Творящая сны

– Что значит божий спецназ? Кто вы такие на самом деле?

Отец Сергий потянул за ворот свой черный балахон, явно не желая вступать в диалог.

– Так он пьяный был. Чего спьяну не скажешь? Придумала тож, какой же мы спецназ, так помогаем помаленьку, то тут, то там – первым не выдержали нервы у Петровича. Он вообще не любил скандалов, да и жену свою, честно сказать побаивался за тяжелую руку и острый язык. А тут девочка так напомнила его благоверную, что мурашки по коже. Вот молчал же раньше, а тут как зыркнула, так рот сам понес околесицу.

Лиза вперилась взглядом в священника, не мигая, молча, сжав губы в тонкий белый шрам. За окном опять начиналось форменное безобразие. Ласковое лето решило устроить очередное штормовое предупреждение в отдельно взятой деревне прямо сейчас. Хлопнула незакрытая ставня, выпанув мелким бисером водной пыли. В кухне потемнело и снова, как пару часов назад глухо зарокотал гром.

– Да не зли ты ее. Опять сейчас ливанет. Видишь в силу входит девка. Бабке ее тож че не по нраву было, так все огороды в воде по три дня. Кудыть его растудыть, порода у них такая. Не молчи батюшка, тут ворогов нет. Дело нынче общее, хватит в партизанов играть. Итак все понятно.

Василь Акимыч почесал седую грудь и подтянул с диким скрежетом табурет к столу. Ему эти секреты были давно известны, одна Лиза, как дура узнает все последней.

– Ты откуда водку взял? Опять пить начал? – Развернулась еще заведенная до края Лизавета.

– Да побойся бога, Лизонька. Из сундука и взял. Там початая была, вот и прибрал, чтоб глаза не мозолила. Не о том речь. Давай робя, чего встали. Вишь ярится как, ща опять ливанет. Лучше уж чаю попьем ее раз, да поговорим по-сурьезному.

Ткнув болтливого не к месту Петровича в бок, старший из строителей тоже пошел к столу. Раз уж дед Василь решил инкогнито их раскрыть, то и запираться нечего. Все равно все расскажет. Дед за Лизу горой.

Глава 17. Рассказ отца Сергия

– Вы, Лизавета Петровна, верно помните, как мы познакомились, – батюшка распрямил складку на коленке и положил ладони на стол, как примерный ученик в школе.

– Ну да, вы еще тогда вместо умершего священника дела принимали и искали деньги на часовню. Я на память не жалуюсь. Давайте ближе к делу.

Сбить боевой свой настрой спокойным тоном и застольной беседой Лизавета позволить не могла. Сейчас опять заговорят, голову заморочат и разбегутся по своим важным мужским делам.

– Все верно, я тогда и помощь посильную предлагал. Знакомая ваша в неприятности, помнится, попала, правда, похоже, сами справились, не понадобилась реабилитация. Секрета никакого не делал, зря вы так остро реагируете. Если какая помощь нужна, то я от своих слов не отказываюсь. Поможем с братьями, что нас касается, да и сейчас помогаем. Грех это человека в беде оставлять, а вы с дедом, похоже, в самом эпицентре оказались.

От тихого голоса батюшки, от самого его спокойного тона у Лизы что-то щелкнуло во встрепанной ее голове. День, что начался по-дурацки, головная боль, скандал с продавщицей, полицейский этот, будь он неладен, а самое главное – Вениамин, которого она так ждала. Вот только начала себя чувствовать слабой и беззащитной девочкой за крепким мужским плечом, как он в отключке на дедовой кровати похрапывает. Какая уж тут адекватность. Скачет маленькой нахохленной дурочкой-воробушком среди уставших взрослых мужиков и строит их всех в шеренги по одному.

– Ладно. Согласна, была не права. Вспылила, наорала, ничего не поняла и запуталась окончательно. Давайте сначала. Кто вы, отец Сергий, и вы, Матвей Иванович? Что тут происходит и как дальше жить будем?

Батюшка специального назначения тоже перестал играть в молчанку и начал рассказ. Первые звоночки про нехорошую деревню поступали еще при старом священнике. На кладбище завелась стая шибко умных и озорных ворон. Следили за приходящими, хулиганили: где в сумку раскрытую залезут, своруют, что плохо лежит, а где и на человека налететь могут. Местных не трогали, а вот чужакам доставалось. Казалось, при чем тут священник, в деревне администрация есть – пусть разбирается. Было бы только это – никто б не пошевелился.

Люди стали в лесу пропадать. Кто из местных знал – в сторону болота старались носа не совать, а дачники с соседних снт не сколько бесстрашные, а все больше бестолковые. Участковый, как первые грибы на подходе, из леса не вылезал со службой спасения. Сапог и пустых ведер из болота бывало вытаскивали, а грибники как портал куда нашли.

Дед Василь задумчиво кивал под каждое слово батюшки. Знал старый партизан и ни словечка не рассказал. Хорошо, что Лиза это болото тогда с Милкой почистили. Кто бы догадался в сон полезть.

– Часовенку давно сладить хотели. У отца Алексия мечта была. Чтоб кладбище снова крест обрело. Не простые это места, Лизавета Петровна. Со всех деревень сюда на погост везут. Старые тут могилы, где-то можно и тысяча семисотого года найти захоронения, и храм тут не просто так в огне сгинул. Революцию пережил, немцев перетерпел, а тут, говорят, в одну ночь сгорел свечкою.

– Дык, энто в том годе было, как Анька-паскуда сестру свою потопила на речке. Кажись, не путаю. Страшно дело было. Суховей, дождей, почитай, с весны не было, сначала лес полыхнул дальним краем, а потом, как ветер переменился, через поле на погост огонь пошел. Я еще с дядькой лошадей колхозных в ночную гонял. С перепугу вперед табуна бежали. Зарево стояло, что день ясный. Ндаа. Видать, лес сжечь хотела бесова ведьма, да не одолела, вот и развернулось пламя. Анька-то опосля полгода платок не снимала, говорят, тушила со всеми, волосья пожгла. Тьфу, ну и гадская была баба. Прости грешным делом, Лизаветка, кто старое помянет – тому глаз вон. Считай бабка родная твоя, а я ее сволочу на людях

Акимыч опять влез в батюшкин рассказ. Дела давно минувших дней всплывали в памяти, как дохлые рыбы после динамита. Пузами кверху. Лиза только отмахнулась. Истории в ее тихой деревушке и вправду творились интересные.

– Вот и отец Алексий про ведьму писал. Он из местных был, старой закалки. Сначала думали блажит старик, наслушался бабьих сказок. А когда в один год пол-деревни на погост отправилось, то пришлось вмешиваться. Хоть и старики, только все по одной улице и как по расписанию, друг за другом.

– Ну это ты хватил лишка батюшка. Три дома, да мой четвертый. Сосед, тот давно болел, все больше лежал. Как его не стало, так жинка и руки опустила. Машка моя да Афанасьевна по перву до нее ходили, все уговаривали, а потом уж самим до себя стало. Почитай года три прошло, как дом опустел. Это Марья – супружница моя в том годе ноги промочила. Черт ее дернул белье пойти полоскать на речку. Вот считай по грудь и соскользнула с досок. Водица студеная, не гляди что осень. Маланья уж ее выхаживала, ночей не спала. Видать и сама надорвалась. Как одну схоронил, так и второй пришлось рядом копать.

– Вот и считайте Василь Акимыч. Двое ваших и восемь по новой улице на кладбище той зимой отправились. Все как под копирку скончались – тихо во сне от остановки сердца. Все возрастные, с проблемами, но ребят пришлось с объекта срывать и сюда отправлять, как снег сошел. Я грешным делом, задержался по делам. Если б с Матвей Ивановичем поехал, может и спасли бы нашего Алексия. Ведь было чувство, что он там самостоятельно начал расследование проводить. Краеведа этого привечал, про ворон ему, да про ведьму деревенскую все как есть доносил. Думал, коли избавятся от одной напасти, так и вторая проявится. Не простая птица, много дурного принести может.

– Ошиблись вы. Это не вороны принесли, – Лиза почти прокаркала внезапно севшим горлом. Мотнула растрепавшимся пучком и потянулась к оставленной кружке с недопитым чаем.

– Да, ошиблись. А потом еще раз ошиблись, когда внезапно наследница объявилась в старом доме. Кроме вашей бабушки подозреваемых особо не было, а тут вы как раз. И не на выходные или просто в гости, а решили заселиться, бросив столичную квартиру со всеми удобствами и престижную работу.

– Так коза рожала! – в один голос, не сговариваясь кинулись возражать Лиза с дедом.

– Про козу потом поговорим. Тоже тема интересная.

Голос батюшки уже не шелестел спокойными волнами, а набирал силу и властность. Сидящий перед ними мужчина не походил на их привычно скромного, интеллигентного служителя культа, а скорее напоминал следака, что Веня из Москвы привозил.

– Откровенность за откровенность. Если бы вам предложили покинуть деревню, продать дом за крупную сумму – согласились бы?

Лиза замотала головой, так и не отпустив из рук кружку. Картинки в ее голове складывались с бешенной скоростью. Белорусы, что дневали и ночевали на кладбище, похоже просто тянули время со своими денежными дрязгами. Слишком легко их согласие получить удалось на подработку, да и вообще, как ее этот альтруизм строительный не насторожил? Это сейчас, бросив взгляд на потупившегося Никитку, удивилась сама своей доверчивости. В Москве незнакомому человеку дверь бы не открыла, а тут как в сказке жила.

– Что и требовалось доказать. Да, Лизавета Петровна, подозревал я вас в первую очередь. Моя вина. Не разобрался поначалу. С местными вы на контакт не шли ни с кем, кроме Василь Акимыча. Пришлось через него связь налаживать.

– Что ж это получается? Это значит обман все? Привел старый хрен соглядатаев, да гробовые все деньги свои отдал за здорово живешь? Понарошку беда-то ваша была, а я уши растопырил? Дом вам подписал, внучками называл?

Дед начал вставать с нагретой табуретки сурово сведя брови. Кривой его прокуренный указательный палец тыкал и тыкал в старшего из строителей. Иваныч молчал потупившись, как школьник у доски, только уши у здорового мужика покраснели, будто на солнце перегрелся.

– Не их это вина. Без злого умысла в дом ваш вошли, только и задача была смотреть в оба. Моей волей отправлены, мне и ответ держать. Только одно оправдание и найдется – лучших очистников кроме них вам не сыскать. На писании каждый клялся душой своей, что нет в вашем доме черноты, поэтому и разговор ведем. Не сердись добрый человек, тут такие дела творятся, что каждый не словом, а делом помочь должен. Деньги твои на благое дело пошли. Вот освятим часовню и мертвым покой будет. Мощи святые я привез. С ними никакое черное колдовство не страшно.

– Я потом с тобой поговорю внучек, – не обращая внимание на увещевания батюшки проворчал дед, больно тыкнув в последний раз так и не поднявшего глаза Иваныча. Тот лишь кивнул, вздрогнув плечами.

– Давай дальше про ведьму свою рассказывай, коли засланцев сдал, так значится кончилась их служба. Поедуть дальше стариков облапошивать гастробайтеры хреновы.

Надеяться на легкое прощение белорусов Лиза даже рассчитывать бы не стала. Это с виду старик был смешным и растяпистым, а внутри у старого пограничника пороха было вдоволь. Сколько времени прошло, а Ленку никак простить не может, а тут в душу, считай, плюнули. Всей бригадой. Тут никакими благими намерениями не отмоешься. .

В целом стало почти все понятно про отстрел ворон, чему старый поп, похоже, весьма посодействовал и про болото. Смерти стариков, после прокатившегося по миру ковида, было объяснить еще легче. На всю деревню один фельдшер и один фонендоскоп в качестве диагностики.

– А икона? – вспомнила некстати про кражу в церкви Лизавета, – ее правда украли или тоже инсценировка была?

– Икона настоящая пропала. Подмены никто не ожидал. Если б не ваша подруга, обман так и не раскрылся бы. Ума не приложу куда этот негодяй мог ее увезти. Все проверили.

– Куда угодно, – протянула Лиза. Перед глазами встала заимка в лесу. Ее никто не обыскивал. Как нашли поджигателя, так и бросили. Бежать проверять и помогать этому доморощенному инквизитору со своими догадками было недосуг. Потом у лешего поинтересуется, под разговор.

– Разговор-то не уводи. Ведьму то нашли? Кто людев со свету сжил?

– А не было тут ведьмы. Пришлые куролесили да, – вдруг с злым азартом откликнулся батюшка, – алчность, да невежество вот и вся нечистая сила. Деньги украли, у отца Алексия от этого сердце не выдержало. Ворон постреляли, тот что у вас гостит – ведет себя прилично. Даже про лес с болотом никто ни одного заявления на написал. Сморчком в этом году видимо не видимо – хоть бы один дачник заблудился. Чистая благодать. С одним только кладбищем нелады, как будто истончилось тут что-то, вот слабых и затянуло за грань. Вот часовню освятим и поедем. А мертвым молитвы читать и новый батюшка сможет. Тихо кругом – одни вы как цирк-шапито, огнями сияете и фокусы показываете. Если сможете хоть что-то объяснить, то хорошо, а нет, так хоть сам повинился – все легче на душе.

Он замолк и смотрел на Лизу не мигающим взглядом, как на исповеди или допросе. Что ему рассказать? Ворона он видел, да и про сорок уже наверно рассказали добры молодцы.

– Баба Мила мне не только дом оставила, – начала она подбирая слова, как тропинку по минному полю. – Это не колдовство или порчи там какие, просто место тут такое, что лишний раз трогать нельзя, все посыпется.

– Это не дом и не коза, что-то материальное? – подтолкнул замолкшую на полслове Лизу батюшка.

– Нет, не коза.

– А они тогда тут зачем? – сельский инквизитор повел подбородком в угол, где притихли и не отсвечивали гости с Юга. Вазген уже набрал в грудь воздуха, что-то отвечать, но Лиза опять мотнула головой.

– Это просто друзья, они приехали помочь и козленка заберут. Я одна троих не потяну.

Надо было уводить разговор. Милку она сдавать не будет, хоть живой режь. По краешку разойдемся. В общих словах рассказала, что слышит лес и смогла разбудить спящего хозяина, поэтому болота можно больше не бояться. И что ворон зря расстреляли, птицы держали границу как могли, не пуская живых на кладбище.

– Я сама мало, что понимаю. Только чего забрезжит, то сразу наваливаются новые проблемы.

– Я ж говорю самоучка она, только в силу входит. Глядишь годик, другой и людей со скотиной начнет лечить, как Афанасьевна покойная.

Дед своими комментариями рушил всю легенду. То она не в чем не замешана, а тут здрасьте – ведьма самоучка. Понял видно, что зря влез, нахохлился, замолчал, только борода возмущенно торчит.

– Я крещенная вообще-то. В церковь хожу, ходила. – Оправдываться непонятно в чем было глупо, но уж больно взгляд у батюшки стал суровым. Как бы до костра дело не дошло. Не смотри, что век высоких технологий на дворе, сожгут и не почешутся.

– Не бойся Лизавета, мы за тебя поручились. Нет зла в тебе, а таланты человеческие все от Бога. веришь ты в него или нет. – На плечо легла тяжелая рука Иваныча. Как стена за спиной встал, не сдвинешь. Этот в обиду не даст. Даже батюшка пригасил свой пламенный взор, соглашаясь со строителем.

– Вы бы в заимке поискали, где мы Витька поймали в лесу. Может у них там схорон был? – Лиза подняла глаза вверх. Решение подкинуть всплывшую подсказку пришло внезапно. Хоть чем-то откупиться от подозрений. Матвей Иваныч вопросительно поднял бровь и перевел непонимающий взгляд на батюшку.

– Икону пропавшую вы везде искали, а там нет. Поджигатель этот не зря же с краеведом таскался, а потом куда они ее еще могли спрятать, не закопали же.

На том и разошлись. Одни в свой чудо дом на колесах, а другие всем составом за калитку и на отдых. Про исчезнувшего с кладбища Инвара Лиза вспомнила только, когда спать ложилась и пыталась собрать разлетающиеся вороньим граем мысли в кучку.

Глава 18. Сон. Прощание

Дед уже давно ушел на свою половину, а Лиза все сидела за столом. Крутила в руках возвращенные батюшкой часики на цепочке. Отец Сергий при выходе, смущенно полез в карман и протянул салфетку с находкой. Очищенные от кладбищенской земли, не работающие, как и прежде, они показались ей холодными и немножко влажными.

– Точно ваше? Я их святой водой окропил, поможет ли нет, но хуже не будет.

– Точно мое. До свидания и спасибо.

Стоило бы опять вызвать участкового, заявить о пропаже и о находке, но Лиза отказалась наотрез. Нечего ей было полиции рассказывать. Тот, кто залез в ее спальню не обогатиться хотел, а по-другому навредить, да и кроме часов ничего не пропало.

– Пропало, все пропало и не нашлось, – прошептала сама себе растерянная сновидица.

Холод могильный вчерашней ночью, что пришел в дом и никак не желающие согреваться часы в ее озябших руках. Ощущение близкой потери, как свистящей черной дыры в стене за спиной. Этот деревенский домик куда она сбежала от ночных кошмаров и пустой жизни уже никогда не будет надежным убежищем как раньше. Кто-то же смог пробраться пока их не было, обойти собаку и охрану в сенях. Кто-то достаточно близкий, чтобы пустили в дом, может даже чаем поили, пошел на кладбище и закопал единственную память от бабы Милы.

Лиза перебирала знакомые лица, поименно друг за другом, теряя веру в каждого из них. Любой мог спокойно обокрасть ее спальню. Ничего не запиралось, не пряталось – заходи и бери. Идти спать, проверять страшную догадку, что скреблась одинокой веткой в кухонное окно было выше Лизиных сил. В оскверненную спальню вообще заходить не хотелось. Это она при мужиках сегодня себя раздраконила, а сейчас до дрожи боялась даже дверь в спальню открыть. Так и задремала на табуретке, уткнувшись лбом в сжатые кулаки на столе.

Сонная одурь навалилась, насильником из-за плеча. Холодные щупальца тумана давили, лезли в рукава, за шиворот, обнимали промозглой жутью. Лиза отмахнулась сжатыми в руках часиками на цепочке и замерла. Не было привычного дома с козой-химерой, вечного полдня, калитки и забора, верха и низа, только стылая хмарь кругом. Казалось, что она тонет, уплывает в ней все глубже и дальше, не смея вздохнуть и одновременно боясь пошевелиться, проснуться, потерять последнюю призрачную надежду все исправить.

– Меее, – разнеслось далеким эхом. В этом безвременье звук расходился кругами по воде, слышался отовсюду, нарастая, сбивая с итак потерянного направления. Казалось, что Лиза сама превратилась в огромный колокол, что раскачивается и вибрирует бронзовым своим полым туловищем от легкого касания била.

– Хозяйка, хозяюшка! Да, что ж за горе такое навалилось на нас. Зови ее громче, может хоть тебя услышит!

Прохор тряс Лизавету, раскачивающуюся на табуретке тряпичной куклой. Истошно орала химера над самым ухом, пихая под локоть теплым носом и окончательно лишая равновесия.

В себя Лиза пришла банально свалившись на пол под лапы Милки вместе с развалившейся под ней мебелью.

– Ох ты горюшко! Святые оладушки! Ушиблась ласточка? В себя кажись пришла. Та это я сейчас мигом. Вот молочка глотни, просветлеет.

Обливаясь, захлебываясь белым холодным молоком Лиза жадно глотала, боясь опять провалиться из сна в межмирье. Казалось, что все вокруг плывет серой дымкой, меняет понемногу очертания и обопрись посильнее о широкие плахи пола – рука беспрепятственно пройдет сквозь, утянет за собой в небытие.

Милка фыркала сверху, дышала горячими вздохами, согревая затылок и плечо. Терлась, как большая крылатая кошка, радуясь возвращению блудной хозяйки. Надо было вставать, идти из дома и пробовать добраться еще раз. Баба Мила могла рассчитывать только на Лизину помощь. Никто другой не дозовется, да и не откликнется она на чужого.

Опираясь на стол и подставленное вовремя крыло химеры сновидица начала поднимать себя сначала на колени, а потом на подгибающиеся, ватные ноги. Лизавету шатало на такой высоте, хотелось просто лечь, упасть обратно, подождать, когда стены, пол и потолок перестанут изгибаться и просвечивать серым маревом. Хотелось отвернуться и заснуть по-настоящему, без сновидений и никому не нужной мистики, но вот получился первый шаг, потом второй. Милка прижимала Лизу к стене, не давая сложиться сломанной стремянкой. За спиной заламывал руки и причитал домовой.

На крыльцо Лиза выходила уже сама. Было острое ощущение, что она отсидела до судорог всю свою нижнюю часть туловища. Злые, огненные мурашки бежали по ногам от ступней вверх при каждом движении, заставляя шипеть от горячей этой пытки.

Испуганные козлята прижались к перилам крыльца. Дверь бахнула, распахнувшись во всю ширь, приняла на себя вес падающего тела. Выровнялась, отдышалась. Осталось преодолеть три ступени вниз и дойти до калитки. Лизавета никогда не считала себя способной на героические поступки. Ей проще было отступить, спрятаться, переждать тяжелые времена, но поднималось что-то внутри, толкая, не позволяя даже подумать от слабости и бесплостности ее самоубийственного похода. Она бы ползком доползла, если б ноги отказали. Ей туда было надо.

Милка казалось приросла к хозяйке. Была б ее воля, закинула б на спину и домчала за миг, но упрямая человеческая девчонка только, что и позволила идти рядом шаг в шаг, прижимаясь к бедру и придерживать распахнутыми крыльями от падения.

В калитку инвалидная команда входила полубоком. Лизавету на последних метрах повело непослушными ногами в сторону. Только и успела ухватиться одной рукой за столб, а второй за Милку. Бабушкин мостик через небытие услужливо подтолкнул босые пятки шершавым бревнышком, не дал соскользнуть с края.

Знакомый двор был пуст и заброшен, как будто и не гоняли Лизавету тут полотенцем. Покосившийся забор висел на высохших до стеклянного звона елочках. Белые, без коры и хвои веточки похрустывали тонкими птичьими косточками под ногой. Серая пыль на крыльце, прахом, золой скручивалась небольшими смерчами по тропинке. Ни травинки во дворе. Пустой, остывший, брошенный дом с треснувшей по всей высоте печью и никого.

Лиза опустилась на скамейку у окна, не боясь испачкаться вездесущей этой пылью, что забралась вслед за ними в дом.

– Опоздали мы Милка. Нет тут больше никого. Ушла наша бабушка.

Горькая эта правда острым комком распирала грудь, не давая вздохнуть. Милка слизывала шершавым языком соленую воду, что текла из глаз, а Лиза все пыталась протолкнуть хоть немножко воздуха, судорожно цепляясь за мягкую намокшую шерсть подруги.

Не осталось ни вещей на память, ни самой памяти в этом месте. Ушедшее ушло, скоро и дом начнет рассыпаться в серый пепел, отпуская на свободу Лизино горе и не остается ничего. Вздохнула государыня печь, с осыпавшимся куском штукатурки на пол пошатнулся расколотый бок, выводя из оцепенения и намекая, что живым тут не место. Милка потянула хозяйку из дома. В Лизиной ладони медленно оседали пылью серебряные часики. Последний привет от бабушки, которую она и наяву проводить по-человечески не смогла.

На границе засушенных елочек ее и нашел Лексей Борович. Как вышла из дома, так и сидела, невидящим взглядом упершись в рассыпающийся песочным куличиком бабушкин дом. Все кругом, куда хватало глаза подернулось мелкой пылью, оседающей на самой Лизавете и химере серой кисеей. Леший без лишних разговоров подхватил одной рукой сновидицу, а второй Милку и выдернул землю из-под ног, развернув обеих лицом в здоровый зеленый, колючий ельник.

– Это чего удумала? Последнюю хранительницу с собой уморить? Ушла Маланья, а тебе значит путь свой торить время пришло. Мертвым память – живым боль. Ты поплачь, поплачь. Вода душу моет. Она теперь совсем свободная стала. Вороний век долог, может и свидетесь когда, да не узнаете друг друга.

Глава 19. Явь. Василисины сказки

Лиза очнулась внезапно, рывком, как будто поднялась с немыслимой глубины с горящими огнем легкими, на последних каплях кислорода. Распахнула глаза, вдыхая такой сладкий, болезненно острый воздух своей спаленки наяву.

Там во сне хозяин леса сначала пытался словами утешить рыдающую девушку, рассказывал, что сухую ветку к живому дереву прирастить никак не получилось бы. Так и Маланьин мирок елочками, да корешками не удалось бы удержать надолго. Другая ей дорога была, задержалась на минуточку, чтоб внучку науке подучить, да попрощаться по-человечески и ушла, как всякий уходит. Сама ушла, да своих забрала.

– Да в том-то и дело, что не попрощались мы с ней. Не могла она вот так меня бросить! Убили, убили бабушку. Часы украли, в могиле закопали и разрушили, все что она создавала, все разрушили, – не слушая уговоров выла Лиза, вцепившись в густой мох подлеска, как будто пытаясь удержаться на плаву, не дать себе провалиться в это безграничное отчаяние.

– Вот еще, глупость какая. Не слыхал о таком колдунстве. Где ж видано, чтоб безделушкой, фигулинкой могли от древа целый мир оторвать. Это придумки все бабьи, просто время ее пришло, – погладил шершавой рукой по волосам леший, на бок уложил под елочкой, мох взбил кругом, как гнездом вокруг страдалицы. – Спи Лизанька, во сне засыпай. Смерти нет, времени нет, все сон. Не утешение, так забвение прими, не рви сердце. А прощаться она никогда не умела. Гордая.

Положил ладонь на висок и легонько толкнул Лизу еще глубже в мох, в сон во сне. В темноту, пронизанную лесным духом, опустил в самое сердце возрожденного леса. Ей снилось как корни раздвигают влажную землю, как гриб зреет под прелой листвой, снилось нежное касание усиков молодой земляники и шелест травы под ветром. Лиза спала, вместе с деревьями, вспоминая холодные осенние сумерки и бледный отблеск зимних рассветов в ожидании весны. Она таяла вместе с сугробами и поднималась живительными каплями от корней до самой вершины, распускалась клейкими почками во славу вечной повторяющейся жизни.