скачать книгу бесплатно
Белая полоса шрама протянулась от переносицы к уху, чудом не зацепив глаз и разделив левую щеку на две половины. На ухе отсутствовала мочка. Старая рана настолько уродовала лицо, что взгляд невольно возвращался к ней снова и снова в желании изучить неровно сросшиеся края и паутину рубцов на скуле.
В насмешку или по привычке мужчина повернул голову, позволив мне бесстыдно глазеть на безобразную отметину. Тонких губ коснулась улыбка.
– Простите, – опомнившись, смущённо пробормотала я.
– Не стоит. Этому шраму много лет, и, если бы меня беспокоил каждый желающий его рассмотреть, я наверняка сошёл бы с ума, – отмахнулся он. – Так что насчёт сна?
– Да, ночь выдалась… тревожной.
– Ещё бы, ведь впереди такое важное событие.
Наперебой забренчали колокола. Завершилась утренняя служба. Прихожане толпой повалили из церкви.
– Откуда вы знаете? – спросила я.
– Слухи расходятся быстро.
Дежуривший у входа анерх подозвал женщину в синем платье, щурясь от солнца, указал в сторону сада. Она благодарно склонила голову, взяла за руку девочку и, приподняв длинный подол, заторопилась к нам.
– Родственники? – мужчина поднялся, поправил помятый жилет.
– Да, – ответила я и шёпотом добавила: – К сожалению.
Он добродушно рассмеялся, повернулся навстречу спешащей к нам матери и семенившей следом Клер. Тень скрыла обезображенную половину его лица.
– Прошу прощения, что моя дочь доставила вам неудобства. И благодарю, что присмотрели за ней, – мама едва удостоила мужчину взглядом. – Уверена, она очень сожалеет о случившемся и хочет немедленно принести извинения эктелею, – сквозь зубы процедила она.
– За что? – только и успела вымолвить я.
Мама настойчиво повторила:
– Немедленно.
Я сжала губы, сдерживая слёзы.
– В извинениях нет нужды, – мягко произнёс незнакомец. – Я поговорю с эктелеем. Не сомневаюсь, что глубоко верующий и понимающий человек, как он, сможет закрыть глаза на маленькую слабость, проявленную невестой накануне свадьбы. А будущей леди я посоветовал бы хороший отдых и пару капель пустырника перед сном. Хотя бы в ближайшие несколько дней.
Мама нехотя повернулась к нему:
– А вы, собственно…
– Рейз, – любезно представился он. – Врачеватель.
– Что-то случилось с господином Оланом?
– Отнюдь. Олан пребывает в добром здравии, но вынужден был спешно отбыть в Рим. Меня направили сюда вести дела на время его отсутствия.
– Что ж, добро пожаловать, – мама вымучила улыбку.
– Благодарю. Меня также известили о предстоящем торжестве и поручили присмотреть за здоровьем невесты. Я собирался навестить вас вечером, однако Отец распорядился иначе.
– Волею Отца, – мама извлекла из-под ворота серебряный медальон, поднесла полумесяц к губам.
– Волею Отца, – повторил Рейз. – Приходите в «Целительский дом Олана» завтра к полудню, я подготовлю нужный настой. Иначе боюсь, обмороки будут повторяться. В честь праздника отдам за полцены. А теперь, прошу извинить, но мне нужно поговорить с эктелеем.
Он вышел на залитую солнцем дорожку и не спеша зашагал к церкви.
– Клер, проводи сестру домой, мне ещё нужно успеть к портному, – мама спрятала медальон под одеждой, повернулась ко мне. – А ты прекращай позорить семью и делай, что велено. Накануне свадьбы явишься к эктелею за благословлением и расскажешь, как тебе стыдно за сегодняшнюю выходку.
Она ждала оправданий, раскаяния, смирения. Выжидала ответа, любого сказанного мною слова, чтобы подобно голодной собаке вцепиться в брошенную кость. Будто демонстрация власти могла смыть позор и заглушить страх стать объектом для сплетен. Словно злость могла исправить ситуацию, над которой мама внезапно утратила контроль.
Я не ответила.
– Мама желает тебе только добра, – подала голос Клер, когда шпиль церкви затерялся среди зелёных фасадов и одинаковых крыш.
– Тебя забыла спросить, – огрызнулась я.
– Конечно, в мире ведь важно лишь одно мнение – твоё. Подумай, каково сейчас матери, и в каком свете ты её выставляешь. Она места себе не находит, пытаясь устроить твою жизнь.
– На себя посмотри. Только и можешь, что подлизываться к отцу и повторять за матерью. Умолкни, не хочу слушать твоё нытьё.
Я прибавила шаг. Клер не стала догонять.
К вечеру явился портной.
Белое платье бесформенным полотном болталось на талии, тяжёлым грузом висело на плечах, пока худощавая швея снимала мерки и прикалывала к ткани свадебные украшения. Нелепые рюши на рукавах и подоле, высокий ворот со шнуровкой под горло, огромный бант на поясе – скромно, безвкусно. Пошито в соответствии с пожеланиями лорда Дуана.
Я смотрела в зеркало на бледное лицо с опухшими, заплаканными глазами. Меня будто обрядили в праздничный саван. Швея закрепила в волосах гребень с длинной фатой, накинула на лицо кружевную вуаль.
Из зеркала на мир взирал безликий призрак невесты.
Фоэдо. Пустоши
Раньше мне казалось, что Фоэдо представляет собой некую населённую демонами плоскость с огромными воротами на самом краю. Иллюзию развеял Диинтас, поведав, что каждый круг – отдельный мир со своим климатом и населением. Наглец снисходительно посмеивался, рассказывая мне о природе Ада, его устройстве и обитателях. Как коренного жителя, его забавляли вопросы о местных правителях, их силах и армиях, и откровенно веселили мои попытки обойти тысячелетние устои. Я слушал, скрипел зубами и размышлял о том, что не плохо было бы создать свой Ад – десятый круг. Но для начала нужно встретиться с Люцифером.
Вихрь алых огней промчался по отвесной скале, оставив на камне полосы сажи. Чёрные линии сложились в изображение пятиконечной звезды, обрамленной символами на древнем демоническом языке. Округлая полоса прервалась у трещины. В оседающей пыли возникла морда Ксафана.
– Всё готово, – пропищал демон, быстро жестикулируя крохотными лапками.
Вторя движениям, замерцали неразборчивые каракули. Над рисунком заклубилась белая дымка. Вспыхнула сажа, и в центре звезды появились размытые очертания незнакомого мне ландшафта.
Землю рядом с вратами не испещряли рубцы трещин, магма не заполняла каньоны, горячие ветра не разносили грязь и копоть. На лиги вокруг простиралось поле из костей и праха. На пробитых черепах и сломанных рёбрах лохмотьями болталась высохшая кожа, обломки рогов и когтей устилали равнину рыхлым ковром. В чешуйках, разбросанных среди останков, отражались солнечные блики. И в центре медленно тлеющего кладбища, обняв хвостом горную гряду и положив голову на плато, лежала Зонтаноста.
Она была ужасающе прекрасна. Чешуя осыпалась, обрывки гниющей кожи свисали с исполинского скелета. Перламутровые нити магии удерживали вместе лишённые мышц кости. Почти неразличимые, они паутиной обволакивали суставы, личинками копошились в груди, яростным огнём полыхали в пустых глазницах. Рога устрашающей короной сплетались на затылке.
Сердце моё благоговейно затрепетало, стоило дракону повернуть голову к созданному Ксафаном зеркалу.
– Виарин, – проскрежетала Зонтаноста. – Зачем пожаловал?
– Мне, знаешь ли, нужно попасть на второй круг, – честно ответил я. Врать старухе себе дороже.
– И ты надеешься, что я пропущу тебя к вратам? – она клацнула пастью.
Зубы огромные: пережуёт половину моей армии и не подавится.
– Подумал, что мы сможем договориться.
– Ни за что. Ты явился в мои земли и возомнил, будто вправе диктовать условия? Тебя изгнали из Ада. Удивлена, что тебе хватило наглости вернуться.
– Там, куда меня изгнали, учишься многому, не только наглости, – с раздражением бросил я.
Дракон довольно зарычала:
– Ты всегда был наглым, Виарин. Наглым и самоуверенным. Это погубило тебя в прошлый раз, погубит и сейчас. Скажи, зачем ты вернулся? Мстить?
– Отчасти. Моя цель не слишком изменилась.
– Глупый маленький демон, – рассмеялась Зонтаноста. Старые кости пришли в движение. Плато задрожало, камни с грохотом покатились по склонам. – Если ты идёшь к вратам, значит, Владыка счёл твой поход бесполезным, а разговор – бессмысленным. Твоя цель умерла вместе с твоим поражением. Смирись.
Её голос, надменный, пропитанный презрением, слился с треском солнечной вспышки. Огненный кнут разрезал небосвод, обдав землю жаром и заставив взвыть от боли. Поток горячего ветра едва не сбил меня с ног, ненадолго остудив пыл.
Я последовал совету Диинтаса и постарался не злить дракона.
– Послушай, Зонтаноста, я не прошу тебя встать на мою сторону или предать Люцифера. Всё, что от тебя требуется – дать моей армии беспрепятственно пройти через врата.
– Армии? – Перламутровое пламя в её глазницах приобрело насыщенный фиолетовый оттенок. – Горстку затравленных слабаков ты называешь армией? Все твои сторонники были убиты. Или в Бездне тебе повредили рассудок?
Упоминание места заточения привело меня в ярость. Я и без того позволил ей больше, чем следовало. Пора заканчивать бездарную пародию на переговоры.
– Да будь ты хоть трижды королевой Фоэдо, ты пропустишь меня к этим ангельским вратам, иначе я обращу твои кости в пепел! – прорычал я.
– Не смей угрожать мне, никчёмный кусок мяса, – взревела Зонтаноста. – Ни тебе, ни кучке глупцов, вставших под твои знамёна, не одолеть меня. Ты истощён. Бездна вдоволь насытилась твоим огнём. Владыка принял верное решение: даже отсюда я чую, как от тебя смердит слабостью. Убирайся из Ада! Здесь ты никому не нужен.
– Ты пожалеешь, что встала у меня на пути.
– Непременно. А теперь послушай тех, кто мудрее, и убирайся!
Из пасти дракона вырвалась струя лилового пламени. Я был готов отразить атаку, нагревая поверхность тела внутренним демоническим огнём, но Зонтаноста оказалась права – я ещё слишком слаб. Обжигающее дыхание с завидной лёгкостью прорвалось сквозь зеркало. Диинтас успел заслонить меня крыльями.
Рядом раздались вопли Ксафана.
Планария. Деревня Ортис
Солнце лениво выбралось из-за горизонта, разлив по земле кисель палящих лучей. Напуганные жарой облака трусливо сбежали на север, в объятия заснеженных вершин Кинотийских гор. Ветер охотно составил им компанию, и потому к полудню спасаться от зноя пришлось у фонтана на заднем дворе.
Усевшись на бордюре, я шлёпала босыми ногами по воде, пытаясь поймать пальцами опавшие лепестки акации. Брызги разлетались по камням и мягкому ковру разросшейся мшанки. Стайки голубых бабочек кружили над цветами, вместе с пчёлами припадали к ароматным бутонам. Их пьянил сладкий запах нектара, что за последнюю неделю успел разлиться по саду и перебраться в дом.
Я запрокинула голову, довольно подставив солнцу лицо. В подобные моменты проблемы мирской жизни оставались на задворках сознания. Дела могли подождать. Мир мог подождать, пока я наслаждаюсь тишиной и жадно ловлю минуты покоя – необходимые сейчас и незаметные среди повседневной суеты.
– Мама велела покрывать голову в такую жару, – Клер протянула мне шляпу с широкими полями. – И сказала сходить с тобой к врачевателю.
Иллюзия безмятежности рассыпалась под натиском реальности – суровой и беспощадной.
– А ты теперь повсюду будешь за мной таскаться? – я взяла шляпу, подобрала сандалии. – Оставайся дома. Мне не нужна компания.
– Пойдём вместе, – настояла она. – Вдруг тебе снова станет плохо, а рядом никого не окажется.
– Не станет, если звонарь не будет как умалишённый долбить в колокол.
Осторожно ступая между белыми горошинами цветов, я вышла к садовой дорожке. Клер, не желая пробираться сквозь заросли, успела обойти фонтан, миновать беседку и теперь нетерпеливо покачивалась на каблуках, дожидаясь, пока я отряхну платье и застегну обувь.
– Тебе придётся взять меня с собой, – она потрясла кошельком у меня перед носом, быстро спрятала его в карман и невинно промурлыкала, – так что давай не будем расстраивать маму.
– Я могу вообще никуда не идти.
– Не будем расстраивать маму, – пропела Клер и вприпрыжку помчалась к дороге.
Мои опасения насчёт благих намерений сестры быстро подтвердились: чертовка искала повод улизнуть из дома. Не просто куда-то, а прямиком в объятия ненаглядного жениха. И теперь парочка, воркуя, плелась следом.
Длинный дом с резной крышей соединял две улицы, образуя широкий переулок. Над входом болталась старая вывеска с изображением колбы и полумесяца.
Клер с радостной улыбкой протянула мне кошелёк и упорхнула к дому напротив, где в тени можжевельника пряталась от прохожих одинокая скамейка. Я с завистью проводила сестру взглядом. Беззаботная жизнь под крылом Гленна и чутким присмотром родителей – всё, о чём могла мечтать любая девочка, становилось реальностью, но происходило, увы, не со мной.
В целительском доме пахло травами и спиртом. После благоухающих медом садов резкий запах показался до тошноты омерзительным. Да и само место не вызывало иных чувств, кроме неприязни. За долгие годы стены впитали крики больных, доски пола не раз окрасились кровью, ставни на окнах стали немыми свидетелями десятков смертей, и теперь прохлада скорее леденила душу, нежели приносила облегчение.
Я прошла вдоль стеллажей. Мази, припарки, порошки, смеси измельчённых трав громоздились на провисших полках; на обрывках бумаги пестрели нечитаемые названия. Поверх крышек в беспорядке лежали свёрнутые, местами порванные рецепты.
В соседней комнате горели свечи. На сдвинутой занавеске остались грязные отпечатки. Мокрые повязки свисали со стола, на скамье громоздился ворох окровавленных тряпок.
Я с отвращением отвернулась, подошла к высокому прилавку, позвонила в колокольчик.
– Одну минуту, – раздался звонкий голос из глубины дома. – Сейчас подойду.
Ожидание затянулось. Я без интереса рассматривала коллекцию книг со стёртыми до дыр переплетами, весы с остатками зелёного порошка, комплект гирь, грязные счёты. Попытки разобрать записи в учётной книге вызвали скуку, и я, подперев рукой подбородок, принялась изучать взглядом развешанные на стенах рисунки. Кривые наброски человеческих конечностей чередовались с изображениями насекомых. Особенно хорошо у художника получились пчёлы и бабочки.
Невинные картинки постепенно сменились полками с засушенными и замаринованными в банках экспонатами – поначалу жуками и стрекозами, затем – червями, крысами, птицами.
– Понравилась коллекция? – Рейз вышел из дальней комнаты.
– Нет. Она ужасна, – честно ответила я.
– У каждой вещи есть предназначение. И если она в состоянии его исполнить, важен ли нам внешний вид?
Рейз остановился рядом, небрежно вытирая руки о полотенце. Сегодня он выглядел иначе – моложе, радостнее. Будто вчерашний образ солидного мужчины осыпался луковой шелухой, явив миру озорного мальчишку. Светлые, почти белые, волосы закрывали ухо с отрезанной мочкой. Шрам в тусклом свете походил на свежую царапину, оставленную кошачьими когтями.
Я поняла, что снова глазею на него.
– Мама отправила меня за пустырником.