Курс за курсом они двигались к получению квалификации юристов. И тут начали прорисовываться новые вещи. Случалось, Андрей не ночевал дома, в то время как для Светланы это было неожиданностью, хотя оба имели мобильные телефоны и могли соединиться когда угодно. Еще Андрей позволил себе заявить, что Светлане ставили по всем предметам одни пятерки, поскольку она учится за плату, в то время как он – за счет госбюджета. Это уже было настоящем индикатором личности. Андрей получил бесплатное обучение по двум причинам. В-первых, он отслужил в армии и, во-вторых, среди обучаемых юриспруденции настолько преобладали женщины, что мужчинам явно отдавалось предпочтение при поступлении в академию.

Светлана же, несмотря на очень хорошую подготовку, на бесплатное обучение принята не была. Для этого ей не хватило одного пресловутого балла. В ВУЗ»ах было принято выставлять справедливые оценки только тем абитуриентам, за которые экзаменационным комиссиям или деканату были наперед уплачены суммы в несколько тысяч или десятков тысяч долларов (в зависимости от ВУЗа и степени подготовленности или наоборот – неподготовленности поступающего). Денег на взятку у Светы не было. То, что имелось в семье Марины и Михаила, было потрачено на подготовку к ключевому экзамену частному репетитору, преподававшему на юрфаке МГУ. По окончании курса подготовки этот преподаватель под строжайшим секретом сообщил, что для поступления на вечернее отделение требуется заплатить УЖЕ НЕ ЕМУ три тысячи долларов. Иначе ничего не получится – и действительно не получилось – там в первый раз не хватило одного балла, в Юридической академии – во второй. В первом случае Светлана была просто травмирована цинизмом взяточников, во втором уже просто задета за живое. С натугой выплачивая деньги за учебу, она еще дважды – после первого и второго курса, законченных по всем дисциплинам только на пять, сдавала приемные экзамены на первый курс, чтобы ее перевели на бесплатное обучение соответственно на втором и третьем курсе. И снова она, отличница, не добирала одного балла. Установка ректората была предельно ясна – гони монету, другого не будет. Казалось, эту стену уже не пробить. И все же Света так закусила удила, что после отличного окончания уже третьего курса получила, наконец, проходной балл по всем вступительным экзаменам и с большими дополнительными усилиями заставила ректора перевести себя на бесплатное обучение. И вот за свое без кавычек геройство Светлана получила вроде как от любящего ее парня «подарочек» – ей, оказывается до сих пор ставили отличные оценки только за плату. Эту теорию она опровергла без труда – как училась на отлично за деньги, так отлично училась и задаром, в то время как ее милый учился все хуже и хуже, потому что ничего не хотел делать. Светлана писала курсовые работы за себя и за него. Андрей принимал это как должное. Однако дело не ограничивалось только учебой. Андрей внедрился во все поры Светланиной жизни, начав с массированного воздействия на ее вкус. Он определял, какой костюм ей идет, какой не идет, какую обувь надо носить, какую не надо. Марина и Михаил диву давались, насколько однообразно, а часто и безвкусно выглядят обновки внучки. Их было много, одна другой дороже, но вполне однотипные. Все пальто – коричневые, чуть разнящихся оттенков, все свободно-мешковатые, скрадывающие фигуру. Брюки и вовсе лишь двух сортов – черные или джинсовые. Обувь – желтовато-коричневые ботинки без каблука, иногда черные башмаки на каблуке. В конце концов стало ясно, что Андрей, прикрываясь велениями моды, добивался того, чтобы Света во всех этих нарядах выглядела как можно менее привлекательной. А ведь ей куда как шло и многое другое, причем больше того, что она теперь носила и что могло стоить куда меньше. Но прошли времена, когда она тратила деньги разумно и экономно – теперь потребительское дело пошло с настоящим размахом, причем сразу по двум каналам – в пользу Светланы и в пользу ее милого. Разумеется, и то и другое из ее кошелька. Андрей получал на своей работе на порядок меньше Светланы, да, впрочем, и не утруждался на службе совсем. Однако домой он приходил одновременно с ней, как правило, только в день получения ею зарплаты. Он ждал ее тогда около офиса ее компании, и они сразу отправлялись по магазинам, откуда приходили, нагруженные новым барахлом. Выяснилось также, что теперь оба они радовались не столько самим купленным одеждам, сколько лейблам на этих вещах. Характер, да и вся Светланина личность менялась в том же темпе, что и ее вкус. Глядя на нее, Михаил все чаще чувствовал к ней какую-то в высшей степени неприятную смесь жалости с презрением, но говорил об этом только с Мариной, которая расстраивалась не меньше его. Особенно отвратно было смотреть как Света чистит обувь не только себе, но и своему глисту – паразиту, который в конце концов доигрался до того, что его поперли с работы. Но он ничуть не огорчился. Наоборот – стал чувствовать себя после этого еще лучше. Не надо было ходить на службу даже время от времени. И стало еще больше времени для исследования содержимого престижных магазинов, где он высматривал новые предметы для очередной приобретательской сессии. Диплом он тоже не думал писать. В конце концов, потеряв терпение, Светлана сообщила об этом его родителям. Последовал разнос, после которого Андрей стал делать вид, что чем-то занимается, но и диплом за него в конце концов написала все та же Света.

Ситуация давно приобрела черты карикатурного фарса, унижающего достоинство любого самолюбивого человека, а уж в нормальном состоянии Светлане в самолюбии отказать было никак нельзя. Да она и теперь сохраняла высокомерно-надменный вид, если она общалась с кем-то, кроме Андрея. Так куда, черт возьми, подевалась ее гордость по отношению к нему? После тщательного анализа всех своих и Марининых наблюдений Михаил пришел к выводу, что Света порабощена отнюдь не любовью, а чем-то иным. Тогда чем? И снова Михаил принимался пересматривать и сопоставлять разные факты, пока, наконец, не пришел к твердому убеждению, что Андрей был паразитом не только в манере жиголо, но и, что выглядело гораздо хуже, паразитом духовным, подавившим ее личность и волевой дух. Как это ни называй – зомбированием, подавлением личности, психическим модифицированием поведения жертвы – результат был один – Светлана бессловесно и уже безрадостно служила альфонсу, который в подметки ей не годился. Каким способом он этого достиг, осталось неясным. Однако несомненным было и то, что он подействовал так не только на Свету, но и на ее мать Люду, вообще говоря, не последнюю специалистку в бытовом колдовстве. Значит, Андрей в каком-то оккультном аспекте настолько превосходил Люду, что она работала в его интересах с бо́льшим старанием и рвением, чем в пользу любимой дочери, которой, как она сама с достаточным основанием считала, посвятила всю свою жизнь после гибели мужа. Надо было думать, что Андрей силился получить власть и над бабушкой и дедушкой Светы, но с этим у него ничего не выходило. Он, разумеется, ощущал к себе их презрение, но из принципа они ничего ему не говорили, считая, что это раньше или позже, но придется сделать самой Свете. Они следили за тем, чтобы его власть не выходила за пределы комнаты, которую они отвели внучке. Сколько могло продолжаться это состояние ни мира, ни войны в доме, где обосновался неглупый, наглый и жадный тип, пьющий Светины соки под предлогом любви, осталось неизвестным, потому что оно прекратилось почти в один момент. Светин одноклассник Сережка Солдатов – красивый умный парень, неравнодушный к ней с первого класса – в один из выходных дней познакомил ее со своим приятелем Антоном, с которым уже давно познакомился на почве общей любви к волейболу. Солдатов сделал это не ущерб себе, потому что за Светой так и не решился серьезно ухаживать. За него бы она пошла, против чего не возражала бы ни ее, ни его родня, а уж их учительница немецкого языка Эмма Алексеевна так была бы вовсе счастлива – лучшей пары, чем эти двое ее любимых учеников в немецкой языковой школе она и представить себе не могла. Но – что-то пробуксовало, проскочило в мозгах или сердце Сережки мимо Светланы. Он уже был женат на «доске» – так именовали между собой его плоскогрудую избранницу Марина и Михаил за нехарактерную для существа женского пола фигуру, которая, судя по всему, еще и не блистала умом. Так что Антон влетел в поле зрения Светы метеором, который не нанес ущерба никому, кроме Андрея. Он был обаятельно красив, ладен, строен, силен – и притом скромен, внимателен и трудолюбив. Единственным человеком, сходу забраковавшим нового муж-френда Светланы, была ее мать. Люда руководствовалась, по крайней мере вслух, чисто формальным критерием: у Антона нет высшего образования. Она все еще пыталась воздействовать на решение дочери, лоббируя интересы Андрея и начисто позабыв, кто сделал высшее образование ему. Антон и вправду бросил педагогический институт после второго курса и больше в ВУЗ не поступал. Зарабатывал себе на жизнь он, однако, очень неплохо. Его специальностью был монтаж и установка автономных дизель-электростанций в подмосковных домах богатеев, которых уже развелось видимо-невидимо, но которые все равно продолжали плодиться. Так что работой Антон и его бригада были обеспечены на годы вперед. Он немного смущался соседства со Светланиными предками, но в конце концов убедился, что они ведут себя по отношению к его сожительству со своей внучкой без бумаги более чем лояльно.

Антон, особенно после альфонса Андрея, показался Марине и Михаилу столь подходящим человеком, что от него трудно было не захотеть получить детей уже в виде правнуков. Как оказалось, к тому все и шло, хотя и не совсем гладко. Не раз и не два случалось так, что Света и Антон вместе уезжали в выходные или праздничные дни за город в какие-то пансионаты, а затем Светлана до срока возвращалась домой в Москву одна, мрачная и замкнутая. Вопросов ей никто не задавал, но возникало подозрение, что таковой была ее реакция на то, как на ее красавца вешались другие бабы и девки. Тем не менее, вернувшись поздней осенью после полугодового пребывания в своем деревенском доме на Рыбинском водохранилище, Марина и Михаил узнали, что ребята должны пожениться дней через двадцать. Уже было подано заявление в ЗАГС, отработан список родни и знакомых с обеих сторон, которых молодые собирались увидеть на собственной свадьбе, Света в сопровождении бабушки и матери объезжала магазины с целью выбора свадебного туалета, который вскоре и был приобретен, как вдруг Света сообщила, что Антон просит перенести свадьбу не то на квартал, не то на полгода, и что она решила, что в этом случае свадьба ей вообще не нужна. Какая причина подтолкнула Антона запросить пардона и переноса срока, предки узнали не сразу. Однако через несколько дней она перестала быть тайной, которую, как выяснилось, Светлана скрывала от всех уже несколько месяцев. Обаятельный и вполне благовоспитанный как в моральном, так и трудовом отношении Антон оказался патологическим игроком, не имеющим сил не нести свои деньги в казино. Первым предположением Марины и Михаила было то, что Антон проиграл деньги, отложенные им на свадьбу. Вполне возможно, что он решил выиграть побольше, так как боялся, что имеющихся средств может на все не хватить. Результат такой экономической бизнес-затеи не заставил себя ждать и обрушился на Антона таким ужасом после содеянного, что он даже заговорил со Светой о том, что будет лечиться от игровой страсти, но это благое намерение вошло в его голову слишком поздно. Теперь у него не осталось сторонников ни в лице обманувшейся в ожиданиях невесты, ни в лице ее бабушки и деда. Поверить в то, что игрок может излечиться от пагубной страсти, если ее до сих пор не одолела любовь, они уже не могли. Выходить же замуж за игрока было не меньшим безумием, чем за человека, который изменял бы жене со всякой встречной юбкой, или за непроходимого пьяницу.

К тому же выяснилось, что Антон так сильно задолжал в связи с этим фатальным проигрышем, что теперь сама его жизнь висит на волоске, если он не погасит долг до того, как его «поставят на счетчик». Надо было срочно достать десять тысяч долларов, чтобы уйти из-под удара, а где их достать, Антон и ума не мог приложить. Спасла его Света – скорей всего, в память о том счастье, которое он уже успел ей дать, пообещав было дать в дальнейшем еще больше. А еще, наверное, потому, что он, в отличие от Андрея, даже будучи игроком, не паразитировал на любимой. Светлана взяла кредит на требуемую сумму, которую Антон обещал вернуть ей по частям в течение года, и действительно начал отдавать. Но уже через несколько месяцев, когда он вновь решился заговорить с ней о будущности их любви, задав ей вопрос: «Скажи, у тебя теперь кто-то есть?» – она ответила ему: «А ты как думаешь?», потому что долго жить без мужчины сама по себе она уже не хотела и не могла, и потому, что мужчина у нее уже действительно появился. Это был сотрудник Светланы из другого департамента ее страховой корпорации, ведущий программист из фирмы по имени Денис. Он тоже оказался добросовестно трудовым человеком, еще более стесняющимся Светиных дедушки и бабушки, чем Антон. Познакомившись со Светой, как говорится, «по всей форме», он все-таки продолжал жить в квартире из трех комнат, которую он еще с двумя своими институтскими друзьями снимали на паях, поскольку не имели в Москве собственного жилья. А там каждый мог без стеснения перед кем-либо жить со своей любимой или просто какой-нибудь временной любовницей сколько душе угодно. Однако возраст (около двадцати восьми лет, как и у Светы), да и умудрение жизнью брали свое – хотелось устроиться более фундаментально. Сначала один из друзей, пожив со своей девушкой сколько-то времени, решил жениться на ней, затем по его стопам собрался последовать другой. Одному Денису снимать такую квартиру стало не по карману, и Светлана, которая часто ночевала у него, уговорила его наконец, переселиться к ней в бабушкину квартиру, уверяя, что предки примут его без возражений. Да он и сам это знал, потому как Света летом привозила его в деревню познакомить с дедушкой и бабушкой, и те без слов сразу отвели им раскладной двухспальный диван, хотя могли разместить их и каждого по отдельности – спальных мест там хватало. В первый же день после приезда в деревню Света умотала милого в дальнем рейсе на байдарке и крепко умоталась сама, стараясь попасть в особенно понравившееся ей в прошлые приезды место. Но тогда она ходила вместе с дедом и все получилось гораздо легче, а в этот раз они уже решили возвращаться, даже не достигнув цели, как вдруг, приткнувшись к берегу, увидели с него, что находятся на узком мысу, отделяющем берег огромного водохранилища от оконечности длинного, узкого, напоминающего фиорд озера, столь памятного Свете после прежнего посещения. Но сил пройти вглубь открывшейся манящей озерно-лесной дали у них уже не было. Михаил подумал даже, не отвратит ли Дениса этот не совсем удавшийся опыт от дальнейших попыток войти с интересом в походную жизнь, знакомую Светлане с детства, но тут выяснилось, что ему не были противны ее занятия дайвингом, а ей – его увлечением сноубордом. Так что путешествовать, хотя и не своими ногами, они все-таки стали, подтвердив тем самым наблюдение Михаила и Марины, что путешествия «в поте лица» связанные с перемоганием трудностей и изнурения, характерные для времени их молодости, у последующих поколений все более определенно вытесняются комфортными поездками даже в тех случаях, когда их целью являются занятия не только рискованными, но даже откровенно опасными новомодными видами спорта – такими– как фристайл на горных лыжах или «бордах», бейс-джампинг, маунт-байк или сплав на каяках по рекам с несусветным падением уровня и водопадами порядка тридцати метров. При этом от таких экстремальных предприятий так и разило деньгами, как когда-то выразился по подходящему случаю Джон Стейнбек в своих записках «Путешествие с Чарли в поисках Америки». Да, деньгами разило даже тогда, когда спорт не требовал супер – дорогостоящего и сложного в эксплуатации технического обеспечения, с которым связаны астрономические расходы, как в случае дажмпинга на гидроциклах, авиационного слалома, технодайвинга и изощренных видов байкерства на мотоциклах. Даже элементарная экипировка для занятий модными нервно – щипательными, но еще все-таки безмоторными, мускульными видами спорта, требовала затраты от одной до нескольких тысяч долларов – только-только для того, чтобы можно было начать делать что-то значимое. А уж чего требовал высотный альпинизм в Гималаях, Каракоруме или Андах, тем более на Баффановой Земле или в Антарктиде, трудно было себе вообразить.

Спортивная доблесть из занятий модерновым спортом не ушла, кое – в чем она даже со страшной силой продвинулась вперед, поражая наблюдателей со стороны своей смелостью и противоестественной беспардонной наглостью по отношению к естеству ради упоения остротой соседства со смертью за тонким – тонким пограничным слоем в схватке со стихиями или с натуральными врожденными охранительными инстинктами; зато, не считая фантастического лазания без страховки по вертикальным или нависающим скальным стенам или по стенам небоскребов и каркасам высотных конструкций, эти новые виды психических испытаний естества человека все далее уводили от испытаний долгим, на грани выживания, самопреодолением, которое закаляло человека веками, выковав его характер и силу воли для борьбы с чем угодно вообще, для противостояния гибельным ситуациям, длящимся не секунды, не минуты, не часы, а сутки, недели, месяцы, годы. Михаил не пытался определить, что хуже, что лучше. Он лишь констатировал разницу, прикидывая, какое умение из области внутренних преодолений больше походит для получения удовлетворения в условиях цивилизованной (по преимуществу) жизни в сравнении с условиями жизни в глухих, суровых и диких местах, где борьба за выживание практически всегда идет без перерывов. Вот здесь он мог сделать определенные выводы.

Цивилизация век за веком оттесняла человека от природы. Более того, она вовлекала в свою сферу все большие пространства естественных биотопов, изгоняя и истребляя всех остальных диких обитателей отовсюду, когда считала место ценным и подходящим для себя. Ограничений в этом стремлении завладеть всей природой и сделать ее исключительно средой обслуживания человеческих потребностей и интересов в сколько-нибудь мыслимой перспективе видно не было. Человечество продолжало где бездумно, а где и вынужденным образом размножаться. Плоды безграничного размножения угрожали стать убийственным кошмаром для природы, ну а затем с неизбежностью и для людей. Из этого следовало одно: человечество продолжает идти вразнос, а применительно к остроте экологических проблем (в том числе и техногенных) даже не идти, а уже бежать и лететь с нарастающей скоростью. Спасительные, защищавшие людей в физическом и волевом плане инстинкты и навыки (включая инициативно-ответственные), выработанные на протяжении тысячелетий, становились все менее востребованными у массы людей. Цивилизованная жизнь со всеми имеющимися у нее удобствами все определенней диктовала подданным любых государств подчинение дисциплине, устанавливаемой правителями, как главному фактору обеспечения их устойчиво безбедной жизни, обоснованно внушая управляемым, что иначе их благополучию настанет конец. Вместо индивидуальной инициативы и индивидуальной «спонтанной» волевой устремленности к достижению сугубо личных целей жизни (что можно было бы правомерно считать подлинным проявлением личной человеческой свободы) подданным в принудительном порядке предлагалось, как говорили в Одессе, «оставить этих глупостей» и разделять мнение правителей насчет того, чего всему подвластному им обществу следует добиваться, какими интересами руководствоваться и в каком духе, с какими представлениями о мире и о социуме воспитывать их детей. Инициатива снизу не столь жестко пресекалась в материально-прикладных видах деятельности, будь то технические новинки с небывалыми свойствами, приемы экономии и обогащения в экономике, в медицине, поддерживающей все более и более жизнеослабляемые организмы в их стремлении к удлинению времени жизни – и, пожалуй, не больше, хотя и в этих признанных ценными делах все тоже шло не шибко гладко. Где в таком случае могли быть востребованы важнейшие исторически и генетически приобретенные ценности характера человека, важнейшие психические достижения породы, такие как волевая пионерская инициатива, выносливость, способность выживать и переносить перегрузки, тогда как власти не поощряли социального приложения этих качеств к жизни – ведь величайшая из всех видов инертности – психическая инертность (как привычка) никуда не может выветриваться в один момент из натуры живущих даже по велению властей? Не даете проявляться всему этому ценнейшему благоприобретению в обычной жизни – получайте ее в экстраординарной – будь то блуд, преступные деяния, или экстремальный, неостановимо развивающийся спорт! Несомненно, экстремальный спорт всегда был лучше криминальных деяний, какими бы хитроумными они бы ни были. Ну, а что лучше экстремальный спорт или секс, в том числе экстремальный, решить было сложнее. Большинству больше нравится секс. Он органичней, доступней, ему все возрасты покорны. Он может требовать огромных денег, но может быть и бескорыстным и сочетаться в высшей гармонии с любовью. Но его разнообразный арсенал все же явно ограничен, в то время как предела экстремизма спортсменов пока как будто бы нет. Правда, такое поприще могло вбирать в себя немногих. Но они будоражили сознание и воображение всех остальных. Их пионерские действия постоянно демонстрируют очень важную вещь – человек никогда наперед не знает, на что он способен, и реализация невозможного, невероятного доказывает всем неисчерпанность, а, возможно, и неисчерпаемость его потенциала. В этом – неумирающая, неистребимая ценность экстремального спорта. В частности, еще и потому, что он отнюдь не мешает заниматься другой волнующей, влекущей и величайшим образом примиряющей с существованием в плотном мире деятельностью – сексом, особенно если он соединен с любовью. Как и любовь, экстремальный спорт взыскивает с человека полную отдачу и совершенную честность. Фальшь, подделка и все другое в том же роде невозможны – они караются, так же, как неудача – гибельно или тяжелейшими травмами, как и многие неудачи в честнейшем из сценических искусств – цирковом, где артистов, как правило, с раннего детства растят и воспитывают экстремалами. Нет числа людям, посетившим цирковые представления, завороженных силой, смелостью, ловкостью и гармоничным взаимодействием людей, творящих чудеса на арене и под ее куполом, коих совсем немного. Не так часто массам доводится видеть «в натуре» подвиги и чудеса, совершаемые спортсменами – экстремалами. В наши дни они наблюдают экстремалов по телевидению, но подвиги некоторых не наблюдает никто. Их арена – места проблемного и немыслимого обитания. Рядом с ними нет ни обеспечивающих команд вспомогателей, ни телеоператоров. Одни не желают специально демонстрировать кому-либо свои свершения, другие были бы не против показаться публике, да лишены возможности тащить за собой свиту фиксаторов, наблюдателей – короче – свидетелей. Таким экстремалам никому из посторонних ничего нельзя доказать. Их удел – самый спартанский, самый невознаграждаемый, но зато и самый достойный по высшему счету: им, победителям самих себя, дается единственная награда – чувствование «я это сделал», а свидетелем на все времена остается только Господь Бог. Никакой публичности, никаких показушных доказательств для посторонних. Это Театр или Цирк или что-то еще, чему даже имени нет в связи с невообразимым масштабом арены (возможно, ее в буквальном смысле слова можно назвать «КОЛОССЕЙ») того единственного Зрителя, который Сам создал «Арену» и тех, кто на ней показал себя существами более высокого порядка по сравнению с собратьями, после того, как они сделались победителями своей ограниченности на глазах у Него.