Russia true-crime history: самые громкие преступления от Киевской Руси до СССР

Ярослав утвердился в Киеве и принялся отгонять от великокняжеского стола оставшихся претендентов. Удивительно, но такие еще оставались.

В «Повести временных лет» история Бориса и Глеба приведена в сжатом виде. Скупо и без особенных подробностей. Гораздо более красочна сцена убийства и предшествующих ему плачей и песнопений в житийном «Сказании о Борисе и Глебе», написанном в Киево-Печерском монастыре, альма-матер многих книжников на Руси, не ранее 1054 и не позднее 1072 года, т.е. как минимум спустя 39 лет после убийства. Остался ли к тому времени хоть один свидетель произошедшего? Вряд ли.

В литературном отношении «Сказание» построено на антитезе, контрасте, который символизирует, как можно догадаться, противоборство сил добра и зла, Господа и Сатаны. Святополк, заказчик убийства, написан исключительно темными красками. Подлые убийцы, подосланные к Борису, совещаются ночью, в них нет не капли жалости, они с холодным сердцем добивают жертву. Борис и Глеб – полная противоположность Святополка. Они плачут, стенают, покоряются жестокой судьбе, произносят попутно наставительные речи (для потомков) и умирают с именем Бога на устах. Как и положено настоящим святым. «Не знаю поэтому, какую похвалу воздать вам и недоумеваю, и не могу решить, что сказать?» – растерянно сообщает автор «Сказания», и так уже, кажется, написал столько искренних восторженных похвал братьям, что больше некуда.

Текст «Сказания о Борисе и Глебе» повторяет фабулу «Повести временных лет», а потому можно заключить, что в основе их лежит один источник.

«Тенденциозным историческим романом» назвал «Сказание…» историк Александр Степанович Хорошев. Реальные события прошлого переплетаются в этом литературном произведении с вымыслом воображения агиографа. «Сказание…» безусловно написано по заказу и задача историка – определить момент, когда факт насильственной смерти двух братьев приобрел особое значение и стал служить скрепой для расползающегося по швам удельного древнерусского общества.

Канонизацию Бориса и Глеба и написание агиографического жития-сказания относят к 1072 году, к правлению Изяслава Ярославича. Любопытный факт: именами мучеников в княжеской семье не был назван ни один ребенок, родившийся после их гибели. Зато Изяслав Ярославич назвал именем окаянного Святополка своего сына, родившегося в 1050 году. Это прямо свидетельствует о том, что «святыми» братья стали гораздо позднее года их предполагаемой смерти.

Владимир Мономах в своем «Поучении», написанном в 1099 году, называет день 24 июля, когда, согласно хронистам, Борис был убит в своем шатре не «днем Бориса и Глеба», а «днем Бориса». Вероятнее всего, к концу XI века культ братьев-святых еще не устоялся.

Культ Бориса и Глеба призван был осудить княжеские распри, укрепить вертикаль власти и смягчить сепаратистские тенденции. Русь хотели сделать единой, управляемой строго в соответствии с лествичным правом. Власть переходит по старшинству – от отца к сыну. Старшие защищают младших, младшие – беспрекословно повинуются старшим. Именно так поступали Борис и Глеб, ставшие святыми. Так поступил Ярослав, заступившись, отомстив за младших.

Читатель ошибется, если решит, что об убийстве Бориса и Глеба сообщают только отечественные, русские источники. На самом деле об этом времени и об основных фигурантах можно прочесть в хронике немца Титмара Мерзенбургского (975 – 1018) – современника Владимира Святославича и Святополка; у Яна Длугоша (1418 – 1480), польского историка; и… в скандинавской «Эймундовой саге».

Чтобы раз и навсегда закрыть вопрос, можно ли считать сагу историческим источником, обратимся к научной литературе.

Как написано в учебнике, историческим источником называется материальный носитель с зафиксированной на нем информацией о прошлом – пергамент с договором, свиток с текстом песни, орудие труда, барельефы на гробнице и т.п. Источник создается человеком и только им, т.е. годовые кольца на деревьях – это, конечно, источник сведений, и крайне достоверный. Он может помочь в историческом исследовании, но это ни в коем случае не исторический источник.

Можно ли считать художественное произведение, коим является сага (и житие, заметим мы в скобках) историческим источником? Вполне.

Доктор исторических наук А. Я. Гуревич рассматривает средневековые скандинавские саги – как достоверный и беспристрастный источник по истории Европы. «Сага, – по мнению профессора Гуревича, – жанр повествования, встречающийся только в Скандинавии и преимущественно у исландцев. Особенности саги […] обусловлены специфическим местом, которое она занимает на грани между фольклором и литературой. С фольклором сагу сближает наличие в ней несомненных следов устной народной традиции, в частности разговорной речи, и то, что в саге совершенно не виден ее автор, манера рассказа которого не индивидуализирована и который – это особенно существенно – не осознает своего авторства. Вместе с тем, хотя саги первоначально и бытовали в устной передаче, при записи они, вероятно, подверглись известной трансформации; мы их знаем, естественно, только в той форме, в какой они были записаны (преимущественно в XIII в.). […] Саги не знают вымышленных героев, все упоминаемые в них лица жили в Исландии и в других странах (поскольку и о них заходит речь) в «эпоху саг»; во всяком случае, исландцы, рассказывавшие, записывавшие и слушавшие или читавшие саги, были совершенно убеждены в подлинности этих персонажей, с которыми их нередко связывали узы родства, как и в истинности всех происшествий, упомянутых в сагах. Категория художественного вымысла или преувеличения абсолютно чужда сознанию создателей саг».

Таким образом, и сага, и древнерусские памятники письменности, к которым относятся «Повесть временных лет» и «Сказание о Борисе и Глебе», – равнозначны по весу.

«Эймундова сага», опубликованная на русском в 1834 году, не входит в круг общепринятых источников. Она известна узкому кругу историков, еще меньше используют сагу для осмысления второй междоусобицы на Руси. Естественно, из-за того, что канва событий в саге противоречит канонической версии.

В саге Эймунд и Рагнар, норвежские конунги, отправляются в Гардарики и нанимаются на службу к русскому князю Ярицлейфу. Ярицлейф правит в Хольмгарде вместе с женой Ингегердой.

Конунги прямо заявляют Ярицлейфу, что осведомлены о сложной ситуации, сложившейся в стране, известно им и о трех братьях, которые сейчас, после смерти родителя, будут оспаривать главный великокняжеский стол. Поэтому они готовы оказать ратные услуги тому из братьев, кто больше заплатит. Им, собственно, все равно, против кого воевать, главное заработать денег.

Ярицлейф сулит им щедрую оплату – «золото, и серебро, и хорошее платье», и норвежцы остаются в Хольмгарде.

Ярицлейф получает письмо от конунга Бурицлафа, который требует от хольмгардского конунга несколько деревень и торжищ, примыкающих к его владениям, потому что там ему-де удобно собирать дань.

Ярицлейф советуется с эймундовцами, как ему поступить. Те говорят, что проще уступить, отдать брату земли, тем более он просит по-хорошему, а не стучит копьями в двери хольмгардского терема. С другой стороны, на одних пограничных деревнях Бурицлаф вряд ли успокоится, и, если отдать сегодня безропотно, то завтра он придет и потребует больше. К тому же, если не сопротивляться произволу, подумают, что Ярицлейф малодушный, бесхарактерный и слабый. Оглянуться не успеешь, как изгонят из города и имущество отымут.

Ярицлейф думал недолго, послы Бурицлафа вернулись домой и сообщили, что Хольмгард земли отдать отказался и будет всеми силами защищаться от поползновений соседа.

Бурицлаф разгневался ответом, собрал войско и двинулся на брата. Битва происходила в месте, где был «большой лес с рекою».

Четыре дня полки стояли по берегам реки не решаясь напасть. Потом закипела страшная битва, в которой погибло много людей. Рать Бурицлафа была опрокинута и побежала. Разнесся слух, что Бурицлаф убит.

По результатам жестокой сечи, Ярицлейф удержал за собой оба владения, и свое, и братнее.

Лето и следующую зиму царили в Гардариках спокойствие и бездействие. Норманны сидели в Хольмгарде на полном княжеском обеспечении, которое, впрочем, частенько задерживалось или выплачивалось не в том объеме, какой был оговорен изначально.

Подошел срок окончания договора. Ярицлейф решил, что продлевать не будет, нет смысла. Бурицлаф убит, и везде установлена его, Ярицлейфа власть. В ответ Эймунд поинтересовался, а где конкретно находится могила Бурицлафа и видел ли кто его мертвым.

«– Этого мы не знаем наверное», – ответил новгородский правитель.

– А знать бы следовало, – ответствовал Эймунд. – Чтобы спать спокойно. Кажется мне, что людишки из раболепства и страха скрывают от вас правду. А нам с полной достоверностью известно, что брат ваш жив и находится в Бярмии1. Там он составляет рать и готовится выступить на Хольмгард. Это уж как пить дать.

– Когда точно ожидать нам брата?

– Недели через три.

После этих слов Ярицлейф немедленно продлил контракт еще на год. И приказал готовиться к осаде.

В назначенное время Бурицлаф нагрянул из лесу и дрался у городских ворот, стремясь проникнуть в город. Ярицлейф, бившийся вместе с войском, был тяжело ранен в ногу.

Однако, и в этот раз новгородцы одолели соединенные части противника. Опять прошел слух, что Бурицлаф убит, но на самом деле был убит не он, а княжеский хоругвеносец. Норманны еще долго преследовали неприятеля и обеспечили Ярицлейфу блестящую победу.

Установился мир, и Ярицлейф в очередной раз нарушил слово, не доплачивал варягам полагающееся им жалование. И снова они сердились, требовали указанных по договору привилегий и пугали князя разговорами, что Бурицлаф жив и скоро опять придет на Хольмгард.

Князь как человек легковнушаемый и впечатлительный после таких речей старался придерживаться договора и давал ненасытным эймундовцам чего только те не пожелают.

Вскоре Бурицлаф действительно вступил в Гардарики с огромным войском «разных злых народов». Варяги предложили Ярицлейфу провести спецоперацию и убить Бурицлафа, когда он меньше всего ожидает. Под покровом ночи. Тайно проникнуть во вражеский лагерь и нанести удар. Несметное войско в страхе разбежится, а Ярицлейф сделается полновластным правителем.

Ярицлейф ответил хитро, вероломное убийство кровного родственника, очевидно, не входило в его планы, пятнало честь, было делом неприглядным. Он заявил, что ни настаивать, ни отговаривать от спецоперации, не собирается. Пусть варяги поступают, как им вздумается. Сам он в дело не вмешивается.

Тогда Эймунд с Рагнаром, взяв десяток верных людей и переодевшись купцами, поехали в ту сторону, откуда должен был прийти Бурицлаф, проникли ночью в лагерь, отрубили конунгу голову, а кроме этого, перебили еще много народу в «государственной палатке», княжьем шатре, где дружина Бурицлафа спала, уставшая и перепившаяся хмельным вином.

Голову конунга предъявили Ярицлейфу, который при виде ее, по свидетельствам, покраснел, то ли от удовольствия, то ли от стыда. Затем разразился бранью. Потрясая маленькими грязными кулаками, князь восклицал, что дело с убийством Бурицлафа опрометчивое, и все они дорого поплатятся за измену. Велел норманнам самим хоронить брата.

Впрочем, час расплаты так никогда и не пробил.

Норманны нашли тело Бурицлафа, положили вместе с отсеченной головой в гроб и отвезли домой, в Киев. После этого домен брата перешел к Ярицлейфу, и он стал править единолично.

Эймундовцы отложились от него, необходимости в наемном войске Ярицлейф более не испытывал, и уплыли на ладьях к конунгу Вартилафу. Тот их радушно принял и взял к себе на службу, опасаясь нападения брата своего Ярицлейфа, который в свой черед захотел бы отщипнуть кусок от его владений.

Вартилаф словно в воду глядел. Вскорости Ярицлейф прислал послов, те требовали «весей и городов», приграничных с его, Ярицлейфовыми владениями. Вартилаф отказался удовлетворить требование и принялся готовиться к войне.

Войска сошлись на границе и, по неписанному правилу, засели друг напротив друга, не вступая в сражение. Эймунд обманом похитил жену Ярицлейфа Ингегерду и привез ее в качестве заложницы к Вартилафу. Начались переговоры.

Вартилаф был согласен остаться при своих, предлагая Ярицлейфу убраться восвояси. Хитрая лиса Эймунд убеждал, что домен убитого Бурицлафа братья должны разделить между собой, если не пополам, то все-таки по-братски. Иначе, что же это за переговоры!

Постановили, что главной частью Гардарик, Хольмгардом владеть Ярицлейфу, Кунигардом – Вартилафу, а Палтеск отдать Эймунду, за боевые заслуги. Вартилаф через три года умер, и Кунигард отошел Ярицлейфу, а Эймунд на смертном одре передал свой домен Рагнару.

Так окончилась история с тремя русскими князьями.

Теперь, когда читатель знаком в общих чертах с фабулой «Эймундовой саги», у него, наверняка, появились некоторые вопросы, возникла необходимость уточнить некоторые моменты. Что ж, давайте уточним.

Осип Иванович Сенковский (1800 – 1858) более известный под псевдонимом Барон Брамбеус, который первым опубликовал текст саги на русском, едва только ознакомился с нею, пришел в великое недоумение. Без сомнения в недоумение приходит всякий, кто сталкивается с «Эймундовой сагой». Ведь события 1015 – 1019 годов предстают здесь совершенно не такими, какими мы знаем их без малого лет пятьсот, а то и больше.

Ярицлейф, за которым конечно же угадывается Ярослав, сражается с Борисом-Бурицлафом, а про окаянного Святополка и речь нет, словно его в природе не существует. Зато есть некий Вартилаф, которого неизвестно каким русским князем можно бы назначить. Поскольку в саге упоминается Палтеск – Полоцк, то на роль Вартилафа вроде бы подходит Брячислав Изяславич, внук князя Владимира, племянник Ярослава Мудрого, князь полоцкий в 1003 – 1044 годов, участник, кстати, второй усобицы.

Сенковский, конечно, сразу понял, что без комментариев, в первозданном виде, перевод саги ему не опубликовать. Слишком хорошо известна и широко распространена история о Борисе и Глебе, почитаемых в Российской империи святых, и Святополке, убийце и крамольнике. В связи с этим, поясняя перевод саги, он назвал Бурицлафа… Святополком!

Последующие историки, скованные цепями цензуры, скрепленными печатями государственных методичек, понимая, что сходство имен слишком уж бросается в глаза, все-таки расширили понятие Бурицлафа и уточнили, что под этим именем скрывается и Святополк, и Борис. Собирательный образ. Мол, древние сказители несколько напутали и переврали, на самом же деле, хоть и выглядит совершенно не похоже, но все-таки, как ни крути, это Святополк и Ярослав борются за киевский стол.

Были и другие попытки втиснуть сагу в прокрустово ложе официальной теории.

Российский, советский историк Аркадий Иоакимович Лященко, один из авторов энциклопедического словаря Брокгауза и Ефрона, внимательно изучил «Эймундову сагу» и пришел к выводу, что под Бурицлафом следует понимать польского короля Болеслава, который, как мы помним, был союзником Святополка и несколько раз помогал ему в борьбе с Ярославом. Просто Святополк был пешкой в игре, и имя его не сохранилось, а вот Болеслав, король как-никак, лицо значительное, поэтому-то он и стал главным героем саги.

Версия Лященко показалась необыкновенно привлекательной историкам и последующим переводчикам саги. Кроме Сенковского, «Эймундову сагу» переводили Елена Александровна Рыдзевская, умершая в 1941 году в блокадном Ленинграде, и Елена Ароновна Гуревич. Сенковский перевел на русский имя «Búrizlaf» как «Бурислейф», а Рыдзевская и Гуревич как «Бурицлаф». Чей перевод точнее? Не будучи специалистом по древнеисландскому, судить сложно. Но можно попытаться сравнить с переводом имени Ярослава – Jarizleif. Сенкевич перевел его как «Ярислейф», Гуревич с Рыдзевской как «Ярицлейв».

На наш взгляд, если переводить имена калькируя произношение латинских букв, то Búrizlaf – звучит как Бурицлаф, а Jarizleif как Ярицлейф, то есть все переводчики так или иначе переделали фонетическую кальку и не следовали побуквенно произношению имени.

Мы согласны также, что за Бурицлафом легче увидеть Болеслава, чем Бориса. Но сам текст саги опровергает догадку А. И. Лященко. Да и к тому же польский король не погиб в Гарадариках, как повествует сага. Согласно скудным, не будем скрывать, летописным данным и по сведениям хронистов, Болеслав дожил до 1025 года. Период его жизни до 1019 года, когда завершилась вторая русская усобица, описан не в пример более подробно, чем последние шесть лет. Вероятнее всего именно поэтому А. И. Лященко предположил с большой долей вероятности, что Бурицлаф – это Болеслав, который погиб, помогаю зятю где-то в дремучих новгородских лесах.

К тому же остальные действующие лица в «Эймундовой саге» названы верно. Ярицлейф – это, без сомнения, Ярослав, княживший в Хольмгарде, традиционно ассоциируемом с Новгородом (Великим, а не Нижним), его жена – шведская принцесса Ингигерда – Ирина. Если предположить, что Бурицлаф – это Борис, то становится более чем понятной фраза о том, что он пришел требовать от брата-Ярослава деревни в приграничной с его доменом полосе. Достаточно взглянуть на карту, чтобы понять – Новгород действительно граничит с Ростовом, вотчиной Бориса. А вот Польское княжество стоит довольно далеко и от Новгорода, и от Бярмии, в которой скрывался Бурицлаф и где собирал дикие племена под свои знамена, поэтому если Бурицлаф – это Болеслав, он не мог прийти и потребовать приграничных деревень. Просто потому, что границ между этими землями не существует.

Таким же образом идентифицируется и Вартилаф, как князь Брячислав Изяславич. Его удел – Полоцк граничит с новгородскими владениями Ярослава. Поэтому вполне логично, что Ярицлейф в финале саги предъявляет территориальные претензии именно на приграничные земли своего родственника. Глупо было бы требовать на откуп землю где-нибудь в Тмутаракани, в такую даль пойди еще, доберись с войском и обозами, тогда как Полоцк – под боком.

И, если Бурицлаф – это Болеслав, то как тогда трактовать вот этот пассаж из «Эймундовой саги» (перевод Е. А. Гуревич): «Мне стало известно о смерти Вальдамара конунга, – говорит Эймунд дружине, – что правил на востоке в Гардарики, и теперь его держава досталась троим его сыновьям, и обо всех них идет добрая слава. Он же поделил между ними свою державу не поровну, так что теперь один из братьев владеет большей долей, чем двое других. Имя того, кому досталась большая часть отцовского наследства, Бурицлав, и он из них самый старший, второй зовется Ярицлейв, а третий Вартилав. Бурицлав владеет Кэнугардом (Kænugarðr), и это лучшие земли во всей Гардарики. Ярицлейв получил Хольмгард, а третий брат – Пальтескью и все прилегающие к ней области. Однако они все еще не пришли между собой к согласию, и меньше всего доволен своей долей тот, кому при разделе отошли самые большие и самые лучшие владения. Он считает, что понес урон от того, что его держава меньше, чем была у его отца, и поэтому ему кажется, что он уступает в могуществе своим предкам».

Бурицлаф – это сын Владимира, не польский король и не собирательный образ, в котором словно в огромном одеяле завернулось двое человек, а конкретная личность. Загвоздка в том, что в саге Бурицлаф держит Киев, Кэнугард по-исландски и этот факт, собственно, портит всю картину и ставит всех в тупик, в том числе и нас. Ведь Киевом, как хорошо известно, владеет в ту пору Святополк.

Но повод к войне между Бурицлафом и Ярислейфом, как мы узнаем потом, не борьба за наследство Вальдемара конунга, а территориальные претензии Бурицлафа, которые он предъявляет на приграничные хольмгардские территории. Т.е. воюют не за киевский стол, не за власть, а чтобы выяснить, кто сильнее и кому достанутся рощи, жнивья и деревеньки. Тогда как официальная версия уверяет, что братья подрались за власть, Святополк хотел править Русью, поэтому-то и вырезал всех братьев, да только сломал зубы о Ярослава.

В целом же исландская сага и отечественная «Повесть временных лет» практически одинаково передают основные события второй междоусобицы на Руси. В них действуют, за редким исключением, одни и те же лица, последовательность событий в обоих источниках идентична, совпадают даже некоторые детали, различаются лишь имена противников. Убийство князя происходит под покровом ночи, в шатре. В «Сказании…» и саге присутствует отрубленная голова. Эймунд уверен, что дружина Бурицлафа в испуге разбежится, потому что не будет знать, кто убил начальника и припишет его темным, дьявольским силам. Именно так и происходит в действительности. «Повесть временных лет» сообщает, что дружина Бориса покинула его, по какой-то совершенно глупой и надуманной причине. Вероятнее всего здесь отголоски той же самой истории из саги.

Добавим, кстати, что варяги на службе у Ярослава во главе с Эймундом – факт достоверный и не оспариваемый ни одним источником.

Помимо саги, о событиях второй княжеской усобицы на Руси вскользь упоминает в своей хронике Титмар Мерзебургский (975 – 1018). Ему известен, кстати, Святополк, законный король киевский, и Ярослав Мудрый, который, по словам хрониста, захватил «некий город, принадлежавший тогда его брату, и увел его жителей». В этом месте так и хочется обратиться к «Эймундовой саге» и воскликнуть, а ведь верно, Бурицлаф убит, а его удел перешел к Ярислейфу.

Болеслава Храброго Титмар не жалует, называет старым развратником, безбожником и варваром, однако же, подробно в жанре этнографического очерка описывает приключения польского дикаря и нравы, царящие в королевстве.

Немецкий хронист рассказывает о непримиримой борьбе, которую вел Святополк, «русский король», как именует его Титмар, поддерживаемый тестем – Болеславом Храбрым, с Ярославом. В какой-то момент у Ярослава оказалась в плену дочь Болеслава, очевидно жена Святополка, историк сообщает только, что она была дочерью польского короля, и Болеслав хлопотал об обмене заложников. Ярослав возвратил ему дочь, а тот в ответ отослал в Новгород всех сестер и мать Ярослава – Рогнеду.

Что касается второй усобицы на Руси и событий, которые привели к ней, то, по Титмару, все происходило следующим образом. У Владимира, короля Руси, нечестивце, принявшем в конце концов христианскую веру, и искупившем, по мнению хрониста, одним только крещением множество грехов, было трое сыновей. Один из них был женат на дочери Болеслава. Владимир, узнав, что сын его, подстрекаемый Болеславом, замышляет против него, велел схватить его вместе с женой и духовником, епископом Кольберга, и бросить в темницу.

Вскоре «названный король» умер, оставив страну в наследство двум сыновьям. Третий же в то время все еще томился в застенках, но потом каким-то образом бежал к тестю, бросив жену на произвол судьбы.

Завершается рассказ о Владимире сообщением, что сыновья его разделили между собой государство и правили в мире и согласии.

Из-за того, что русские дела занимают Титмара постольку поскольку он сообщает о них чаще всего небрежно, не утруждая себя именами.

В 1017 году король Руси, имя его не уточняется, напал на Болеслава, но ничего не добился и отошел восвояси. Болеслав в отместку выступил на русского короля, «посадил на трон брата этого короля и своего зятя, долгое время находившегося в изгнании» (так!) и вернулся к себе.

Кого не знает Титмар Мерзебургский, так это Бориса и Глеба. Об истории мученической гибели в его хронике не сказано ни слова, словно и не было их вовсе. На наш взгляд сей факт хорошо объясним. Борис-Бурицлаф, с которым воевал Ярослав, на самом деле фигура не так чтобы известная европейским хронистам. Он живет на севере, далеко от Киева, и его распря с братом-Ярославом настолько мелкое, местечковое дельце, что в глазах немцев оно не заслуживает ни малейшего внимания. Сколько там расплодилось Рюриковичей – Бог ведает, разве за всеми уследишь.

Любопытно, однако, что Титмар Мерзебургский, напомним, современник описываемых событий, упоминает трех сыновей – наследников Владимира.

О троих-братьях, между которыми были поделены земли конунга Вальдемара сообщает и «Эймундова сага».

Впрочем, и по русским летописям реально существующих сыновей Владимира, чуть больше, чем трое. По крайней мере тех, кто участвовал во второй усобице. Мы точно знаем о Святополке и Ярославе. Бориса, Глеба и Святослава, наравне с реальными лицами нам подбрасывает агиография. И если Бориса – Бурицлафа еще можно как-то втиснуть в историческую канву – о нем упоминается во всех четырех источниках, которые рассматриваются в настоящей главе, то Глеба и Святослава пристроить не получается. О них есть только в «Повести временных лет» и «Сказании…».

Историки долго спорили, сколько всего было сыновей у Владимира. В. Н. Татищев, М. В. Ломоносов, Н. М. Карамзин, В. О. Ключевский, С. М. Соловьев скрупулезно подсчитывали и выясняли год рождения каждого из потенциальных отпрысков киевского князя. До принятия христианства Владимир был большим сластолюбцем и имел невообразимое количество наложниц, которые по языческим родовым законам вполне могли считаться законными женами и производить наследников. Известная нам по летописным источникам, вполне историческая Рогнеда, на которой Владимир женился в 978 году, оставалась его женой на момент, когда князь взял в жены вдову Ярополка, а за ней и других жен.