Жизнь не только борьба

А я приступил к реализации намеченных планов. К концу 57-года я написал огромный отчёт по результатам двухлетних исследованиям с фото (через микроскоп) чистых контактов всех разработанных в лаборатории реле после 107 циклов работы на реальную нагрузку и подал заявку на изобретение в Комитет по изобретениям при СМ СССР с формулой: «Метод защиты контактов электромагнитных реле от эрозии». Через 3 месяца пришел отрицательный ответ со странной формулировкой: «В заявке нет теоретического обоснования метода». Мы поняли, что эксперт, который писал отзыв, был или сильно пьян или свихнутый идиот. Кто-то сказал, что «это, наверно, был еврей!». Спорить с этим экспертом-вредителем мы не стали – не было времени. Лев оформил моё изобретение как «Методику……» в виде рацпредложения. И мне дали премию в размере 100р. (А я-то рассчитывал, как минимум, на Госпремию!). С тех пор я зарекся изобретать и оформлять свои изобретения.

Я долго думал над обоснованием открытого мной явления, и пришел к выводу, что: «Неразрушение контактов при равенстве амплитуд токов заряда и разряда конденсатора через защитную цепочку происходит потому, что в возникающей при работе дуге происходит сбалансированный перенос молекул материала контактов в обе стороны. И этот баланс каким-то образом коррелирует только с резонансной частотой шлейфа 3кГц. Почему так, я копать не стал. Меня Лев перебросил на другую, тоже актуальную и горящую работу. (У Льва, пока мы работали вместе, образовалась устойчивая привычка – бросать меня на самые сложные, непонятные и горящие вопросы).

2.3.2 Защита дипломного проекта. Дальнейшие успехи в работе.

Конец 57-го года и весь 58 год я писал и оформлял дипломный проект на тему: «Расчет и проектирование высоконадёжных силовых реле для устройств спец. техники». Большой раздел был посвящен теме выбора материалов и защиты контактов Э/М реле.

Защита в декабре прошла с блеском. Я получил 5+! Через две недели после защиты меня перевели в старшие инженеры и прибавили оклад по верхней планке.

В начале 60-го года Лев вызвал меня к себе в кабинет и поставил новую задачу – спроектировать ‑ сделать расчет замкнутого контура гиростабилизатора на ДУС-ах и миниатюрных гидродвигателях для бортовой антенны самонаводящейся ракеты! Сказал, что я единственный у него, кто может разобраться в этой новой для лаборатории задачке. Он конечно учитывал, что я профессионально владел вопросами эксплуатации и ремонта гирокомпасов. Но ведь не теорией же! Теорию в учебке нам не давали.

Ничего себе задачка! Никто до этого не делал такие стабилизаторы, все антенны сидели на силовых гироскопах разработки отдела 36 Кириллова. Я согласился, т.к. больше делать было некому в нашем дружном коллективе, да и работа была мне интересна.

Пошел я в 36 отдел, меня вписали в Сов. Секр. эскизный проект на силовой антенный гиростабилизатор ракеты системы ХХХХ. Одна из глав там была посвящена теории гиростабилизации. Через месяц я во всём, что там было написано досконально разобрался. Отправная точка у меня появилась, и я в течение нескольких месяцев расписал все дифуравнения для случая стабилизации антенны на ДУС-ах и гидромоторах.

(Сегодня 30 апреля 2008г. Завтра уезжаем с Юлей на дачу в Холщевики. Компьютер оставляю в Москве, т.к. времени там писать не будет, а главное, без блока бесперебойного питания работать там на РС опасно – часто внезапно могут отключить питание.

Перерыв! Скорее всего, до осени, если всё будет хорошо!)

До этого Лев попросил меня сделать расчеты САР на мощных гидродвигателях для ОПУ имитатора радиоизлучателя. Излучатель должен был стоять во втором фокусе стенда, имитирующего небосвод. (Специально был построен огромный зал, куда и поместили эллипсоидный имитатор небосвода). В первом фокусе ставилась ГСН ракеты. Мечтали проверить динамику слежения ракеты за целью.

Тогда мне пришлось быстро освоить азы, (именно азы, как я убедился очень скоро) САР и, в частности, с гидравлическими двигателями, как исполнительным элементом. За полгода (много времени ушло на освоение «азов») я нарисовал подробную структурную схему, провел все расчеты на устойчивость и точность, система была изготовлена и испытана. На первых пусках внешнее кольцо ОПУ закачалось, пришлось немного порезать коэффициент усиления, т.к. конструкторы дали мне заниженную цифру её веса и момента инерции. Здорово мне тогда помог в проектировании и на испытаниях полковник Петр Петрович Гараев, он вел работы на первом фокусе. Светлая голова, умное, всегда спокойное лицо. Как тактично он обращался со мной, хотя и видел мою «сырость» вначале работы – осваивать-то азы пришлось по книжкам, а там не все сразу схватишь. (Здесь мне здорово пригодился опыт работы с книгами, приобретенный за время учебы в институте). Светлый его образ сейчас еще стоит у меня перед глазами. (Восторженные отзывы о нём я слышал неоднократно и от А.А. Ипатьева ‑ «Сашечки», как зовет его Юля с первых шагов знакомства в 1975 г.)

За эту работу вся лаборатория Поздняка получила огромную премию и мы дружно на неё отпраздновали успех. Я тогда получил двойной оклад(!) и купил Зине шубу из искусственного меха, они тогда только появились. Праздновали принципиально только с армянским коньяком 5*, а закусывали жареным сайгаком с Балхашского полигона – Лев организовал привозку. Коньяк пили фужерами! Я – первый раз! (За год до этого в лабораторию зачем-то прислали на должность ст. инженера армянина, звали его Асатур Саркисович, очень симпатичный внешне человек лет 50-ти, густая шапка полуседых волос, говорил всегда спокойно, с небольшим акцентом, от разработки чего-либо по тематике лаборатории он был страшно далёк, но сайгака он приготовил блестяще. Праздновали у него в квартире, где-то вблизи метро «Аэропорт»). Что он у нас делал, я не знал, но на работу он приходил регулярно).

С проектированием гиростабилизатора мне пришлось здорово повозиться. Это оказалось на порядок сложнее САР для ОПУ. Пришлось глубоко «погрузиться» в теорию! Создать структурные схемы гидротракта, гиротракта, состыковать их с учетом возмущающих воздействий, просчитать динамические ошибки стабилизации за счет динамических ошибок ДУС-ов. Кошмар! Просчитав всю систему, я всю её промоделировал на малой аналоговой ЭВМ, поставил весовой имитатор антенны на прокачной стенд на гидравлике и замкнул систему! Много возился, чтобы добиться динамических ошибок, похожих на ошибки, близкие к ошибкам силовой стабилизации, но так и не получилось! ДУС-ы имели маловатую частоту среза, а другие 36-ой отдел не делал. (ДУС-ы я взял у них от автопилота ракеты система ХХХХ).

В работе мне всегда помогали три техника. Один (Вадим), был умный, но лентяй, все, что я ему говорил, делал не сразу – ходил, думал, а потом делал очень хорошо, но по-своему. Другой, Олег Журавлев, был беспрекословный трудяга, а третий, Юра Прядкин, был мастер спорта по боксу, красавец, вылитый Ив Монтан, выше меня на голову, 1925 г/рожд. Во время войны был авиационным механиком, мáстерски владел слесарным делом и гидравлической системой самолёта. Когда я занимался защитой контактов реле, он припаивал контакты из любого драгметалла к ламелям реле, а когда я начал заниматься гидравлическими делами, Юра смонтировал и обслуживал гидрокомпрессор высокого давления. Олег и Юра были мои первые студенты вечерних институтов, защитившие дипломы под моим руководством, и оба на отлично. Юра тогда мне подарил большую логарифмическую линейку в знак благодарности. Это он приобщил меня к байдарочному спорту. Запомнилась его аббракодабра: «Бойз, бойз оф Эмерика, бибиси энд корпорейшн, кэпэсити, эбилити!». Это он собрал услышанные от меня английские слова, которые я иногда произносил вслух, в одну изящную фразу – мне иногда приходилось делать переводы с английского статей по тематике работы. Утром, когда он приходил на работу, зачастую хватал меня в охапку, поднимал, прижимал к себе и спрашивал: «Ну, как дела, Шэф, какие будут приказы?».

2.3.3 Аспирантура. Переход в теоретический отдел. Первые шаги в новом коллективе.

Весной 60-го года Лев предложил мне подать заявление на прием в аспиранту. «С темой определимся ближе к осени», сказал он. Григорий Григорьевич Григорьев, начальник аспирантуры тогда был, заявление принял, и в июле начались лекции: ТАР (Атом Аваев), философия (Бурхард), английский (Елена Ивановна Травинская). На ТАР я понимал почти всё, но видел, что контингент слушателей, в основном мне незнакомый, теоретики из 41-го, 30 и 31 отделов, стоят на голову выше меня в этих вопросах. Я даже не знал, что существуют какие-то теоретики – система секретности на предприятии п/я 1323 работала без сбоев. И мне стало как-то не по себе – я себя считал уже крупным специалистом в области теории автоматического регулирования. Вскоре я понял, что сильно заблуждался.

Лев, видя моё замешательство, сказал, что мне надо переходить в теоретический отдел, и он это может устроить, начальник теоретической лаборатории ОКБ-31 к. т. н. Владимир Григорьевич Цепилов, его друг, и он уже с ним переговорил. Я согласился.

Цепилов меня пригласил, расспросил, чем я занимался у Поздняка, сказал прямо мне в глаза, что я очень, очень «сырой», но он меня берёт, чувствуя во мне большой потенциал и огромное желание освоить вопросы проектирования ракетных комплексов, в частности, формирования систем наведения, чем и занимается его лаборатория в теоретическом СБ-311, которое возглавлял тогда полковник, к.т.н. Виктор Константинович Крапивин. После разговора с Цепиловым, я понял, что делаю очень рискованный шаг, но решил не отступать!

И в конце августа 60г, после отпуска, я приступил к работе в лаборатории Цепилова в той же должности ст. инженера, что и была у Поздняка.

В середине августа 60-го года я предложил одному своему товарища из соседнего отдела, звали его Володя, съездить на а/м вывести из деревни под Вереёй моего друга с семьёй ( Зининого знакомого по техникуму), Жору Гаврилюка. Там он снимал у пасечника комнату на все лето. Володя с удовольствием согласился – он только получил права и желал куда-нибудь подальше съездить. Тогда только-только начали давать на прокат машины. Подсчитали расходы, получалось экономически выгодно. Он взял на прокат «Победу» и в ближайшую субботу, рано утром мы выехали. По Минскому шоссе.

Отъехали от Москвы около 30км, начал накрапывать дождичек. Едем неспеша и видим, что нас обогнала на 21-ой «Волге» женщина. Мой водитель не смог простить эту обиду, нажал на газ и быстро её оставил позади. Дождь усиливался. Но «Волга», обладая 100-сильным мотором, оскорбилась, наверно, и, сделав нам ручкой, обогнала нас второй раз. Мой друг совсем потерял голову и помчался за ней. Спидометр показывал уже около сотни, когда правое переднее колесо машины чуть съехало с асфальта на песок обочины. Мгновенно машину развернуло, поставило на ходу поперёк дороги. Судорожные вращения рулём привело к тому, что машину вынесло задом на встречную полосу, некоторое время нас несло по ней и мы задом на большой скорости делаем кувырок через голову по траектории с промежуточным ударом об землю. Перелетаем левый кювет и становимся опять на колёса. В полете мотор заглох почему-то. По времени этот кульбит занял не более 3-х секунд, я даже не успел испугаться. Мы были практически невредимы – у меня был чуть травмирован правый локоть, а у Володи – небольшая ссадина на лбу.

Вышли из машины легко, двери не деформировались. Немного помятыми оказались переднее правое и заднее левое крылья. Крыша была невредима. Я предложил Володе завести машину. И она завелась! Примчались инспектора ГАИ, поздравили нас с удачным полетом, составили протокол, дали нам какую-то справку, что мы уже в протоколе, и мы самостоятельно на малой скорости выехали дорогу. Решили продолжить путь к намеченной цели, до которой осталось около 40км. Больше 30км/час машина не развивала, но ехала устойчиво, не глохла.

Приехали, Жора очень обрадовался – он нас не ждал. Хозяин угостил нас свежим медом, загрузились по самое некуда, и поехали потихонечку обратно. По дороге нас пару раз останавливали на постах ГАИ, но тут же отпускали. Без приключений вернулись в Москву. Машину Володе починил его родственник за несколько дней, и он без замечаний сдал её на базу. (Уже в 80-ых годах, когда у меня появилась своя «копейка», я понял, какой прочной была конструкция «Победы» по сравнению с «Жигулями!).

А лекции по английскому я посещал с большим удовольствием. Здесь я был на голову выше всех. Заметил там

ну очень красивую женщину!

(Фото. Снимок 1961г).

А фигура – 90х60х112!

(цифры получены в 71 году).

Сердце у меня почему-то ёкнуло, но я себя сдержал, т.к. любил Зиночку, несмотря на произошедшее в 57 году. ( Слово-то Зина держала!). Иногда, на лекциях Травинской, она подхихикивала надо мной, видя, как с большим интересом, «самозабвенно, я старался повторить произношение английских слов за Е.И.».

(

C

лова Юли, подсказанные мне, когда я писал это место).

И когда я перебрался на 7-ой этаж 16-го корпуса, к теоретикам Цепилова, я её там встретил! А фамилия её ‑

Морозова Юлия Александровна. (В 1973г она стала моей законной женой!

–

Подробности в своё время!).

В сентябре начались экзамены в аспирантуре. Философию и английский я сдал на отлично, каждый экзамен мы отмечали обязательно в каком-нибудь ресторане вместе с преподавателем и некоторыми членами экзаменационных комиссий.

А на последнем экзамене, по специальности, произошло нечто мне до сих пор непонятное! Я попал к д. т. н. Илье Григорьевичу Раппопорту, ведущему теоретику 41 отдела. По билету я все ответил вроде бы хорошо, на вопрос «охарактеризовать систему второго порядка астатизма, я ответил тоже правильно («основной признак – двойной интеграл в передаточной функции в знаменателе»). После того как все проэкзаменовались, объявляют результат – у меня тройка!

А это отвал от аспирантуры! Я был ошарашен, но спорить не стал. Чуть позже я понял, что Раппопорт шестым чувством учуял мою «сырость» и сделал верный шаг.

Больше попыток поступить в аспирантуру я решил не делать до тех пор, пока не почувствую себя уверенно во все вопросах ТАР. (Позже подтвердилось, что я овладел тогда только сотой частью этой науки).

Цепилов определил меня в группу Радика Ханнанова, задача которой в то время была разработать оптимальный алгоритм фильтрации информации радиолокатора канала цели системы поражения баллистических целей ХХХХХ, которую начала разрабатывать лаборатория недавно.

Радик – гениальный татарин, физтеховец, на полголовы выше меня, блондин плотного телосложения, поговорил со мной, понял, что я не знаю даже что означает это мудреное слово «фильтрация», дал мне тонкую желтую книжечку, автор американец Калмэн, и сказал, чтобы я её изучил.

      И начал я её изучать! Ну ничего не ясно было, т. к. она была написана не для инженеров, а для людей, владеющих мало знакомыми для большинства инженеров такими разделами математики, как теория матриц, теории вероятностей, теория случайных процессов и еще не менее десятка других теорий, включая теорию управления ракетами, о которых я не имел ни малейшего понятия. (Где-то позже я прочитал: «желтый Калмэн – это смерть для инженеров!»).

Я Радику сказал, что мне надо время, чтобы хотя бы вчерне познакомиться со всеми этими теориями не менее года. Он ответил: «Бери столько, сколько тебе надо и расти «над собой»». Заодно изучи АЛГОЛ и ФОРТРАН, скоро пригодятся. Цепилов мне о тебе сказал много хороших слов, ты справишься, хоть тебе будет очень, очень трудно. Поможем, обращайся». Мы с ним быстро подружились.

Здесь надо сказать, что 90% состава лаборатории были выпускники физтеха, мехмата и физфака МГУ и ЛГУ! Большинство было моложе меня лет на шесть…..десять. Это они были непосредственными создателями контуров управления и стабилизации ракет, стоящих уже на вооружение систем ПВО страны (25, 75, 125), прошли полигонные испытания и модернизацию этих систем. Некоторые повоевали в Египте в качестве консультантов-специалистов в войне против Израиля, получили ордена из рук самого Насера! А сейчас трудятся над созданием контура управления ПРО-системы С-225 и созданием её цифровой матмодели на БЭСМ-6 в вычислительном центре отд. 42 и КИМС на полигоне Балхаша на ЭВМ 5Э92Б совместно с боевыми программистами Князатова-Савельева. Вскоре мне стало известно, что

ракетой комплекса С-75, контур наведения которого разработала лаборатория Цепилова, был сбит в районе Свердловска (сейчас Екатеринбург) высотный самолёт-шпион американцев У-2, пилотируемый Пауэрсом 1-го мая 60-го года. Летел он на высоте 20 км!

Кошмар в кубе! Куда я попал со своей «морской физиономией» после окончания электромеханического факультета Заочного Энергетического института по кафедре электрические машины и аппараты? Хоть и учился я на отлично и на совесть. (На кафедре мне предлагали даже пересдать единственную тройку по начерталке и получить красный диплом). Да и поработал я очень плодотворно у Поздняка.

И я прочно засел. Не на того напали! Моряки, также как и русские, не сдаются и не пасуют ни перед какими трудностями! Даже когда тонут.

Отношение ко мне в коллективе сложилось очень тёплое, т. к. все видели моё нечеловеческое упорство освоения абсолютно незнакомого материала. А кличку мне дали «моряк».

Юля Морозова

иногда подойдёт ко мне сзади, вздыбит мне волосы на макушке, загадочно улыбнётся, и спросит: «Ну, как дела, морячёк?», ухмыльнётся и уйдёт в соседнюю комнату к себе на рабочее место. Она была одним из сильнейших теоретиков не только в лаборатории, но и на предприятии! И я чувствовал, что она меня тоже уважает. По её иногда печальному взгляду я предположил, что у неё какие-то житейские проблемы, но на контакты по этим вопросам я не позволял себе выходить – у меня были Зина и сын Сергей! (Фото). «

Ша»,

как говорила моя мама, «

Запрет!»

–

сказал я себе. И до 71 года ни с Морозовой, ни с какой-либо другой женщиной контактов, кроме как общечеловеческих и по совместной работе, я не имел. А про то, что было в 57 году и про наш договор с Зиной, я забыл. Замечу, что кроме Морозовой в СБ было еще несколько ну очень видных красавиц-теоретиков, таких ,как Пичугина, Лавровская, Кочурова, Виноградова, Генерозова. Но Юля была красивее всех.

Хорошо помогал мне в освоении практически всех теоретических вопросов высочайшего уровня профи, физтеховец, самородок из деревни Белоомут (на Оке) Людвиг Васильевич Колесников, (я ему присвоил подпольную кличку «Репа»).

Простой русский парень-блондин с красивой русской круглой с конопушками физиономией. Чувствовал, что уважал он меня. Наверно за упорство, оригинальность мышления и иногда неординарные высказывания и оценки. ( Вспомнил, что особенно ему понравилась моя математическая оценка одной очень некрасивой сотрудницы какого-то отраслевого отдела: «женщина нулевого приближения»). А недавно совершенно случайно он говорил со мной по телефону, сказал, что помнит меня и сказал, что завидует моей боевой(?) биографии и хочет меня повидать и продолжить дружбу – расстались мы в 75 году, когда мы с Юлей ушли в «Луч» по приглашению генерала Н.Н. Шахонского для разработки системы самонаведения ПРО с лазерной ГСН. Подробности об этом несколько позже. Правда, были две мимолетные встречи – в самолёте, году в 78, и второй раз в метро.

За время работы у Цепилова мы с ним написали и опубликовали ряд статей, в основном по «оптимальной фильтрации». Несколько раз я был у него в гостях на московской квартире и в деревне, где удачно поохотились на зайцев).

В теоретической лаборатории я проработал 15 трудных лет!

      2.3.4 Трудные шестидесятые, смерть любимой тёщи, развод с       Зиночкой. Начало дачной эпопеи

2.3.4.1 Подготовка к работе на полигоне и спортивные «успехи»

Осенью 62 года Цепилов сказал, что мне пора приступать к конкретной задаче – подготовке к работе на полигоне, а именно, к отладке там боевой программы блока наведения противоракеты на баллистическую цель – блок БН, написанную программистами отдела боевых программ. Алгоритм этого блока, написанный теоретиками еще до моего прихода в лабораторию, был очень сырой и программисты требовали постоянного присутствия при них как в Москве, так и на полигоне, теоретика для оперативной корректировки алгоритма.

На полигоне, помимо работ на технологических площадках отраслевиков и тематиков, шла комплексная отладка на ЭВМ 5Э92-Б КИМС-а (комплексного имитационно– моделирующего стенда – основного инструмента для априорной оценки точности наведения противоракеты на цель). И там тоже нужен был постоянно теоретик. И желательно мужик, и желательно с хорошим здоровьем – полигонные условия слабые долго не выдерживали. Летом – жара за 40 в тени, зимой – тоже за 40, но уже мороза. В общем, Казахстан, дикий край! (Там я впервые увидел на воле верблюда и на нём – казаха).

И Цепилов выбрал меня. Думаю, что в разговоре с Позняком о моей кандидатуре, он именно эту работу для меня имел в виду, т.к. большинство теоретиков в лаборатории были красивые и очень красивые лица женского пола, априорно не приспособленные к суровым полигонным условиям. И не жаждущие покидать Москву. За исключением Ю. А. Морозовой! Крепкое здоровье отражало её лицо. (Когда отмечали в лаборатории её сорокапятилетие, Марат Аваев написал в её поздравительной открытке: Пусть вечно будут щечки розовы у нашей Юлички Морозовой!).

И я приступил к проработке этого сырого (очень сырого!) алгоритма.

Форменным образом вгрызался в эти сырые, наполовину готовые частные алгоритмы и в их теоретические основы. Подходил к исполнителю-создателю частного алгоритма и беседовал с ним. До тех пор, пока мне (и ему!) не становилось ясно до предела суть задачи. И это всё сопровождалось беспрерывным изучением и освоением новых для меня теорий. Напряжение было примерно такое же, как в годы учебы в институте или даже больше!

Вскоре я понял, что скоро могу сойти с ума, если не приму экстраординарных мер для снятия напряжения с мозгов и восстановления стремительно убывающей моей спортивной формы. Для меня это мог быть только спорт! Ни дня, ни вечера без спорта!!! А это означало: утром – на канале зарядка до пота и в воду (летом!), по выходным – байдарка (летом), зимой – лыжи, в майские праздники – поход на байдарке по какой-нибудь подмосковной реке, в отпуске – летом дальний поход на байдарке, зимой – дальние походы (по путевке или без неё) на лыжах. И я начал жить по этой       программе, сочетая напряженную работу по доводке алгоритма блока БН (с 08-30 по17-30 по будням) и спорт в остальное время. Не упускал возможность приобщить к этому режиму Зину и Сергея. Как летом, так и зимой.

Так продолжалось целых 4 года до начала работ на полигоне. В конце 66г алгоритм был почти готов, группа Люды Кочуровой включила его в свою упрощенную матмодель в вычислительном центре предприятия и начала получать на БЭСМ-6 обнадёживающие результаты по точности наведения ПР на неподвижную точку. Цепилов сказал «Пора!».

А весной 61г я купил самую дешевую байдарку, она называлась «Прима» (Латвия делала), и на майские праздники первый раз спустил на воду, кажется на Пахре. Летом, в выходные с Зиной прошли на байдарке по Москве-реке. Выяснилось, что для успешного плавания на этом плавсредстве нужны сильные руки. В отделе была гиря на 16кг. А в соседнем отделе – на 32 кг. Во время обязательной зарядки на работе в 11 и 15 часов (по15 минут) я к ним прикладывался. Через полгода довел двухпудовку до110 жимов правой и 100-левой рукой – приблизился к рекорду самого сильного человека среди теоретиков, Володи Добряева – 120 жимов.

В СБ была футбольная команда. Ребята меня приняли и после первой же игры зауважали. По-прежнему я встал на тройку – центральный защитник. Во время одной игры (62г) я подпрыгнул за мячом, а опустился на какую– то неровность. Голеностоп подвернулся и….растяжение связок! Было больно, конечно. Пробюллетенил 2 недели, а чувствовал эту травму еще несколько месяцев. Конечно, в это лето в футбол я не играл. Но один забавный эпизод произошел, когда я ещё был на бюллетене и нога еще болела. Примерно в 22-30 я, хромая, пошел встречать с трамвая Зину. Она тогда ещё училась на вечернем отделении Энергетического института. Было темно, фонарей на улице Циолковского, где мы тогда жили в д. №8, тогда не было. Идём «под ручку» домой по тротуару. Навстречу шагают три парня, и когда мы расходились, они грубо толкнули Зину. Я среагировал мгновенно! Нагнулся, нашел на земле на ощупь какую-то палочку и с воем бросился на них. Догнал, одному расквасил морду, и они бросились убегать. Я бежал за ними еще метров 20, забыв про ногу, и только когда остановился, вспомнив, что у меня болит нога. С трудом дошел до дома после этого спринта.