Построй свой мост

Натка чувствовала себя как в осаде. Она запирала дверь на все замки, занавешивала окна, но гул голосов, матерщина на непонятном языке и визг детей проникали сквозь стены. Её хрупкое спокойствие, выстроенное с таким трудом, снова трещало по швам. По ночам она ворочалась, а утром шла на работу с тёмными кругами под глазами.

Однажды поздно вечером раздался оглушительный стук в её дверь. Натка испуганно, подошла и заглянула в глазок. На площадке стоял один из цыганских мужчин, молодой, с мутным взглядом. Он что-то кричал, тряся бутылкой, и тыкал пальцем в её дверь.

– Открывай! Деньги дай! – его пьяный голос был грубым и требовательным.

Натка, парализованная страхом, отшатнулась. В этот момент на лестнице появилась фрау Шульце. Хрупкая, едва доходившая цыгану до плеча, она подняла свою палку и, не говоря ни слова, с неожиданной силой ткнула ею мужчину в спину. Тот, ошалев, отступил.

– Raus! – крикнула старушка одним-единственным словом. И в её голосе была такая вековая, непоколебимая власть, что цыган, пробормотав что-то под нос, поплёлся вниз.

Фрау Шульце повернулась к двери Натки.

– Не бойся, детка, – сказала она сквозь дверь. – Псы трусливы.

Этот инцидент стал последней каплей. Натка поняла, что так жить нельзя. Но что она могла поделать? Вызвать полицию? Но они не делали ничего криминального, кроме шума и пьяных выходок.

А потом однажды утром они просто исчезли. Так же внезапно, как и появились. Натка спустилась вниз и увидела, что дверь в их квартиру распахнута настежь. Внутри был апокалипсис. Разбитая мебель, сорванные обои, горы мусора, зловоние. Они сбежали ночью, оставив после себя руины.

Стоя на пороге разгромленного жилища, Натка чувствовала не облегчение, а леденящую пустоту. Эти люди были стихийным бедствием, но они были живыми. А теперь осталась только мёртвая, изувеченная бетонная коробка как напоминание о том, как легко и быстро может рухнуть любое подобие порядка.

Она подняла глаза и увидела на стене в прихожей детский рисунок мелом – кривоватое солнце с лучами. Кто-то из их детей всё-таки пытался создать здесь свой дом.

В тот вечер она написала Паулю. Коротко. Без прикрас.

“Новые соседи уехали. Оставили после себя разруху. Иногда, кажется, что весь мир сошёл с ума. И только твои сообщения напоминают, что где-то ещё существует логика и доброта“.

Он ответил сразу, как будто ждал этого сигнала бедствия.

“Мир не сошёл с ума, Натали. Он просто большой и разный. И твоя задача – не переделать его, а отстроить и защитить свой крошечный, самый важный плацдарм в нём. Ты уже это делаешь. Каждый день“.

Она закрыла телефон и подошла к Косте, который делал уроки за столом. Обняла его сзади, прижалась щекой к его мягким волосам.

– Мам, всё хорошо? – спросил он, не оборачиваясь.

– Всё хорошо, Котя, – прошептала она. – Всё именно так, как должно быть.

Она смотрела в окно на первые звёзды над Мозелем. Её плацдарм был мал – чердак, садик, сын. Но он был её. И она будет защищать его. От ураганов, от одиночества, от отчаяния. Потому что это – единственная война, которая имела для неё смысл.

Глава 5

Тишина, наступившая после цыган, была иной, чем после турок. Не пустой, а звенящей и настороженной. Словно дом затаил дыхание, ожидая нового вторжения. Именно в такие моменты особенно ценятся островки стабильности. И для Натки таким островком была Нина Михайловна.

Их виртуальное общение в Вайбере стало ритуалом, таким же необходимым, как утренний кофе. Нина, осевшая в городке, в тридцати километрах от Натки, возле базы НАТО “Рамштайн“, была живым мостом в их общее светлое прошлое.

“Наташ, привет тебе, родная. Как ты? Как Костик? Опять эти чёртовы счета из “Stadtwerke3“ пришли, я полдня с ними воюю, как с той нашей сметой в институте, помнишь?“ – приходило от неё сообщение, и Натка, читая его, почти физически ощущала тот самый запах старого институтского коридора – пыли, чертежей и свежемолотого кофе.

Нина Михайловна, бывшая бухгалтер их института, на пенсии, оказалась куда прочнее многих. Её небольшая, пенсия и пособие позволяли жить чуть лучше, чем многие беженцы. Так что, материальное положение было небогатым, но стабильным. Эта стабильность позволяла Нине быть опорой для Натки.

“Держись, девочка моя, – писала она. – Мы с тобой как те деревья в лесу – нас и не такие бури гнули, но не сломали. И ничего, выживем и здесь“.

Они договорились встретиться в субботу в кафе в Кобленце. Нина приехала на региональной электричке, Натка, – на автобусе. Увидев друг друга, они радостно обнялись – долго, крепко, как родные.

– Похудела ты, Наташ, – отстранившись, оглядела её Нина Михайловна своими цепкими, бухгалтерскими глазами. – Щёки впали. Но во взгляде… твёрже стала.

– Жизнь такая, Нина Михайловна. Не до тортиков.

– Брось это “Михайловна“. Мы тут все равны, перед Богом и “Ausländeramt“ 1. Просто Нина.

Они сидели за столиком у окна, пили капучино – неслыханная роскошь для Натки – и говорили. О работе. О детях. О немецких бюрократических лабиринтах. И конечно, о старых временах.

– А помнишь нашего “гнома“? – Нина фыркнула, размешивая сахар. – Здесь бы он с ума сошёл. Никаких откатов, всё по правилам. Скукотища!

– Он бы тут не выжил, – улыбнулась Натка. – Его бы съели на первой же планёрке.

– А Вова… как он? Пишет? – спросила Нина, понизив голос.

Натка качнула головой.

– Изредка. У него там своя жизнь, партизанит, фашистов бьет.

Нина внимательно посмотрела на неё, будто сверяя баланс.

– И правильно. Прошлое должно оставаться прошлым. А вот будущее… – она сделала многозначительную паузу. – Ты мне про своего канадца так и не рассказала толком. Он… серьёзный человек?

Натка покраснела. Она почти ничего не писала Нине о Пауле, лишь вскользь упомянула о “новом друге из Канады“. Но от Нины, прошедшей огонь, воду и все инстанции бюрократии, невозможно было утаить правду.

– Он… слишком далеко, – уклончиво сказала Натка.

– Расстояние – это ерунда, детка. Главное – чтобы человек был близкий по душе. В твоем возрасте это важнее, чем молодой задор, – Нина отхлебнула кофе. – Мой, Степан, на десять лет старше меня. И с ним были лучшие годы моей жизни. Он меня не строил, он меня… укрывал от бурь. Может, и тебе такой нужен? Не мальчик, а причал.

Слово “причал“ задело в Натке что-то глубокое и верное. Да. Именно причал. Не костёр страсти, а тихая гавань. То, что она интуитивно искала в Пауле.

– Я не знаю, Нина. Боюсь.

– А кто не боится? – Нина положила свою тёплую ладонь поверх её руки. – Бойся. Но не отступай. Сердце оно, как ваш бывший начальник, самодур, по кличке “Гном“, – вредное, но редко ошибается.

Они проговорили ещё час. И когда Натка садилась в автобус, она чувствовала себя не так одиноко. За её спиной была не только призрачная поддержка человека из Канады, но и очень реальная, тёплая рука подруги, которая прошла тот же путь и не сломалась. Это придавало сил. Почти как сообщение от Пауля, но с запахом настоящего кофе и мудростью, выстраданной за шестьдесят лет жизни.

Возвращаясь, домой, она смотрела на огни вдоль Мозеля и думала, что её “армия союзников“ пополнилась ещё одним бесценным бойцом. И с такой поддержкой уже не так страшно было думать о будущем. Даже о том, что было за океаном.

*******

Возвращение в бюро после выходных с новыми силами оказалось символичным. Йохан, сияя как медный таз, собрал утреннее совещание.

– Друзья! У нас прекрасные новости, – он обвёл взглядом команду, задерживаясь на Натке чуть дольше. – Предварительные эскизы для набережной в Бернкастеле получили одобрение заказчика. Особенно отметили… свежесть взгляда и смелость в работе с пространством.

Он не назвал её имени вслух, но все и так поняли. По комнате пробежал лёгкий шёпот. Симона тут же подмигнула Натке. Хан тихо хлопала в ладоши под столом. А вот взгляд Шамим был тяжёлым и неподвижным, будто выточенным из льда.

– Это значит, – продолжил Йохан, – что проект переходит на стадию разработки. И я хочу, чтобы Натали взяла на себя роль ведущего дизайнера по ландшафтной части. В тесной координации, конечно, со всеми отделами.

В воздухе повисла пауза. Ведущий дизайнер. Это был не просто новый эскиз. Это ответственность, бюджеты, встречи с подрядчиками, право голоса. Это признание. Натка почувствовала, как кровь ударила ей в виски. Она кивнула, боясь, что голос подведёт.

– Спасибо за доверие, Йохан. Я сделаю всё возможное.

После совещания к её столу подошла Хан.

– Видишь? Я же говорила! Ты теперь звезда! – она сияла искренней радостью. – Теперь держись. Некоторые, – она бросила взгляд в сторону стола Шамим, – могут начать настоящую войну. Будь готова.

Первая атака не заставила себя ждать. Через час Шамим прислала ей формальное письмо на корпоративную почту, с копией Йохану. В нём она запрашивала “в целях оптимизации работы“ полный пакет расчётов по нагрузкам и смету, “желательно на вчера“. Стандартная попытка завалить работой и вывести на ошибки.

Старая Натка, возможно, запаниковала бы. Но новая Натка, та, что вырвала отца из лап людоловов на границе и пережила турецко-цыганские страсти, лишь холодно улыбнулась. Она потратила весь вечер, но подготовила безупречный отчёт. Каждую цифру она проверила лично, каждое допущение согласовала с Хан, которая подсказала, каких именно немецких нормативов придерживаться.

Отправляя ответ, она добавила в копию не только Йохана, но и Симону, и второго шефа, Патрика. И в конце написала вежливо, но твёрдо: “Буду рада обсудить любые вопросы на совместном совещании для выработки единого подхода“.

Это была её объявленная война. Война профессионализма против скрытых интриг.

Вечером, несмотря на усталость, она чувствовала прилив странной, бодрящей энергии. Она рассказала обо всём Косте, который слушал, разинув рот, как о захватывающем приключении.

– Значит, ты теперь главная? – спросил он с гордостью.

– Ну, не главная, но… моё слово теперь много значит.

– Круто! – он помолчал, а потом добавил: – А Пауль будет рад за тебя?

Вопрос застал её врасплох. Она сама себе его ещё не задала.

– Не знаю. Наверное.

Она уложила его спать и села в тишине гостиной с телефоном в руках. Как рассказать ему об этом? Как разделить такую важную победу с человеком, который не видел её ежедневной борьбы, не знал ядовитых взглядов Шамим, не сидел с ней ночами над чертежами?

Она начала писать длинное сообщение, описывая всё в деталях… и потом удалила его. Это было скучно. Это было не то.

Вместо этого она сфотографировала свой стол – разбросанные цветные карандаши, распечатанные эскизы с пометками, пустую чашку из-под кофе. И отправила фото.

Подписала просто:

“Моя маленькая битва сегодня. И, кажется, я победила“.

Ответ пришёл не сразу. Она уже собиралась спать, как телефон, наконец, завибрировал. Не текст. Не голосовое. Пауль отправил ей короткое видео.

Он был у себя дома, сидел на диване. На заднем плане был виден его сын, спящий в кресле под пледом.

“Я только что уложил Майкла, – тихо говорил Пауль, устало, но счастливо улыбаясь. – И получил твоё сообщение. Я хочу поднять этот стакан с вином, – он поднял бокал, – и выпить за тебя. За твою смелость. За твой талант. И за твои победы, которые становятся и моими тоже. Я так горжусь тобой, что даже не могу выразить“.

Она пересматривала это видео снова и снова. Он не просто радовался за неё. Он гордился ею. Он делился с ней своим тихим, домашним вечером, своим спящим сыном. Он впускал её в свою жизнь так же, как она впустила его в свою.

И в этот момент границы стёрлись. Не было больше океана, восьми часов разницы, чужих языков и культур. Были просто два человека, сидевших в тишине своих домов и делившихся самым сокровенным – своими победами и своим покоем.

Она ответила всего несколькими словами, но в них был весь её новый, обретённый мир:

“Спасибо. Что ты есть“.

И легла спать с чувством, что её “плацдарм“ не просто уцелел. Он начал превращаться в нечто большее. В дом.

*******

Первая неделя в роли руководителя проекта пролетела в огне. Вместо творческого полёта Натка утонула в технических спецификациях, нормативах и бесконечных согласованиях. И здесь Шамим проявила себя во всей красе.

Натка, готовя расчёты по фундаментам для одной из новых конструкций, отправила ей запрос с просьбой уточнить параметры нагрузки для местного грунта. Шамим ответила мгновенно, вежливо и любезно прислав ссылку на городской строительный регламент и даже указав номер параграфа.

– Спасибо, Шамим, это очень помогло, – искренне поблагодарила её Натка.

– Всегда рада помочь новым коллегам, – улыбнулась та в ответ.

Но что-то в этой улыбке заставило Натку насторожиться. Слишком уж быстро. Слишком гладко. Интуиция, отточенная годами выживания в офисе с “невменяемым начальником-гномом“, забила тревогу. Она не стала сразу использовать данные, а позвала на помощь Хан.

– Хан, не могла бы ты глянуть? Мне кажется, или этот параграф из регламента… устаревший?

Вьетнамка, погрузившись в изучение документов, через пятнадцать минут выдохнула:

– Натали, это ловушка. Этот параграф отменили полгода назад. Если бы ты заложила эти данные в расчёт, мы получили бы перерасход материалов на десятки тысяч евро и, возможно, проблемы с устойчивостью конструкции через пару лет.

У Натки похолодело внутри. Это была не ошибка. Это был продуманный саботаж. Шамим не просто хотела вывести её из игры – она ставила под удар весь проект и репутацию бюро.

Вместо паники Натку охватила ледяная ярость. Та самая, что поднималась в ней на границе. Она не стала устраивать скандал. Она молча, с помощью Хан, собрала доказательства: распечатала актуальный регламент, сохранила переписку с Шамим и официальные ответы из мэрии.

И стала ждать. Она знала – удар последует публично.

И он последовал. На очередной планерке с участием обоих шефов Шамим, дождавшись, когда Натка начнёт презентацию своих расчётов, мягко, почти с сожалением, подняла руку.

– Йохан, Патрик, извините, что перебиваю. Я просто в ужасе. Натали использовала для критически важных расчётов данные из устаревшего регламента, параграф 4.12. Это может привести к катастрофическим последствиям. – Она посмотрела на Натку с притворной заботой. – Видимо, языковой барьер сыграл злую шутку. Но такую ошибку нельзя просто простить.

В комнате повисла напряжённая тишина. Все взгляды устремились на Натку. Йохан побледнел.

Натка медленно поднялась. Её руки не дрожали. Голос был тихим, но абсолютно чётким.

– Вы абсолютно правы, Шамим. Параграф 4.12 действительно устарел. Именно поэтому я нигде в своих расчётах его не использовала. – Она щёлкнула кнопкой, и на экране появилась страница с актуальным регламентом. – Все мои вычисления основаны на действующем параграфе 5.07. А вот ссылку на устаревший документ я действительно получила. По электронной почте. От вас.

Она сделала паузу, дав словам просочиться в сознание присутствующих, а затем вывела на экран скриншот письма Шамим.

– Я, как новый сотрудник, конечно, могла ошибиться. Поэтому я перепроверила всё через городскую службу строительного надзора. Вот их официальный ответ, подтверждающий корректность моих данных.

Взрыв. Тихий, но сокрушительный. Шамим сидела с каменным лицом, но её пальцы, сжимавшие ручку, побелели. Йохан, прокашлявшись, сухо сказал:

– Благодарю за бдительность, Натали. Шамим, ко мне в кабинет после совещания.

Война была выиграна. Один бой. Но Натка понимала – война только началась.

Вечером она не чувствовала триумфа. Только глухую усталость. Она снова прошла через огонь и не сгорела. Но сколько ещё таких испытаний впереди?

Она открыла чат с Паулем. Ей нужно было услышать его голос. Единственного человека, который в этой борьбе был на её стороне без всяких условий и скрытых мотивов.

“Сегодня меня снова пытались сломать. И снова не вышло. Но, чёрт возьми, как же это выматывает…“

Его ответ был горьким и мудрым:

“Талантливых людей всегда пытаются сломать те, кому не хватает смелости быть на их месте. Ты не просто выстояла. Ты стала сильнее. А усталость… усталость пройдет. Я помогу“.

И глядя на эти слова, она верила, что так оно и будет.

*******

Последствия разоблачения Шамим были ощутимы, но не катастрофичны для иранки. Йохан, человек не конфликтный, не стал устраивать публичное разбирательство. Он провел с ней закрытую беседу, после которой Шамим стала еще более замкнутой и холодной. Но ее профессиональная компетентность не подвергалась сомнению – она осталась в бюро, однако ее рвение заметно поутихло.

Теперь, когда Натка представляла свои наработки, к ее словам прислушивались с неподдельным интересом. Она больше не была беженкой взятой на работу из-за налоговых преференций, она стала коллегой, доказавшей свой профессионализм.

Однажды за обедом Симона, отодвинув тарелку с салатом, спросила:

– Натали, а ты не думала о том, чтобы получить немецкую лицензию архитектора? С твоим-то опытом и талантом… Это открыло бы тебе двери в большие проекты.

Натка задумалась. Она так была занята выживанием, что отложила мысли о дальнейшем карьерном росте. Но теперь, в новом своем положении, эта идея показалась ей не такой уж безумной.

– Это сложно, Симона. Нужно сдавать экзамены, подтверждать диплом…

– Но возможно! – подхватила Хан. – Я могу помочь с подготовкой к языковой части. А Йохан, я уверена, напишет тебе хорошую рекомендацию.

Мысль о том, чтобы снова сесть за учебники, пугала и одновременно манила. Это был бы еще один шаг к обретению себя в новой жизни. Не просто выживание, а развитие.

Вечером, когда Костя делал уроки, а родители смотрели телевизор, Натка получила сообщение от Нины. Та скинула фото своего кота, уютно устроившегося на стопке немецких учебников.

“Вот и я учусь. Немецкий для начинающих. Мой Степан всегда говорил: “Пока учишься – ты молод“. Так что, давай, живём вместе!“

Натка улыбнулась. Нина, с ее пенсионным возрастом, не сдавалась. А она, и подавно не имела права опускать руки.

Открыла чат с Паулем. Их общение в последние дни стало еще более интенсивным. Они обменивались не только сообщениями, но и небольшими видео – он показывал ей свою клинику, она – свои прогулки вдоль Мозеля. Расстояние между ними таяло с каждым днем.

И в этот раз она решилась. Она отправила ему голосовое сообщение, в котором рассказала о своем рабочем конфликте, о победе и о новой идее – получить немецкую лицензию.

“…и я подумала, что это будет не просто бумажка. Это будет мой пропуск в новую жизнь. Настоящую. И мне… мне хочется, чтобы ты был частью этой жизни“.

Она сказала это. Прямо. Честно. Без обычных защитных шуток.

Он ответил не сразу. Прошло полчаса, которые показались вечностью. И тогда он позвонил. По видео.

Его лицо было серьезным.

– Натали, то, что ты сказала… это самое важное, что я слышал за последние годы. – Он сделал паузу, подбирая слова. – Я не хочу быть просто голосом в твоем телефоне. Я не хочу быть твоим виртуальным утешением. Я хочу быть той частью твоей жизни, которая поможет тебе достичь всех этих вершин. И я хочу, чтобы ты была частью моей жизни здесь.

Он посмотрел на нее прямо, и в его глазах она увидела не просто симпатию или влечение. Она увидела решимость.

– Я скоро приеду в Германию. На медицинскую конференцию. На  три дня. Днем я буду занят с коллегами, а вечером мы сможем встретиться с тобой. Если ты, конечно, готова.

Сердце Натки заколотилось. Страх и радость смешались в один клубок. Она боялась. Боялась разочаровать. Боялась, что в реальности между ними не будет той магии. Но она вспомнила слова Нины: “Бойся, но не отступай“.

Она глубоко вздохнула и посмотрела в камеру.

– Да. Я готова. Приезжай.

В ту ночь она долго не могла уснуть. Впереди была встреча, которая могла изменить всё. Но теперь она была готова к переменам. Она отстроила свой плацдарм, и теперь была готова пустить на него того, кто стал для нее не просто канадским доктором, а самым близким человеком.

Решение было принято. Всего одно слово – “да“, отправленное в ответ на его прямое предложение встретиться, – перевернуло всё. Теперь каждый день приносил не просто новые задачи, а щемящий, нарастающий отсчёт. Страх и ожидание смешались в странном коктейле, который бодрил лучше самого крепкого кофе.

Натка с удивлением обнаружила, что эта внутренняя взволнованность проявлялась даже в работе. Её эскизы для набережной стали смелее, линии – более плавными и уверенными. Она начала предлагать решения, которые раньше показались бы ей слишком дерзкими.

– Mein Gott, Натали! – воскликнул Йохан на очередном просмотре, разглядывая её новую концепцию зоны отдыха с амфитеатром, спускающимся к воде. – Это гениально! Именно такой свежести нам и не хватало!

Шамим, присутствовавшая на встрече, молчала. После провала с саботажем она сохраняла ледяное спокойствие. Её атаки стали тоньше – “забытые“ приглашения, “случайно“ неотправленные протоколы. Но Натка, наученная горьким опытом, теперь вела собственный журнал взаимодействий и дублировала все запросы. Это была изматывающая партизанская война, но она чувствовала, что с каждым днём становится не просто выносливее, а профессионально неуязвимее.

Однажды вечером зазвонил телефон. Нина.

– Ну что, героиня, как настроение? Готовишься к приёму заморского гостя?

– Нина, я не знаю, с чего начать, – призналась Натка. – У меня паника. Что надеть? Что говорить?

– Детка, первое правило – не готовь ничего сложного. Мужчины это чувствуют, как стресс. А говорить… Говори о том, о чём говорили все эти месяцы. Ты же не с незнакомцем встречаешься, а с почти самым близким человеком.

Слова Нины успокоили её. Действительно, они знали друг о друге всё – от профессиональных триумфов до ночных кошмаров. Эта встреча была просто… переходом в другое измерение. Из цифрового – в физическое.

Но один вопрос не давал покоя. Как рассказать Косте? Она не хотела пугать его или давать ложные надежды. Она выбрала момент, когда они вместе поливали сад.

– Костя, помнишь, я тебе рассказывала про доктора Пауля из Канады?

– Ну, – мальчик сосредоточенно направлял струю воды под корень томата.

– Он… хочет приехать к нам в гости. Ненадолго.

Костя опустил лейку и посмотрел на неё серьёзным, не по-детски оценивающим взглядом.

– Он хороший?

– Я думаю, что да. Очень.

– А он будет спать у нас? – уточнил Костя, с тревогой глянув на их и без того тесное пространство.

– Нет, – твёрдо сказала Натка, и это решение принесло ей неожиданное облегчение. – Он взрослый, самостоятельный человек. Он остановится в гостинице. Будет приходить к нам в гости, как друг.

Мысль о гостинице была не просто удобной. Она была правильной. Это оставляло им обоим пространство для манёвра, личную территорию и – да, возможность уединения, если… если всё сложится именно так. Мысль об этом заставила ее покраснеть.

– Ну, ладно, – Костя пожал плечами и снова принялся за полив. – Только чтобы он мне тоже что-нибудь привёз. Не игрушку. Что-нибудь крутое. Канадское.

Тем временем Пауль активно готовился. Он присылал фотографии: сложенный чемодан, купленные билеты, стопка книг о Германии.

“Я учу немецкий. Пока знаю только “Guten Tag“ и “Danke“, но надеюсь, что моя улыбка скажет остальное“,– писал он.

Эта подготовка с двух сторон создавала общее пространство, мост, который они строили навстречу друг другу.

За неделю до его приезда Натка получила от него необычное сообщение. Фотография старого, потрёпанного блокнота.

“Я сегодня разбирал вещи и нашёл это. Мой дневник первых лет медицинской практики. Я тогда ещё не знал, что такое настоящая боль и настоящая стойкость. Теперь знаю. И я везу его с собой. Хочу оставить тебе. Как самую важную часть себя до тебя“.

Вот тогда Натка окончательно поняла. Это не было мимолётным романом. Это было признанием. Он вёл её в самое святилище своей жизни – в свою память, в свои сомнения, в свою историю.

Она подошла к зеркалу в прихожей и внимательно посмотрела на своё отражение. На женщину с усталыми глазами, но с гордой осанкой. На руки, знавшие и как держать чертёжный карандаш, и как шпаклевать стены.

Она не знала, что ждёт их там, за поворотом. Но впервые за долгие годы она смотрела в будущее не со страхом, а с жадным, ненасытным любопытством. И с готовностью принять всё, что оно принесёт – будь то нежность, страсть или новая боль.

Она была готова.

Глава 6

Ожидание было хуже, чем сама встреча. Эти две недели между его сообщением “Я еду. У меня конференция во Франкфурте. Увидимся?“ и сегодняшним утром Натка прожила в состоянии перманентной легкой паники.